Текст книги "Гегель. Биография"

От переводчика

«Перед нами новый Гегель», – предупреждает автор ныне выходящей по – русски биографии философа[408]408
  D’Hondt J. Hegel. Biographie. Paris: Galmann Levy. Coll. «La vie des philosophes», 1998.424 p.


[Закрыть] Жак д’Онт (Jacques d’Hondt), обретший широкую известность в конце шестидесятых годов прошлого века как раз в связи с публикацией ряда важных работ о Гегеле («Гегель, философ живой истории». Париж, 1966; «Гегель, его жизнь и философия». Париж, 1967; «Тайный Гегель. Исследования скрытых источников мысли Гегеля». Париж, 1968; «Гегель в его время». Париж, 1968 и др.). Этот «новый» Гегель Д’Онта явился неспроста: в среде французских интеллектуалов родилось непредвиденное поветрие взывать к Гегелю и его наследию в надежде обрести ответы на вопросы, заданные временем. Удаленный во времени и сложный по мысли Гегель оказался неожиданно близким. Лик, однако, этого «нового Гегеля» в новых временных обстоятельствах начал мерцать и двоится. Толчком к переосмыслению сложившегося «классического» образа философа послужила интерпретация гегелевской «Феноменологии духа» Александром Кожевом в лекциях, прочитанных в Париже с января 1933 по май 1939 г. Александр Кожев (А. В. Кожевников, выходец из России) преподнес слушателям, среди которых наличествовали едва ли не все грядущие философские знаменитости, а именно: Ж. Батай, Ж. Лакан, Ж. Ипполит, М. Мерло – Понти, Р. Арон, Р. Кено и др. реанимированного Гегеля, существенно перетолкованного, зато внятного и актуального[409]409
  Кожев А. Введение в чтение Гегеля. СПб., 2003. Об А. Кожеве см. юбилейную статью А. М. Руткевича «Рах Europeana». www.hrono. ru/staii/2008/rutkeich koiev.html


[Закрыть].

А. Кожев без зазрения совести объявил распространение диалектики на природу заблуждением, ограничил область духа историей[410]410
  Кожев А. С. 586. прим. 1.


[Закрыть], уточнив, что история развивается диалектически лишь потому, что человек действует посредством отрицаний налично – данного. Но бытие, снимающее себя в качестве бытия и остающееся при этом бытием, это понятие бытия, которое раскрывается в речи[411]411
  «Отождествиться с деревом и не одеревенеть это значит сформировать и иметь понятие (адекватное) о дереве. Стать другим и остаться собой значит иметь и хранить (внутри и посредством памяти) понятие своего Я». Там же. С. 587, прим. 1.


[Закрыть]. Главная роль в гегелевском наследии – и при таком подходе это естественно – отводилась «Феноменологии духа», истории приведения указанного духа к самосознанию. Повторимся, именно с семинаров Кожева начался во Франции гегелевский ренессанс, одним из центральных движителей которого стал Жан Ипполит, автор французского перевода «Феноменологии» (I – ый том вышел в 1939 г., Il – ой – в 1941), обстоятельного комментария («Генезис и структура феноменологии Гегеля» (1946) и «Логики и существования» (1952). Жана Ипполита называет в числе своих учителей (наряду с Полем Рикером) Жак д’Онт.

Сам Жак д’Онт родился в Туре в 1920 г. Во время войны, пришедшейся на его молодые годы, участвовал в движении Сопротивления, позже посвятил себя изучению философии в университете Пуатье, избрав стезю преподавательской деятельности. Преподавал в колледжах и лицеях, впоследствии возвратившись в университет Пуатье и сделавшись в 1987 г. в нем почетным профессором. Там, в Пуатье, он основал в 1970 г. Центр исследований и документов, посвященных Гегелю и Марксу (Centre de Recherche et de Documentation sur Hegel et Marx), которым руководил до 1975 г. С 1981 по 1991 г. Д’Онт был председателем Французского философского общества и до самого последнего времени членом правления Гегелевского общества (Hegel‑Vereinigung). Умер Жак Д’Ондт 10 февраля 2012 г.

Внезапно пробудившийся интерес к Гегелю во Франции в середине прошлого века был не столько неожиданностью, сколько неизбежностью, своего рода сближением именно из– за удаления во времени и обретения адекватной дистанции для вынесения адекватной же оценки. Нынешний взгляд на Гегеля – это взгляд на мыслителя и его наследие из XX, а теперь уже XXI века[412]412
  О «„ретроспективном взгляде” на Гегеля в современном французском гегельянстве см.: Быстров В. Ю. Послесловие переводчика // Ипполит Ж. Логика и существование. СПб., 2006. С. 309–319.


[Закрыть], взгляд, учитывающий преображение гегелевских идей марксизмом, умудренный многими печальными знаниями вроде идей «смерти» метафизики, субъекта и т. д. Именно расстояние между Гегелем и нами, время, за которое много чего произошло, открывает возможность понимания. Это – с одной стороны. С другой – не празден, однако, вопрос, а в состоянии ли мы вообще отстраниться от Гегеля ради этого самого понимания, способны ли карлики на плечах гиганта охватить взглядом гиганта?

Есть тем не менее вещи очевидные: с Гегелем новоевропейская мысль достигла некой вершины, за которой один только воздух и горние небеса, и подниматься дальше некуда, так что дальнейшее существование собственно мысли связано со способностью начать мыслить иначе (М. Фуко). Мышлению еще надлежит перестать быть собственно новоевропейским, все еще принадлежащим по основным своим параметрам Новому времени. Более того, речь, по мнению многих, идет о завершении не только новоевропейской, но и всей метафизической традиции, – той самой, которую неопределенно именуют классической рациональностью, а более точно, по Хайдеггеру, онто – тео – логией.

Гегель объявляет главной задачей современной ему философии познание истины не только как субстанции, но равным образом как субъекта. Внятно объяснить, что это такое непросто – сам Д’Онт сплошь и рядом ссылается на затруднительность понимания гегелевской манеры изъясняться – дело, однако, в том, что центральным понятием гегелевской онтологии оказывается категория «снятия», иными словами, Гегель считает, что различные «формообразования духа» в ходе исторического развития сами себя упраздняют, или, говоря гегелевскими словами, «снимают». Субстанция остается самой собой, традиционной аристотелевской сущностью, но в то же время теперь Гегель ее интерпретирует на манер картезианского субъекта, на себя оглядывающегося и тем самым запускающего время истории[413]413
  Увидев себя со стороны (трансцендентального субъекта или, иными словами, никакого Я), я не могу вернуться в себя прежнего. Именно здесь – на путях трансцендирования Я эмпирического – разум становится историческим.


[Закрыть], у абсолюта, таким образом, появляется история, история самоосуществления. Припомним, со времен Аристотеля метафизика была узреванием сущностей, философу, стороннему наблюдателю всего, открывалась определенность вещей, благодаря которой вещи были тем, что они есть: стол – столом, корова – коровой и т. д. Между тем эта определенность коренилась в некоем безотносительном начале[414]414
  Начале самой определенности, каковым у Аристотеля выступает принцип тождества – одновременно логическое и оптическое начало – ум – перводвижитель.


[Закрыть], которое позже было наименовано абсолютом. Когда Гегель придал аристотелевской сущности[415]415
  Эволюционировавшей к тому времени в субстанцию Спинозы.


[Закрыть] смысл картезианского субъекта, у него вышло, что история есть осуществление сознающего себя абсолюта, и это ее цель. Так спекулятивное мышление как осознание логики этого движения явило собой истину бытия, а Гегель исчерпал возможности метафизики.

В круг спекулятивного мышления трудно войти, но раз войдя, выбраться из него уже почти невозможно[416]416
  Об этом: Перов Ю. В. Лекции по истории классической немецкой философии. СПб., 2010. С. 446–447.


[Закрыть]. X. Г. Гадамер выражал сомнения в возможности «преодолеть» философию преодоления. Хайдеггер противопоставил гегелевскому «снятию» свой «шаг назад»[417]417
  Шаг «из метафизики», позволяющий уяснить себе ее онто– тео – логическую сущность. Хайдеггер М. Тождество и различие. М., 1997. С. 33–38.


[Закрыть].

В «Заключении» своего сочинения, которое называется «Логика и существование», Жан Ипполит писал: «Гегелевская вечность – это не вечность до времени, но опосредствующее само себя мышление, которое во времени предполагает само себя как абсолютное. Именно поэтому объективный дух истории становится абсолютным духом, но это становление нам трудно понять как эпоху истории мира <…>. Господствующая трудность гегелевской философии – это взаимоотношения “Феноменологии” и “Логики” или, как мы скажем сегодня, антропологии и онтологии»[418]418
  Ипполит Ж. Логика и существование. Очерк логики Гегеля. СПб., 2006. С. 307–308.


[Закрыть]. Так Жан Ипполит не согласился с «антропологическим» решением Кожева.

Характерно, что загвоздки гегелевской философии были для французского гегельянства насущными вопросами современной мысли и политики. Интерпретация Маркса напрямую зависела от того или иного понимания Гегеля. При этом обращение к Марксу подразумевало расставание с гегелевским идеализмом, распрощаться с которым было очень трудно хотя бы потому, что отношения «Логики» и «Феноменологии» оставались туманными.

Жак д’Онт принял самое деятельное участие в идеологических баталиях того времени. Называя своим учителем многих, идет о завершении не только новоевропейской, но и всей метафизической традиции, – той самой, которую неопределенно именуют классической рациональностью, а более точно, по Хайдеггеру, онто – тео – логией.

Гегель объявляет главной задачей современной ему философии познание истины не только как субстанции, но равным образом как субъекта. Внятно объяснить, что это такое непросто – сам Д’Онт сплошь и рядом ссылается на затруднительность понимания гегелевской манеры изъясняться – дело, однако, в том, что центральным понятием гегелевской онтологии оказывается категория «снятия», иными словами, Гегель считает, что различные «формообразования духа» в ходе исторического развития сами себя упраздняют, или, говоря гегелевскими словами, «снимают». Субстанция остается самой собой, традиционной аристотелевской сущностью, но в то же время теперь Гегель ее интерпретирует на манер картезианского субъекта, на себя оглядывающегося и тем самым запускающего время истории[419]419
  Увидев себя со стороны (трансцендентального субъекта или, иными словами, никакого Я), я не могу вернуться в себя прежнего. Именно здесь – на путях трансцендирования Я эмпирического – разум становится историческим.


[Закрыть], у абсолюта, таким образом, появляется история, история самоосуществления. Припомним, со времен Аристотеля метафизика была узреванием сущностей, философу, стороннему наблюдателю всего, открывалась определенность вещей, благодаря которой вещи были тем, что они есть: стол – столом, корова – коровой и т. д. Между тем эта определенность коренилась в некоем безотносительном начале[420]420
  Начале самой определенности, каковым у Аристотеля выступает принцип тождества – одновременно логическое и оптическое начало – ум – перводвижитель.


[Закрыть], которое позже было наименовано абсолютом. Когда Гегель придал аристотелевской сущности[421]421
  Эволюционировавшей к тому времени в субстанцию Спинозы.


[Закрыть] смысл картезианского субъекта, у него вышло, что история есть осуществление сознающего себя абсолюта, и это ее цель. Так спекулятивное мышление как осознание логики этого движения явило собой истину бытия, а Гегель исчерпал возможности метафизики.

В круг спекулятивного мышления трудно войти, но раз войдя, выбраться из него уже почти невозможно[422]422
  Об этом: Перов Ю. В. Лекции по истории классической немецкой философии. СПб., 2010. С. 446–447.


[Закрыть]. X. Г. Гадамер выражал сомнения в возможности «преодолеть» философию преодоления. Хайдеггер противопоставил гегелевскому «снятию» свой «шаг назад»[423]423
  Шаг «из метафизики», позволяющий уяснить себе ее онто– тео – логическую сущность. Хайдеггер М. Тождество и различие. М., 1997. С. 33–38.


[Закрыть].

В «Заключении» своего сочинения, которое называется «Логика и существование», Жан Ипполит писал: «Гегелевская вечность – это не вечность до времени, но опосредствующее само себя мышление, которое во времени предполагает само себя как абсолютное. Именно поэтому объективный дух истории становится абсолютным духом, но это становление нам трудно понять как эпоху истории мира <…>. Господствующая трудность гегелевской философии – это взаимоотношения “Феноменологии” и “Логики” или, как мы скажем сегодня, антропологии и онтологии»[424]424
  Ипполит Ж. Логика и существование. Очерк логики Гегеля. СПб., 2006. С. 307–308.


[Закрыть]. Так Жан Ипполит не согласился с «антропологическим» решением Кожева.

Характерно, что загвоздки гегелевской философии были для французского гегельянства насущными вопросами современной мысли и политики. Интерпретация Маркса напрямую зависела от того или иного понимания Гегеля. При этом обращение к Марксу подразумевало расставание с гегелевским идеализмом, распрощаться с которым было очень трудно хотя бы потому, что отношения «Логики» и «Феноменологии» оставались туманными.

Жак д’Онт принял самое деятельное участие в идеологических баталиях того времени. Называя своим учителем Жана Ипполита, он решительно разошелся во взглядах с другим небезызвестным его учеником – Луи Альтюссером. Последний, как известно, предложил «структуралистское» прочтение Маркса, продиктованное убежденностью в том, что между Марксом, автором «Экономическо – философских рукописей 1844 года», в которых главное место отведено идее отчуждения человека от его человечности («антропологический» извод гегелевской философии), и Марксом «Немецкой идеологии» и «Капитала» существует «эпистемологический разрыв», т. е. это разные Марксы. Согласно Альтюссеру, аналитическая работа, проделанная Марксом в «Капитале», предполагает выявление структурных инвариантов, которые определяют характер общественных формаций, и не нуждается в таких идеологически нагруженных понятиях, как «отчуждение» и «субъект» истории.

Жак д’Онт воюет как со «структуралистами», к которым причисляет Мишеля Фуко, так и с представлением о прерывности истории, вытекающим из методологии структурализма.

Статьи и выступления 60–70–х гг., посвященные этой тематике (правда, далеко не все), вошли в два сборника: «От Гегеля к Марксу» и «Идеология разрыва»[425]425
  De Hegel a Marx. Paris: PUF, 1972; L’ideologie de la rupture. Paris: PUF, 1978.


[Закрыть]. Европейская философия существует, – утверждает Д’Онт в одной из статей сборника. – Допустив это, мы должны также признать существование философской традиции и согласиться с тем, что ее продолжение ставит ряд проблем философского характера. Одна из важнейших проблем касается отталкивания и преемственности[426]426
  D’HondtJ. Les ruptures dans la tradition philosophique européenne. Эта и другие работы Жака Д’Онта доступны на сайте Journal of French Philosophy. Bulletin de la Société Americaine de Philosophie de Langue Française. Сведения об авторе и список трудов: www.philosophic‑chaovignv.org/spiD. DhD


[Закрыть]. Разрывы случаются, но что такое традиция, если не «цепь разрывов».

Возражать тут особенно нечего: конечно, традиция (если следовать Гегелю) учреждается задним числом, при оглядке на пройденное расстояние. Дистанция – непременное условие понимания. Но когда «противная» сторона (М. Фуко, Ж. Делез и др.) ведет речь о прерывности истории, имеется в виду, судя по всему, нечто иное. А именно, то, что современная философская мысль не готова видеть в истории неуклонный прогресс познающего себя духа. И Д’Онт тоже не склонен соглашаться с этим. Но странным образом к главным инициаторам таких разрывов и ниспровержений традиции он относит Декарта и Канта. Будучи материалистом, Д’Онт не может признать автономность мысли, ее самозаконность и независимость от разных «внешних» обстоятельств и причин. Такая позиция отчасти объясняет характер собственной философской работы Жака д’Онта, его увлеченность разнообразными тонкими историческими обстоятельствами складывания философских систем. Конечно, при таком подходе главным философским жанром окажется интеллектуальная биография философа.

Особую защитительную речь произносит Д’Онт в честь концепта отчуждения[427]427
  Plaidoyer pour l’aliénation // Cahiers philosophiques, 29, décembre 1986. PP. 25–44. Текст лекции, прочитанной в колледже Генриха IV в январе 1986 г.


[Закрыть]. Мир отчуждения – это мир, в котором «все на продажу». Отчуждение для Гегеля, и вслед за ним для Д’Онта, персонифицируется в персонаже Дидро – племяннике Рамо, воплощении принципиальной беспринципности. Это его «честным и проницательным» взглядом смотрит Гегель на Французское Просвещение. Д’Онт напоминает об экономическом смысле отчуждения собственности как права ее продажи, права, которое есть у свободного человека и которого лишен раб. Он ставит в заслугу Гегелю тщательную концептуальную разработку понятия «отчуждения», отмечая, что если готовый продукт – само понятие Entfremdung, передаваемое с определенными смысловыми сдвигами французским alienation, – приходит во Францию из Германии, то «сырьем» ее снабдила все‑таки Франция. При этом, говорит Д’Онт, нам следует тщательно различать понятия «отчуждения» (alienation) и «чуждости» (etrangete): совсем не все, что нам странно и чуждо, является результатом отчуждения, как это представлялось, по мнению Д’Онта, идеалисту – Гегелю.

Собственный его способ «возвращения» к Гегелю вызывающе прост и непритязателен, особенно на фоне изощренных и усложненных построений его коллег. Это добротная позитивистская метода собирания документов и тщательного вычитывания текстов. Сам Д’Онт уподобляет такой подход тому, как ведется полицейское расследование. Порой это дознание и впрямь базируется на результатах работы непосредственно с полицейскими архивами. Но это, конечно, не наивное собирание фактов, а тоже вариант своего рода деконструкции, на сей раз направленной на воссоздание аутентичного облика немецкого мыслителя, освобожденного от множества связанных с ним устойчивых клише и предрассудков. Не всегда Д’Онт расставляет все точки над «i»: часто оказывается достаточным посеять сомнение относительно каких‑то представлявшихся несомненными фактов и обстоятельств. Итак, это с самого начала работа в значительной мере биографическая, расширяющая и уточняющая исторический и житейский контекст, в который вписывают обычно философию Гегеля. Естественно, что при этом основное внимание уделяется политическим взглядам и политической деятельности философа.

Так, одно из главных убеждений Д’Онта, которое он старается передать своим читателям, заключается в том, что зрелый Гегель в принципе остался верен идеалам своей юности, что он всю жизнь был мыслителем либерального толка, вынужденным приспосабливаться к условиям политических режимов, под властью которых жил, в частности, непрестанно себя сдерживать, кое о чем молчать на публике (тайная доктрина) и даже заниматься подпольной деятельностью, и, однако, в иных случаях оказывался способен высказываться достаточно откровенно.

Как уже было сказано, предмет особого интереса Жака д’Онта – связи Гегеля с Францией, влияние на него французского Просвещения.

Еще одна тема, методично им разрабатываемая, – роль масонских обществ в распространении просветительской идеологии, в частности, история баварских иллюминатов.

Биография Гегеля 1998 года сводит вместе все эти темы, будучи в этом смысле итоговым произведением. Завершая его, Жак д’Онт пишет о том, что попытки воскрешения Гегеля продолжаются, и не так‑то легко с их потоком справиться. Д’Онт прав: воскрешения воскрешениям рознь, самый дурной путь к современному Гегелю – это его натужное осовременивание.

В свое время Хорхе Луис Борхес задумал некий философско – культурологический шуточный эксперимент[428]428
  Степанов Г. В. Поучительный эксперимент Хорхе Луиса Борхеса // Степанов Г. В. Язык. Литература. Поэтика. М., 1988. С. 210–213.


[Закрыть] на тему современности классики под названием «Пьер Менар – автор „Дон Кихота”». В итоге истинно современной у него оказывается «версия» Пьера Менара, который в XX в. переписал текст Сервантеса, не поменяв в нем ничего. Борхес предлагает вниманию читателей небольшой пассаж об истории, чтобы они сами могли убедиться в том, что при неизменном означающем смыслы у отрывка – разные, коль скоро написаны эти два идентичных текста в разные времена. Люди разных эпох неодинаково понимают тот же самый текст. Это неизбежно.

Какими глазами и на что смотрел Гегель, какие вещи представлялись ему само собой разумеющимися, составляя безусловный скрытый фундамент сказанного им, написанного и сведенного в систему философского знания? Удалось ли автору, и в полной ли мере, учесть эти подспудные верования? Философия опосредования понимает понимание как Aufhebung, снятие/преодоление, выход на некую метапозицию по отношению к прошлому, благодаря которому – выходу – как раз и формируется (всякий раз впервые и задним числом) традиция. Это значит, что самой историей предусмотрена периодическая «оглядка», что история не может не переписываться, ведь она – непременно и само событие, и рассказ о нем.

Конечно, говорит Д’Онт, современники Гегеля знали его лучше, чем мы, они дышали одним воздухом. С другой стороны, как раз то, что мы дышим воздухом иных времен, дает нам преимущество в понимании Гегеля перед его современниками. Кроме того, мы знаем, «что было потом». Однако этим преимуществом не так‑то просто воспользоваться: как писал Хайдеггер, нужно возложить на себя труд, сходный с тем, какой возлагали на себя мыслители прошлого.

А. Г. Погоняйло Жак Д’Онт Гегель

Редактор издательства Р. М. Герасимов Верстка H. Р Зянкиной

Подписано к печати 18.10.2012. Формат 60x84 У Бумага офсетная. Гарнитура «Петербург». Печать офсетная. Уел. печ. л. 29.8. Уч. – изд. л. 26.0 Тип. зак. № 3310

Издательство «Владимир Даль»

193036, Санкт – Петербург, ул. 7–я Советская, 19

Первая Академическая типография «Наука» 199034, Санкт – Петербург, 9–я линия, 12/28