Текст книги "Время грозы (СИ)"

Автор книги: Юрий Райн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

43. Пятница, 7 апреля 2000

– …Ах, какой ты сладкий… – стонала Маринка, выгибаясь дугой под Максимом. – Ах, как ты это делаешь… Еще… еще… еще…

Максим дошел до верхней точки, зарычал. Секунду спустя тоненько завыла женщина.

Потом она шептала на ухо:

– Я на тебя сразу глаз положила, сразу! Хотя ты и ненормальный, это любой скажет. А я ненормальных люблю, и тебя, вот как увидела, так и полюбила. Ты не смотри, миленький, что я с другими, это жизнь такая проклятая у меня, что даже и Хомяку давать приходится… И с колхозниками этими тоже иной раз… От злости это, потому что он-то думает, что меня пользует, а на самом деле это я его пользую, мне ведь и удовольствие получить, и кулака обчистить… И не стыдно даже, дрянь я, да? Вот за других стыдно, за Хомяка особенно, но что ж поделаешь, родненький…

– Ты моя, – сказал Максим. – С этого дня ты моя. Узнаю, что еще с кем, – убью.

– Ни с кем, никогда, только с тобой, всегда с тобой, верь мне, ты мой сладкий… Еще хочу… Вот так хочу…

Словно прорвало меня, подумал Максим, держа Маринку за бедра и ритмично двигаясь.

Машину с водкой взяли без сучка, без задоринки. Пригнали на точку – ветхий, но с обширным подвалом домишко в Лосиноостровской. Разгрузили. Аккуратно доставили фургон к базе, припарковали с тыльной стороны. Растворились в марьинорощинских переулках. Вернулись на хамовническую хату. Максим завалился на тот самый топчан – вздремнуть. Велел Хохлу не беспокоить. И, уже засыпая, поймал мысль, так давно от него ускользавшую. Мысль о настоящем деле.

А потом его разбудила Маринка. И – прорвало окончательно.

Вот она опять забилась, завизжала. На этот раз Максим поотстал…

Ничего так девочка, признался себе он. Дрянь, конечно, да. Но есть в ней что-то… И ко мне вроде искренне. А я – однолюб, я в нее втрескаюсь, к бабке не ходить. Ну и ладно… Наташа моя далеко, не выразить, как далеко… Люська тоже… Да и не сказка ли все это?.. Тени…

Ну вот, догнал Маринку. Ох, сам-то – чуть не до обморока…

– Запомнила? – спросил он позже. – Моя.

– Твоя, твоя, – выдохнула она. – Но уж и ты – мой.

– Пожалуй, что так… – усмехнулся Максим. – А теперь я все-таки посплю. Устал что-то. Не пускай никого, ладно? Только Мухомора, когда появится.

– Ладно… – Маринка легко поцеловала его в щеку. – А увезешь меня когда-нибудь в Сочи?

– Увезу, – сонно пообещал Максим.

– Спи, мой хороший…

Он проснулся, когда уже вечерело. Маринки рядом не было, и Максим немедленно ощутил укол ревности. Где, с кем?

Идиот, обругал он себя… Ну вот, и желудок заныл – а ведь с утра о себе не напоминал.

Дверь приоткрылась.

– Сереженька, – прошептала Маринка.

– Иди сюда, – позвал он.

– Наши вернулись, – сказала она, присаживаясь рядом. – Мухомор дово-о-ольный! А я к тебе никого не пускаю, даже его, ты спишь уж больно крепко…

Максим погладил женщину по голове. А что, из таких самые верные-преданные и получаются…

– Скажи ему, мол, брюхо разболелось…

– Ох, миленький! Сильно?

– Терпимо, – отмахнулся Максим. – Ты вот что: клочок бумаги мне раздобудь и карандаш. А Мухомору скажи: брюхо-то разболелось, а поговорить надо. С глазу на глаз.

– Ой, а мне расскажешь?

Он засмеялся, потрепал Маринку по щеке.

– Иди-иди.

Мухомор действительно сиял.

– Голова, ну голова! – повторял он. – Развернемся мы теперь, ух развернемся! Одна беда: этим, – он кивнул в сторону двери, из-за которой доносились пьяные уже крики, – этим, поди ж ты, скучно. Ни завалить никого, ни перышком пощекотить. А, перетопчутся… Водкой скуку зальют, слышь, гуляют как?

– Слышу, – поморщился Максим. – А что развернемся, это да. Только по-другому. Смотри… Нет, прежде скажи – расплатился я за приют, за харчи, за паспорт? А?

– Сполна, Бирюк, ты что! – воскликнул Мухомор.

– Хорошо. Тогда смотри. – Максим ткнул пальцем в набросок, сделанный им на мятом листе бумаги. – Эта байда вот такого примерно размера. – Он показал руками. – Тут нержавейка. Тут стекло. Тут резина. Найдешь, где изготовить?

– Найти-то можно, сварганят… Не темни, Бирюк, давай колись. Что удумал?

– Да все просто, Мухомор. Магазины брать – риску много. С машиной фокус, с формой мусорской – тоже особо не разгонишься. Инструкции спустят на базы… да и вообще отлавливать начнут…

– Делов-то, – вставил Мухомор. – Так и живем. Они нас, мы их. Кураж! А кураж, он, друг ты мой ситный, крепче водки!

– К черту, – отрезал Максим. – Они нас, мы их… Это по-любому, кто же спорит? Только чем меньше глупостей, тем лучше. А кураж твой мне до фонаря. Не обижайся, выслушай. Уж разворачиваться, так разворачиваться. Водки вашей поганой черный рынок столько сожрет, сколько ему дай. И еще попросит. Вот и будем водку делать. Не воровать, а делать. Производить. В десять, в двадцать раз больше, чем украсть можем. Самогонный аппарат это, понял? – Он помахал бумажкой. – Я когда-то увлекался… давно это было… Короче, для начала аппаратов таких надо… ну, допустим, дюжину.

– Чего? – не понял оторопевший Мухомор.

– Дюжину. Двенадцать штук. Они на точке, в подвале, хорошо встанут. Это, повторяю, для начала, а там видно будет. Да, еще сахар понадобится, дрожжи. Топить углем станем. Бутылки пустые… ну, это не проблема, народ пьет, сдает… сообразишь, ладно? И вот такую хрень. – Максим быстро черканул на бумаге. – Для укупорки. Тоже дюжину. Жести раздобыть, потоньше чтобы. Вроде все. Кстати, не согласишься – уйду.

– Бирюк… – обеспокоенно пробормотал Мухомор. – Ты в себе? С резьбы сорвался?

Максим хмыкнул.

– Ладно, Мухомор. Об одолжении прошу: один такой аппарат пускай сделают. Всего один. Я тебе и продемонстрирую, как оно у нас будет.

– Один… Ну, коли один… Ну, так и быть, один давай… Заслужил же… На той неделе притаранят тебе игрушку. – Мухомор покрутил рыжей башкой. – Не, точно не в себе… В фабриканты намылился… Ну, хрен с тобой, поиграйся…

– Вот и спасибо, – улыбнулся Максим. – Да, что еще сказать хотел: Маринка теперь моя. Тебя как человека прошу: ее не трогай. А уж остальным сам растолкую, если что.

Мухомор заржал.

– Кричу же, сорвался с резьбы! Ай да Бирюк! Лады, лады, заметано… Ишь вызверился, да лады же…

Он встал, пошел к двери. Уже выходя из комнаты, спросил, давясь от смеха:

– Прислать ее тебе, Язву-то?

– Скажи: жду ее, – ответил Максим.

44. Суббота, 8 апреля 2000

Весна… Пасмурно, слякотно, деревья голые. Только островки грязного снега отличают эту весну от поздней осени.

Может, к концу апреля, ближе к Пасхе, начнется настоящая весна, с ярким солнцем, с прозрачной свежестью юной листвы, с девчонками, сменившими тяжелые сапоги на изящные босоножки. И тогда – пусть даже дождь: все равно весна.

А пока – черт знает что.

Однако – апрель, суббота, свадьбы.

Длиннющий «Линкольн» величественно отчалил от Дворца бракосочетаний. За ним – второй «Линкольн», не лимузин, и еще несколько машин. Целая кавалькада. Молодые с братьями-сестрами, друзьями-приятелями отправились на Поклонную гору.

Старшее поколение решило не путаться под ногами. Пусть молодежь веселится. А уж вечером, в ресторане – там, конечно, все вместе.

– Мам, ты как? – спросила Людмила.

– Всего год Женя не дожил, – всхлипнула мать.

– Ничего, Татьяна Павловна, – утешил Александр. – Он все видит. И радуется.

Людмилу передернуло. Ах, как раздражал ее муж эти последние годы… Впрочем, надо справляться. Надо. Особенно сегодня, в день Катиной свадьбы.

– Ты бы такси поймал, – бросила она.

– Сейчас, – засуетился Александр.

– А чего такси-то? – удивился Виталий Петрович. – Центр же, до любого места рукой подать, так дойдем, посидим, разминку проведем.

– Тебе бы только разминаться, – беззлобно заметила Тамара Михайловна.

Людмила посмотрела на свежеиспеченных сватов. Симпатичные люди. Абсолютно без гонора, каким, бывает, грешит – от дурацкого ощущения собственной ущербности – провинциальная интеллигенция. Виталий выпить горазд, сразу видно, ну так что же, обычное дело, если в меру. Свой человек, легко с ним. И Тамара, хотя, это заметно, очень старается произвести на новую родню хорошее впечатление, – тоже своя.

Да и Дима – вполне достойный выбор для дочери. Самостоятельный парень, на пять лет старше Катюшки, зарабатывает неплохо, квартиру снимает приличную, в суждениях независим. Это хорошо, потому что никому не придется за него решений принимать. Мужчина.

Быстро у них все сладилось. Посреди новогодней ночи – миллениум праздновали – заявилась радостная, просто-таки счастливая Катька с незнакомым молодым человеком, представила: это Дима. Как он на нее смотрел!.. Любит, это самое главное… Правда, Людмилу тогда кольнула мысль – может, ради жилья, ради прописки. Но нет – через пару недель Катя переехала к нему на Юго-Запад, и до сих пор там живут, и неохота им в Реутов, хотя, наверное, все-таки переедут в конце концов… Если дети – а будут же дети, и, похоже, скоро, – конечно, лучше, чтобы бабушка поближе была.

Бабушка… Вячеслав Викторович, Слава, как узнал, что Людмилина дочь замуж собралась, смеялся очень. Станешь, говорил, Людка, бабкой, и как я с тобой жить буду? Бабок у меня хватает, но не в этом же смысле!

А как хочешь, Славик, кротко, но непреклонно ответила ему тогда Людмила. Дело твое. Да ладно тебе, отыграл назад Слава, шуток не понимаешь, что ли?

Хороший человек Слава. То есть не то чтобы хороший… грубый, вульгарный, недалекий, эгоистичный… но мужик. Слову верен. Понятия для него – святое. И к ней привязался, хотя сéмьи рушить – об этом, Боже упаси, даже не думает. Тут он тоже, в своем роде, по понятиям.

А бабки… Бабки есть. С тех пор, как со Славиком сошлась – и, что уж душой кривить, не без удовольствия она с ним, – бабок хватает. Могла бы и свадьбу эту профинансировать, но Дима, надо отдать ему должное, все на себя взял. Категорически. Молодец. Тоже мужик.

– Маме пешком трудно далеко идти, – объяснила Людмила. – Так что лучше такси. Саня, ты найдешь уже машину или нет?

О Господи…

Поймал, наконец. Четверку «Жигулей». Спасибо, что не «Запорожец». Вспотел весь.

Бедный Санечка, жалко его. И все, все, хватит об этом.

Ехали довольно долго – попали в пробку на бульваре, по которому Саня придумал ехать в какое-то якобы тихое и приятное кафе. Пробка, как оказалось, из-за аварии, никто не виноват, но вот поди ж ты, что за нелепый все-таки человек, за что ни возьмется, все через одно место. И мама еще говорит, не умолкая, вся такая взволнованная.

Нервы расходились, унять бы.

Виталий полез во внутренний карман искусственной дубленки, вытащил фляжку, улыбнулся – лицо пошло крупными морщинами, – протянул Александру:

– Хлебнем?

Саня покосился на жену, пробормотал что-то извинительно-отрицательное.

– Я хлебну, – сказала Людмила.

– О, вот молодчина какая! – обрадовался Виталий. – Держи, сватушка дорогая, составь компанию! Наша настойка, байкальская, на кедровых орешках! Чистый продукт и полезный! Да ладно тебе, Том, не каждый день сына женим!

Людмила сделала глоток, подумала, кивнула, коснулась мужниного плеча:

– Выпей, Саня. Расслабиться немного нужно.

И сама чуть-чуть расслабилась. Все будет хорошо. Наверное.

Чудом нашли свободный столик в битком набитом кафе. Пили кофе с пирожными. Виталий все порывался добить фляжку, но Тамара мягко и спокойно сдерживала мужа.

Один раз Людмиле позвонила Катюшка – все отлично, мам, счастливым голосом прокричала она в трубку, нам хорошо, не скучайте и не опаздывайте, скоро увидимся!

Потом сама Людмила позвонила Славе.

– Это я, – сказала она. – Все в порядке?

– Все пучком, – отозвался он. – Гудите?

– Почти, – ответила она, поморщившись. Пучком у него... – Ладно, пока.

– Ты с кем это? – осведомилась мама.

– По работе…

Александру потребовалось в туалет. Стесняясь, он спросил у официантки – где бы руки помыть. Виталий, похохатывая, пошел с ним.

– Люся, Татьяна Павловна, – произнесла Тамара, тщательно подбирая слова. – Знаете, я так рада за Диму! Катя замечательная девочка, очень теплая, спасибо вам за невестку. А какая хорошенькая! Только удивительно, что ни на кого из вас совершенно не похожа.

– Она в отца, – глядя перед собой, ровным голосом сказала Людмила. – Копия. В женском варианте, конечно. И Миша в него. Не настолько, но все же больше в него. Нет-нет, я не о Саше, я о биологическом отце. Его Максимом звали. Погиб семнадцать лет назад, глупо погиб, нелепо. Только с детьми об этом не надо, ладно? Да и при Саше не стóит, он до сих пор немножко ревнует. Хотя и напрасно. Совершенно напрасно.

45. Среда, 12 апреля 2000

«РУССКОЕ АГЕНТСТВО НОВОСТЕЙ СООБЩАЕТ.

Вчера продолжился визит Премьер-министра Российской империи А.К.Головина на Луну. Премьер-министр и сопровождающие его лица посетили Свободное Поселение Макмиллан. Верховный Судья Свободных Поселений Ф.Ф.Устинов ознакомил высоких гостей с различными сторонами жизни Поселения.

Особенный интерес был проявлен Его Высокопревосходительством к деталям повседневного быта поселенцев и нуждам их подрастающего поколения, а также к вопросам здравоохранения, образования и культуры в Свободных Поселениях.

Вечером на Площади Созерцания, при волшебном свете Матушки-Земли, состоялся прием, в ходе которого А.К.Головин выступил с речью. Премьер-министр высоко оценил устремления и успехи макмиллановского движения, подчеркнув, что оно остается плотью от плоти породившей его цивилизации, и пожелал поселенцам дальнейшего прогресса на пути к свободе и процветанию. А.К.Головин также передал Верховному Судье и всем поселенцам добрые напутственные слова от Государя Императора Владимира Кирилловича.

«Мы и Наша Августейшая семья мыслями и душой с вами, – говорится в послании Императора. – Мы верим, что ваш героический порыв будет способствовать прорыву всего населения нашей родной планеты к новым высотам материального и духовного расцвета, столь необходимым многим миллиардам людей всех рас и сословий. Молимся о вас!»

При этих словах глаза всех присутствующих увлажнились.

В ответной речи Ф.Ф.Устинов сердечно поблагодарил гостей за интерес к макмиллановскому движению, выразил признательность Правительству и народу Российской империи за бесценную и бескорыстную помощь, а также попросил Премьер-министра лично заверить Государя в глубочайшем почтении. «Мы помним, – сказал Верховный Судья, – что Ваше Величество лично благословило Судью Джека Макмиллана и всех нас на наш нелегкий путь. Мы горячо и искренне желаем Вашему Величеству скорейшего выздоровления!»

При этих словах глаза всех присутствующих повторно увлажнились.

По окончании приема состоялась беседа Премьер-министра и Верховного Судьи с глазу на глаз.

Затем высокие гости отбыли на Российскую Императорскую Лунную Базу «Князь Гагарин», где устроена временная резиденция Премьер-министра.

Сегодня ожидается посещение А.К.Головиным научных лабораторий, размещенных на базе.

В.Коренченко, специальный корреспондент.»

– Безобразно изложено, – сказал Федор. – Даже я вижу. Не говоря уж о сплошных искажениях. Кстати, ты вообще видела вчера этого корреспондента?

– Прессы было много, – засмеялась Наташа. – Кто из них Коренченко, представления не имею. Скорее всего, он присоединился к тем, кто налегал на напитки и закуску. А текст сообщения написал загодя. Как и большинство из них. С помощью пресс-службы премьера.

– Будь я его редактором – прогнал бы немедленно, – желчно объявил Устинов.

– Феденька, пора уж привыкнуть… Ты поступил бы так по меньшей мере с тремя четвертями журналистов.

– И то верно. Глаза, видите ли, увлажнялись поминутно… Беседа с глазу на глаз… С увлажненного на увлажненный…

– Ну, милый, не кипятись. – Наташа погладила мужа по руке. – Была же беседа? Была. А что до того, с кем именно – много ли разницы? В конце концов, не мог же этот репортер сообщить, что беседовал ты вовсе не с премьером. Между прочим, никто об этом не написал и не напишет, ни одно агентство и ни одно издание.

– Это правда, – согласился Федор. – И не нужно, чтобы писали.

– Вот видишь…

Наташа улыбнулась, но улыбка получилась грустной. Верховный Судья ничего не скрывал от жены, не скрыл, конечно, и на сей раз. Разговор – действительно, наедине – с шефом Службы безопасности Российской империи касался бесследно исчезнувшего Джека Макмиллана.

Трудный выдался разговор. Полковник Костромин, пожилой, добродушный на вид господин, интересовался вроде бы все больше планами развития Свободных Поселений. Просто из любознательности. Сочувственно кивал, всплескивал руками, округлял глаза. А подспудно выведывал о Джеке. Так мастерски, что не всякий бы понял. Да что там, почти никто бы не понял.

Устинову стоило немалых усилий помнить, что имеет дело с самым, пожалуй, значительным ныне русским политиком. И уж безусловно – с самым хитрым.

Костромин считался простым исполнителем – разумеется, исключительно сведущим, опытным и умелым по своей части. К широкой известности он никогда не стремился, предпочитал тень. Довольствовался чином полковника, весьма скромным для его должности, при этом генералами управлял без малейшего стеснения. Управлял и политиками, включая нынешнего премьера. Спокойно и цепко.

Покойный Чернышев доверял полковнику, ценил его, однако видел насквозь и держал в узде. После смерти графа Костромин мало-помалу развернулся. Справиться с пассионарной, суматошной Жданóвской он был еще не в состоянии, но вот Головина прибрал к рукам, да так, что премьер об этом, кажется, лишь смутно догадывался.

Кто владеет информацией, тот владеет всем, справедливо полагал полковник. Кто умеет информацией распорядиться, тот распоряжается всем и всеми, считал он.

И – научился. Добывать информацию, владеть ею и распоряжаться.

Разумеется, сам Устинов не мог всего этого знать. И не узнал бы, если бы не Владимир Кириллович.

Незадолго до Рождества в Поселение Макмиллан поступило шифрованное приглашение от императора. Господина Устинова и госпожу Извекову покорнейше просили посетить Царское село в удобное для них время, но весьма желательно – до Крещения.

В памятной гостиной – той самой, обставленной в стиле техно – их уже ждали Владимир Кириллович и Румянцев. Император выглядел больным и от всего отрешенным, казалось, что общение стоит ему огромных усилий. Возможно, так оно и было.

Он долго и не очень внятно говорил об ответственности, которую взял на себя и которая оказалась ему не по силам. Посетовал, что из кружка посвященных их осталось четверо. Нет Ивана Михайловича, нет Максима Юрьевича, нет мистера Макмиллана. Да-да, Николай Петрович сообщил мне… Ах, какое несчастье… Нельзя, нельзя было вмешиваться в замыслы Господни… Мы возомнили о себе, а ведь расплачиваются другие, и это самое ужасное… Профессор не согласен, знаю, но поверьте, эта ноша не по мне... Я лишь обещаю вам, что, покуда жив, материалы моего личного архива все равно, что похоронены. А в завещании содержатся точные указания об уничтожении целого ряда хранящихся в архиве дел. Нет-нет, Николай Петрович, не спорьте и не уговаривайте, тут я не уступлю даже вам. Что до всего остального – устраняюсь, а вам Бог судья.

После чего вполне четко и логично описал личность Костромина, его принципы, его стремление – даже страсть – к власти. К невидимой власти, слава ему не нужна, сказал император. Полковник придет к ней, точнее, уже пришел, и я бессилен что-либо изменить. Другое дело, что шеф безопасности уже немолод и что после себя он ничего не оставит. Несчастная Россия…

И опять длинный монолог полумистического свойства.

Из Царского тогда ехали втроем.

– Что скажешь, Николаша? – спросил Устинов после долгого молчания.

– Что тут говорить… – угрюмо откликнулся Румянцев. – Скажу, что долго Владимир Кириллович не протянет. Скажу, что отчасти понимаю его. Без всей этой религиозной чепухи, разумеется, но за ошибку с Джеком кляну себя.

– Кто мог подумать, – возразила Наташа.

– Я! – свирепо воскликнул ученый. – Я должен был подумать! Обязан был помнить, в каком состоянии души отправлялся в свой путь Максим! Обязан был предположить, что он подаст сигнал о благополучном прибытии, каким бы оно ни оказалось! Обязан был искать, искать и искать способы отличать характеристики одного мира от характеристик другого! А уж потом что-то решать!

– Да что ты такое несешь? – поразился Федор. – Да как это возможно?

– Не знаю как! – закричал Румянцев. – А должен, обязан знать! Над тем и бьюсь! Ничего не получается, не представляю даже, как подступиться, понимаю только, что необходимо сканировать пространства и идентифицировать их, и абсолютно – аб-со-лют-но! – не понимаю, возможно вообще подступиться или невозможно в принципе! Бьюсь, бьюсь и бьюсь безрезультатно, я с ума сойду!

– Успокойся, дружище, – сказал Устинов. – Мы так в аварию попадем.

– Не попадем, – буркнул профессор, крепче берясь за руль. И уже обычным голосом заключил. – Я на эту задачу жизнь положу, сколько осталось. Со всех постов – в отставку, из всех проектов – выхожу. А эту задачу – либо решу, либо нет.

– Николай… – начала было Наташа, но осеклась.

– То-то и оно, что Николай, – невпопад ответил Румянцев. – Ты, дорогая, хочешь спросить, нельзя ли кого-нибудь отправить туда, чтобы вызволить наших друзей? Отвечаю: можно. Собаку можно. Олигофрена можно. Вероятно. Нормального, валидного человека – нельзя. Сложнейшая система кодов личности – совсем другая. Их всего-то двое было подходящих: ярко выраженный Максим и, гораздо слабее, Джек. Где взять других, понятия не имею. И закончим об этом. А вам, друзья мои, совет один: отправляйтесь к себе и занимайтесь делом, которое избрали. Если бы ты, Наташа, сумела еще хоть один роман написать, было бы совсем правильно. И еще посоветую к словам императора прислушаться – Костромина опасайтесь. Чего от него ждать, не знаю, но информацией он не брезгует никакой, а уж как использует – сказать не могу. Не исключаю, что во вред вашему движению. Ему, Костромину, власть нужна, а вы-то никому не подвластны. И наша история – Максима, Джека, моих теорий и наших… экспериментов, дьявол их разбери! – его бы тоже очень интересовала. А вот не нужно ему обо всем этом знать.

И – добрался полковник Костромин до экс-подполковника, а ныне Верховного Судьи Устинова. Федор, конечно, не сказал ничего лишнего. Главным, однако, он считал вести себя так, чтобы шеф безопасности и не заподозрил его в знании этого самого лишнего. Удалось или нет – этого Устинов не знал. Как бы то ни было, он придерживался официальной версии: в начале ноября прошлого года в Первое Поселение, тогда уже носившее имя своего основателя, пришло письмо, собственноручно написанное Джеком Макмилланом. Судья сухо и лаконично извещал, что отправляется на поиски новых путей. Возможно, когда-нибудь он вернется, но вероятность этого невелика. Поэтому просит друзей, соратников, учеников жить так, как будто его нет.

– Эх, – вздохнул Федор. – Невесело все это.

– А я позволяю себе иногда даже смеяться… – сказала Наташа. – И чувствую себя виноватой…

– Вот это зря, – горячо возразил он. – Надо жить! Хоронить себя – нельзя! Никому, а уж тебе-то! Ты же веришь!

– Верю, милый. Верю и жду. – Наташа улыбнулась. – Уже почти не надеюсь, но верю и жду. И ты у меня есть.

– Ну и молодчина. – Федор поцеловал жену в висок. – А вот дела не ждут. Сейчас кофе допьем – и во Второе. Ты со мной?

– Конечно, с тобой.