Текст книги "Август"
Автор книги: Жан-Пьер Неродо
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)
Добившись вожделенного звания, он поспешил извлечь из него максимум пользы для укрепления своего, как мы сказали бы сегодня, имиджа. Не желая переселяться в дом на Священной дороге, он воздвиг небольшое святилище Весты, соседство с которой предписывалось правилами, на принадлежавшем ему земельном участке на Палатине и отдал его в общее пользование. Так самое древнее римское божество, чей огонь символизировал жизнь города, в чьем храме нашли приют Пенаты – хранители домашнего очага, совершило переезд на Палатинский холм, чтобы устроиться по соседству с Ромулом, Аполлоном и самим принцепсом.
Кроме того, Август произвел ревизию сивиллиных книг, в результате которой около двух тысяч оракулов были признаны апокрифами и уничтожены. Остальное отправилось на хранение в цоколь статуи Аполлона Палатинского. Так, поручая свое добро заботам вдохновителя богов, он, будучи поблизости, мог и сам следить за надежностью хранилища.
Отныне место, где он жил, стало самым священным в Риме. Корни древнейших традиций, связанных с Ромулом и Вестой, соседствовали здесь с греческим тайным знанием, позволявшим заручиться благословением богов. И сам он превратился в хранителя святилища, в котором прошлое и будущее встречались, образуя вечность.
Трибунской неприкосновенности и священного ореола, окружавшего звание верховного понтифика, вполне хватило бы, чтобы придать фигуре принцепса величие, возвышавшее его над всеми прочими людьми. Но земная его оболочка оставалась смертной, и, какие бы усилия сродни героизации он ни предпринимал, стараясь казаться вечным, не в его силах было побороть ее эфемерной сущности. Впрочем, древнеримский менталитет допускал существование в человеке неизменного и неподвластного времени начала, именуемого гением. Именно на него и опирался терзаемый болезнями Август, готовя свое посмертное обожествление.
Сделав основой этого обожествления официально признанные добродетели, он так же оставался в русле ортодоксального мышления. Его предтечей на этом пути можно в некотором смысле считать Цицерона, который в последней книге трактата «О государстве» показал, что великих деятелей после смерти ждет другая жизнь – на– небесах. Не превращаясь в богов, они попадают в эмпиреи – страну вечного блаженства. Так, стремясь придать своей личности и своей власти священный ореол, подобный ореолу древних эллинистических правителей и современных ему восточных царей, продолжавших владычествовать под римским господством, Август поставил себе на службу весь священный потенциал традиционных институтов и философских концепций, принятых римской мыслью.
Завоевание пространства
Завершив разработку образа правителя, который Август стремился внедрить в сознание современников, он занялся его распространением по всем пределам Римской империи. Прежде всего следовало показать самим римлянам, которые очень плохо представляли себе, на что похож завоеванный ими мир, его огромные размеры и бесконечное разнообразие. Нам сегодня нелегко поверить в существование мира, не знавшего, что такое географическая карта, но на самом деле римляне в подавляющем большинстве понятия не имели, где расположена, например, Британия и как она соотносится с Испанией, не говоря уже о Фессалии, которую путали с Македонией [282]282
В Риме были географические карты. Они висели, как правило, в храмах и в портиках для всеобщего обозрения. Множество римлян времени Цицерона бывали по делам в Испании, Малой Азии» Египте. Кроме того, среди образованных людей в моду вошли путешествия-паломничества по прославленным городам Греции и Азии. – Прим. ред.
[Закрыть]. Да что там говорить, если даже география Италии оставалась для многих загадкой! Работу над составлением карты мира начал Агриппа, намеревавшийся разместить ее в особом портике на Марсовом поле. Смерть помешала ему довести до конца начатое дело, о котором он поведал в своих «Мемуарах» и по поводу которого оставил распоряжения в своем завещании. Завершил его Август. При нем население города (по-латински «urbis») наконец-то увидело, как выглядит окружающий мир («orbis»), и убедилось, что первое – часть второго, но такая часть, которая способна заменить целое. Именно это имел в виду Дю Белле, когда писал:
Карта, заключив, как по волшебству, необъятность мира в свои рамки, создавала иллюзию полного господства над ним. Мало кто заметил, что на карте Агриппы расположение Бетики [284]284
Плиний Старший. Естественная история, III, 3, 14. Бетика – область в Испании.
[Закрыть]было указано неправильно, зато каждый римлянин мог по достоинству оценить размах империи и, следовательно, величие своего принцепса. Теперь любой, только взглянув на карту, представлял, в каких местах бились римские легионы в старину и где они бьются сегодня. Теперь ничего не стоило проследить взглядом за течением Рейна, обозначавшего границу Косматой Галлии, или обозреть береговую линию Средиземного моря, очертившую Нарбон, Испанию, обе Африки, Египет, Сирию, Киликию, Азию, Вифинию, Македонию, Грецию, италийские земли. Бесчисленные острова, разбросанные там и сям по огромным просторам этого моря, все признали римское владычество – Корсика, Сардиния, Сицилия, Крит, Кипр, все Киклады. Рим подчинил себе и приручил волшебные страны, в которых когда-то разворачивались события, запечатленные в греческих мифах. И этот неисчерпаемый источник поэтического вдохновения вместе с картой перенесся в Рим.
На подступах к этому гигантскому образованию теснились покоренные царства и варварские народы. Одного взгляда на карту было довольно, чтобы вздрогнуть от опасной близости Иллирии и Паннонии, – каждому становилось ясно, что эти земли следовало завоевать, объединить Македонию с Венетией, тем самым укрепив единство империи и обеспечив безопасность Италии. Точно так же обывателю грело сердце созерцание невероятной, фантастической отдаленности Парфии, угрожавшей лишь отодвинутым глубоко на восток границам покоренного мира.
Составление карты преследовало не только зримые, конкретные, но и более отвлеченные, идеологические цели. Разумеется, карта служила наглядным подтверждением величия принцепса и в этом смысле выполняла назначение символа власти. Но в то же время карта приносила большую пользу. В годы правления Августа, когда от завоевания новых провинций империя перешла к насаждению в них своей модели управления, небывалое прежде значение приобрела география. География отвечала за «инвентаризацию» мира, объясняя, почему одни военные походы необходимы, а другие – те, которые не удавалось довести до победного завершения, – не нужны. Так, современник Августа географ Страбон утверждал, что Британия, в которой принцепс потерпел фиаско, не представляет для Рима никакого интереса.
В пространстве, описанном географами и выставленном на всеобщее обозрение в портике на Марсовом поле, Рим занимал центральное место. Из Рима разбегались по миру все дороги, в Рим же они возвращались. Эта идея получила зримое воплощение в 20 году, когда Август воздвиг на Форуме колонну, символизировавшую место слияния всех дорог империи. Выбитые на колонне надписи указывали, какое расстояние отделяет Рим от всех крупных городов мира.
Город, ставший средостением мира, не мог не быть достойным своей великой миссии. На всем протяжении своего правления Август не жалел усилий, украшая Рим. Рассказ о его градостроительной деятельности занимает немалое место в «Деяниях»:
«Курия с прилегающим вестибулом [285]285
Вестибул – прихожая римского дома. – Прим. пер.
[Закрыть], храм Аполлона на Палатине с портиками, храм божественного Юлия Цезаря, Луперкал, портик близ Фламиниева цирка, которому я оставил имя Октавия, соорудившего первый портик на том же самом месте, императорскую ложу в Большом цирке, храмы Юпитера Феретрия и Юпитера Громовержца на Капитолийском холме, храм Квирина, храмы Минервы, Юноны царицы и Юпитера Освободителя на Авентинском холме, храм ларов на Священной дороге, храм Пенатов на Велии, храм Юности, храм Великой матери богов на Палатинском холме были реставрированы мною.
Я осуществил дорогостоящую перестройку всего Капитолия и театра Помпея, но не стал давать ему свое имя. Я восстановил акведуки, которые во многих местах обветшали и пришли в негодность; я вдвое увеличил мощность Марциева водопровода, напитав его от нового источника. Я закончил постройку Юлиева форума и базилики, расположенной между храмом Кастора и Поллукса и храмом Сатурна, – обе стройки начал мой отец и почти довершил их. Когда та самая базилика погибла в огне пожара, я от имени моих сыновей приказал ее перестроить, увеличив, и, если мне не дано будет завершить начатое, завещаю наследникам сделать это. В год своего пятого консульства (29 г. до н. э.) я с благословения сената отремонтировал 82 храма, не обойдя вниманием ни один из нуждавшихся в переделке. В год своего седьмого консульства (27 г. до н. э.) я починил Фламиниеву дорогу, ведущую из Рима в Аримин, и все мосты, кроме моста Мульвия и моста Минуция.
На средства от военной добычи я воздвиг на принадлежащем мне земельном участке храм Марса Мстителя и Форум Августа. По соседству с храмом Аполлона я воздвиг театр, выкупив большую часть земельного участка у частных лиц, и дал театру имя своего зятя Марка Марцелла» [286]286
Деяния, XIX–XXI.
[Закрыть].
Как видим, размах немалый. И в самом деле, Август действовал в русле традиции великих триумфаторов прошлого, которые по возвращении из победоносного похода часть военной добычи жертвовали на сооружение новых или реставрацию старых памятников архитектуры. Но за внешним сходством таились глубокие внутренние различия. Некоторые из построек, затеянных Августом, действительно носили триумфальный характер, то есть осуществлялись за счет военной добычи, например Марсов форум. Но многие другие он оплачивал из своего собственного кармана, что решительно меняло дело. Август превратил градостроительство в дело политической важности, на каждом шагу подчеркивая свою щедрость по отношению к горожанам. Мало того, право благоустраивать Рим он оставил исключительно за собой, предлагая остальным магистратам и даже членам своей семьи проявлять градостроительную инициативу в провинциальных городах.
Так Рим постепенно превращался в место, где любое благодеяние исходило только от принцепса. Август не забывает упомянуть, что он не стал всем вновь появившимся памятникам присваивать свое имя, но разве он в этом нуждался? Разве не ясно было всем и каждому, что чудесное превращение, которое переживал город, происходило исключительно благодаря ему? Впрочем, некоторым новым сооружениям он присваивал имена своих родных. Мы уже говорили о театре Марцелла, но такой же чести удостоились Октавия и Ливия, каждая из которых получила по портику.
Чтобы подчеркнуть свое повсеместное присутствие в городе, Август нашел иной способ. Он разделил Рим на 14 районов, в свою очередь поделенных на 265 кварталов. Согласно старинному обычаю на городских перекрестках всегда устанавливали жертвенники богам Ларам, происхождение которых оставалось загадкой даже для ученых того времени, но которым поклонялись все жители Рима, включая рабов и вольноотпущенников, считавших Ларов богами-покровителями. Получив звание верховного понтифика, Август ввел обычай поклоняться Ларам – хранителям его собственного домашнего очага, а также его личному гению. В 12 году он впервые испробовал это новшество в одном из римских кварталов, но постепенно распространил его на весь город, заставив участвовать в его домашнем культе такие категории жителей, которые всегда считались самыми опасными с точки зрения возмущения общественного спокойствия.
Наконец, именно к Риму относится один из самых известных афоризмов, сказанных Августом. Он утверждал, что получил Рим кирпичным, а оставил его мраморным. Мы уже показали, что, по мнению Диона Кассия, это заявление следует понимать в фигуральном смысле, но даже если мы попытаемся придать ему буквальный смысл, то убедимся, что в приложении к Риму оно не соответствует действительности. При Августе и в самом деле появилось несколько сооружений из мрамора, например храм Аполлона на Палатине, но все-таки большая часть из них возводилась традиционным для Рима способом – из камня, добываемого в окрестностях города, или из кирпича, лишь снаружи прикрытого мраморной облицовкой. С другой стороны, архитектурные сооружения, возводимые во времена республики, отнюдь не всегда строились из кирпича. Для них чаще всего использовали камень или грубый цемент под каменной или даже мраморной облицовкой, ведь разработка мраморных карьеров Каррары началась уже при Цезаре. Так что Август, во-первых, получил Рим вовсе не кирпичным, а во-вторых, оставил его не мраморным, а лишь прикрытым мрамором.
Подобная оговорка в устах человека, всегда тщательно следившего за точностью выражений, не может объясняться простой небрежностью. Август понимал, как важно для него придать Риму величественный вид. Мраморные декорации были необходимы для героической пьесы, в которой все актеры, и в первую очередь он сам, выступали в торжественных нарядах, скрывавших скромный примитив реальности. Впрочем, когда в 64 году н. э., во время правления Нерона, в Риме вспыхнул пожар, этот «мраморный» город «стал легкой добычей огня, бушевавшего на узких извилистых улочках, вкривь и вкось застроенных домами» [287]287
Тацит. Анналы, XV, 38, 3.
[Закрыть]. Август действительно придал Риму монументальный вид, но он и не прикоснулся к жилым кварталам, беспорядочностью своей застройки обязанным, как считалось, торопливости, с какой город восстанавливался после страшного пожара, учиненного галлами в 385 году до н. э.
Что же двигало Августом – стремление приукрасить истинное значение своего правления или честное осознание того, что он больше заботился о соблюдении внешних атрибутов, чем о структурной прочности возведенного им здания? Трудно сказать. И даже если вслед за Дионом Кассием мы попытаемся истолковать его заявление в переносном смысле, все равно оно будет означать, что Август в первую очередь думал о внешней устойчивости империи. Впрочем, разве мраморное сооружение прочнее кирпичного? И Дион Кассий, упоминая, что Август отпустил это замечание про мрамор и кирпич как раз перед тем, как пошутить на тему театра жизни, заставляет нас серьезно усомниться в том, что принцепс еще питал какие-то иллюзии по поводу реальных результатов своих свершений. Может быть, он просто надеялся, что, сотворив очередную иллюзию, сумеет убедить потомков в ее реальности?
Образ принцепса, довлевший над новым Римом, не менее широко распространился и по просторам империи. И Запад, и Восток, раз увидев Августа, уж не могли его забыть, – такими многочисленными были статуи, представлявшие его в полном блеске стати и красоты, и жертвенники, и монеты, и надписи. Каждый эдикт имперского или местного значения содержал полное перечисление его титулов, достойных высокого почитания. Население провинций очень рано, с 26–25 годов охотно признало в нем полубога, если не просто бога. В провинции Азия, например, по предложению проконсула Павла Максима Фабия с 10—9 года отсчет нового года начали вести со дня рождения Августа. Но даже более сдержанные в этом отношении жители Италии понемногу стали смешивать культ его гения с культом богини Ромы. Это явление достигло даже Рима, где Августа отныне славили на каждом перекрестке.
Одним словом, Август стал вездесущ. Дошло до того, что папирус наивысшего качества, прежде именовавшийся иератическим, то есть священным, переименовали в «август», тогда как папирус качеством чуть похуже, но все-таки хороший, называли «ливией» [288]288
Плиний Старший. Естественная история, XIII, 23, 1.
[Закрыть]. Что ж, империя чтила священный облик своего принцепса, и не удивительно, что писать о вещах священных она теперь предпочитала на «августе».
Завоевание времени
Подчинив себе пространство, занимаемое городом и империей, Август не забыл овладеть и второй важнейшей составляющей бытия – временем. Составление календаря издавна считалось прерогативой коллегии понтификов. Заняв должность верховного понтифика, Август наконец-то мог ощутить себя властелином времени, впрочем, времени, которое Юлий Цезарь привел в соответствие с астрономическим. Теперь функция понтификов сводилась к тому, чтобы отслеживать возможные расхождения между ритмом, в котором жил город, и космическим циклом. Вначале они допустили ошибку в расчетах и объявили високосным каждый третий, а не каждый четвертый год. Это выяснилось через 36 лет после смерти Цезаря, и в 8 году до н. э. Август издал эдикт, согласно которому на протяжении следующих 12 лет ни одного високосного года в календарь не включалось. «Убедившись в надежности системы, он приказал выбить календарь на бронзовых таблицах». Тем самым он выступил наследником своего божественного отца и увековечил реформу.
В древности год начинался в марте, и только четыре первых и два последних месяца имели собственные наименования (март, апрель и т. д.). Месяцы, оказавшиеся между ними, обозначались просто порядковым номером в календаре [289]289
Когда начало года перенесли на январь, названия месяцев менять не стали, поэтому мы до сих пор называем девятый месяц сентябрем (от латинского «семь»), а десятый – октябрем («восемь»). Уже в середине II в. до н. э. гражданский год стали начинать с января, так как консулы вступали в должность 1 января, а годы считали по консульствам. Например, вместо указания года писали – в консульство Цицерона и Антония; в консульство Опимия и т. д. – Прим. ред.
[Закрыть]. Юлий Цезарь первым удостоился чести дать свое имя месяцу года, и тогда пятый месяц древнего года перестал быть «квинтилием» и стал «юлием» – нашим июлем. Такой же почести добился и Август, и начиная все с того же 8 года до н. э. шестой месяц года из «секстилия» превратился в август. Август предпочел его сентябрю, в котором родился, потому что именно в секстилии он впервые был избран консулом и в секстилии же одержал свои самые громкие победы. Так что именно этот месяц претендовал на право самого благополучного в истории империи [290]290
Светоний. Божественный Август, XXXI, 2; Макробий. Сатурналии, I, 12, 35.
[Закрыть].
Тогда же было решено, что цирковые зрелища, впервые устроенные в 13 году, по его возвращении из западных провинций, отныне будут проводиться регулярно, дабы лишний раз напомнить римлянам, какими опасностями чревата жизнь в отсутствие принцепса и как славно, когда он дома, рядом с ними.
Но еще до того, как Август занял собой целый месяц, он вполне успешно внедрил в старинный римский календарь немалое число дат, связанных со знаменательными событиями его собственной жизни и жизни его родственников. Эти дни стали отмечаться как праздничные, в некоторые из них запрещалось заниматься делами, в другие – напротив, рекомендовалось. В своей поэме, посвященной календарю, Овидий пишет:
Здесь ты увидишь и то, что извлек я из древних сказаний,
Здесь ты прочтешь и о том, чем каждый день знаменит.
Здесь ты преданья найдешь о домашних праздниках ваших,
Часто прочтешь об отце, часто о деде своем.
Лавры, которых они в расписных удостоены фастах,
Также получишь и сам с Другом ты, братом своим [291]291
Овидий. Фасты, I, 7–12. Речь Овидия обращена к Германику, которого усыновил Тиберий и который тем самым стал братом Друза Младшего; поскольку же Тиберия усыновил Август, Германик превратился и во внука Августа. Пер. Ф. Петровского.
[Закрыть].
Действительно, если проанализировать все сведения о римском календаре, дошедшие до нас, окажется, что римский год представлял собой краткую биографию принцепса. С его именем было связано примерно 50 дней в году. Первую веху встречаем 7 января:
«В консульство Гиртия и Пансы император Цезарь Август впервые получил фасции. День воздаяния благодарений вечному Юпитеру».
Еще 10 январских дней связаны с той или иной знаменательной датой. Это и день рождения Ливии (30 января 58 г.), который начал отмечаться с 9 года, одновременно с открытием Алтаря мира, и день рождения Антония (14 января). По решению сената этот день считался нечистым. Это и дата освящения храма Согласия (16 января 10 г. до н. э.), и памятный день 27 года, когда Цезарь Октавиан взял себе имя Августа, и дата закрытия храма Януса (11 января), и прочие события того же рода.
В секстилии, позже превращенном в август, также хватало знаменательных дат. Например, первое число месяца календари характеризуют так:
«День подчинения Египта власти римского народа. Поклонение Деве Победы на Палатине. Поклонение Надежде на площади Герба. Праздничный день в честь принятия сенатус-консультума, потому что в этот день император Цезарь Август спас республику от смертельной опасности».
Дни 13, 14 и 15 секстилия напоминали о триумфах 29 года; 19 секстилия – о первом консульстве Августа, полученном в 43 году, а впоследствии – о дне его смерти. Тогда 19 секстилия стало «черным днем календаря». Таким образом, если прогулка по Риму могла быть приравнена к экскурсу в жизнь Августа, то просмотр римского календаря превращался в перечитывание бесконечной книги о нем же.
Но Август не просто сумел войти в повседневную жизнь горожан, он замахнулся на владение временем как универсальной категорией. В отличие от большинства античных философов, поддерживавших концепцию циклического времени, Вергилий предложил современникам, в том числе и Августу, несколько иной взгляд на категорию времени, в котором идея вечного возврата в одну и ту же точку оказалась несколько смазанной. Разумеется, золотой век вернется, но благодаря Августу отныне он воцарится навсегда, предрекал Вергилий. Здесь мы встречаем мотив утраченного рая, характерный для многих культур, и аналогичный ему сюжет о потерянном и вновь обретенном предмете, давший основу многим мифам, вспомним, например, миф о Эросе и Психее. В изложении Вергилия римская история выглядит чередой суровых испытаний, через которые надо пройти, чтобы вновь обрести счастье доисторических времен. Август в череде героев стоит последним, он как бы завершает цикл. Да, ему предстоит преодолеть жестокие испытания, но эти испытания будут последними в истории. Следовательно, речь идет не о циклической, а о повторяющейся модели времени, которую легче всего сравнить с театральной репетицией. Таким образом, в историческом времени Август являет собой завершающий виток спирали, по которой идет развитие событий.
