Текст книги "Групповые люди"

Автор книги: Юрий Азаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

28

– А, Шушера пришла, – сказал я, проснувшись. В зубах у крысы были свежие газеты.

– Простите, я не Шушера, а Шушер, – был ответ. – Неужели не видно, что я мужчина, к тому же воин? Погоны у меня с генеральскими звездочками.

– Шушер так Шушер, – ответил я, пытаясь вырвать у гостя газеты.

– Я прошу ударение делать на первом слоге. Я вам не какой-нибудь француз. Я сибиряк. Чистых славянских кровей. Православие и народность, брат.

– А мне сказали как-то, что у вас нет мастей.

– В Греции все есть, так, по-моему, у вас говорят, – оскалил свои редкие зубки Шушер и добавил совсем тихо: – У нас есть один очень толковый крысин, работает по национальному вопросу. Пока что он стер все грани между городом и деревней, теперь мы шляемся где хотим, деревенские не отличаются от городских: везде со жратвою плохо, химией приходится давиться, отчего у крысят сплошное белокровие. – Шушер еще болтал что-то о предстоящем съезде, но я не слушал: стал просматривать газеты. Бог ты мой, что это?

Две полосы – и полный разгром нашего цикла статей про колонию 6515 дробь семнадцать. Статью подписали Колтуновский, Надоев, Шапорин и – вот это новость! – Заруба.

– Да ты не очень-то расстраивайся, загляни в концовку, – это Шушер рассмеялся.

Машинально я заглянул в конец статьи, где авторы, ссылаясь на Энгельса, отмечали: "Дело идет не о проведении в жизнь какой-нибудь утопической системы, а о сознательном участии в происходящем на их глазах историческом процессе революционного преобразования общества". И далее: "Опыт названной колонии, возглавляемой энтузиастом-новатором и группой ученых, впервые применивших метод включенного воздействия, отважившихся внедриться в коллектив осужденных, еще и еще раз во всей полноте подтвердил важнейшие марксистские методологические принципы: "Коммунизм… не является теорией, оторванной от действительности и порожденной только фантазией", коммунизм – наша реальность, наша трудная жизнь, которую мы призваны преобразовать.

– Какая фальсификация, какая ложь! Мы выступили против колонии как формы насилия и надругательства над людьми, а они славят это гнусное заведение как новый прообраз общества будущего.

– Это и есть плюрализм мнений, – прогнусавил Шушер. – Ты, впрочем, не торопись. Прочти внимательно. Там немало принципиально новых идей, наблюдений, данных последних обследований с подключением новейшей диагностики, достижений зарубежных исследователей в этой области. Там я отчеркнул двумя линиями…

Я прочел отчеркнутое: "Братство, любовь, тесное неформальное сотрудничество, возврат к природе приняли крайне уродливые формы, что массово подрывает нравственное и физическое здоровье членов этой прекрасной коммуны-колонии. Среди обслуживающего персонала, как и среди осужденных, распространены такие пороки, как алкоголизм, токсикомания, мужеложство, гомосексуализм, онанизм, что ведет как к значительному снижению производительности труда, так и к разрушению полноценных социалистических отношений между членами этого могучего и своеобразного коллектива, развивающегося, безусловно, на коммунистических началах. Не будем закрывать глаза и на плюсы этих теневых сторон. Чего греха таить, употребление спиртных напитков нередко является не средством ухода из действительности, а средством более полного самоосуществления личности именно в сфере коллективных отношений, то есть употребление спиртного надо рассматривать и как средство общения, в процессе которого формируются способности личности, повышается уровень общественной активности. Как выяснилось в ходе обследования, из ста случаев потребления спиртного в девяноста восьми случаях алкоголь потреблялся в коллективе, где обсуждались исключительно проблемы повышения производительности труда, повышения общественной активности, мастерство индивидуальной работы. То же можно сказать и о мужеложстве и других половых извращениях. Здесь мы имеем дело с исторически сложившимся и развивающимся феноменом, на который впервые обратили внимание такие крупные деятели Коммунистической партии, как Каменев, Бухарин, Ярославский, Сталин, Калинин, Молотов и другие. Коллективы колонии совместно с коллективом лаборатории НИИ проблем человека в настоящее время успешно завершают исследование по этому вопросу, причем новизна этой работы состоит в том, что здесь впервые изучены исторические корни названных негативных явлений, показаны принципиально новые пути для их преодоления… Впервые проблемы развития коммунистического движения рассмотрены сквозь призму быта как руководителей производственных и воспитательных коллективов, так и их подчиненных. Культура быта – это, как показывает наше совместное исследование, есть та величина, которая поможет нам решить многие идеологические и экономические задачи".

– Ну как, старина?

– Да ведь все поставлено с ног на голову. Все наоборот! Какая ужасная фальсификация! Какая клевета на наше исследование! Какая-то неслыханная склока…

– А я люблю склоки, – захлопал Шушер в ладоши.

29

– А я люблю склоки, – смеялся Сталин даже в обстановке официальных собраний. – Склока высвечивает, как правило, какие-то главные противоречия, которые надо безотлагательно решать. Склока означает, во-первых, что не все в порядке с организацией дела в данном коллективе. Во-вторых, склока свидетельствует, что в организации есть силы, активно выступающие против недостатков, но не имеющие достаточно сил или мужества выступить в открытую против недостатков. И в-третьих, склока помогает быстро и безотлагательно принимать меры против негативных явлений нашей жизни.

В те ноябрьские дни двадцать пятого года конфликты в связи с очернительской линией журнала "Большевик", который редактировали Каменев, Бухарин, Ярославский и другие, развивался сначала подспудно. Политико-экономический двухнедельник ЦК РКП от 30 ноября 1925 года допустил не просто политическую ошибку, он оклеветал всю партию, весь цвет рабочего движения – вот какой слух разнесся с выходом журнала. Самые нелепые слухи ползли по многим другим городам, где успели уже ознакомиться со статьей Г. Тантулова "Опыт изучения быта партийца". Говорили о том, что эту очернительскую статью подготовили люди Троцкого и что Каменев все же занимает явно троцкистскую позицию, иначе как же он пропустил столь клеветнический материал? Крупные партийные работники недоумевали: "Как это могло произойти?" Некоторые острили, встречая друг друга вопросами, шутками:

– Как в вашей партийной организации обстоит дело с сифилисом, гонореей и другими благородными болезнями?

– У нас это совершенно исключено, поскольку введены мощные мастурбационные системы, позволяющие избегать ненужных контактов.

Склока набирала силу, подытоживала: "Две третьих руководителей партии – сифилитики, алкоголики и – стыдно произнести – онанистПоследний толчок был дан тогда, когда группой товарищей с Путиловского завода было написано объемное письмо, где подвергалась резкой критике "меньшевистская позиция московского "Большевика", совершенно клеветнически сообщалось, что некоторые вожди совершенно неполноценны как производители, поскольку являются либо извращенцами, либо наследственными сифилитиками.

В тот вечер, когда на квартире у Сталина собрались наиболее близкие ему люди, Молотов сказал:

– Совершенно случайно мне довелось сравнить одно из заявлений, поступивших из "Ленинградской правды", с письмом, которое пришло в ЦК от рабочих "Красного путиловца". Взгляните, оба материала печатались на одной и той же машинке. В обоих текстах буква "д" выпадает из строчки. Значит, письмо написано не без ведома Зиновьева…

– А какой смысл ему выступать против своих? – бросил реплику Андреев.

– Очень просто все объясняется, – ответил Каганович. – Здесь Каменев разложил костер, а спичку бросил не он, а его дружки из Питера. Думаю, что здесь не обошлось и без Льва Давыдовича. Вот у меня тут есть еще одно письмецо от работниц Выборгского района. Тут пишут: "Мы молодые партийцы. На наших глазах идет неприятная борьба между разными группировками в партии. Приклеивают ярлыки друг другу; нельзя ярлыки с пивных бутылок приклеивать на бутылки с молоком. Если в московской организации, как пишут в журнале "Большевик", такие недостойные люди, то почему надо бросать тень на всех? Уже несколько месяцев я слышу, как обвиняют нашу ленинградскую партийную организацию. Но кто поверит, что товарищи Крупская, Зиновьев, Каменев, Бухарин – меньшевики? Мы знали и всегда будем держаться той мысли, что они являются первыми учениками и выполнителями ленинского учения". Так вот, я хочу обратить ваше внимание, товарищи, – продолжал Каганович, – почему эти работницы объединили в данном случае москвичей и ленинградцев? Почему вместе с ренегатом Зиновьевым называют Каменева и Бухарина?

– Ясно почему, – ответил Калинин. – Делают сообща одно черное дело.

– Надо немедленно принять меры! – это Ворошилов сказал. – В клеветнической статье, опубликованной в "Большевике", по сути, говорится о комсоставе партии, о нашей армии, о чекистах. Это просто неслыханная провокация. Надо немедленно принимать меры.

– А какой эсеро-меньшевистский настрой! – это Микоян выкрикнул.

– Это глубоко продуманная акция, и надо немедленно менять редакцию журнала.

Реплики, предложения, высказывания были обращены к Сталину, а он молчал. Курил трубку, потягивая из стакана красное вино, и молчал.

Был второй час ночи. Дверь приоткрылась. Надежда Сергеевна Аллилуева заглянула в комнату. Спросила:

– Может, что-нибудь нужно, товарищи?

– Неплохо было бы какой-нибудь закуски, а то мы уже проголодались, – сказал Сталин.

Аллилуева через несколько минут принесла поднос с закусками. Вышла, тихонько затворив за собой дверь. В комнате было накурено, горела лишь настольная лампа, поставленная почему-то на пол, а потому был полумрак. Сталин сказал:

– Сейчас как никогда нам важно хранить единство партии. Сейчас, перед съездом, важно не допустить в нашей среде каких бы то ни было конфликтов и раздоров. Пусть они суются, а мы должны проявить предельную выдержку.

– Выдержка выдержкой, но смотрите, что получается: в Ленинграде едва ли не каждый день проходят демонстрации – выкрикивают лозунги против ЦК. Ленинградский губком явно занимает антипартийную позицию. И Зиновьев здесь, в Москве, находит поддержку, и прежде всего от Каменева, Сокольникова, Пятакова, – это Андреев сказал.

– У вас есть доказательства? – спросил Сталин.

– Есть! – ответил Андреев. – И я готов их привести…

– Нет, нет, сейчас не надо. Если будем разбирать этот случай, приведете свои доводы.

– Почему "если"? – спросил Калинин.

– Потому что не исключено, что кто-то может быть заинтересован в том, чтобы мы попали в капкан. Вам никогда не приходилось ставить капканы? Это очень тонкая штука. Надо не только умело поставить, но и замести следы. А если не заметишь всех следов, то и напрасно ставить капкан. Будем рассчитывать на самое худшее. Если это для нас капкан, то лучше столкнуть в него противника Выигрыш будет двойной и даже тройной. Поэтому давайте не торопить события. И главное, давайте думать над тем, почему возникла эта ситуация. Что это – случайность или закономерность? Почему товарищи Бухарин и Ярославский согласились пропустить эту компрометирующую партию статью? И, наконец, почему статью напечатали именно за две недели до съезда, то есть в последнем предсъездовском номере? А может быть, здесь и не было никакого смысла? Может быть, здесь содержится намек на наш с вами образ жизни? Вы знаете, какими словами начинается великое произведение французского просветителя эпохи Возрождения Рабле?

Сталин обвел присутствующих глазами и остановился на Молотове, затем на Андрееве, Радченко, Мануилъском. Никто не знал, какими словами начинается великое произведение Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль".

– А я еще в семинарии читал это великое произведение, – сказал Сталин. – Оно меня поразило своими первыми страницами, своим обращением к читателям. Рабле прямо так и начинает свой гениальный труд: "К вам, пьяницы и сифилитики, обращаюсь я. Вам, пьяницы и сифилитики, посвящаю свой труд!" Задумайтесь, почему Рабле предпочел обратиться к отбросам общества, а не к князьям и феодалам своего времени? Не знаете? Скажу. Тут, в этом обращении, заложена великая мысль. Рабле этим обращением сразу все ставит на свои места. Во-первых, он сразу говорит, что в обществе есть отбросы, то есть угнетенный класс, который по своему развитию значительно выше своих господ. Как сказал бы наш эрудированный Анатолий Васильевич Луначарский, здесь обозначен деклассированный рабочий класс. Во-вторых, он этим обращением как бы сказал, что те, кто правит обществом, значительно хуже деклассированных элементов, сифилитиков и пьяниц. А теперь с позиций этого раблезианского обращения взгляните на статью, опубликованную в "Большевике". Присмотритесь внимательно к содержанию этого выступления, и вы получите полный ответ на создавшуюся в нашей борьбе ситуацию. Что вы скажете по этому поводу, Лазарь Моисеевич?

– Абсолютно с тобой согласен, Иосиф, – ответил Каганович. – В статье недвусмысленно подчеркивается, что верхушка партийного руководства именно из рабочих представляет собой, если хотите, отбросы общества, является деклассированными элементами. Я считаю, что этот факт никак нельзя оставить без внимания…

30

– Чаинов? Что за чертовщина? Вы же в колонии дробь семнадцать.

– А это уж позвольте мне знать, где мне быть.

– Но как вам удалось? Шаг влево, шаг вправо…

– Мы всегда и везде, запомните это, мсье Катилина, и влево мы, и вправо. – Чаинов сбросил в себя одеяние, и я сразу все понял: вместо подкладки – совершенно точно, я ошибиться не мог – была крысиная шкура с подпалинами, а Чаинов как бы между прочим подфутболил свою куртку, чтобы не видно было крысиной шерсти, и сказал:– Один из основоположников действительно сочинил свой труд, где про эти шаги влево и вправо. Я это произведение наизусть знаю, я даже спеть вам его могу, – и Чаинов, став в позу танцора, запел отвратительным дискантом: – "Две шаги налево, две шаги направо, шаг вперед и два назад!" Как у меня получается, господин тайный советник?

– Почему же тайный?

– А потому, что у вас за кадром другая жизнь идет. Не принцип айсберга, когда все в глубину, а правило буравчика: ладонь вправо, большой палец вверх, а за кадром свои делишки прокручиваете. Так дело не пойдет. Заварили кашу, так давайте же вместе ее расхлебывать. Давайте лезть на самую глубину, чтобы из-пид низу рикиш[68]68
  Рикиш – арест.


[Закрыть] гнать по-черному…

– Господи, вы говорите языком Багамюка.

– Тут собачьим языком заговоришь, а не то что багамючьим. Шутка ли такую пену гнать против всех рогов зоны! Придет час, я им всем бебики потушу. Что придумали: во главе государства стоят отбросы общества, деклассированные элементы… Не всякий Большой человек рецидивист: этот бритый шилом не терял времени, когда на квартире у Каменевых горел свет и искрилось в бокалах красное вино… Он имел свой взгляд на русскую историю.

– А при чем здесь русская история?

– А при том, что идея деклассированного элемента имеет свои корни. Сводить всю дореволюционную Россию к Грозному и Петру Первому, а все послереволюционные годы – к Сталину и к его клике, как вы изволите выражаться, это все равно что сводить всю историю Франции к Варфоломеевской ночи и к Робеспьеру. В понятие "деклассированный" входит понятие "раб". А отсюда и все разговоры о рабьей русской покорности, бескультурье, шариковшине, о том, что "архипелаг ГУЛАГ" – постоянный спутник русской истории. Будто бы не было у нас своих Болотниковых, Разиных и Пугачевых. Да мы, если хотите, всегда страдали от бунтарства, а не от покорности, об этом и ваш Бердяич говорит. Я надысь встречал Шкловского. Разговорился с ним. Он в ту же дуду: "Не было культуры в России. Были одни рабы". Я ему: "А Пушкин, Толстой, Чехов?" А он: "Это все повторение западных азов. В России если кто и был, так это два типичных гения". И знаете, кого он мне назвал? Не угадаете. Он мне назвал только двух самобытных творческих личностей – Аввакума и Савинкова. Я у него спрашиваю: "Ну а Достоевский?" А он: "А что Достоевский? Примитивный пересказ идей Библии". Нет, увольте, сударь, это я так не оставил. Мое родовое партийное мессианство не позволило оставить Шкловича на вольных наших просторах. Я его спровадил туда, в дробь семнадцать, хай, падло батистовое, врубается в маколлизм, а то плел мне, чушонок: Россия, дескать, милостивый государь, не имеет своей истории, а тем более истории утопической, социалистической, сюрреалистической и неокоммунистической. Да у нас всего невпроворот, сучье вымя! И этих утопий пруд пруди, и нам незачем бить пролетку по чужим загонам, незачем гнать гамму[69]69
  Гнать гамму – фантазировать.


[Закрыть], чтобы из этой утопии учинить гоп-стоп[70]70
  Гоп-стоп – разбой.


[Закрыть], а потом гореть буксами[71]71
  Гореть буксами – доказывать свою вину.


[Закрыть], век нам свободы не видать! Заруба так и сказал: «Нет у нас деклассированных! Любой может стать гением! И какой же русский не любит быстрой езды, сучий топор!» И мы с Зарубой установили, что разговоры о нашем рабстве и бескультурье оттуда пошли. От врагов наших, милостивый государь. И вот тут-то я и хочу поставить вопрос, который в свое время, именно в ноябре 1925 года, поставил Сталин перед собравшимися соратниками: зачем понадобилось меньшевикам и эсерам внушать советским гражданам взгляд, будто русские – это народ рабов, всегда преклонявшихся перед жестокостью, пресмыкающихся перед сильной властью, ненавидящих все чужое и враждебное культуре, а Россия – вечный рассадник деспотизма и тоталитаризма, опасный для всего мира? Сталин занял прямо противоположную позицию. Чем меня привлек ваш Заруба, так это мессианизмом, если хотите. Что такое мессианизм? Это вера некоторой социальной группы в свое высокое предназначение определять не только судьбу своего народа, но и судьбу всего человечества. Сталин шел именно по этому мессианскому пути, потому и Бердяев ему поверил. Маколлизм – это революционное мессианство, которое так необходимо нам, хотя бы для того, чтобы перехватить пальму первенства у сионистов. Не они избранный народ, а мы, социалистическая общность; заметьте, я не называю русских, или татар, или грузин, или армян, я называю социалистическую общность, которая создала новый тип человека, по сути своей антинационального, антинародного, мессианского, но не шовинистского. Вот так, батенька!

– Что это вы на старый лад все говорите – "милостивый", "надысь", "батенька"? – сказал было я, но Чаинова и след простыл. За окном хрустел снег и что-то назойливо поскрипывало, точно сосна расщеплялась от сильного ветра.

31

Проснулся я. действительно от скрипа, переходящего в визг. Чей-то препротивный голос выводил звуки, которые вместе собирались в длинное дребезжание: «де-клас-с-с-си-ро-ван-ный». Потом отчетливо было произнесено: «Ты деклассированный. У тебя нет класса. За тобой ничего не стоит». А потом пошла брань: "Всю прошлую культуру сожрали. Ваши гнусные попытки возродиться ничего ке стоят! Из чего возрождаться? На какой основе? За нами, крысами, стоит учение основоположников. Тысячи лет развивалась наша генерация. Да, да, из человекоподобных обезьян были выведены сначала водяные крысы, именуемые теперь ондатрами, а уже из них ветвь расслоилась: суслики и хорьки – это печенеги, варвары, половцы; они в норах, как последние скоты, живут, всю свою обезьянью манеру растранжирили в беготне по полям. Другая ветвь, не охваченная крысиным ренессансом, осталась недоразвитой и получила название «мышей», отсюда и мышление – самая убогая часть бытия, и, наконец, третья ветвь – это мы, крысы, всесторонне развитое, организованное общество, обеспечивающее соответственно гармоническое развитие каждому своему члену, разумеется с учетом классовой принадлежности. Четыре февральских, три мартовских и семь носорожьих революций позволили создать такое устройство общества, где все основные вопросы решаются исключительно тайным голосованием, однако с учетом накопленного жира и необходимых промтоваров. Отличительная наша черта – умение использовать достижения всех смежных животных, населяющих планету. Нам незачем, скажем, осваивать космос, за нас это провернут двуногие бестолочи, которым все равно, куда девать свой силы и нажитое добро, а мы уже со стопроцентной надежностью слетаем в тартарары, разумеется после того, как там побывают собаки, люди, кошки и женщины.

Огромная крыса высунулась из норы, махнула, должно быть своей товарке, рукой, то бишь лапой, совершенно белой изнутри и рыжей снаружи, и заговорила голосом – Господь мой, вот чего я больше всего боялся! – крыса заговорила голосом моей Любы. Я потрогал свой лоб, он был мокрый, а во рту совсем пересохло.

В дверях стояла Люба.

– Нет, нет! – закричал я. – Не подходи ко мне.

Я не знаю, почему я так закричал, почему я сказал именно эти слова, только она, это уж точно я помню, пожала плечами, сделала, впрочем, еще одну попытку приблизиться ко мне, а я застонал:

– Умоляю. Ради бога. Я же тебя не звал. Нельзя ко мне. Ко мне сейчас должны прийти. Точнее, они уже здесь.

Люба недоуменно глядела на меня, а я повторил:

– Да, да, тебе надо немедленно уйти. Очень прошу. У Каменевых уже горит свет. Я должен быть там…

Я помню: Люба заплакала. Мне было ее очень жаль. Но я ничего не мог поделать. Я боялся разоблачений. Я всю жизнь боялся… Чего-нибудь, да боялся…