Текст книги "Икар из Пичугино тож"

Автор книги: Юрий Хилимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава 23
ДАЧНЫЕ УРОКИ

Сергей Иванович был сторонником того, чтобы дача для внуков являлась не только местом праздности, но и дела. В соответствии с этим правилом на «Зеленой листве» все дети приобщались к труду. Предсказуемо больше всех доставалось Гере. Ему приходилось копать, возить тачку и ассистировать деду почти в любом предприятии, где было нужно что-то подавать, держать и приносить. Порой Геру это ужасно бесило, так как хотелось где-нибудь полазать с пацанами или пойти купаться на Волгу. Спасением мог быть только приезд родителей, когда отец вместо сына брал на себя нелегкое бремя помощника деда, или еще когда вступалась бабушка. Странное дело: в работе Сергей Иванович вдруг оказывался крайне ворчливым. Малейшая оплошность могла вывести его из себя, и он начинал нескончаемо зудеть, и тогда Герман (не решаясь сказать вслух все то, что думает) что есть мочи ругал его мысленно.

Лиза и Алеша обычно трудились на прополке, собирали ягоды и прочий урожай, а также помогали Елене Федоровне по дому. Им нравилось принимать участие в приготовлении еды (только чтоб не очень пачкаться), не любили мыть посуду и пол, но в целом со всем справлялись хорошо. Елена Федоровна спускала им то, что не спускала в свое время дочери, заставляя ее повторно убираться, если в первый раз было сделано плохо.

Как считала Марина, за лето было важно напрочь не забыть школьную программу. Она лично контролировала, чтобы дети читали заданные на каникулы книги и решали задачи и уравнения. Более того, дополнительно каждый из детей занимался тем предметом, по которому дела шли не очень. Так, у Геры немного хромала химия, у Лизы отмечалась неприязнь к физике, а у Алеши была большая история нелюбви к математике. Раз в две недели ребята должны были уделять урокам не меньше двух часов. «И это, разумеется, еще очень мало», – говорила Марина. Надо сказать, для всей троицы младших Глебовых это было самым нелюбимым дачным занятием – уж лучше мыть жирную посуду.

Но были дела и иного порядка. Периодически Сергей Иванович устраивал с детьми учебное занятие, посвященное какой-либо теме из разделов «естествознание», «история» и «культура». Это была та самая разновидность детско-взрослой повинности, которая приносила удовольствие всем ее участникам. Один с азартом готовился к уроку и рассказывал материал, другие с интересом слушали и выполняли задания. Не очень словоохотливый в повседневной жизни Сергей Иванович в деле рассказчика всегда был красноречив и убедителен. Дети прекрасно знали эту черту своего деда, а потому жадно ловили каждое его слово. Они слишком хорошо понимали, что этот шлюз открывался нечасто и нужно хорошенько воспользоваться этим моментом. Если Елена Федоровна, скажем так, была стабильна в общении с детьми и в любое время была готова к разным, в том числе сложным, сокровенным разговорам, то Сергей Иванович большей частью был сдержан и открывался собеседнику нечасто и всегда неожиданно. Впрочем, одно время было точно определено – это была пора дачных уроков.

Настало время первого июньского занятия – немного запоздалого и потому такого долгожданного. В основном дачные уроки проходили в беседке, но сегодня Сергей Иванович пригласил внуков к себе во флигель, в библиотеку. Заняв место на диване, ученики обратили внимание, что на письменном столе лежат несколько альбомов по искусству с большими цветными иллюстрациями и толстенная энциклопедия с изрядно пожелтевшими страницами.

Сергей Иванович стоял со скрещенными на груди руками, прислонившись к столу.

– Сегодня мы поговорим о живописи, – начал он. – Сразу скажу, что я в этой области лишь любитель, не профессионал. Но считаю, что пытаться понимать и ценить живопись очень важно для каждого. Для любого современного образованного человека это первостепенно, – сделал акцент Сергей Иванович. – Мы поговорим об одном художнике, который жил в эпоху Возрождения. Он очень известный, его влияние на искусство и культуру огромно. Его звали Питер Брейгель Старший.

У Алеши бешено заколотилось сердце: «Тот художник, на картине которого барахтающийся в воде Икар! Значит, сейчас дед обязательно расскажет про нее. Как здорово!»

Сергей Иванович поведал о биографии художника совсем немного, чтобы не утомлять. Затем он представил первую картину – «Жатву». Взял в руки альбом, открыл на нужной странице.

Перед детьми распахнулось приятного пшеничного цвета пятно, очень теплое и объемное. Сергей Иванович поведал, что картина входит в цикл, посвященный временам года, что на ней изображен сбор хлеба в жаркий летний день, и от нее веет покоем и миром. Ученики начали рассматривать изображение и затем, как учил их дед, делиться вслух своими впечатлениями. Сначала они просто описывали увиденное, обращали внимание на цвета и ощущения от них, озвучивали любые ассоциации, что приходили в голову. Затем детали. Следовало не просто перечислить то, что было изображено, но и рассказать об эмоциях и возможных мыслях персонажей, проследить между ними связи. Дети принялись рассуждать, объединены ли трудяги родственными узами и кто кому кем приходится. А потом их внимание переключилось на глубокое пшеничное море, скрывающее человека до самых плеч. Люди шли по нему, и оно послушно расступалось, будто чудо из библейского мифа об исходе израильтян из Египта, но не смыкалось за ними обратно, позволяя крестьянам ходить туда-сюда по проделанной борозде.

– Совсем как наша тропинка в тростнике, ведущая на пляж, – обратила внимание Лиза.

Пшеничное поле казалось мягким, словно перина, на которую хотелось прыгнуть с разбегу. В это золотистое море хотелось нырнуть, зарыться с головой. Никто не думал о том, что колоски могут колоться и заставлять чесаться все тело.

– Эх, побегать бы там и поиграть в прятки! – озвучил общее желание Алеша.

«Жатва» всем понравилась. Она перекликалась с дачной жизнью на «Зеленой листве», когда все семейство дружно заботилось о своей земле, как, например, весной и осенью. В сущности, пикники Глебовых на природе мало чем отличались от крестьянского обеда брейгелевских героев – те же усталость и завидный аппетит, сметавший со скатерти все без остатка.

Следующей была открыта страница альбома с «Охотниками на снегу». И обсуждение сделало новый виток. На картине было гораздо больше деталей и возможных сюжетов, равно как и детского азарта при обсуждении этого шедевра. Дети почти ахнули вслух, глаза разбежались по картинке – столько там всего было. После теплой «Жатвы» на них пахнуло зимней свежестью. Снежная панорама завораживала. Она гипнотизировала, заставляла желать броситься с ближнего холма и птицей пронестись над крышами домов и заледенелым прудом с высыпавшими на его зеркало неугомонными жителями, покружить над водяной мельницей, телегой, нагруженной хворостом, остроконечной церковью и унестись к самой высокой заснеженной горе.

Алеша вдруг представил себе эту картину с ожившими голосами людей. Она вся состояла из многоголосья, сливающаяся в птичий крик, похожий на звуки галочьей стаи. Он узнал эти голоса. Они были такими же, как тогда, когда его на санках везли в детский сад. Тогда только начинало светать. Он ехал и смотрел на деревья и выше, на небо. Там возбужденные наступлением утра галки громко приветствовали новый день.

Зима у Брейгеля всем показалась интересней лета, причем настолько, что дети в итоге почувствовали ностальгию об уютном зимнем воскресном дне, когда можно играть в снежки и кататься – хочешь, с горки на санках, лыжах или хочешь, на коньках по ледяной глади. А вообще лучше ни от чего не отказываться и так наиграться, чтобы вдруг проголодаться до самых чертиков, и хорошенько замерзнуть, и соскучиться по дому, где ждут тепло и блины. Тут все начали галдеть наперебой, предлагая, чем бы они занялись еще, будь сейчас зима, но шум оборвал Алеша.

– Можно мне сказать? – спросил он так серьезно, что Лиза и Гера тут же замолчали.

– Конечно, дорогой, говори, – сказал Сергей Иванович.

– Я подумал… Я обратил внимание, что на этой картинке…

– Репродукции, – поправил Сергей Иванович.

– Да, репродукции. Так вот, что на этой, и на «Жатве», и на той, что висит у нас в доме, художник смотрит из одной точки, откуда-то сверху с пригорка. Как будто он рисовал их все из одного места, находясь справа и чуть выше от изображения. Чем это можно объяснить?

Сергей Иванович отметил про себя, что совсем не готов к вопросам своего младшего внука. Это радовало и огорчало. Он не знал, как на эту реплику дать развернутый ответ, и лишь заметил:

– Да, действительно. Ты совершенно прав. А давайте проверим: взглянем на третью репродукцию, посмотрим, так ли там или иначе?

Он показал «Вавилонскую башню» и сам увидел, что там все абсолютно так же. Более того, теперь ему казалось, что передний план «Вавилонской башни» – это почти точь-в-точь передний план «Падения Икара» – тот же выступ над морем, а дальше, собственно, такое же море и те же корабли. Только тут с неба упал не Икар, а башня, где дело, как известно, тоже не кончилось ничем хорошим. Это стало настоящим открытием для Сергея Ивановича, за подлинную ценность которого ему еще было сложно ухватиться. Он понимал лишь одно: что это наблюдение – гораздо больше, чем вопрос экспозиции.

Впрочем, вслух обнаруженное Сергей Иванович попытался объяснить технически:

– Понимаешь, у художников есть свои излюбленные приемы, и это нормально, что иногда в картинах одного и того же мастера что-то повторяется. В этом заключается индивидуальный почерк. И потом, в каждую историческую эпоху, у каждой школы существуют свои правила и подходы, свои традиции. Молодец, что обратил на это внимание.

Однако Сергей Иванович не был доволен своим ответом, как и в прошлый раз с Икаром. И дело было даже не в том, что он не смог хорошо и полно все объяснить. Уже второй раз за не полный месяц своим любопытством Алеша неумышленно будил в нем вопросы, выходящие далеко за пределы творчества Брейгеля. Это выбивало почву из-под ног. Это его-то, кто прожил целую жизнь, вопросы десятилетнего мальчишки приводили в замешательство? «Это я его пытаюсь чему-то учить?.. Да это он меня учит», – думал Сергей Иванович.

Из-за вопроса Алеши обсуждение «Вавилонской башни» получилось скомканным. Детям она показалась некрасивой.

– Словно сгнивший зуб, – сказал Гера.

Сергей Иванович рассказал о мифе про Вавилонскую башню, но решил, что человеческую гордыню оставит в качестве темы для отдельного разговора. В заключение занятия только бросил фразу:

– Так устроено: человек не может состязаться с Богом. Он обязательно оказывается наказан за вызов, который Ему бросает.

Алеша ушел с урока немного разочарованным. Дед ничего не рассказал о той репродукции, что висела в гостиной, а ведь знал, что она его ужасно занимает. И не надо думать, что это вышло случайно, потому что от старшего Глебова никогда ничего не ускользает, и он все помнит. Тогда почему? Алеша безгранично доверял деду. Он подумал, что наверняка в этом есть какой-то смысл, который рано или поздно перед ним раскроется. «И зачем он в конце сказал про эту гордыню? Интересно, а мечты человека о полете – это тоже гордыня?» – спрашивал у самого себя Глебов-самый-младший.

Глава 24
КОГДА ЦВЕТУТ ПИОНЫ

Глебовы не могли помыслить начала лета без зацветающих пионов. Пушистые бордовые шапки и сочная зелень тогда непременно оказывались в гостиной и спальнях. Конечно, что-то оставляли в саду, но все же большую часть срезали – слишком уж чарующим был их аромат. С ним не могли сравниться ни розы, ни другие цветы-аристократы, которые почти никогда не приносили в дом.

Любовь к пионам своим домашним привила Елена Федоровна. Она, в общем-то, не делала ничего особенного, а просто ставила цветы в вазу. И когда за окном лил дождь, чуть приоткрывала окна, чтобы влажный воздух мог лучше раскрыть их аромат.

Это был запах самого лета, который хотелось сохранить до самого последнего мига. Он как бы сообщал: «Ловите момент, со мной так хорошо, а то ведь скоро все это закончится!» Казалось, вместе с пионами Елена Федоровна приносила в дом магический коктейль, состоящий из желания наполнять свою жизнь мечтами и надеждами и еле заметного привкуса тоски, предмет которой оставался загадкой. В этом заключался особый смак. Его ощущали все Глебовы, включая даже самого маленького из них – впечатлительного Алешу.

Магия вершилась ночью, во снах домочадцев. Все дело было в какой-то особой тайной химии, приходившей в действие, когда солнце скрывалось за горизонтом. Всем без исключения в эти дни снилось что-то примечательное, чего хватало на целый год вперед, до следующего цветения пионов. Не обо всех снах решались рассказывать, но совершенно очевидно, что о них думали, оставшись наедине со своими мыслями.

В ту ночь Алеша заснул очень быстро, несмотря на то что Гера допоздна просидел за своим ноутбуком.

Во сне все происходило где-то в южных краях. Алеша это понял по ослепительно-яркому солнцу и окружающему пейзажу, напоминающему пустыню.

Железная дорога. Только на ней не вагоны, а очень странные конструкции. Они похожи на высокие тонкие лапки пауков, какие есть, например, у сенокосцев, только увеличенные во множество тысяч раз. Металлические конструкции прикреплены к платформе, снабженной колесами. Благодаря этому они могут медленно перемещаться по рельсам. Там, на высоте, в метрах двадцати от земли, находятся кабины с посадочными местами для пассажиров. Попасть туда можно лишь по неудобным железным лестницам, расположенным под углом в тридцать градусов по обеим сторонам от кабин. Они немного похожи на пожарные лестницы, только здесь перекладины расположены значительно дальше друг от друга. И потому восхождение по ним никак нельзя назвать ни удобным, ни безопасным. Оно требует навыка. Когда поднимаешься наверх, приходится перелезать через спинку дивана, чтобы занять свое место. Такая вот странная конструкция.

В каждой кабине два обращенных друг на друга диванчика в пурпурно-желтых чехлах. На вид они довольно тесные, но тем не менее каждый может вместить до четырех человек. Кабины были без стен: только легкий тканевый навес над головами защищал от солнечных лучей. Когда Алеша находился там, этот навес был собран, и пассажиры сидели под открытым небом. Этот странный поезд очень походил на караван, и, когда он приходил в движение, казалось, что сидишь на спине какого-то невероятно огромного животного. Караван то ли идет, то ли плывет, то ли летит. Впрочем, что бы это ни было, его ход был неспешным и торжественным. Кабина приятно покачивалась, не сильно, в самый раз, чтобы задремать. Кажется, что само дыхание происходило в такт покачиваний. И уже нет сомнений, что этому движению не будет ни конца ни края. Но вдруг остановка.

Алеша проснулся оттого, что почувствовал, как ему в глаза светит солнце. Пахло пионами. Мальчик понял, что проспал свое любимое раннее утро, но караван, в котором он прокатился, явно того стоил. «И в общем-то, хорошо, что караван сделал остановку, – думал Алеша, спускаясь вниз. – Ведь так можно было проспать весь день». Все вышло так, будто Алеша действительно куда-то ехал, а теперь была промежуточная станция. Он ощущал явь как продолжение сна. То, что происходило теперь, было развитием того, что было тогда – ночью, как будто его на попутке довезли до места. Такое с Алешей случилось впервые.

Весь день его не покидало чувство, что ночью он снова продолжит свое путешествие в той загадочной повозке. Во время завтрака глаза Алеши всем хитро улыбались, как будто он один знал что-то совершенно особенное. В этом взгляде не было вызова, разве что нечто чуть-чуть заговорщицкое и отрешенное. Помогая после бабушке на кухне, Алеша был полон задумчивости. Он не успевал вытирать тарелки, которые мыла Елена Федоровна, и потому ей приходилось ждать, когда внук доделает свою работу, чтобы из ее рук принять новую посуду.

– Что с тобой сегодня? Где ты витаешь? – спрашивала Елена Федоровна. Всю свою жизнь она была чрезвычайно деятельной. Эта была какая-то врожденная установка, что питала ее силы. Только выполняя работу, Елена Федоровна могла ощущать себя «на своем поле», лишь находясь в движении, она могла ясно соображать. Она терпеть не могла безделья. Ее выводила из себя всякая неряшливость и праздность, ей становилось физически не по себе при виде даже намека на беспорядок.

– Да я тут, бабушка, тут… – улыбался в ответ Алеша, который не мог собраться с мыслями.

– Приснилось что? – задала вопрос проницательная Елена Федоровна, не отрывая взгляд от тарелок. Она обратила внимание, что Алеша сегодня «прогулял утро», которое так любил, а значит, на то были веские причины.

– Да, приснилось. Но мне сложно пересказать… Я вроде ехал куда-то на огромной железной штуке на рельсах. Хотя мы передвигались как черепахи, но мне очень понравилось так путешествовать, смотреть по сторонам… Оттуда было многое видно.

– И куда ж ты приехал в итоге?

– Сюда, на дачу, – пошутил Алеша. – Не знаю. Я проснулся. Понимаешь, во сне, там так ярко светило солнце, как в африканской пустыне, а когда я проснулся, первое, что увидел, – так это солнечный свет из нашего окна. Получается, что я приехал сюда. Так?

– Да. И по-моему, это очень хорошо. Я рада, что ты приехал сюда, а не на какую-нибудь чужую дачу… А теперь можешь пойти поиграть с ребятами, все равно сегодня от тебя мало толку.

– Мне что-то не хочется.

– Тогда иди почитай.

– А что именно?

– Я не знаю… Что ты вчера читал?

– Вчера я ничего не читал…

– Тем более – значит, надо сегодня.

– Может, вместе?

– Алеша, я пока не могу. Ты же знаешь, дел полно. Давай попозже.

В семье Глебовых существовало странное распределение дел: внуки любили слушать истории деда, но читать вслух книги должна была непременно бабушка. Не только Алеша и Лиза, но даже взрослый Гера тогда тоже приходил послушать Елену Федоровну.

Она читала очень хорошо. Ее голос сохранил мелодичность юности. Он мягко обволакивал, давая возможность унестись в приятное, которое у каждого из детей было, конечно, свое. Хорошая книга служила трамплином в мир, где было так замечательно предаваться мечтам, что иногда целые куски текста оказывались прослушанными. История и голос Елены Федоровны открывали дверь туда, где было всегда хорошо. Разглядывая обои или картины на стенах, дети замирали, слушали затаив дыхание, и ничто не могло отвлечь их от этого таинства.

Что именно читать, определяла сама Елена Федоровна. Иногда советовалась с мужем. Она знала, что нужно ее внукам, и никогда не ошибалась в своем выборе. Это понимание складывалось из мельчайших деталей: из случайно оброненных детских фраз, из их обид и фантазий, вопросов, игр, из того, что их так раздражало и веселило. А еще в этом было много интуиции, которая позволяла одним махом схватить важное для трех совершенно разных ребят, найти то значимое, что было бы общим для них. Неписаное правило гласило, что выбранная для совместного прочтения книга никогда не читалась детьми отдельно ото всех. Параллельно они могли читать все, что угодно, но только не ее. Также нельзя было тайком заглянуть, чем там все закончится, или посмотреть ее экранизацию. К такому табу дети пришли сами. Оно было абсолютно добровольным.

Прошлым летом Елена Федоровна читала детям повести из цикла про Муми-троллей, которые оказались очень созвучными уютным приключениям их собственной дачной жизни. Елена Федоровна припасла ее для дачного чтения уже в марте. Она радовалась, представляя, как будет уместна эта книга на «Зеленой листве», как она прочитает ее внукам после обеда в беседке и на ночь при свете настольной лампы, около которой будет виться залетевший мотылек. Она всегда угадывала с выбором, и с этой книгой не могло быть иначе. Лиза и Алеша сразу попали под ее очарование. «Неужели нельзя взять что-нибудь посерьезней?» – сетовал Гера, но все равно старался не упускать возможности послушать чтение вслух вместе со всеми.

В этом году выбор пал на «Приключения Гекльберри Финна». Елена Федоровна решила сориентироваться больше на старших – на Лизу и особенно на Геру. Хотя ожидаемо и в этом году самым благодарным слушателем стал Алеша. Очень уж его увлекла идея путешествия на плоту. Перед сном он сажал своих воображаемых героев на плот и перед тем, как самому пуститься по волнам сновидений, отправлял их в далекое плавание по длинной извилистой реке.

Алеша взял с собой в гамак старую коробку из-под зефира. Предварительно оттолкнувшись от земли, чтобы привести в движение свою люльку, он лег поудобней, вытянув ноги, положил коробку себе на живот и снял с нее крышку.

Больше всего Алеша любил слушать приключенческие истории, где непременно должны были быть море и парусные корабли. Два последних года он мечтал о дальних странствиях и невероятных приключениях. Отважные капитаны, пираты и плуты всех мастей, ученые-очкарики, юные красавицы со своими тетушками, благородные студенты, юнги, матросы, коки, боцманы – кого в его мире только не было!

Он рос не вполне современным ребенком, в том смысле, что почти ничего не смотрел и не читал из того, что увлекало большинство его сверстников. Спокойно относился к компьютерным играм, то есть играл в меру. Сказывалось влияние дедовской библиотеки и еще того, как Сергей Иванович и Елена Федоровна вовлекали детей в свои интересы, как умело забрасывали удочки и ловко расставляли капканы, при этом часто даже не помышляя ни о каком подобном «коварстве». Результат часто превосходил всякие ожидания. Брейгелевская репродукция, когда-то совершенно случайно оказавшаяся в доме и теперь занимавшая все мысли младшего внука, служила ярчайшим примером такой возвышенной «ловушки». Она появилась в доме своим путем, без всякой педагогической цели, но, с другой стороны, вместо нее могло оказаться что угодно другое. Следовательно, речь шла о влиянии вкусов и убеждений взрослых.

Увлечение Алеши бумажными вырезками началось с книжек с красивыми картинками. Сначала ему нравились только картинки, содержание шло явно следом за ними. Его первой детской привязанностью стала книга Святослава Сахарнова «Слоны и чернильницы». Алеша вышел весь из нее. Это было издание, доставшееся ему по наследству от матери. Уголки переплета и краешки ее страниц поистрепались и стали мягкими, почти как промокашка (но о том, что это такое, Алеша, естественно, никак не мог знать).

Дома, в окружении своих любимых книг с красивыми картинками, мысленно он придумывал новые миры. Ему настолько полюбились некоторые персонажи, что он желал буквально держать их в руках, чтобы составлять с ними множество сюжетных комбинаций подобно режиссеру в театре. Кукольные спектакли сестры, разыгрываемые под большим письменным столом, подталкивали Алешу к самостоятельным проектам. Ему нужны были свои куклы. Персонажей из любимых книг распечатывали на принтере, а затем вырезали. Так со временем у него накопилось две большие картонные коробки, полные вырезок. Сейчас, когда Алеше шел одиннадцатый год, он больше не коллекционировал бумажных героев, теперь ему не нужно было держать их в руках, отныне они все дружно переехали в его воображение и уже там разыгрывали свои сюжеты. Несмотря на то что теперь он ощущал себя вполне взрослым, все равно время от времени любил сесть куда-нибудь поудобней, чтобы перебрать архив. Изрядно потрепанные, с заломами по краям, они продолжали оставаться дорогими его сердцу.

Вдруг пахнуло дождем. Крупные капли затараторили о чем-то своем крыше беседки, газонной траве, иголкам и листьям на деревьях. Алеша быстро снял гамак и бросил его в беседку. Небрежно сунув ноги в шлепки, он направился к дому. Бежать не хотелось, но холодные капли все же заставили ускориться. Сколько раз ему говорил дед: «Ты либо делай что-то в полную силу, либо не делай вовсе». Сейчас Алеша вроде бы и бежал, но так затерялся в мыслях о новой воображаемой истории, что кара настигла тут же. Он поскользнулся на одной из плит дорожки, упал и выронил коробку. Та открылась, вывалив наружу некоторую часть вырезок. Сокровище стало беззащитно мокнуть под вконец взбесившимся дождем, а Алеша в ужасе, не поднимаясь на ноги, ползал на четвереньках и спасал свою коллекцию.

В гостиной он разложил на диване особенно пострадавшие вырезки, чтобы они хорошенько просохли. Некоторые из них довольно сильно пострадали.

– Переоденься в сухое, – услышал Алеша голос Елены Федоровны за своей спиной.

– Бабушка, они все намокли! Они испорчены!

Елена Федоровна подошла к дивану, чтобы оценить масштаб трагедии.

– Да нет же, – сказала она. – Они высохнут. Не расстраивайся, мой хороший.

– Точно?

– Конечно. Вот увидишь.

Елена Федоровна ласково погладила внука по голове. У нее и ее дочери был особый дар вселять спокойствие в своих домашних. Он всегда действовал безотказно, с той лишь разницей, что у Марины это было по-деловому: «Не волнуйся, мы все решим!» – а у Елены Федоровны мягко и нежно, с обязательным прикосновением. В этом заключалось что-то магическое, и самое главное, действительно все решалось и устаканивалось.

Между тем дождь стал еще сильней. Алеша видел из окна, как дед, надев смешной коричневого цвета плащ, занес в дом белье, сушившееся на веревке, а затем – как, вжав голову в плечи, внизу пробежал Герка. Так странно было находиться днем в доме всем вместе. Полный звуков и тонких межкомнатных стен, теперь он казался очень тесным. И это еще не было отца и матери. Внизу гремела посудой бабушка, дед включил телевизор, за стенкой Лиза болтала по телефону, а Гера ушел в родительскую спальню и включил на ноутбуке какой-то боевик.

Алеша продолжал смотреть в окно. Ливень – это настоящее зрелище, когда ты сам находишься в сухом и теплом месте. Смешение жанров, где от трагедии до комедии подать рукой. Тогда все заоконье превращается в сцену театра, и ты – счастливчик, сидящий в первом ряду. Глядя, как искусственный прудик под лиственницей переполнился водой, Алеша вспомнил про большое наводнение в долине муми-троллей. А что, если всю дачу затопит и только дом будет торчать из воды, ведь он на возвышенности и в два этажа? Что они будут делать? Или вдруг каким-то неведомым образом здание возьмет и отделится от земли, и поплывет само по себе? Кто знает, что будет? Как говорила Туве Янссон, иногда сама жизнь заставляет пуститься в странствия и такое полное лишений, привычного комфорта, скитальческое существование может неожиданно преподнести удивительные сюрпризы.

Часто в ненастную погоду, когда Алеша сидел на разложенном диване вместе с домашними, то представлял, что вдруг они оказались посреди реки. Куда плывут, неизвестно, ведь это диван, а не корабль, у них нет даже весел. Просто дрейфуют, доверясь Божьему промыслу. Кругом вода, а они в безопасности, плывут себе, накрывшись теплыми пледами, жуют бутерброды с колбасой. Слева пара прекрасных книг, справа – ноутбук с сотней замечательных фильмов. И их не заботит, что будет потом. В сущности, какая разница, что произойдет, если они ничего не могут поделать и им хорошо сейчас? Жаль только, что у Глебовых не было такого огромного дивана, способного вместить сразу семь человек, больше четырех никак не помещалось. Тогда Алеша отправлял троих на софу из соседней комнаты. Так вся семья, разбившись на два мягких плота, следующие друг за другом, пускалась в свое неспешное странствие.