Текст книги "Манекен за столом (СИ)"

Автор книги: Юрий Гуцу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Лагуна виновато улыбнулся и обезоруживающе пожал плечами.

– Так сложилось, – сказал он. – Да и стоило ли?

– Нет, – сказал я несогласно. – Ты не говори. Ещё как стоило.

Лагуна вздохнул, не отпираясь. Бум потихонечку пропускал бокал за бокалом. Ему было неловко быть таким трезвым. Он старался.

– А как ты, Бум? – спросил я. – Всё молчишь и молчишь. Будто подменили.

– Сытый я стал, – сказал Бум. – Спокойный. Женился я, ребята.

– Что за вздор! – вырвалось у Лагуны.

– Угораздило, – сказал я. – Как же ты так оплошал?

– Да как… – улыбнулся Бум. – Известно как. Быстрые ножки, алые губки… Закружило.

– Н-да, – сказал Лагуна. – Дети есть?

– Будут, – сказал Бум. – У меня будет большая семья. А мне нравится, как хотите. И не тянет никуда. Ночью остановишь машину, остыть, разляжешься на траве, заложишь руки за голову и думаешь – хорошо!

Он был миролюбивым парнем, симпатягой, и теперь всё меньше в нём было безотказной экспансивности, присущей его натуре.

– Это, конечно, неплохо, – рассеянно сказал Лагуна. – Без няньки.

Я был уверен, что он сейчас мыслями ушёл к обсерватории, к высокогорью, где он будет рядом с Мимикой. Мимика хорошая девочка, но мне она всегда казалась несколько бесцветной, а тут раз и – чувство. Раньше это слово нас очень смешило. Смешное слово.

– Значит, гуляем в последний раз? – сказал я.

– Почему в последний? – сказал Лагуна. – Я думаю, мы ещё увидимся.

Я горько усмехнулся.

– Разве что случайно.

– Мир тесен, – сказал Бум. – Увидимся.

– Моё окно всегда открыто, – сказал я.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – сказал Лагуна.

– Пока, Лагуна, – сказал я.

Я хотел сказать «прощай».

– Пока, Пик, – сказал Лагуна.

– Ты уходишь? – спросил Бум.

– Да, мы пойдём, – сказал Лагуна. – Я провожу Мимику.

Он тоже ушёл. Я запомнил его последнюю улыбку.

– А как ты с женой живёшь? – спросил я у Бума.

– Знаешь, неплохо. Совсем неплохо.

Я покивал понимающе и сдвинул две бутылки боками.

– Напьёмся? – сказал я.

– Можно, – сказал Бум. – Сегодня можно.

Мы быстро допили оставшееся в бутылках. Лицо, начавшее было размякать, снова окаменевало. В голове зашумело.

– Тебе потише надо, – сказал Бум. – У тебя вон какая фора.

– Чепуха, – сказал я.

По лестнице спускались Корка и Фат с девушками.

– Вы, ценители! – весело сказала Дар, заприметив нас. – Хватит вам!

Я повернул голову. Бум уже шёл обратно с пузатым графином. Это был коньяк, и отличный.

Это было то, что я хотел. Самодельные обстоятельства.

– Потише ты, – снова сказал Бум.

Он сходил ещё раз к стойке и принёс какие-то жёсткие худые колбасы. Вкус уже не ощущался. Я грыз кусок колбасы и пил соус. Дар, покачивая бёдрами, подошла ко мне и положила руки на плечи. Я налил из графина и протянул ей.

– Не хочется, – сказала Дар. Она посмотрела на меня и сказала: – Если ты настаиваешь… – Она осторожными глотками отпила немного, пробуя, и опорожнила вслед за этим весь бокал.

– Вот теперь ты мне нравишься, – сказал я, еле двигая губами. – Садись, – хлопнул я по колену.

Дар преспокойно села на моё колено и отломала кусочек колбасы, отправив его в рот.

– Какая вкусная колбаска, – сказала она.

– Хоть буду знать, – сказал я, отрывая новый кусок.

Корка, Фат и Топ стояли у стойки и разговаривали со Штампом. Они стояли очень ровно, и это меня удивляло. Не нужно им разговаривать со Штампом, подумал я.

Не нужно им разговаривать с муляжом. Это противоестественно. Особенно для Топ. Зачем ей это нужно?

К стойке подошло ещё несколько человек. Дар обхватила меня за плечи, и мы поцеловались. Бум с улыбкой смотрел на нас. Он, не двигаясь, потянулся только рукой и наполнил до половины три бокала. Напиток с бульканьем, порциями лился из толстого горлышка.

Я захотел на улицу.

– Постой-ка, – сказал я Дар.

Опираясь на спинку стула и стол, я поднялся. Голова сильно кружилась. Дар села на моё место.

– Ты куда? – спросила она.

– На улицу.

– Я с тобой, – сказал Бум.

– Я сам, – сказал я, еле ворочая языком. Соображал я, как мне казалось, очень ясно, только вот тело не слушалось. Я сделал шаг, и меня качнуло.

Я пошёл к выходу, мимо стойки, и меня очень сильно шатало, будто пол был палубой, и штормило. Все посмотрели на меня, но мне было всё равно.

По стенке я вышел на улицу.

Дверь у выхода была распахнута, и там стоял страшный шум, и галдёж, и было накурено. Я подумал, что это что-то вроде фильтра. Все, кто хочет удовольствий попроще и публику погорластей, оседают здесь. Диффер… как её… дифференц… даже подумать не могу. Разделение, короче.

На улице поднимался ветер, и океан шумел.

Здесь, на холме, ветер был особенно ощутим. Он был тёплый и упругий, и шёл плотной массой, как стеной. Было темно, только видны были далёкие огни на горизонте и фосфоресцирующие волны в океане.

В голове всё кружилось, и ветер обдувал меня. Я прислонился к стене. Мыслей никаких не было, только знакомое ощущение, будто всё нереально.

Ветер заметно крепчал, налетая тугими волнами, и гудел высоко над головой в звёздной мгле, и океан монотонно, волнующе вторил ему. Мне чудились голоса миллионов людей.

Я вернулся обратно и остановился у стойки.

Все – я плохо различал лица – замолчали.

– Что умолкли? – спросил я грубо. – Я мешаю?

– Кто это? – негромко спросил один вегетарианец у другого.

Тот что-то ответил, но я не расслышал. Топ с удивлением смотрела на меня. Я повернулся ко всем спиной и стал смотреть на перчатки, рядками заполняющие полки.

– Выбрать публику! – говорил Корка. – Это же не вещь.

– О чём вы? – говорила Топ чистым голосом. – Я вас не понимаю, Корка.

– А, не слушайте меня, я так, – говорил Корка. – Вы завтра точно уезжаете?

– Конечно, – спокойно отвечала Топ. – Я обещала…

Кому она обещала, я не разобрал. Вегетарианцы тоже разговаривали, громкими грубыми голосами. Мне показалось, что они говорят слишком громко, и это раздражало. Я опять описал разворот на каблуках и сказал:

– Вы что, потише не можете?

Они сразу замолчали, и Бум быстро подошёл к нам.

– Кто это такой? – уже в полный голос спросил один вегетарианец.

– В столицу их! – сказал другой, и третий тоже что-то сказал, но мне было этого достаточно, я уже себя не помнил, схватив перчатку со стойки, треснул одного вегетарианца, и она лишь зацепила его, потому что он отклонился, и я сразу кулаком въехал ему в челюсть, и он с грохотом упал на спину, а остальные отскочили и не шевелились. Трусы, подумал я. Ублюдки.

– А ну пошли отсюда! – заорал я сипло. – Что я сказал!

Мы с Бумом медленно пошли на чужаков, наклонив головы. Они попятились к выходу, развернулись и исчезли.

Я удовлетворённо посмотрел им вслед, покачиваясь с каблуков на носки, и туманным взором окинул всех вокруг, а Фат бесцеремонно нарушил молчание пьяным голосом:

– Это ты здорово его боднул. Зашевелился. Оживает.

Он вытаращил глаза на приходящего в себя с видимым удовольствием лежащего на полу.

– Пусть уползает… – пробурчал Бум, стоявший всё это время наготове.

Мы пошли к своему столику, не забыв ещё один графин. А удобно с этим Штампом, подумал я. Справедливый Витамин нас бы уже загрыз своими подсчётами.

– А помнишь, какие раньше были диспуты, – сказал Бум. – Когда мы в «Кратере» сцепились с той сворой из порта. Вот те стояли! Если бы не Шедевр, туго бы нам пришлось – ребята работали, как песню пели.

– Но Шедевр им показал, – сказал я. – Где у них пробел в познаниях.

– Что он им показал! – возразил Бум огорчённо. – Он их повыкидывал, как котят, вот и всё. Это не интересно.

– В общем, ты прав, – вынужден был я согласиться, подумав. – Получается очень просто. Бум, ты не забывай заезжать.

– Да что ты, – сказал он. – Конечно.

Дар с нами не было. Она куда-то ушла. Вместо неё к нам подошли Корка и Топ.

– А где Фат? – спросил я.

– Фат опять влюбился, – сказал Корка со смешком. – Он каждый раз влюбляется.

– Фат – это тот безумный толстячок? – спросила Топ.

Я посмотрел на неё. Волосы у неё были, как пушистое облако.

– Фат – наш мастер, – подтвердил Корка.

– Почему – мастер? – спросила Топ.

– Фанатик собирает робота. Сам, – сказал Корка. Он все знал. – Робот будет, как живой.

– Вот как? – сказала Топ насмешливо.

Она смотрелась в нашей пьяной компании. Она была в тонкой маечке, облегавшей красивую грудь.

– Сейчас таких роботов делают, – сказал Бум. – Я сам видел.

– Что ты видел? – спросил я.

– Снимает человек шляпу и говорит: «Здравствуйте», – сказал Бум и обвёл нас круглыми диковатыми глазами. – А это робот.

– Здравствуйте, – сказал я, и все засмеялись.

– А знаете, – сказала Топ, – нам говорили, когда человек хмелеет, у него ослабевают социальные связи, и остаются одни инстинкты. Значит, человек действует механически.

– Я всё-таки робот, – сказал я с удовлетворением. – Спасибо, Топ.

– Я же не про тебя, – сказала она.

– Обрываются, значит, социальные связи, – сказал Бум.

– Ослабевают, – поправила его Топ.

– Всё равно, – сказал Бум. – А чем объяснить тот факт, что людям свойственны общие застолья? Нет уж. Изобилие роднит людей.

Топ промолчала. Она была чудесной девочкой, хорошо воспитанной и здравомыслящей.

– Роднить-то роднит, – сказал я, – да только не успеешь побрататься, как все вокруг уже не говорят, а хрюкают.

– Не будем спорить, – отмахнулся Бум.

– Я и не спорю, – сказал я. – Я хрюкаю.

– Брось.

– Всё, – сказал я.

Мы продолжали инициативно брататься, чтобы отличить суетливую человеческую сущность от гордого животного братства, и я себя не сдерживал, будто угодил в каменный век.

Кому нужны все эти нарядная многогранность, вселенский кругозор, артистическая всеохватность!

Ведь никому абсолютно ничего не угрожает. Никакой угрозы нет, ни внешней, ни внутренней. Чем больше я пытаюсь всем угодить, тем меньше это им подходит.

Мир не тронь, а ему о нас позаботиться – всегда пожалуйста. И больше никакой опасности. Никто не думает кардинально менять жизнь, максимум, чего хотят искатели приключений – это всего лишь все приукрасить.

Комната плыла куда-то и никак не могла уплыть. Бума рядом уже не было, куда он делся, я не знал. Не неандерталец Лагуна, не пролетарий Бум, а я, светлая голова, надрался самым наглым образом.

Помню, что поднялся наверх, походил там со своей опухшей рожей, цепляя всех подряд. Главное, я помнил зачем-то, что невозможно никого подвергнуть реальной опасности. Я опрокинул пару столиков, но всё было улажено, иначе как бы я смог беспрепятственно колобродить дальше?

А я поднялся на террасу, свесился через перила и чуть не вывалился, и жалел об этом, думая, как бы эффектно завращалось всё в глазах.

В глазах и так вращалось, но хуже было то, что я совсем отупел и говорить уже не мог.

Потом меня кто-то усадил рядом с собой, наверно, кто-то из наших, и я слышал сквозь туман бубнящие голоса и, привалившись к стене, забылся.

Сколько это длилось, не знаю, но стал я приходить в себя от прохлады вокруг, и ещё оттого, что сзади меня кто-то трогал.

Я разодрал глаза щёлочкой и, туго соображая, обнаружил, что лежу на нескольких стульях, свесив одну руку до полу и щекой прилипнув к обшивке стула.

Я оторвал голову от стула, это удалось с трудом, и с ещё большим трудом провернул её, так, что шея скрипнула.

Надо мной кто-то стоял, вплотную к спинкам стульев. Вначале я видел только расплывчатое светлое пятно, а потом, вглядевшись, увидел, что это Топ. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами и деликатно касалась моего плеча. Она убрала руку, затем вновь тронула моё плечо и тихо покачала его. В её глазах был спокойный, живой интерес и лёгкая грусть. Я резко дёрнулся, пытаясь встать, испугав девушку, и скатился, как куль, на пол.

Топ быстро обошла стулья и заботливо помогла мне подняться. Тихо постанывая и мыча, я сел на стул, а Топ стояла напротив меня. Добрая душа, она пришла, чтобы разбудить меня.

Мы были одни на пустой террасе, и я понял, почему так прохладно – дул пронзительный ветер с океана и мотал упавшие салфетки, прибивая их к ножкам стульев.

Было очень темно, и только рядом на стене горели жёлтые матовые фонари.

Я потряс головой.

– Ты себя плохо чувствуешь? – участливо спросила Топ.

– Да… нет, – проговорил я сухим ртом. В горле тоже было сухо. Я нашёл руку девушки и сжал.

– Спасибо тебе, – сказал я.

– Ну что ты, – сказала Топ. – Я просто вспомнила, что ты здесь… остался, и что холодно становится.

Я закивал. В голове всё ещё клубился туман. Топ стояла в одной маечке на свистящем ветру.

– Ты простудишься, – сказал я.

– Нет, – сказала она. – Наоборот, даже приятно.

Что-то выросло у входа. Топ бросила туда долгий взгляд, и я тоже посмотрел. Вначале я даже не понял, что это, содрогнувшись внутренне. Это стоял Шедевр, заслоняя вход, стоял неподвижной горой и молчал, и тёмные глубокие глазницы были направлены в нашу сторону, и жёлтый фонарь у входа превратил его лицо в древнюю маску дебоша, рельефную, жестокую и пугающую. Руки были сплетены на груди, а ноги-колонны широко расставлены.

– Вы здесь… – сказал он негромко.

Он легко нырнул в узкий дверной проём и исчез, будто его и не было.

– Ужас, – сказала Топ, глядя своими большими глазами на то место, где только что стоял оборотень. – Я боюсь его.

Я поднялся, размял онемевшие члены, легонько, чтобы не обидеть, охватил Топ за плечи и подошёл с ней к краю террасы. Ветер развевал и путал пушистые её волосы.

– Не надо его бояться, Топ, – сказал я. – Он очень хороший.

– Наверно, – сказала Топ. – Но когда он смотрит, дрожь берёт.

– Он очень добрый, – сказал я.

Мы постояли, и Топ сказала:

– Пойдём. Я замёрзла.

Было очень поздно. Людей было мало. Этот кабак не из тех, где веселятся всю ночь.

Проходя через второй этаж, я отметил, что он почти опустел. Внизу также почти никого не было. За стойкой прохаживался, чтобы не уснуть, Штамп в белой куртке. Глаза у него были сонные. У стойки были только Корка, Фат и две девушки с ними.

– Давайте к нам! – сказал Корка, улыбаясь. Глаза у него закрывались сами собой.

– Что будете пить? – спросил Фат. Он держался молодцом. За свою подружку.

– Мне бы водички, – смиренно сказал я. – Обычной.

Штамп со скучной миной открыл бутылку минеральной воды.

Я выпил полстакана лопающихся пузырьков. Вода щекотала горло.

– Теперь лучше, – сказал я. – Топ, может, присядем?

– Конечно, – сказала Топ.

– Если я сяду, то усну, – сказал нам вслед Фат. – А я ещё спать не хочу-у… Правда, рыбочка?

– Ты ещё совсем свежо смотришься, – сказала ему «рыбочка». – Только, ради всего, не пыхти на меня.

– Не буду, – сказал Фат.

Мы с Топ уселись, и я стал смотреть на неё, какая она спокойно-уравновешенная, и смотрит перед собой, и на меня тоже, положив руки на стол.

Я смотрел на неё, потом осторожно взял её за плечи и мягко поцеловал в губы, она, раскрыв губы, вернула мне поцелуй, ничуть не смутившись, как послушная пай-девочка.

Я почувствовал глубокую скрытую радость, глядя на ясные глаза Топ, на её позу, исполненную небрежной грации, и это чувство не было похоже ни на какое другое.

И я негромко рассмеялся – так хорошо было на душе.

– Ты чудная девочка, Топ, – сказал я.

Топ мягко улыбнулась и – радость – осталась прежней, своим спокойным взглядом посмотрела по сторонам и снова улыбнулась мне.

В помещение, громко разговаривая, как всегда бывает с улицы, вошли трое жадин и белокурая женщина.

– Я говорил, что будет открыто, – сказал один мужчина, высокий толстяк с одутловатым лицом.

– Я вообще не знал, что это место работает, – сказал другой. – Я раньше был здесь. Ничего такого не видел. – Он шагнул к стойке.

Третий мужчина подтащил стул поближе и усадил женщину.

– Сейчас ты согреешься, – сказал он.

– Издалека? – спросил Корка.

– Из порта.

– Ого! – сказал Фат. – За сколько?

– Да мигом, – сказал второй мужчина, лысеющий и с усиками. Он был не прочь поговорить. – Решил, чем плестись, попытаю счастья, и помчал. Съехал с трассы и по каким-то тропкам… Добрались. Увидел огни и сюда. Удачно добрались. Так, Студия?

– Да уж, – пробурчал толстяк. – Застряли бы в трущобах, чего хорошего…

Штамп ожил, увидев новых клиентов.

– Отдыхаете? – спросил Корка доброжелательно.

– Отдыхаем, – сказал толстяк слегка раздражённо.

– Если бы не вечная спешка, может, и отдохнули бы, – сказал водитель.

Третий мужчина сказал:

– Машину так оставили?

– А что с ней станется? – сказал водитель. – Здесь сейчас ни души.

– Я схожу, посмотрю, – сказал третий мужчина.

Толстяк с одутловатым лицом покрутил бутылку короткими пальцами, хмыкнул.

– У вас хороший выбор. Но цена… – А, скажите… – Толстяк наклонился и что-то тихо доспросил.

– К сожалению, нет.

Скрывая неловкость, толстяк огляделся, залпом допил свой стакан и налил ещё.

– Эх, – сказал водитель, – мне больше стакана никак нельзя.

– Что ж делать, – равнодушно сказал толстяк.

– Потерплю, – сказал водитель. Он пил свой стакан медленно и обделенно обтирал усы.

Вернулся третий мужчина, ничего не говоря, стал около стойки, глядя на этикетки.

– Как, не угнали машину? – спросил его водитель.

– Нет, не угнали, – сказал третий мужчина. – Глянь-ка, – сказал он женщине. – Твоё любимое. Ты, помнится, везде искала.

– Где, где? – сказала женщина, подходя к стойке, осторожно ступая. – Ты прав, – сказала она, прищуриваясь и поправляя волосы.

– Вам уложить? – Штамп был польщён.

– Да, будьте так добры… – сказала женщина. – Сколько возьмём?

– Бери побольше, – великодушно сказал толстяк. Видимо, за Студией оставалось последнее слово в такого рода делах.

– Что, стоящий напиток? – заинтересованно спросил Корка, придвинувшись поближе и взяв одну из бутылок, которые ставил рядышком Штамп.

– Гармония от него без ума, – сказал толстяк, засмеявшись. – Признаться, мне он тоже нравится. Рекомендую, бальзам. И как по заказу.

– Надо будет взять, – сказал Корка, обернувшись к Фату, развлекавшему девушек сентенциями.

– Возьмём, – коротко сказал Фат, отвлекаясь.

– Не мешай, – сказали девушки. – Продолжай, Фат.

– Ты приготовь ящичек, – сказал Корка Штампу. – Я никогда не проигрываю. Усвоил?

Женщина взяла бутылку в руки, не зная, что с ней делать, и передала толстяку, тот взял и тоже, не зная, что с ней делать, огляделся и поставил обратно.

– Пускай постоят пока, – сказал он.

– Подвиньтесь, пожалуйста, – попросила женщина Корку.

– Да, да, пожалуйста, – сказал он, отодвигаясь. – Буду пить, когда будет особенно жарко. У меня дома лёд хороший, знаешь ли, – сказал он Штампу, и тот кивнул, потом посмотрел поверх плеча беспроигрышного Корки и изменился в лице.

Корка стоял спиной к выходу и не видел, как в двери появился Опыт, в опущенной по шву руке он держал, не таясь, большой водяной пистолет.

Уродец процедил сквозь зубы «Вот он», отскочил и разборчиво упёрся спиной в дверь, присев, выбросил вперёд сцепленные вместе обе руки с зажатым в них пистолетом. Выстрелов слышно не было, были только лёгкие осечки, и толстяк проворно прыгнул на пол, Фат с девушками завизжали дико и страшно в один голос, а все остальные судорожно задёргались.

Капли летели веером с неимоверной скоростью с тонким высоким звоном одна за другой, и всех повыбрасывало на стойку, и несколько капель ударили в Штампа, в его белую куртку, и в тех местах она была порванная и красная, и женщина хрипела и билась на полу всем телом, водитель, извиваясь, быстро отползал в сторону, стойка была вся забрызгана косыми красными полосами, а Корка, неестественно вывернувшись, уже неподвижно лежал на спине, глядя вверх, на потолок, подломив под себя руку, и туловище у него было сплошь во вздутых дырах.

Я крепко держал Топ, белую, как мел, потом рванулся к стойке, она, вцепившись в меня, тонко завизжала, и я потащил её, взмахивая от усилия руками, а она визжала мне в самое ухо, и я совсем оглох, и безумными глазами смотрел вперёд.

Глава 4
Ниша

Над побережьем пронёсся ураган. Пляжи опустели. Туристы отсиживались в полумраке баров. Их становилось всё больше, и в массовых вечерних гуляниях проглядывала атмосфера праздника.

Мы сидели за столом в гостиной.

– Поешь, – сказала мама.

– Не хочется, – сказал я.

В комнате стояла полутьма. Я с безразличием смотрел на стол.

– Опять задумался? – спросила мать.

Она посмотрела на мою тарелку, затем перевела страдальческий взгляд на меня.

Я ушёл в свою комнату и улёгся. Врач заявил, что, по всей видимости, у меня шок. Ничего особенного, добавил он. Вы знаете, он так переживает, сказала мать. Конечно, сказал доктор, разводя руками, всё понятно. Такой случай. Что же можно посоветовать? Не надо ему никак напоминать о случившемся.

Можно ли ему гулять? Пусть гуляет. Вот спасибо тебе, док, растроганно подумал я, гулять разрешил.

Меня разбудила мать.

– Почта пришла. Тебе письмо. От Шедевра. Вот оно. Интересно, что он пишет? – Мать, как и все, очень уважала Шедевра.

«Пик! Не вешай нос. Роза расстроена. Ей предложили новую роль, и она отказалась. Впрочем, что я тебе говорю о ней. Я хотел о другом. Думаю, ты приедешь в столицу. Это город больших возможностей. В общем, если что, дай знать. Буду ждать. Шедевр».

Без адреса. Совсем короткое письмо.

Мне оно показалось странным.

– Фат выздоравливает, – сообщила мне Ореол за ужином.

– Да? – сказал я. – А одежду ему высушили?

– Какую одежду? – сказала Ореол тоном знатока, целя вилкой в дальнее блюдо. – Испачкались все.

– Почистят, – сказал я. – Будут лучше прежних.

После ужина я вышел к калитке. Сор тёрся рядом. Вокруг пышно расцветали на клумбах цветы. Я колебался, не зная, пойти погулять или продолжить сон. Я выбрал последнее, и Сор с сожалением проводил меня до дома. Он очень любил гулять. Он всю ночь безмолвно шатался по саду, но всегда засыпал под моим окном.

Утром, перенося ногу через подоконник, я чуть не наступил на него, он мгновенно проснулся и, даже не успев проснуться, уже отскочил.

– Фу ты, чудище! – сказал я, испугавшись. – Вот бы я на тебя наступил…

А Сор уже улыбался, и хвост нарядно трепетал, как пойманная бабочка. Он был удивлён, что я так рано проснулся.

Было очень рано, но светло, как днём, только воздух был свежим и прозрачным, и листва замерла неподвижно.

В этот час океан был очень светлым. Я брёл по влажной полосе пляжа, оставляя на ней неглубокие следы, которые оплывали под плоскими набегающими волнами. Поверхность океана была ровной, и солнце ещё не появилось.

Я шёл вдоль берега и смотрел под ноги. Внизу скользил песок, это действовало завораживающе.

Я поднял голову и стал смотреть вдаль.

Я долго смотрел на штиль, на высунувшееся солнце, розовый путь от которого тут же добежал до берега. Вокруг не было ни души.

Я направился в город. Всё ещё спало. Туристы, легко одетые, шли к пляжу по гладким камням мостовой. Они улыбались на солнце. Сора неодолимо влекло к незнакомым запахам, и он неизменно коротким движением приближал свою серьёзную морду к шагающим ногам.

Мужчины взирали сквозь фантом, а девушки говорили «ой!» и оглядывались через плечо с улыбкой.

Я наткнулся на взгляд, наставленный на меня, как указательный палец. Взгляд принадлежал Фату, сидевшему за пустым столиком в тени под навесом.

Я подошёл и протянул ему руку. Он осторожно пожал её. Он был немного пьян.

Он сообщил, что это первый день, когда он относительно трезв.

– Не ожидал тебя встретить, – сказал он. – Ты как?

– Нормально. А ты?

У домашнего Фата был неплохой вид, но он счёл нужным изобразить вымученную улыбку на пухлом грушевидном личике. Перед ним стоял графинчик. Костюм болтался на его дряхлом теле.

– Так… Ага. – Он увидел наполненную рюмку. Раб своих страстей выпил, не морщась, и со стуком поставил её на стол.

– Я, в общем, ничего, – сказал он. – А ты?

– Тоже.

Фат кивнул.

– Я, в общем, лучше. – Он поманил меня несколькими быстрыми движениями, огляделся и проникновенно заговорил:

– Знаешь, я был очень пьян тогда и принял всё за спектакль. Все лежащие на полу были ужасно похожи на муляжей.

– Да?

– Да. Это страшное дело. Я был так пьян. Ну, веришь ли, будто я сплю и вижу сон. Будто я среди чучел.

– Ты, видно, здорово был пьян, – заметил я.

– Верно, – радостно сказал Фат. – Но на ногах-то я стоял. Меня ожгло, а я не почувствовал, только вижу, женщина у ног лежит, волосы, понимаешь, белые, и красная краска их испачкала и слепила. – Он придвинулся ко мне. От него исходил знакомый запах. Увечный Фат, дошло до меня, он опять пьян. – Я на это не повёлся. Физически нас ничего не коснулось. Значит, ничего не было. Одно впечатление. Фикция. А это – труха. Можно пренебречь. Я могу сказать одно. Все были ужасно похожи на муляжей. Поэтому меня и не проняло. Пик, я тебе вот что скажу. Жизнь такая глупая штука. Такая уязвимая. Серьёзно к ней относиться… Смешно! Такое, как с Коркой, со всяким могло случиться. Я был рядом, ты… Не повезло. Нам всем фатально не везёт. У меня всё из рук валится. На самом деле я ничего не умею делать. Будто секрет, что у меня получаются одни паршивые уроды. Я люблю указывать, что делать. Но кто мне здесь это позволит. У разболтанного Тугодума с первого раза ничего не выходит. А нужно сразу и набело. Без плодотворных опечаток. А что за жизнь без повторения того, что было.

Он прикрыл один глаз и выпил.

– Офис безграмотен совершенно, зато до самозабвения любит водить пером по бумаге. А кто нормален? Кто эталон? Где эта твердыня шкала? Мы страстно хотим того, чего в нас нет. Попробуй в каждом разглядеть его способности. Нам нужны другие условия, – грустно заключил Фат. – Когда любое действие, как единый порыв, достигает цели. – Он наполнил рюмку и приподнял её. Я машинально кивнул.

– Мне пора, – сказал Фат. – У Нектар званый ужин. Для всех неудачников, куда стекутся все сливки общества. Пик, я рассчитываю на тебя.

Жертва обстоятельств по-дружески и в то же время церемонно распрощался со мной.

Всех ждёт успех в изменчивой среде, где первых не отличить от последних. Как ни раскручивай колесо, сердцевина остаётся неподвижной.

– Рад тебя увидеть, Пикет.

Метод Абсурд улыбался так, будто был страшно рад.

– А у меня сегодня собираются, – сказал Абсурд. – Приходи.

Он смешался с толпой.

Компания у Абсурда собиралась самая разношерстная.

В его просторном доме происходило множество историй. Кто-то начинал выяснять отношения. Кто-то напивался. Лагуна не упускал случая напиться и выяснить отношения.

Все разбредались по большому дому, не обращая внимания на хозяина. Казалось, он совершенно беспечен.

Все вели себя свободно и независимо. Казалось, Абсурда это целиком устраивает.

В последнее время у него собиралась странная компания. Сироты обсаживали Абсурда и слушали его, не перебивая, и как-то немного страшно за него становилось, он был весь нараспашку, а восходящие звёзды – себе на уме.

Они не принадлежали к высшему свету, как семьи Витамина, Корки и Фата.

У них никого не было. Бездарны они были до слез. Их целью было совершенство.

Стало известно о планах благоустройства побережья. Крайний беспорядок везде. Маньяки примерились к заброшенному строительству, считая его уродливым пятном на лице нашего побережья. О нем не вспоминали, и даже бродяги избегали его.

Дома Ореол металась возле своего бунгало.

Мимо меня торопливо, насколько это было возможно, просеменила кухарка Экзотика с подносом, уставленным посудой. Она сообщила, что мать уехала на курорт, а у Ореол вечером гости.

Вопрос с развитым Абсурдом будто бы решился.

В комнате появилась Ореол.

– К тебе приходила девушка.

– Кто?

Она приподняла плечи и изможденно развернулась в дверях.

– Слушай, а где Витамин? Я ему звонила, и никто…

– Так, – сказал я. – Иди.

– Она красивая, – сообщила Ореол и удалилась.

Дар? Они уехали. Вся эта столичная компания. И эта девушка, Топ. А может, это она? Я подумал и решительно отмёл эту догадку. Они уехали.

Я попытался вспомнить Топ. Да, она была красивой. Даже очень. Девушка, которая кажется недоступной.

Заглянула Ореол.

– Иди, девушка.

– Где девушка? – Я встрепенулся.

– К телефону иди. Она не представилась. – Ореол проводила меня насмешливым взглядом.

В трубке был голос Витамина.

– Может, я не туда попал? Странно. Не желает говорить. Вот скотина.

«О ком это он?» – подумал я.

– Говоришь, девушка ответила? Мне на его сестрёнку попадать нельзя. Позовёт, точно? Ладно… Я, конечно, немного виноват, но… Слышишь меня? Пик! – Видно было, что Витамин здорово обрадовался. – Как твои дела? – озабоченно поинтересовался он.

– Ты где? – Я пропустил его вопрос мимо ушей.

– Хорошенький вопрос! – Витамин громко расхохотался. Слишком громко. – Я в такой шахте, что тебе и не снилось. Да, кстати, – он перешёл на небрежный тон, – со мной Дар, мы тут прокатились, позагорали.

– Я думал, она уехала.

– Да нет, всё нормально… она со мной. Дар вздумалось показать мне дом, как замок, в котором никто не живёт. Бред какой-то. А наша машина сломалась.

– Вы на машине?

– Это её машина, – пояснил Витамин. – Мы застряли в песках. Здесь повсюду песок. В этой всеми забытой дыре есть отель, вернее, так это логово называют местные кочевники. Одни кочевники и верблюды. Двух слов связать не могут.

– Кто, верблюды?

– Кочевники. Но пьют, как верблюды. Наверно, для дезинфекции. Пока объяснялся с ними, сам на ногах не стоял. И везде песок, – снова пожаловался он. – В ванной по колено. Двери не закрываются. Где этот дом, Пик?

– Нет никакого дома, – сказал я, помедлив.

– Как… – растерялся Витамин. Потом разозлился. – Что значит – нет? Ты хочешь сказать, что Дар всё выдумала?

– Это совсем в другой стороне.

– Как это – в другой стороне? Что она – стороны перепутала?

– Выходит, что так. Не всем дано так ориентироваться, как тебе. Она всё напутала. Это в другой стороне. Есть там такой… заброшенный сарай.

Дельный Витамин подавленно молчал. Потом сказал с некоторым вызовом:

– Она описывает целый дворец.

– Ей показалось, – скромно сказал я. – Игра воображения. Не более того. Усёк?

– Шутишь… – прошипел Витамин, как спущенное колесо. – А я здесь маринуюсь. Ты серьёзно?

– Я не я буду, – сказал я с долей легкомыслия. Я услышал, как он спрашивает Дар, всё ли она поняла.

– Дело дрянь, – вернулся он к разговору со мной. – А хозяин отказывает нам в кредите. Это мне, прикинь, да?

– Посули ему верблюда.

– Издеваешься. Ладно. Знаешь, я хотел предупредить, что уезжаю… Не рассчитал.

Это точно, подумал я. Это ты чистую правду говоришь. А так бы я продолжал пребывать в уверенности, что у Витамина неотложные дела, а не увеселительная прогулка с моей девушкой.

– Считается, что она гостит у…

– Ясно-ясно. Как вас найти?

– Найдёшь, – буркнул Витамин. До него только сейчас дошло, в каком положении он оказался. Роль спасаемого, вызволяемого была явно не по нутру его независимой, кошачьей натуре. – Добираешься до курорта. Сворачиваешь.

– В какую сторону?

– В пески! Не в море же.

– Да, верно.

– Потом едешь, едешь. Едешь прямо.