Текст книги "Икар из Пичугино тож"

Автор книги: Юрий Хилимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 3
ДАЧА «ЗЕЛЕНАЯ ЛИСТВА»

Дачу «Зеленая листва» прозвали так из-за цвета металлического профиля, которым была покрыта двускатная крыша ее беседки. Это уже потом хозяева дачи таким же сочно-зеленым цветом выкрасили забор и калитку. Дом располагался на возвышенности. Это местоположение на высоком берегу делало его со стороны пристани и пляжа похожим на какой-нибудь маяк – так сильно он выдавался среди прочих домов. Дача выходила к бетонной дороге – любимому месту променада дачников. Длинная, как взлетная полоса, бетонка одновременно являлась местной набережной, поскольку проходила вдоль реки. Хотя по ней и проезжали машины, но все же велосипедистов, бегающих детей и фланирующих вечером жителей дачного поселка здесь было гораздо больше.

Сам дом был вполне себе обычный, без изысков: три комнаты на первом этаже, три – на втором.

Внизу кухня, которая в теплое время года мало использовалась. Семья предпочитала есть в беседке, а пища готовилась под навесом у бани, в так называемой летней кухне. К домашней кухне примыкали две комнаты. В самой маленькой из них когда-то давным-давно располагалась спальня для гостей, а теперь была устроена кладовая. Там в двух огромных шкафах хранились одежда на любую погоду, постельное белье, полотенца, скатерти и занавески. Туда складывали все необходимое для стирки и уборки в доме, а кроме того, электрические лампочки, удлинители, запасные розетки и выключатели, щетки, бечевки, отвертки и много другой всякой всячины, какая могла бы вдруг неожиданно пригодиться. Вторая из комнат, большая и просторная, выходила окном на внутриквартальную улицу и служила спальней Сергея Ивановича и Елены Федоровны. Двуспальная кровать в ней была новая, а вот светло-коричневого цвета комод, трюмо и полированный шифоньер остались еще со времен родителей Сергея Ивановича. В значительной степени все же это была комната его жены, по той причине, что она проводила здесь больше времени. Летом Сергей Иванович часто пропадал у себя во флигеле, однако все же без Елены Федоровны он не мог находиться слишком долго. Ему периодически необходимо было просто быть с ней в одной комнате, чтобы она сидела рядом и штопала носки или пришивала пуговицу. Зная, что она где-то рядом с ним сидит и смотрит свой сериал, он спокойно засыпал, и такой сон всегда был очень крепким.

Второй этаж дома был весь отдан на откуп детям и внукам.

Дочь Сергея Ивановича и Елены Федоровны Марина была такой же неугомонной, как и ее родители в молодости. На живых примерах она очень хорошо усвоила, что надо жить честно по отношению к себе и заниматься лишь тем, что действительно нравится. В поисках этого самого интересного дела чем только не занималась Марина в детстве и юности: иностранные языки, музыка, лыжи, кружок по археологии, драмкружок и даже фехтование. В конечном итоге она остановила свой выбор на журналистике, как и ее отец.

Марина взяла самое лучшее от своих родителей. Как и мать, она была такой же высокой, стройной, с пронзительными зелеными глазами; так же, как и когда-то Елена Федоровна, – лидер во дворе и в классе. В детстве за Мариной бегали мальчишки, восхищенные ее смелостью, а в юности – восхищенные ее красотой. Волосы, забранные в высокий тугой хвост, прямая осанка… У нее была идеальная женская фигура – ни дать ни взять гитара. Природа наградила ее густыми длинными ресницами, которые были выразительны сами по себе и не требовали туши. Неудивительно, что в ее окружении всегда было больше ребят, чем девчонок, хотя с двумя подругами детства Марина осталась дружна на всю жизнь. У нее был открытый отзывчивый характер, способный принимать людей почти со всеми их недостатками. Единственное, против чего Марина восставала, – это подлость. Она не могла мириться, если при ней унижали человека, если из-за трусости, жадности или зависти человек начинал терять свое достоинство и делал гадости.

Марина Глебова всегда была крайне увлеченной. Она не умела жить вполсилы. Загораясь какой-то идеей, всецело ей отдавалась, доводя начатое до конца. С годами это свойство характера перестало быть таким импульсивным, как в молодости, но ради любимого дела она по-прежнему была готова на подвиги. Обладая деятельной натурой, Марина не терпела ленную праздность. Она не выносила беспорядка в доме, за что бывала строга к своим детям, заставляя поочередно их дежурить. Все они с раннего возраста были приучены мыть посуду и полы, вытирать пыль, выносить мусор, стирать свои трусы и носки, чистить картошку.

От отца Марина тоже много унаследовала, часто повторяя и его ошибки тоже. Но все же один урок из отцовского опыта она извлекла точно. Марина очень хорошо усвоила на примере своих родителей, что, когда супруги слишком долго живут порознь, возникает серьезная угроза существованию семьи. Она была тогда еще маленькой, но прекрасно помнила стену отчуждения, которая на какое-то время возникала между родителями после длинных командировок отца. По этой причине мужа себе она выбрала из своей профессиональной среды.

Уже с детства она твердо знала, что у нее будет трое детей. Так и случилось. Марина была нежной, заботливой матерью, может, не такой беспокойной, как Елена Федоровна, но когда кто-то из детей заболевал, для нее сразу останавливался весь мир. Тогда плевать было на работу и все обязательства. Все, что отвлекало ее от лечения детей, уверенно посылалось к черту. От матери ей передалось чувство тревожности за своих близких, отчего Марина вникала во все дела детей, чем, конечно, подрезала не только их самостоятельность, но даже и самостоятельность мужа, принимая в том числе и за него некоторые решения. При этом она не подавляла, потому что не была жесткой или властной по своей природе, а всего лишь убеждала сделать правильный выбор. Блистательно освоив мастерство сократического диалога, она подводила собеседника к единственно верному, по ее разумению, ответу. Ее фраза «Ты только послушай меня!» всегда была сигналом того, что ее «жертве» оставалось недолго упорствовать в своем неблагоразумии. После этого следовало ожидать серию вопросов и «контрольный выстрел в голову». Даже Сергей Иванович часто не мог противостоять умелым доводам дочери.

Комната Марины и Вадима часто пустовала. Обычно они приезжали на дачу на выходные или жили здесь пару недель, когда брали отпуск. Их комната на втором этаже была и спальней, и кабинетом в миниатюре. На даче они старались не заниматься своей работой, помогая Елене Федоровне и Сергею Ивановичу «на земле», однако в иной прекрасный летний день порой приходилось проторчать и за письменным столом.

Маленькая комната была отдана Лизе. Еще совсем недавно дети жили там все вместе. Мальчики спали на двухъярусной кровати, а Лиза – на софе, но затем в какой-то момент на семейном совете решили, что единственной внучке Глебовых уже необходимо личное пространство, и маленькая спальня стала только ее.

Так Гера и Алеша перебрались в гостиную. Это было несколько неудобно, но они быстро привыкли. Комната была достаточно просторной, чтобы не ссориться из-за места, к тому же летом все собирались в доме лишь днем, переждать зной, и поздно вечером, готовясь ко сну. Летом в беседке или на речке было куда приятней, чем дома. Весь день Гера где-то пропадал с друзьями. В дом он возвращался, как правило, уже ближе к ночи, мыл ноги, жадно ел и ложился на свой диван, поторчав перед сном в телефоне еще довольно приличное время. Елена Федоровна старалась быть с ним деликатной. Она упрекала Марину, что та, бывало, выговаривала Гере, что он мало помогает на даче и целыми днями непонятно где околачивается. Впрочем. Гера не доставлял много хлопот. Он не дерзил и не был трутнем, а просто вступил в тот возраст, когда, как однажды признался он бабушке, «отчего-то чувствуешь себя волком-одиночкой».

Все дачи на Шестнадцатой улице, где находилась «Зеленая листва», имели сдвоенные участки, то есть у каждого хозяйства было не меньше двенадцати соток. Из-за чего каждую дачу можно было представить в качестве маленькой усадебки.

Огород у Глебовых занимал лишь четвертую часть участка. Традиционные огурцы, помидоры, болгарский перец, капуста, тыква, корнеплоды и зелень. Все содержалось в идеальном порядке. Елена Федоровна являлась ярой сторонницей высоких грядок, поэтому каждая из них была разбита в аккуратном деревянном коробе. «Красиво, лаконично, чисто». – любила говорить своим гостям довольная хозяйка. Елена Федоровна обожала свою дачу. Любовь и огромный труд сделали это место по праву исключительным. При этом утилитарное предназначение земли явно уступало эстетическому – весомая часть дачи была щедро отдана цветам и декоративным растениям. В «Зеленой листве» находился, пожалуй, самый большой розарий в дачном поселке. Более пятидесяти кустов роз всевозможных сортов и оттенков на протяжении всего лета радовали обитателей дачи. И ничего, что приходилось непросто, когда наступало время укрывать их на зиму. Каждый куст сначала нужно было прикопать землей, затем засыпать опилками, после чего на специальный каркас над розами следовало уложить старые ковры.

Впрочем, с годами Елена Федоровна уже насытилась розами, и теперь, дай волю, она не стала бы делать розарий таким внушительным. Она поняла, что больше всего любит простые полевые цветы, особенно васильки и ромашки. Каждый год на даче неизменно появлялись незабудки, колокольчики, бархатцы, циннии, настурции. Вокруг искусственного прудика росли лилейник, бадан и хоста. Хозяйка «Зеленой листвы» любила рудбекию и колеус, питала слабость к ярким цветкам мелкой гвоздики и нежно-голубому озеру лобелий.

На даче были даже свои аптекарские грядки с чабрецом, мятой, мелиссой, душицей, зверобоем, пустырником, иссопом, монардой, курильским чаем и еще невесть чем. Все это в разных комбинациях вместе с сушеными яблоками, листьями малины и калины Елена Федоровна умело смешивала в превосходный чай.

На даче росло несколько видов можжевельника. Здесь любили хвойники: ель, две сосны, лиственница, которая непонятно по какому упрямству увязла в земле и превратилась в карликовое дерево.

Нашлось на участке место и фруктовому саду, который всегда был сферой щепетильной опеки Сергея Ивановича. В нем, конечно, росли разные плодоносные деревья вроде груш, вишен и слив, однако большую слабость Сергей Иванович питал к яблокам, даже делал из них свой фирменный сидр. Шесть яблонь, преимущественно зимних сортов, являлись предметом его особой гордости. Он всегда тщательно следил за тем, чтобы вовремя опрыскать, побелить, полить приствольные круги, а маленькие деревца обернуть на зиму от заячьих зубов. Лишь обрезкой ветвей Сергей Иванович занимался неохотно. Он понимал, что это необходимо, но уж больно жалко ему было их резать.

Большой наградой, настоящим праздником для всего семейства оборачивалась пора сбора яблочного урожая. Все начиналось с музыки Корелли или Вивальди, которая раздавалась по всему саду из открытых настежь окон флигеля. Сергей Иванович ставил стремянку под дерево и любовно принимал в руки каждое яблочко, передавая его Алеше и Гере. Мальчишки задорно собирали яблоки в небольшие ведерки, а затем перекладывали их в ящики. «Осторожно, не бросайте их. Это вам не картошка», – ворчал дед. Хорошо было, если стояли солнечные дни, – в этом случае трапеза удавалась особенно радостной. Тогда все усаживались в кружок на лужайке и ели бабушкин праздничный яблочный пирог.

Если же было пасмурно, все собирались за столом беседки. Та для семьи значила не меньше, чем дом или флигель. В ней приятно пахло деревом – деревянные полы, колонны, обрешетка… Летним утром тут можно было сладко доспать, в самый зной выпить компот, а вечером поиграть в настолки. Нередко вся семья собиралась на совет под ее крышей, чтобы обсудить какой-нибудь важный вопрос.

Так вышло, что вся дача, и особенно беседка, располагалась на местной розе ветров. День без ветра здесь считался каким-то странным и скорей неправильным. Даже в самую нестерпимую жару в беседке царила приятная прохлада, зато осенними вечерами тут делалось по-настоящему холодно. Высокий утес, изрезанный склонами, под которым укрылся дачный поселок, создавал самую настоящую горку. Ветер не уставал скатываться по ней вниз множество раз за день. Чаще всего он дул наискосок со стороны леса, так что все деревья, встречавшиеся ему на пути, со временем оказались слегка наклонившимися вправо. Именно из-за сильных ветров особенно весной и осенью большим спросом на даче пользовалась баня, примыкавшая к дому, а также навес рядом с ней, под которым в холодную погоду собиралось все семейство.

С этого года на даче стали жить две афганские борзые – платиновый Люмпик и серебристый Перзик – годовалый молодняк старинного друга Сергея Ивановича, умершего несколько месяцев назад. Сергей Иванович так и не понял, зачем тому понадобилось аж два пса, но факт есть факт – теперь они были никому не нужны, и с этим надо было что-то делать. Когда их хозяина не стало, они были еще совсем маленькими и беспомощными. Сергей Иванович взял собак на время, перезимовать, но тут неожиданно наступила весна, и ему полюбилось выходить с ними на прогулку. А с приходом лета и переездом на дачу Сергей Иванович посчитал ужасной несправедливостью лишать питомцев дачной вольницы, каковой в их жизни может попросту больше не случиться. В общем, не было сомнений, что будущее собак прочно связано именно с семьей Глебовых.

Будучи совсем еще молодыми псами, Люмпик и Перзик искренне радовались жизни. Весь день они гонялись друг за другом по даче, угрожая снести насаждения Елены Федоровны. Та хоть и не представляла двух крупных собак, живущих в квартире, но, видя, как на ее глазах помолодел муж и как питомцы хорошо влияют на детей, ворчала лишь для вида. Вскоре и она сама уже не представляла дачную жизнь без Люмпика и Перзика.

На даче росло фамильное дерево. Его роль выполняла старая липа Акулина Гавриловна, которая была посажена еще при отце Сергея Ивановича, но долго оставалась безымянной. Ее назвали в честь предводительницы шайки разбойников, орудовавших в этих местах в далекие легендарные времена. И конечно, в той истории не обошлось без колдовства и большой любви. Предание гласило, будто Акулина обладала магическими способностями, которые использовала в своих разбойничьих делах. С помощью заговоров она могла парализовать чью угодно волю и затуманить ясность мышления. Но, как это часто бывает, кто подчиняет с легкостью других, тот рано или поздно сам попадается на ту же удочку. Так, по преданию, случилось с той девушкой, однажды полюбившей казака, который сдал ее властям на погибель.

Под липой стояла простенькая скамеечка, с которой хорошо просматривался дом. Так повелось, что сюда приходили либо чтобы побыть в одиночестве, либо для приватной беседы вдвоем, пошептаться. Всеми домочадцами дерево осознавалось как нечто сакральное, помогающее семье во всех делах. Поэтому дети, принявшие это за безусловную истину, не уставали бегать к ней, чтобы загадать очередное желание.

Глава 4
ПИЧУГИНО ТОЖ

История дачного поселка уходила корнями в стародавние времена. Село Пичугино тож было основано в семнадцатом веке при царе Алексее Михайловиче. Места эти славились своими яблоками и рыбой, обозы с которыми расходились по всей стране. Эти земли издавна облюбовали знатные люди, и село Пичугино тож много лет входило во владения одной довольно известной графской фамилии. Монастыри, сады и заливные луга – в таком живописном окружении дремало село несколько столетий, пока его не растормошила местная ГЭС. Именно она привела в движение те воды, что навсегда скрыли Пичугино тож под своей толщей. Казалось бы, все, конец, финал. Но вышло так, что село, словно феникс, смогло возродиться, только не из огня, а из волжской воды. Почти сразу после затопления, чуть выше того места, где располагались дома, был разбит дачный поселок. Так Пичугино тож продолжило свою жизнь.

В округе отмечали, что все пичугинотожцы сплошь какие-то особенные люди, вроде как странные, что ли, мазанные одним исключительным миром. Про пичугинотожцев говорили, что они идейные, упрямые, куркулистые, обособленные, урвавшие себе Землю обетованную на берегах Волги. Их не любили за то, что они захватили этот лакомый кусок, еще за то, что были не как все. Им не могли простить уклад совершенно иной жизни, который поддерживался неизменными десятилетиями. Это напоминало какую-нибудь американскую религиозную секту или русских староверов Бразилии, существующих независимо от окружающей цивилизации. Вступить в их ряды было довольно легко, если, конечно, находились лишние деньги на приобретение дачи, а вот выйти… Пичугино тож не отпускало от себя. И это было похлеще любого культа – настоящее добровольное благословенное рабство. Заставить расстаться с дачей могли лишь обстоятельства непреодолимой силы, среди которых самой распространенной была смерть. По этой причине объявление о продаже дачи в Пичугино тож являлось большой редкостью, а появившись, исчезало в течение недели.

За что так ценились дачи в Пичугино тож? Загадка. Там было необъяснимо хорошо, просто хорошо. Там была воля. Наверное, все дело в ветре, утесе и Волге, хотя…

Еще Пичугино тож отличал от миллиона других дачных поселков высокий уровень качества жизни. Здесь находились совершенно не свойственные для дач объекты, которыми дачники беспримерно гордились.

При въезде в поселок, сразу после шлагбаума, на стенде для объявлений висела подробная карта Пичугино тож. На нее были нанесены все улицы и обозначен номер каждого участка. Но самым любопытным было не это. У всякого нового гостя безграничное удивление вызывали изображенные условные знаки и их разъяснения в легенде карты.

Первое, что можно было увидеть на схеме, – обозначение магазина. И правда, эка невидаль – найти в дачном массиве продуктовый ларек! Такое встречается сплошь и рядом.

Следующий знак, указывающий на наличие в этих местах спортивной площадки, если еще по-настоящему не удивлял, то, безусловно, радовал своим присутствием. В самом деле, разве плохо поиграть в футбол или волейбол улица с улицей? И разве будет лишним, отмечая день рождения, сделать партию в петанг, а одним прекрасным воскресным утром устроить турнир по бадминтону или настольному теннису? Природа человека требует пищи и движений, поэтому ни магазин, ни спортплощадка не воспринимались чем-то сверхъестественным, чего нельзя было сказать о следующих четырех объектах.

Увидев на карте значок библиотеки, приезжие думали, что это шутка или что под библиотекой здесь имеют в виду нечто свое, в лучшем случае пункт буккроссинга, куда дачники приносят макулатуру. Но, пройдя по маршруту, они вдруг обнаруживали небольшой деревянный павильон, заставленный стеллажами с книгами. Большая часть фонда была представлена беллетристикой, другая – литературой по садоводству, ландшафтному дизайну, строительству и краеведению. Все книги были каталогизированы по всей строгости библиотечной науки. Особо ценные тома хранились на даче у библиотекаря, который приходил на работу в условленное время, отпирал замки и, даже если никого не было, все равно не покидал помещение. Книги и журналы можно было полистать тут же в «открытом» читальном зале под навесом или взять с собой. Библиотека давно стала общедачным форумом, где обсуждались последние новости и размещались частные поселковые объявления. Сюда приходили не только почитать, но и просто поболтать, поиграть в шахматы, шашки или нарды.

При изучении Пичугино тож бесконечное удивление вызывал здешний музей. Когда речь идет о Переделкино – это понятно, но тут? Каким образом? Его коллекция когда-то начала стихийно расти благодаря старожилам затопленного села. Это были в основном старинные предметы крестьянского быта: утюги, самовары, чугунки, прялки и прочее. Затем появились царские монеты, иконы, церковноприходские книги, одежда и обувь начала двадцатого столетия. В какой-то момент ряды музейных экспонатов пополнились минералами, ископаемыми остатками древних животных вроде бивня мамонта и окаменелости древней рыбы, гербарием, энтомологической коллекцией. В восьмидесятых краеведческое крыло музея дополнилось художественной галереей. Для этих целей была специально сделана пристройка. В основном в ней на время вывешивались картины местных умельцев – пейзажи окрестностей, натюрморты и портреты дачников. Каждый год музей проводил выставку прикладного искусства пичугинотожцев, и лучшие работы удостаивались чести быть представленными в музее.

На самой окраине Пичугино тож карта показывала и вовсе нечто из ряда вон выходящее.

В поселке был Летний театр. Он был построен почти одновременно с самим дачным комплексом. Казалось, время остановилось в шестидесятых годах, сохранив особый шарм у этого места, которое очаровывало любого, кто сюда забредал. Сцена-ракушка и деревянные скамейки – что еще нужно, чтобы летний вечер удался? Театральная труппа хотя и имела свой неизменный костяк, но все же периодически обновлялась, как и репертуар, непредсказуемо меняющийся несколько раз за сезон, который длился с мая по октябрь. На сцене театра шли не только небольшие спектакли, но и концерты, творческие встречи и даже просветительские лекции. Здесь все было всерьез. У Летнего театра были свои костюмы и декорации. В преддверии спектакля по всему поселку развешивались настоящие афиши, а на некоторых особенно значимых представлениях раздавались программки. Театральные вечера действительно вызывали всеобщий живой интерес, так что в зрителях никогда не было дефицита. По степени популярности с драматическими спектаклями конкурировали лишь песенные концерты. Местные очень уж любили это дело и еженедельно собирались здесь, чтобы послушать романсы в исполнении друг друга.

И наконец, еще одним чудом дачного поселка являлся достославный пичугинотожский парк, известный на всю округу. Правда, здешние липы, дубы, клены, каштаны, акации и вязы росли вперемешку, игнорируя законы паркового искусства. За долгие годы деревья совсем разрослись, став способными в знойный день укрыть под своей тенью, приятно шелестя листвой. В парке были разбиты две длинные аллеи: одна – каштановая, другая – липовая. Их обожали велосипедисты, мамочки с колясками и неугомонные пенсионеры со своей скандинавской ходьбой.

Самой главной исторической гордостью парка были скульптуры из советской эпохи. Здесь стояли легендарная девушка с веслом, три пионера (с горном, барабаном и флагом), девочка, читающая книгу вместе с матерью, футболист, балерина и рабочий с молотом. В девяностые годы их откуда-то привез тогдашний председатель поселка Валерий Александрович Голованов – один из самых преданных подвижников Пичугино тож за всю его историю. Валерий Александрович гордился, что все скульптуры сохранили свою целостность, «не то что некоторые венеры и ники».

Парк был самым хлопотным общественным местом Пичугино тож. Он требовал достаточно серьезных усилий, чтобы поддерживать его в хорошем состоянии. Нужно было ухаживать за цветочными клумбами, подрезать деревья и кустарники, отдельного внимания требовали зеленые беседки и прочее, и прочее. За порядок тут отвечал парковый смотритель с четырьмя помощниками, однако этого было явно недостаточно, поэтому весной и осенью обязательно проводилось несколько общедачных субботников.

В Пичугино тож было еще такое, что не было отмечено на карте при въезде, но что вошло в плоть и кровь каждого дачника, в саму жизненную ткань урочища. Здесь как нигде больше любили праздники. Разумеется, для чего же нужны еще дачи? С первой оттепели и до первых заморозков в дачном календаре один праздник сменял другой. И не было такого места среди подобных, которое могло бы сравниться умением предаваться совместной радости простым и добрым вещам, как Пичугино тож.

Праздники – они что годовые отсечки, в которых нужно остановиться, свериться с чем-то грандиозным, великим, совпасть с установленным ходом вещей. На дачах, там, где все трудятся, праздники – это божья работа. Иначе и не может быть. Лишь вольное место способно соединить множество других воль для подлинного богоискательства. Где встречаются священные утес и река, всякое торжество превращается в теургию. Вот оно – настоящее упоение действием, но не поодиночке, а в совместном радении, так, что небо, земля, дома, лица и руки людей – все в едином, нерасчленимом на отдельности целом. И очень возможно, своими праздничными забавами пичугинотожцы залечивали раны всего человечества и уберегали от распада целый мир. Да что там мир – может, даже целую вселенную!

В особом календаре дачного поселка было пять важных праздников: открытие дачного сезона, День летнего солнцестояния, праздник пупа лета, День Пичугино тож и закрытие дачного сезона (он же Праздник урожая). Так повелось, что на разных улицах здесь были свои праздники-фавориты. Где-то с большим размахом отмечали открытие сезона, где-то – середину лета, а на Шестнадцатой улице (той самой, где жили Глебовы) таким любимцем был День летнего солнцестояния.

Нельзя было утверждать, что жители Шестнадцатой были какими-то уж особенно дружными, напротив, иногда между ними случались довольно серьезные размолвки, как это бывает между всеми соседями мира, но этот день был особенным для всех. Каждый год одна из дач назначалась ответственной за организацию праздника. Это означало, что именно она придумывала сценарий и распределяла роли между участниками. Так повелось с незапамятных времен: менялись хозяева дач, перестраивались дома и выкорчевывались старые деревья, но эта традиция продолжала жить.

Каждый раз дача-организатор старалась придумать что-нибудь эдакое, что вызывало бы всеобщее восхищение и долгое время могло быть у всех на слуху. Каждая дача пыталась сделать так, чтобы на следующий год новый организатор праздника приложил больше усилий в стремлении переплюнуть своего предшественника. Хотя такое соревнование и было добрым, но это вовсе не означало, что за ним не стояли тщеславие и гордыня – то, без чего почти невозможно быть владельцу собственного загородного участка размером в несколько соток.

История празднования Дня летного солнцестояния была богата яркими событиями. Но это вряд ли могло кого-нибудь по-настоящему удивить в округе, ведь такие незаурядные жители не могли укладывать праздник в рамки какой-то серой посредственности. Предсказуемость такого рода, конечно, лишь подогревала интерес к готовящимся торжествам, и, хотя на Шестнадцатой недолюбливали чужаков с других улиц, но никак нельзя было помешать местным зевакам любопытствовать.

Так случилось, что из-за сдвоенности участков на Шестнадцатой улице было всего шесть дачных усадебок: три на левой стороне и три на правой. Это существенно отличало улицу от всех остальных, где хозяйств насчитывалось, как правило, в два раза больше и где, как говорила соседка Глебовых Вера Афанасьевна, «все сидят друг на друге». Тут же царил простор. Улица раскинулась эдаким архипелагом, в котором утопающие в зелени крыши домов так напоминали островки суши, виднеющиеся в море листвы. Возможно, именно это обстоятельство сформировало особую потребность у обитателей Шестнадцатой держать свой мир на расстоянии вытянутой руки от мира соседнего. И все-таки до конца так и не было понятно, что же определяло такую нужду: то ли специфика межевания дач, то ли загадочным образом подобранные неведомой силой их хозяева.