Текст книги "Время грозы (СИ)"

Автор книги: Юрий Райн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

52. Пятница, 15 июня 2001

Максим брел по главной улице деревни Минино, жевал колбасу и думал, что все сложилось удачно.

Прибывшие на карьер словно не замечали его. Да и в самом деле – ну, дяденька, ну, немолодой, мало ли таких? Искупался, теперь загорает, эка невидаль. Ну, тощий, ну, сильно небритый, ну, в трусах по колено. Подумаешь…

Парни, не успев разгрузиться, скинули одежду и ринулись в воду. Взбаламутят всё, жеребцы, подумал Максим с неудовольствием. Девушки задержались на берегу: раздевались долго, потом еще стали закуску нарезать, отчего рот Максима мгновенно наполнился слюной.

– Вас долго ждать? – заорал один из жеребцов.

– А пиво? – крикнула коротконогая блондинка.

– Да успеем!

Девчонки, повизгивая и жеманясь, вошли в воду. Вскоре визг усилился, смешавшись с непринужденным матом. Было ясно – купающимся хорошо. Отдыхают люди. Отрываются. Это говорит в пользу мира, в который я попал, оценил Максим. И колбаса опять же, или что у них там. И пиво. Тоже в пользу.

Он тихонько оделся-обулся, не торопясь подошел к «Ниве», мельком глянул на номерной знак – странные номера, В 102 КК 50. Под последними цифрами – маленькое RUS и, рядом с ним, изображение государственного флага Российской империи, только без двуглавого орла.

Потом разберусь, решил Максим. Он быстро наклонился, цапнул с расстеленной подстилки кружок полукопченой колбаски, три или четыре куска тонко нарезанного черного хлеба и припустил что было сил.

Хорошо. Вкусная колбаса. И хлеб вкусный.

Улица выглядела привычно. Грунт, пыль, рытвины, в рытвинах вода. Дощатые заборы, краска на большинстве облупилась. За заборами – где деревья, не слишком ухоженные, где сплошной огород, где тепличка. Дома тоже деревянные, старенькие, некоторые с резными наличниками на окнах. Перед заборами скамейки – два столбика, пара досок.

Деревня как деревня. Вот бабка на лавочке сидит, провожает Максима взглядом. Тепло, даже жарко, а бабка одета основательно: шерстяная кофта, плотная юбка, чулки, обрезки валенок.

Вот собака – ишь, прямо наизнанку выворачивается в лае, беснуется, кидается на забор, вдоль которого идет незнакомый человек. Да и знакомый был бы…

Вот стайка детей, лет по пять – семь, играет у ворот во что-то вроде чижика.

Вот за забором автомобиль. Тоже знакомая марка – «Жигули», шестая модель. «Шоха». А за следующим – нет, это непонятно что: четыре сплетенных кольца на решетке радиатора.

И номера у машин – такой же структуры, что и у той «Нивы». И флажок тот же.

А вот и сельсовет. Все правильно. И памятник павшим – один в один: пирамидка со звездой наверху. Только флаг над зданием – опять же трехцветный.

Две тетки стоят перед сельсоветом, треплются о чем-то. Посмотрели на Максима равнодушно, продолжили разговор.

Максим прошел еще немного. Магазинчик, в котором он никогда не был по причине постоянно запертых на мощный висячий замок дверей, работал. Максим проглотил последний кусок, поднялся на невысокое крыльцо, заглянул внутрь, переступил порог крохотного торгового зала.

Непохоже на родной мир. Колбасы – сортов пять, сыра не меньше, молоко, творог, сметана, кондитерки полно, бакалеи всякой. А уж водки – не сосчитать, сколько видов. И пива. И сигарет. Да что сигарет – даже сигариллы. И вино – вот это немецкое, что ли? А вон испанское, а на средней полке французское.

И цены на все – странные. Ни то, ни сё.

Музыка откуда-то – кажется, из подсобки. София Ротару поет, не узнать невозможно.

Пара мужиков, одетых по-рабочему, отоваривалась. Пива взяли, хлеба, картошки, кефира, еще чего-то. Расплачивались купюрами незнакомого вида. Один, помоложе, пытался балагурить с хмурой продавщицей, но отклика не находил.

– Кончай ты, Ваня, пошли! – поторопил его напарник, приземистый дядька, на лице которого было написано: ох, я хитер. – Некогда, ребята ждут!

– Сейчас, Андреич, сдачу только пересчитаю. Надь, ты сдачу-то, смотри мне, правильно дала? Да что ж ты невеселая такая, шучу же!

– Алкоголики, – бросила продавщица. – Закупились, так идите себе.

– Эх, – вздохнул Ваня. – Ладно, Андреич, ходу…

Работяги покинули магазин, а Максим все изучал витрины.

– Покупать будете? – неприветливо спросила Надя. – А то придут, смотрят без дела, смотрят.

– Только вот Ротару дослушаю и пойду, – сказал Максим. – Можно? Люблю ее очень.

– Им лишь бы Ротар слушать, – с необъяснимой ненавистью изрекла продавщица. – Уши поразвесят и слушают. Домой к себе идите, слушайте, сколько влезет.

Максим пожал плечами и вышел на улицу.

Вот и переулок, ведущий к дороге на Григорово. Начиная от него, улица оказалась замощенной бетонными плитами. Раньше этого не было.

Максим немного подумал и двинулся по плитам – любопытство пересилило. Там, дальше – то место, где в Верхней Мещоре вьется вдоль речки Южная Набережная, а на ней стоит дом двадцать восемь.

Деревня превратилась в коттеджный поселок. Заборы – металлические, в основном решетчатые, за ними – где стройка идет, а где уже и построились. Двухэтажные дома красного кирпича, аккуратные кусты, клумбы, газоны. Если огороды, то малюсенькие. Вон женщина средних лет копошится на грядках. На следующем участке – никого, а через один – бригада землекопов работает. Траншею какую-то роют. И музыка звучит, на этот раз совсем незнакомая.

Никакой набережной и в помине не оказалось. А вот дом – стоял. Не такой, конечно, как там, но неплохой, в общем, дом. И участок неплохой.

На воротах – замок. А забор смешной – такая преграда только инвалида остановит.

Максим постоял, покачался с пятки на носок, огляделся – и без труда перелез внутрь.

Он не знал, зачем делает это. Просто захотелось.

Побродил по участку, сел на лавочку около отдельно стоявшего гаража, прислушался к себе. Поел бы еще, конечно, но голод все же притупился немного. Покурить бы. Ладно, надо терпеть. Что очень нужно – это попить.

Максим увидел большую металлическую бочку, подошел, посмотрел – почти заполнена водой. Наклонил голову, понюхал. Вроде – ничего. Плеснул в лицо несколько горстей, потом напился. Снова уселся на скамейку.

Тихо, только откуда-то издалека иногда доносятся звуки. То машина проедет, то, на самой грани слышимости, поезд, то самолет проплывет в небе, усеянном мелкими облаками, то собачий лай. Но в целом – покой.

Все неплохо. На данный момент. А вот дальше-то что делать?

Во-первых, надо в конце концов понять, куда попал. Пока – похоже и на родной мир, и, отчасти, на мир Верхней Мещоры. Похоже и одновременно непохоже. Как понять – это надо придумывать.

Но в любом случае – здесь, кажется, не очень опасно.

Во-вторых, необходимо каким-то образом устроиться. То есть – хоть на еду заработать, колбасу воровать все время не будешь, да и годы не те. Ну, и ночлег найти, и одежду-обувку, всякое такое… Это, пожалуй, не во-вторых, а как раз во-первых. И, в общем, ясно, что задача решаемая. Вон, строятся люди, значит, рабочая сила нужна. Брать можно недорого… на первых порах…

В-третьих – а правильнее сказать, что в самых первых, – понять, что тут и как. Цены, отношения, правила разные. Много чего. Вплоть до политики, чтобы все-таки не замели ненароком. Еще ляпнешь что-нибудь не то… Да и кретином выглядеть неохота. Кретинам и платят меньше, если уж на то пошло.

Ну, в этом во всем разобраться тоже можно. Не сразу, исподволь как-нибудь.

А в-последних – и в-главных, – по минимуму освоившись, выбираться в Москву. На Ждановскую. К своим. Если, конечно, это все-таки родной мир.

К своим… На кой ляд я своим, столько лет прошло. Эх, хоть взглянуть… Да еще разузнать как-нибудь, где меня похоронили, посетить место упокоения. А что, смешно, правда же.

Начало темнеть, зажегся фонарь на столбе у ворот, затрепыхались белесые мотыльки. Тишины и покоя убавилось, поселок явно оживал. Дом стоял немного на отшибе от остальных, но время от времени Максим слышал близкий шум машин, видел снопы света. Пятница, сообразил он. Дачники съезжаются.

Небо совсем почернело, но при этом и очистилось, высыпали звезды – густо, как не увидишь в городе. Максим поднялся, прошелся по дорожке, выложенной серой плиткой, осторожно заглянул через забор, отпрянул – в соседнем доме зажглось одно из окон первого этажа.

Заурчал мотор, звук приближался. Показался автомобиль, подъезжающий к воротам. Держась так, чтобы не попадать под лучи фар, Максим успел разглядеть в свете фонаря фордовскую эмблему. Импорт здесь в чести, отметил он, перемахивая через забор и укрываясь за штабелем аккуратно сложенных досок.

Машина остановилась, из нее выбрался мужчина средних лет. Он поковырялся в замке, распахнул створки ворот, вернулся за руль, въехал на участок, остановился перед гаражом. Снова вышел, теперь вместе с женщиной.

– Боря, – произнесла она, – давай поскорее сумки в дом, я ужин приготовлю. И спать пора, устала очень. Машину в гараж потом поставишь. И ворота закрой.

Мужчина что-то пробурчал, но подчинился. Отперев дом, перетаскав в него несколько явно увесистых сумок и пакетов и закрыв ворота, он сел на ту самую скамейку возле гаража, шумно вздохнул, закурил.

Максим сглотнул слюну. Почудился даже слабый запах табачного дыма.

В доме, по всему первому этажу, зажегся свет, потом женщина показалась на крыльце, крикнула:

– Борис, тебя долго ждать?

– Да сейчас, Верунь, уже иду – ответил Борис.

Он тяжело поднялся, открыл гараж, завел в него «Форд» и, попыхивая сигаретой, направился в дом.

Темноту прорезала огненная дуга – Борис щелчком направил окурок за забор.

Гараж остался незапертым.

Тут и переночую, решил Максим, с наслаждением затягиваясь окурком Marlboro.

53. Суббота, 30 июня 2001

– Шустрей давайте! – прикрикнул Андреич. – Что вы колупаетесь, как неродные?

Бригада возводила забор. Кирпичный цоколь, кирпичные столбики, между столбиками – сварная решетка.

Сейчас клали кирпич. Максиму доверили самую простую работу – носить в ведрах раствор, подтаскивать кирпич.

Раствор замешивали в большом старом корыте, песок просеивали через панцирную сетку от кровати, на которой кто-то когда-то спал…

– Шевелитесь! – понукал Андреич. – Без дела стою! Твари косорукие!

– Слышь, бугор, – тихо сказал Максим, поднося очередное ведро. – Быстрее-то никак. Ребята стараются, хозяин же просил, чтобы хорошо сделали. Просеивают тщательно, вымешивают как полагается.

– А я тебе что говорил? – рявкнул Андреич. – И всем что говорил? Хорошо – долго! А деньги те же! И давай, Серега, давай, таскай, нечего болтать! Шустрей давай, стою ведь!

И принялся орудовать мастерком.

Кривовата кладка, оценил Максим. Ладно, черт с ним. Все равно уйду скоро.

Здесь он тоже назвался Сергеем Ивановичем Емелькиным. Из осторожности. Сказал, что ехал в Москву из-под Горького, на заработки, в поезде обокрали его, все деньги пропали, все документы. Побегал по вагонам, все без толку. Побоялся в Москву без документов соваться, и, когда поезд вдруг остановился посреди перегона, – спрыгнул. Так тут и очутился.

Мужики отреагировали вяло, только Андреич хмыкнул неопределенно. Да на название «Горький» – глаза сузил на мгновение.

А и ладно, проговорил он. Поработай, коли охота. Подсобником. Получать будешь вполовину, мне тебя от ментов отмазывать, у нас-то у всех регистрация чин по чину. Постоянная, которая мценская, в порядке, и временная, которая тутошняя, тоже. А у тебя, Серега, вообще никакой. Так что сам смотри.

Максим согласился. Хоть что-то заработать. Хоть как-то вписаться в этот мир. Хоть что-то понять.

Заработать, похоже, удастся. Немного, но уж сколько выйдет. Вписаться – в убогий мирок шабашников – легче легкого. Питаются в основном супами из пакетиков да картошкой, но голода нет, и какая-никакая крыша над головой. Работают много и тяжело, пусть и качество – руки оторвать. Пьют тоже много. Бугор – непьющий, а все остальные – по вечерам надираются истово и тяжко.

Вот понять – с этим хуже. На работе разговаривать некогда, с утра, в обед и после работы мужики либо мрачные, либо мрачные и пьяные, а Андреич рта не закрывает, но все – на отвлеченные темы. Как он в мценских лесах на сгнившие фашистские танки натыкался. Как черные задолбали. Какая у него дома коллекция монет. И как вредно пить-курить.

Максим уже сориентировался в масштабе цен, в ассортименте местного магазинчика, еще в каких-то бытовых мелочах. Полезно, слов нет. Но главное ускользало.

Он решил: получит зарплату, сгоняет в магазин, купит чего-нибудь приличного – сколько бы оно ни стоило, плевать, – и заявится к Борису и Вере. Как интеллигентный человек к интеллигентным людям.

Тогда, две недели назад, он деликатно покинул гараж и участок еще на рассвете, дождался появления хозяев во дворе, подошел к воротам и вежливо осведомился, нет ли какой работы.

– Эээ… – протянул Борис. – Верунь, тут услуги предлагают. Помнишь, мы хотели за забором перекопать все и газон устроить? Давай, пусть, может, сделает? У меня же спина болит… Вы копать умеете? – Обратился он к Максиму. – Вот это место перекопать сможете? Ну, потом выровнять, засеять, полить, да, Вер?

– Сумею, чего же тут не суметь, – улыбнулся Максим.

– Еще сорняки все выбрать, – сказала Вера. – Чтобы ни корешка не осталось. А берете вы сколько?

Максим пожал плечами.

– Триста рублей в день, пойдет? – предложил Борис, косясь на жену.

– Больше двухсот пятидесяти не бывает, – отрезала она.

Максим снова улыбнулся.

– Согласен, – он развел руки. – Только хоть что-нибудь вперед, а то очень кушать хочется. И… ну, я не знаю… палатка у вас есть какая-нибудь? Жить мне особенно негде…

– Триста, – набычился вдруг Борис. – Сегодня и завтра Вера вас покормит. Аванс дам. Тут на сколько работы, дня на три – четыре? Пятьсот рублей полýчите аванса. Жить будете вот тут, при гараже, там комнатушка есть. Плитку дадим электрическую, только, ради Бога, не спалите ничего. Все, Вера, все! Пьете? – это снова к Максиму.

– Могу, – признался тот. – Но не буду. Воздержусь. А сигаретой не угостите?

Борис протянул Максиму сигарету, Вера фыркнула и ушла прочь.

Через несколько дней Максим узнал, что стандартная цена этой работы – пятьсот рублей в день. Однако обижаться и, тем более, спорить не стал. Не до жиру.

А Борис с Верой оказались вполне приличными людьми. Готовила Вера вкусно, кормила не скупясь.

Они же посоветовали, когда Максим закончит и если ему нужна будет еще работа, обратиться к Андреичу. Его бригада, сказал Борис, и наш дом строила. Качество не очень, добавила Вера, но бригада – нарасхват. Да ладно тебе, Верунь, возразил Борис, нормальное качество. Вера поджала губы, однако смолчала.

С газоном Максим управился к вечеру вторника. И пошел наниматься к Андреичу. И нанялся. А в субботу Борис выдал ему остаток – семьсот рублей. Всё как бы по-честному. Расстались, довольные друг другом. Одним – газон, другой – заработал немножко и отъелся чуть-чуть.

И вот прошла еще неделя, подоспела зарплата – бугор обещал выдать в обед. А у Максима окончательно созрела идея – как разобраться в этом мире.

Вот и время обеда. Пошабашили, потянулись к вагончику, в котором обитали.

Ваня-Маленький, виденный Максимом в магазине в первый день здесь, уже снимал с плитки огромную кастрюлю с вареной картошкой.

Пообедали. Андреич приступил к раздаче.

Когда очередь дошла до Максима, бугор сказал:

– Две сто, Сергей.

Максим прикинул: это за десять дней. Негусто. Хотя… половинный тариф, договаривались же заранее… и работа неквалифицированная, чего уж там… а с другой стороны, это сорок две бутылки универсальной валюты – водки… по старым советским меркам – около полутора сотен… неслабо за десять дней…

И не стал спорить.

Решено было после обеда на работу не выходить. Суббота, зарплата… Парни помоложе поплескались у водоразборной колонки, приоделись, потянулись куда-то – кажется, в Григорово, девушек поискать. Хитрый Андреич незаметно исчез. Говорили, что он и время отдыха использует для халтуры. Сейчас вот где-то в деревне втихую от бригады потолки у какой-то бабы белит, что ли. Жаден бугор, да.

Мужики постарше отправились в магазин за водкой. Максим быстренько ополоснулся и пошел за ними. Догнал.

– Что, Серега, загудишь с нами? – спросил Иван-Большой, основной сантехник бригады.

– Извините, мужики, не буду, – ответил Максим. – Мне тут навестить кое-кого надо. Извините. В другой раз.

– Ты прямо бирюк какой-то, – хохотнул Иван. – А проставиться?

– Да ладно тебе, – рассудительно сказал знатный землекоп Николай. – Человеку навестить кое-кого требуется, бабу, скорее всего, а ты туда же – бирюк, бирюк… И проставляться чем он будет? Видал, сколько бугор ему выдал?

Иван выругался и замолчал.

В магазине Максим быстро купил пачку Marlboro, вышел на воздух, присел на крылечко, закурил. Лучше переждать – пускай мужики отоварятся и уйдут. Не хотелось шиковать у них на глазах.

Вот и ушли. Грязные, мрачные. Сейчас нарежутся и завалятся спать.

Максим вернулся в магазин.

– Дайте мне, Надежда, – сказал он, – бутылку коньяку… вон того, армянского… и бутылку вина, французского, да-да, вот этого… и коробочку сигарилл. Спасибо. И пакет ваш, ага. Спасибо еще раз. Да, и, пожалуй… жетонов для телефона… две штуки. Вот, теперь все.

Продавщица пробормотала что-то злобное, швырнула сдачу – зарплата уполовинилась, машинально отметил Максим. Практически – столько потратил, сколько у Бориса заработал. Ну и ладно.

По пути из магазина притормозил было у одиноко стоявшего телефона-автомата. Но только на мгновение. Нет, решил Максим, еще не время. Номера – что свой, что родителей, – помню, это намертво, но – не время.

И двинулся дальше.

Ворота к Борису и Вере были заперты, на участке – никого. Гараж, однако, стоял безалаберно открытым, виднелся «Форд». Должно быть, пообедали хозяева на свежем воздухе – вон погода какая славная, – да и отдыхают. Что ж, спешить некуда.

Максим присел на доски, закурил, закрыл глаза. Хорошо. Тело немного ноет, но… уже терпимо. Не то, что в первые дни. Еще желудок… тоже ничего, бывало хуже.

Хорошо-то хорошо, подумал он, да ничего хорошего. Один-одинешенек. Глупо как-то. Что я тут вообще делаю?

Впрочем, справляться с рефлексией Максим научился давно. Спасибо лагерю, если такому можно сказать «спасибо». А только – отчего ж не сказать?

Мысли потекли сами по себе, неторопливо, и даже не мыслями они были, а пустяками какими-то. Квантами времени. Здоровенными такими квантами.

Максим закемарил. Он легко погружался в дремоту последние недели. Даже на минуту-другую – и то удавалось. Должно быть, организм требовал. Усталость. И от работы здешней ишачьей, а больше, наверное, от жизни. Накопилось.

– Сергей, вы к нам? – раздался голос Бориса, но Максим успел очнуться секундой раньше и, легко поднявшись, встретил вопрос хозяина уже у самых ворот.

– Здравствуйте, Борис, – сказал он. – Газон-то растет?

– Растет, – настороженно ответил Борис. – Верочка не нарадуется. Очень, говорит, качественная работа. А вы…

– Да все нормально, – перебил Максим. – Только у меня к вам предложение. Даже просьба. – Он встряхнул пакет. – Вы меня очень выручили. Вот, предлагаю посидеть, как интеллигентные люди сидят. Коньяк вроде неплохой… и вино… французское…

Борис уставился на пакет.

– Несколько неожиданно, – пробормотал он.

Из дома выглянула Вера.

– Что там? – спросила она.

– Да вот… – замялся Борис.

Максим сосредоточился.

– Вера, – решительно произнес он. – Во-первых, добрый день. Во-вторых, все хорошо. Я вам очень благодарен. Это искренне, поверьте, пожалуйста. Я попал в очень сложные обстоятельства, а вы дали мне работу и тем помогли. Вы даже не представляете, как. И в бригаду устроиться посоветовали. Очень, очень благодарен вам. Правда. Я, в общем, тут временно, но считаю своей обязанностью выразить все это. Вот. – Он поставил пакет на траву, извлек бутылки. – Коньяк, кажется, из лучших армянских, вино тоже должно быть хорошее. И никакого пьянства, Боже упаси!

Уф. Аж устал артикулировать. Речь в стиле Верхней Мещоры. Сделалось грустно…

– Странно… – отреагировала Вера.

– Верунь, ну что уж такого странного? – вступил в разговор Борис. – Сергей же явно случайно попал на эту работу, в эту бригаду… Ведь видно же культурного человека… За версту видно…

– Давайте, Вера, просто посидим полчасика, – сказал Максим. – И я уйду. Как-то мне… поймите… ну, трудно там. – Он мотнул головой, обозначая направление на поселок, где сейчас пьянствовали мужики. – Тридцать минут. А впрочем, как вам угодно. Все равно спасибо.

– Что вы, что вы! – поспешно воскликнул Борис. – Проходите, пожалуйста! Вот, в беседку! Верунь, ты вино будешь пить?

– Я пока ничего не буду, – ответила Вера. – Я по хозяйству, дел полно. Может быть, чуть позже. Что ж, – заключила она нехотя, – сейчас закуску вам приготовлю.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся Максим, – выдержанный коньяк закуски не требует. Мы его стаканами пить не станем – так, плеснем на донышко…

– Бокалы! – озаботился Борис. – Вы, Сережа, посидите минутку, я сейчас!

Он ринулся в дом. Вернулся не сразу. Зато – держа перед собой поднос, на котором стояли два пузатых бокала и блюдечко с тонко нарезанным лимоном.

– Считается, что лимон коньяку противопоказан, – проговорил Максим. – Хотя, если вы привыкли…

– Если нельзя, но очень хочется, то можно! – бодро провозгласил Борис, наполняя бокалы.

– Жванецкий? – осведомился Максим.

– А как же! Ну, давайте, Сережа, за знакомство! Кстати, я забыл – мы на «вы»?

– На «ты», конечно, – ответил Максим. – Что ж, за знакомство!

Они чокнулись, выпили, Борис потянулся было за долькой лимона, но, взглянув на Максима, отдернул руку.

Похвалили коньяк. Зажгли по сигарилле. Помолчали. Выпили по второй – за детей.

– Расскажи о себе, Сергей, – задушевным тоном попросил Борис. – Мне кажется, тебе есть что рассказать. Много ты повидал, думается мне.

Максим задумчиво посмотрел на собутыльника. Подкаблучник. Слабовольный человек, да и ума невеликого. Однако явно с образованием – значит, изложить может складно. Не Жванецкий, конечно, – эх! – но изложит. И наверняка газеты читает, телевизор смотрит.

Так или иначе, выбирать не из чего. Надо решаться. Самому не по душе эта легенда, но другого ничего не видно.

– Да рассказывать-то как раз… – начал Максим. И словно запнулся. – Короче говоря, Борис, есть такая болезнь – амнезия. Вот я ею и переболел. Страшно переболел. Смутно помню о себе до болезни, что рос в детском доме. Учился хорошо, в институт поступил, инженером стал. Где работал – нет, совсем не помню. Вроде бы, не было у меня никого, один жил. И в командировку, что ли, отправили. Кажется, на какие-то испытания. А там – авария. И все. Провал. Знаешь, сколько лет назад это было?

Борис смотрел на собеседника, приоткрыв рот.

– Восемнадцать лет, Боря. Восемнадцать! – Максим плеснул коньяка в бокалы, пригубил. – Представляешь? Нет? Вот то-то. Ну, пришел в себя, хоть что-то вспомнил… Хоть как зовут… Под городом Горьким больница, лес кругом… Там и лежал. Процедуры, то, сё. Да, сознание-то немного прояснилось, но не до конца. Документы свои украсть ума хватило, кошелек у завотделением – строгая тетка была, даже злая – тоже попер. И сбежал. А сообразить, что не готов через столько лет к жизни окружающей, – это не дотумкал. Но и вправду не готов был. На вокзал в Горьком вышел – ничего не понимаю. Нижний Новгород какой-то… Куда попал? Сел на поезд до Москвы, даже билета покупать не стал. От проводников по вагонам бегал, а ведь мне, оказывается, почти полтинник, а, Борь? В купе какое-то веселое завалился, пивом угостили, поплыл с отвычки. Очнулся – ни документов, ни кошелька. Испугался очень. А тут поезд встал незапланированно посредине перегона. Я и выскочил. Вот так тут и оказался.

– Ну и ну, – покрутил головой Борис. – Слушай, Сережа, и как же ты теперь? Может, в больницу тебе вернуться? Кстати, давай! За тебя!

– Спасибо. А в больницу – ни за что! Как вспомню… Борь, я чего хотел-то… Ты много не пей, а? Ты мне расскажи, что тут последние восемнадцать лет происходило. Краткий, так сказать, курс истории КПСС. А то ничего же не понимаю…

– КПСС-то больше нет, – сказал Борис. – Что ж, давай, расскажу. Восемнадцать лет, говоришь. Восемьдесят третий, значит… Нет, начну на год раньше – со смерти Брежнева.

…Коньяк усидели. Вино пить не стали – Максим опасался, что рассказчика совсем поведет. Несколько раз из дома выглядывала недовольная Вера – зачем-то пыталась остановить разговор. Борис, однако, оказался в подпитии довольно решительным и своенравным.

И излагал вполне связно и, показалось Максиму, более-менее объективно. А рассказ об августовском путче, о двух ночах, проведенных Борисом у Белого дома, получился еще и впечатляюще ярким.

Надо же, мимоходом отметил Максим, как раз в эти самые дни меня, идиота, били в мининском сельсовете и определяли в лагпункт 44-бис.

Борис довел повествование до конца.

Пожалуй, все сходилось. Нет, возможно, конечно, что это все-таки еще одно параллельное пространство. И не исключено, что дома не было никакой перестройки, никаких путчей, никаких приватизаций, страна не распалась, не воевали друг с другом армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы, молдаване и какие-то приднестровцы, русские и чеченцы, все идет, как шло, все стабильно, величественно и безнадежно.

Но – вряд ли. Максим чувствовал – вряд ли. Домой он попал, именно домой. Скорее всего.

И волкодав здесь – околел.

Наташе бы все это рассказать, с тоской подумал Максим.

Да, волкодав околел. Вот только родной мир стал совсем, совсем чужим.