Текст книги "Мы не сеем колючек"

Автор книги: Юсуф ас-Сибаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2

Наступил праздник – день святого шейха эль-Маварди. Уже целую неделю квартал бурлил, мечеть сияла огнями. Шумные балаганы, карусели, песни, танцы, густые толпы народу! Самые веселые дни в году!

Сейида проснулась с рассветом. Обычный утренний страх всколыхнулся было в ее душе, но тут же исчез. Ведь сегодня праздник! Она могла немного понежиться в постели, не боясь грозных воплей мачехи. Из окна кухни тянуло утренней свежестью. Сегодня даже воздух был какой-то особенный. Но все это очарование разрушил хриплый голос Даляль:

– Габер! Закрой окно, холодно.

Сейида вскочила. Не дожидаясь, пока поднимется отец, она бросилась закрывать окно.

– Уже закрыто, мама!

Даляль не отозвалась – не хватает еще благодарить падчерицу. Но отец, довольный, что ему не придется вставать, пробормотал:

– Пошли тебе Аллах здоровья!

Девочка хотела было незаметно проскользнуть в дверь, но ее остановил ворчливый голос мачехи:

– Ты чего это поднялась ни свет ни заря?

– Уже солнце взошло, мама!

– Солнце каждое утро восходит, а ты знай себе дрыхнешь…

– Госпожа Бараи хотела приготовить бобы и лепешки, чтобы пораньше раздать милостыню.

– А ты здесь при чем?

– Она просила меня прийти помочь.

– Так бы и говорила, что заботишься о своем брюхе.

Со двора донесся гнусавый выкрик:

– Паять, лудить, кастрюли, тазы!

– Ступай на кухню, – приказала Даляль, – вымой посуду и отнеси меднику. Пусть посмотрит.

Девочка с радостью распахнула только что закрытое окно:

– Эй, дядюшка Али!

– Паять, лудить, кастрюли, тазы! – вновь крикнул тот, обводя глазами этажи в поисках окна, из которого его позвали.

– Обождите, дядюшка Али! – попросила Сейида.

Медник остановился и снял с плеча сумку с инструментами. Выглядел он очень живописно: на худых ногах болтались полотняные шаровары, цвет которых угадать было уже невозможно, на плечах висела полосатая майка, знававшая лучшие дни – когда-то у нее были рукава и воротник. Из кое-как подрубленного выреза майки торчала тощая, длинная шея, на которую была словно насажена голова, как у деревянной куклы из ярмарочного балагана. Заросшая седой щетиной физиономия расплылась в приветливой улыбке, когда медник увидел Сейиду.

– Доброе утро, дочь Габера и Ракии! А ну, живей беги ко мне, Сейида!

Собрав кастрюли, тазы и подносы, девочка сбежала по лестнице.

– Доброе утро, дядя Али!

– Спасибо, малышка. Как поживает твой отец?

– Слава Аллаху!

– Что-то его не было видно в мечети?

– Спит еще.

– Вот тебе на! Никогда Габер не пропускал утреннюю службу!

– Ему нездоровится.

– При твоей матери он первым приходил на молитву. И на здоровье не жаловался.

Али принялся готовиться к работе – быстро выкопал ямку для горна, обложил ее кирпичами, приладил меха, разложил инструмент.

– Да, хорошее было время. Помню, он так расправился с Рашваном, самым здоровым мясником на бойне, что тот едва унес ноги. Вся улица эс-Садд потешалась… Это смерть Ракии его подкосила. Прекрасная женщина была твоя мать! Всем взяла. А вот поди ж ты, родила тебя и только несколько месяцев протянула на этом свете. Лихорадка доконала. – Лудильщик набросал в ямку древесного угля, разжег горн. – Да, надломился Габер после ее смерти. Тут-то и охомутала его эта Даляль. Никак не пойму – что он в ней нашел? – Али обнял девочку за плечи и усадил рядом с собой. – Да еще гулена, и ее мать тоже хороша – целыми днями шляется возле бойни. – Тут он понизил голос: – Привелось мне как-то иметь дело с этой ее мамашей… там, за холмами, у бойни… Был полдень, и солнце жарило вовсю. Вот мы и спрятались в яме… А тут откуда ни возьмись полицейские! Я бросил инструмент и бежать. Да не вышло – поймали, черти. Правда, держали недолго, втянули пару раз плеткой и отпустили. До сих пор спина помнит.

Эту историю Сейида слышала впервые. Она спросила:

– А что потом?

– Да, ничего… Пропал инструмент. С тех пор я с ней к холмам ни ногой… Домой – еще куда ни шло. К тому времени дочка ее подросла и пошла по материнской дорожке… Попутал твоего отца нечистый с этой Даляль, кто бы мог подумать, – с сожалением заключил Али.

Поняв, что лудильщик замолк окончательно, Сейида собралась уходить. Али удивленно поднял голову.

– Ты что это сегодня?

Обычно девочка не торопилась и с удовольствием наблюдала за работой медника. Иногда он даже позволял ей раздувать огонь. Сейида трудилась над мехами, и это нравилось ей ничуть не меньше, чем прыгать через веревочку или играть в классы. Но нынче ей предстояли занятия куда интереснее.

– Сегодня же праздник, дядя Али!

– Ну и что? День только начинается.

– Умм Аббас[3]3
  Дословно – мать Аббаса. Как и в других арабских странах, в Египте замужнюю женщину принято называть именем первого сына.


[Закрыть] просила помочь. Она хочет пораньше раздать милостыню. Вот я и спешу.

– Тебе-то, наверное, достанутся две лепешки?

– Наверное.

– И мясцо? – заговорщически прошептал Али.

– Конечно!

– Удели Аллах и нам от щедрот своих! – пробормотал лудильщик.

– Я съем только бобы, дядя Али.

– Тогда уж оставь мне лепешки и мясо. Только смотри, припрячь как следует.

Сейида ринулась вверх по лестнице и наткнулась на спускавшегося отца. Снизу он показался ей просто великаном. Особенно после рассказа медника о его былых подвигах. Да, она ведь хотела попросить у него пиастр. Целый пиастр, не меньше, – иначе какой же праздник. Надо обязательно побывать в цирке, отведать жареной печенки, полакомиться орехами, да мало ли что еще.

Девочка подняла глаза на отца. Тот ласково улыбнулся.

– Папа! Мне нужен…

– Смелее, смелее!

– Мне нужен пиастр. Ведь сегодня праздник и…

Отец, не дослушав, вытащил кошелек и протянул ей большую монету.

– Возьми, два пиастра, Сейида, – и тихо добавил: – Только матери ничего не говори.

– Хорошо, папа.

Поймав благодарный взгляд дочери, Габер подхватил ее на руки и крепко прижал к груди. Она тоже обняла его и поцеловала в бороду. Растроганный отец пробормотал:

– И не вздумай оставлять ни миллима!

– Сейида! – Это звала мачеха.

– Бегу, мама! – И на ходу крикнула отцу: – Я скоро приду в типографию!

Мачеха с грозным видом поджидала ее в дверях спальни.

– Ты что там делала?

– Я только отдала посуду меднику…

– И целую вечность пропадала?

– Я посмотрела, как он разводит огонь, и потом…

– Тысячу раз я тебе говорила – нечего липнуть к мужчинам, змея!

И Даляль вцепилась в волосы падчерицы, сопровождая эту «процедуру» отборной бранью. В таких случаях она не разбиралась, кто перед ней находится – взрослая женщина или ребенок. Ей казалось, что с самого рождения всеми людьми управляют одни и те же низменные желания…

Прежде чем идти в типографию с обедом для отца, Сейида должна была убрать квартиру. В будни она могла растягивать уборку хоть до полудня: к этому времени Даляль уже не бывало дома. Но сегодня Сейида спешила. Плеснула воду на пол, наскоро протерла и вытянулась перед мачехой, все еще занимавшейся утренним туалетом.

– Так я пойду к Умм Аббас, мама? – заискивающе произнесла падчерица.

– Что это тебе не терпится?

– Просто дел много, и она просила прийти пораньше…

– А мясо у них будут раздавать?

Сейида точно не знала, но одно было ясно – Даляль не станет ее удерживать, если есть возможность раздобыть что-нибудь задаром. Поэтому она без колебаний сказала:

– Ага, я слышала, как Умм Аббас говорила хаджи[4]4
  Совершивший «хадж» – паломничество в Мекку.


[Закрыть] Бараи: «Смотри не опоздай, приди хотя бы к концу, когда мы уже раздадим лепешки и бобы и останется только разделить мясо среди самых нужных людей».

Сейида не сомневалась, что для владельца типографии семья переплетчика Габера входила в это число. Глядя на падчерицу сквозь распущенные космы, мачеха предостерегающе изрекла:

– Смотри, сразу же возвращайся домой!

– А как же праздничное гулянье? – со страхом спросила девочка.

– Сначала принеси мясо, а потом катись ко всем чертям!

Гремя деревянными подметками, Сейида быстро побежала по лестнице. Достигнув первой площадки, она не смогла отказать себе в удовольствии съехать вниз по перилам. Шлепанцы мигом перекочевали в руки, и она с разгона вылетела во двор.

У Али уже все было готово для лужения посуды. Он вынимал из горна кастрюли и подносы, собираясь приступить к самой веселой части работы, которую Сейида окрестила про себя «пляской». Даже сейчас она не смогла пропустить случай и принялась растирать ногами состав, приготовленный для лужения. Это занятие доставляло ей немалое удовольствие. Еще бы – так редко удается поплясать, не боясь окрика.

– Хватит, дочка, надо работать дальше, – остановил ее Али.

– Простите, дядя Али, но я не могу остаться с вами – у меня сегодня много дел.

– Не забудь, что ты мне обещала, – напомнил лудильщик.

Выйдя со двора, Сейида сняла шлепанцы, чтоб не мешали, и, взяв их в руки, побежала к улице эль-Халидж, в этот час еще не запруженной толпами народа. Мечеть была окружена палатками, балаганами, тележками уличных торговцев… Со всех сторон неслись манящие ароматы. Правда, лотков со сладостями и орехами пока еще не было, лишь продавец гаввафы[5]5
  Фрукт, похожий на грушу.


[Закрыть] пришел пораньше, чтобы занять удобное место.

Может, купить? Нет, не стоит! Мало ли что еще встретится! Гаввафа, кстати, растет возле дома шейха эль-Асьюти. А перед окнами аш-Шеннави – пальма. Финики уже почти созрели. Только все это не по пути. Пришлось бы потратить слишком много драгоценного времени. И Сейида решила: идти прямо к Бараи, где наверняка дадут бобов, а может быть, и мяса. Ну а если мяса не будет? Что скажет она мачехе? Ничего, как-нибудь обойдется. Принести хотя бы бобов и лепешек.

Площадь на глазах оживала, наполнялась тележками зеленщиков, криками торговцев, гомоном толпы. То и дело раздавался отчаянный грохот трамвая и скрежет колес – здесь трамвайная линия круто поворачивала к бойне.

Сейиде вспомнился разговор с медником. Где-то в этих краях жила Даляль, к матери которой Али начал ходить после того, как полицейские накрыли их возле бойни. Почему они прятались в яме? Разве они занимались чем-то недозволенным? А отец? Так уж необходимо было ему после смерти матери Сейиды жениться на Даляль? И отчего отец с Даляль запираются в спальне, словно боятся кого-то? Чувствует она, что все это как-то связано. Но очень все это запутано. Да что ей ломать голову над этим?

Еще один поворот – и она перед вывеской «Типография и переплетная мастерская Бараи», протянутой через всю ширину улицы эс-Садд. Сейида надела шлепанцы.

Дверь в типографию распахнута настежь. Возле нее – скамейка для отдыха. В глубине виднеется деревянная касса со шрифтом, рядом – наборный стол. Тут же стоит резательная машина с огромным ножом; Сейиде строго-настрого было наказано держаться подальше от него, а то не ровен час пальцы отрежет, как случилось с мастеровым Атрисом. На полу валяются кучи обрезков бумаги. А вот насчет них не существовало запретов – играй, сколько хочешь. На скамейке сидит старый добряк Бараи. Сейида поздоровалась.

– Доброе утро, дочка! – отозвался он. – Ты что так рано?

– Пришла помочь вашей хозяйке.

– Спасибо, ты добрая девочка. Моя старуха наверху, поднимайся.

Бараи жили тут же, на втором этаже. Попасть к ним можно было или прямо с улицы, или через типографию. Сейида двинулась было с места, но хозяин вновь окликнул ее. Он вытащил кошелек и протянул монету.

– Возьми, дочка, купи что-нибудь на праздник.

Девочка вспыхнула от радости. Еще один пиастр!

Поистине счастливый сегодня день! Таким богатством надо распорядиться с умом. Целых три пиастра! Первым делом нужно сходить в цирк, потом… Да что загадывать – там будет видно. А сейчас наверх, к Умм Аббас, затем домой, к мачехе, а потом уж она не спеша обдумает, что делать до вечера.

Глава 3

Сейида поднялась по лестнице. Госпожа Бараи сидела на ковре перед корзинами с лепешками. Рядом с ней стоял ее сын Аббас и канючил:

– Вот всегда так: просишь тебя, просишь, и все без толку. И что ты за человек?!

– Доброе утро, тетушка! – перебила его Сейида.

– Заходи, заходи, милая!

– Пришла помочь.

– Вот и хорошо: значит, без меня обойдетесь, – обрадовался Аббас. – Гони пять пиастров, и я пойду.

– Куда это?

– Сказал же, в «Националь».

– На кино тебе и двух пиастров хватит.

– Не жадничай, старушка!

И тут Аббас совершенно неожиданно выхватил у матери кошелек и запустил в него руку. Взяв пять пиастров, наследник Бараи бросился к лестнице. Но мать успела удержать его за подол галабеи.

– Не торопись, голову сломаешь!

– Пусти, мать!

– Погоди, сейчас соберемся, и пойдешь с нами к мечети.

– Сейида все сделает. Так ведь? – Он вопросительно взглянул на девочку.

– Как скажешь, господин Аббас!

– Ну, я пошел.

Мать тяжело вздохнула. Проходя мимо Сейиды, парень приостановился, пристально на нее посмотрел и неожиданно ущипнул за грудь. Она вскрикнула от боли.

– Ишь ты, какая нежная! Скоро груди нальются и будут как яблочки! – причмокнул Аббас и вновь ущипнул девочку.

Сейида стояла в растерянности, не зная, радоваться ли тому, что груди у нее будут «как яблочки», или рассердиться на Аббаса за его нахальство. Она перевела смущенный взгляд на мать Аббаса.

– О, господи! Все бы тебе лоботрясничать и приставать к девчонкам! – возмутилась госпожа Бараи.

При этом она укоризненно посмотрела на Сейиду, будто та была во всем виновата.

– Хватит бездельничать! Бери корзину и иди за мной!

Воздушные замки, которые рисовались утром в воображении девочки, поблекли и начали таять. Она-то думала, что ее помощь будет состоять в том, что они положат мясо и бобы между лепешками и раздадут беднякам возле гробницы шейха эль-Маварди. Но оказывается, нужно прежде переделать всю работу по дому. Сейида начала с ковров – вынесла их на крышу и тщательно выбила. Она так устала, что, в изнеможении опустившись на последний вычищенный ковер, несколько минут не могла подняться. Затем пришлось мыть полы. Хозяйка лила воду, а Сейида скребла щеткой каждую половицу и тщательно вытирала тряпкой. Потом занялись окнами. Но и это было не все – едва успела протереть стекла, как отправили в ванную стирать белье.

Сейида крутилась волчком. Даже Даляль при всей ее страсти находить работу для падчерицы не умела устраивать такую каторгу. Мачеху не слишком-то волновала чистота в доме. Следить за этим предоставлялось девочке. Даляль занималась лишь своей внешностью. И это было единственным, где она обходилась без помощи Сейиды. Правда, «принимая ванну», Даляль приказывала потереть ей спину или расчесать мокрые волосы. Но чаще всего банные обязанности Сейиды ограничивались разжиганием примуса, чтобы разогреть воду – одного бидона Даляль хватало за глаза. Смешно даже сравнивать с теми каторжными работами, которые обрушились сегодня на Сейиду.

Когда она помогала развешивать белье на крыше, спина уже просто разламывалась от усталости.

– Теперь пойдем вниз, приготовим лепешки и бобы, да и сами чего-нибудь перехватим, – сказала, наконец, хозяйка.

Это было как нельзя кстати – Сейида умирала с голоду. Ведь у нее с самого утра во рту не было ни крошки, а сейчас уже далеко за полдень. Что она скажет дома, как ее встретит Даляль, которая поджидает обещанное мясо? А может, здесь, кроме бобов, ничего и нет? Девочка спустилась по лестнице вслед за могучей, мужеподобной хозяйкой.

Вошли в кухню, Умм Аббас склонилась над столом и принялась заглядывать в кастрюли.

– Возьмем мясо, лепешки из той вон корзины – они посвежее, – приговаривала она.

Сейида облегченно вздохнула. Теперь Даляль будет довольна. Нужно только припрятать не меньше трех лепешек: одну для себя, другую для лудильщика Али, а третью – для тетки Атувы. Что же тогда останется мачехе? Ладно, посмотрим, как отблагодарит ее госпожа Бараи за сегодняшнюю помощь. Хозяйка положила в миску немного бобов и протянула девочке. Только-то? Жалкая миска бобов, как будто она какая-то нищенка у мечети эль-Маварди! Но ничего, уж как-нибудь она раздобудет и лепешек и мяса.

Поставив на головы по корзине с лепешками и бобами – мясо осталось дома, – Сейида и Умм Аббас двинулись в путь. У гробницы эль-Маварди уже собралось много народу. Хозяйка продиралась сквозь толпу, работая локтями и языком. Ее зычный голос перекрывал шум и гам:

– Эй, посторонись! Чего рот разинул? – И, повернувшись к Сейиде: – Держись ближе ко мне, что как по яичной скорлупе шагаешь?!

Наконец они остановились. Госпожа Бараи поставила корзины на землю и принялась раздавать милостыню. Жадная толпа сомкнулась вокруг. Сейиду отбросили в сторону, но у нее не было никакого желания пробиваться назад к Умм Аббас. Она уже отчаялась раздобыть мяса и чувствовала себя бесконечно усталой.

Но что унывать? Сегодня же праздник, и у нее куча денег. Когда еще представится такой случай? Ну что ж, Сейида, отбрось все заботы. Забудь о доме и злой мачехе!

Сейида огляделась: она увидела торговца орехами и начала протискиваться к тележке. Добравшись, она окликнула хозяина, но тот не отозвался, занятый каким-то мальчишкой – торговец не доверял своим покупателям и собственноручно запихивал в жадно раскрытые рты ложку со сластями. Тут же на тележке было устроено что-то вроде рулетки. Большой поднос разделялся на нумерованные отделения, в которых лежали кулечки с орехами и сластями. В центре катался шарик, пускаемый незатейливым механизмом. Проиграть было нельзя, разница заключалась лишь в том, что ты получишь за свои деньги.

– Четыре! – подпрыгивая от нетерпения, крикнула Сейида.

– Деньги давай, – откликнулся хозяин.

– Не думай, что тут нищие стоят! – ответила девочка фразой, не раз слышанной в лавках.

Торговец внимательно осмотрел полученный пиастр. Сейида заволновалась:

– Сдачи не забудь!

– А сколько раз сыграешь?

– Два.

Торговец полез в кошелек и извлек несколько миллимов. Другой рукой он опять протянул ложку со сладостями тому же парнишке.

– Это последняя.

– А премия?

– Хватит с тебя!

Сейида проводила ложку глазами.

– Положи-ка и мне орешек.

– Возьми, если ты такая бойкая.

– Ты хозяин, ты и работай!

– Ишь, какая строптивая.

Торговец энергично зачерпнул что-то ложкой из миски, сунул ее девчонке, и та, смакуя, принялась жевать сладости. Отойдя от тележки, она загляделась на карусели. А не прокатиться ли на расписном лебеде? Или пойти в балаган, поглазеть на карлицу, чудо века. Или, может быть, сначала полакомиться жареной печенкой или кебабом. Сейида стояла в раздумье. А кругом галдела толпа, пряные запахи щекотали ноздри. Наконец она решилась – пошла на карусели. Взгромоздившись на спину деревянного лебедя, она рассматривала гирлянды огней, кружась в сумасшедшем шуме, над которым плыли хриплые возгласы торговцев. Волны празднества стекались к усыпальнице шейха эль-Маварди. Но вряд ли даже самые исступленные крики достигали слуха святого! Больные и калеки молили шейха о заступничестве перед Аллахом – да ниспошлет он им исцеление. Но чем умерший шейх мог помочь несчастным? Если же Аллах и вправду всемогущий и всеведающий, он должен и сам все слышать. Что-то, однако, он не торопится со своим милосердием.

Итак, наступила главная минута праздника – собравшиеся вознесли мольбы к шейху. Вряд ли от него что-нибудь сохранилось, но несчастные верили, что он лежит в усыпальнице и прислушивается к их молитвам. Иначе, зачем бы они сооружали такую гробницу? Но если даже и так, какая радость покойному от гнусавых криков и причитаний? Этого Сейида никак не могла взять в толк.

Карусель остановилась.

– Эй, девчонка, слезай! – крикнул хозяин.

И что они все орут на нее, будто она не платит? Целого пиастра как не бывало! Теперь надо получше распорядиться остальными двумя. Что купить: кебаб, печенку, а может, сэкономить и обойтись требухой? Вдруг за кебаб заломят столько, что придется отдать все свое состояние! Или вообще не хватит расплатиться – тогда как? Нет, не стоит рисковать. И Сейида направилась к тележке торговца потрохами.

Проходя мимо усыпальницы, она увидела отца и хаджи Бараи – закрыв глаза, они нараспев повторяли вместе с остальными молящимися: «Един Бог! Велик Всевышний!» Разумеется, они ее не заметили. Девочка подошла к торговцу.

– Порцию потрохов с макаронами!

А уж потом Сейида пошла в цирк. Там она увидела богатыря, который, поигрывая мускулами, выкрикивал: «Я чемпион Имбабы[6]6
  Квартал в Каире.


[Закрыть] в легком весе!» Зашла и в балаган подивиться на старуху Зубейду – так, оказывается, звали карлицу. В общем, весь свой капитал до последнего миллима она истратила. Больше от сегодняшнего вечера ждать было нечего, кроме хорошей взбучки. Но это уже задаром. Что и говорить, неплохо бы дома сейчас вытянуться на постели и, засыпая, вновь пережить события этого дня. Но ничего не поделаешь. Как говорится, любишь смородинку, люби и оскоминку.

Понурившись, Сейида брела домой. Шум уже затихал, праздничные огни погасли, гулянье заканчивалось. А где же ее шлепанцы, спохватилась она. Наверное, забыла около карусели. Девочка ринулась обратно. Народ только начинал расходиться, и на площади все еще было людно. Напрасно Сейида металась в толчее, заглядывая под ноги встречных. Правду говорят – несчастье одно не приходит. Теперь ее ждет хорошая трепка.

Во дворе против обыкновения никого не было – еще не вернулись с гулянья. Так неужели Даляль целый день просидела дома? Что-то на нее не похоже. Если дверь заперта – это спасение. Сейида побежит к усыпальнице, разыщет отца, вернется вместе с ним, а Даляль она скажет, что уже приходила. Вот было бы здорово! Девочка воздела руки к небу: о, Аллах, сделай так, чтобы мачехи не было дома!

Затаив дыхание, Сейида тихонько поднялась по лестнице и в нерешительности остановилась перед дверью. Наконец она набралась храбрости и занесла руку, чтобы постучаться, как вдруг из-за двери донесся какой-то звук. Сейида прислушалась… Похоже на скрип кровати. И вроде бы мужской голос… Неужели отец вернулся? Девочка быстро постучала. Голос умолк. Прошла минута-другая, потом послышались приближающиеся шаги.

– Кто там? – сердито спросила Даляль.

– Это я, Сейида.

– Какого черта тебе нужно? – Мачеха чуть не задохнулась от гнева.

Сейида опешила. Что тут непонятного – разве она пришла не домой?

– Чего расстучалась? – продолжала Даляль, словно Сейида была чужой и ее надо выспрашивать из-за двери.

– Это я, – растерянно повторила девочка.

– Так что? Думаешь, тебя заждались? – язвительно осведомилась мачеха.

Значит, она зря беспокоилась – ее не будут ругать за опоздание! Да и какое там опоздание, Сейида даже рано вернулась. Вот как подгонял ее страх перед мачехой! Новый выкрик Даляль прервал эти размышления:

– Ступай, ступай, повеселись!

Сейида не знала, что и подумать. С каких это пор мачеха заботится о ее развлечениях? Почему она так и не открыла дверь? Чей голос доносился из спальни?

Раздумья Сейиды нарушили возбужденные голоса: во двор завернула группа людей и теперь приближалась к парадному. На лестнице послышались неровные шаги.