Текст книги "Манекен за столом (СИ)"

Автор книги: Юрий Гуцу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Я, оторвав взгляд, поплыл к берегу.

У одежды сидела Дар и с тоской смотрела, как я выбираюсь из плещущейся между камнями воды.

– Привет, Дар, – сказал я. – Что делаешь?

– А! – сказала она. – Вот, сторожу одежду.

Я не обратил внимания на её слова, потом недоуменно уставился на неё.

Я взял её за плечи.

– Что случилось? – ласково спросил я.

Дар брезгливо пошевелила плечиками.

– Ты весь мокрый! – сказала она. – Не трогай меня.

И вдруг я догадался.

– Ты… из-за той акулы? Да?

– Да, – сказала Дар. Она помолчала. – Когда подошли к воде, меня даже передёрнуло. Боюсь.

– Очень нужно, чтобы ты лезла в воду к акулам. Там их сейчас масса.

– Правда?

– Да, – соврал я.

– А как же они?

– Отстреливаются. Но силы неравные, – серьёзно сказал я.

– А как же Топ? – воскликнула Дар. Она плохо понимала, что я шучу. – Что с Топ? – Дар недоверчиво посмотрела на меня. – Ты шутишь?

– Ну конечно! – сказал я и, нагнувшись, поцеловал её в лоб. – Глупенькая! Они давно нырнули?

– Да, – сказала Дар. – Скоро должны выйти.

– Подождём, – сказал я и упал на песок, который сразу облепил меня.

– Я чуть не испекся, – раздался сверху голос. Я поднял голову и увидел Лагуну на скале.

– Я чуть не испекся на этом солнце, – сообщил он и спокойно спрыгнул, как мне показалось, прямо на меня, я даже удивился, что он не попал.

– Жарит как, собака, – сказал Лагуна. Он был вялый и странный, со взлохмаченными волосами. – Привет, – бросил он Дар.

Она окинула его холодным взглядом и не ответила. Он не обратил на это никакого внимания.

– Надоело мне, – заявил он. – Пик, мы сегодня наберёмся. Устроим торнадо. Всех в трущобы. Я сегодня наберусь. А если ты мой друг, то наберёшься со мной. – Он уставился на меня. – Ты мне друг?

– Конечно, – сказал я. – Мы сегодня ух, как дёрнем.

– Ага, – сказал он, заулыбался и вдруг нахмурился. – Что это у тебя?

– Где?

– Вот, вот!

– Что, что такое? – сказал я.

– Развернись! – потребовал Лагуна.

– Голову напекло? – сказал я.

Лагуна сзади задумчиво сопел.

– Где это ты так?

Дар мельком глянула на мою спину и сразу отвернулась.

– Да что такое? – заорал я. – Ты можешь сказать толком?

– Упал, что ли?

– Отцепись. Надоел.

– Ладно, – сказал Лагуна и пожал плечами.

Он посмотрел на меня, на Дар и вдруг, как школьница, отчаянно покраснел.

Я расслабленно откинулся на спину.

На небе, как всегда, не было ни облачка, оно было чистое и синее.

С моря донесся сильный всплеск, будто рыба хвостом хлестнула. Из воды выбирался Корка, а за ним девушка.

Корка встал на ласты и шлепнулся обратно в воду. Всегда он был робкий. Сейчас он изображал из себя гуляку, назло методу. Он закрутился на месте. Лагуна с интересом следил.

– Самец!

Девушка скинула ласты, как тапочки, обеими руками охватила мокрые волосы, покрутив головой с закрытыми глазами, прогнулась назад. Грудь напряглась и округлилась. Девушка, не меняя позы, открыла глаза и весело рассмеялась. На всем теле у нее застыли крупные капли.

– Топ, – сказала Дар, – как охота?

– Прелестно, – сказала Топ. – Там такие рыбы! Одна как потащит Корку…

– Да? – сказала Дар без интереса.

– Да, – сказала Топ. – Корка прокатился на одной. Корка, правда, весело было?

– Очень, – сказал Корка. – Чуть не лопнул со смеху.

– Вот, видишь, – сказала Топ. – А я что говорила. – Она свесила сырые волосы, наклонив голову.

Я смотрел на нее. Одно ухо оголилось. Оно было очень нежным. Топ посмотрела на меня своими задорными глазами. Лицо у нее еще было совсем детским, не до конца оформившимся, полным лукавой прелести.

Топ растянулась на песке рядом со мной, подставив тело солнцу.

– Хотите загореть?

Она, лежа на животе, повернула голову.

– Хочу.

– Напрасно, – сказал я.

– Почему?

– У вас хороший оттенок от природы. Вам не надо загорать. – Я провел пальцами по атласному плечу. Ее глаза смеялись.

– Вам не нравится шоколадная кожа? – спросила она.

– Нравится, – сказал я. – Но кожа может сгореть.

– Да, – сказала она и перевернулась на спину. – Это ужасно.

– Вы что, будете загорать? – спросила Дар.

Она оделась и стояла, глядя на нас. Корка тоже оделся и держал все снаряжение.

– Идемте! – сказал он. – Я проголодался зверски.

– Вы идите, – расслабленным голосом сказала Топ. – Я останусь, полежу.

– Топ, – сказала Дар. – Перестань. Что за каприз?

– Неохота никуда идти… – отозвалась Топ слабым голосом.

– До машины, – сказал Корка. Он устал стоять со всем скарбом в руках.

Топ ничего не сказала.

– Мальчики, – сказала Дар, – донесите ее до машины.

Лагуна, сидевший в тени под скалой, ухмыльнулся, но не пошевелился. Ему тоже было лень.

– Топ, – сказала Дар, – пойдем, а? Пойдем.

Девушка не отвечала.

Я сказал:

– Я ее привезу.

Корка пошел, нагруженный, как верблюд. Дар посмотрела ему вслед, на меня. Я утомленно прикрыл глаза. Дар ушла за Коркой. Обиделась.

Лагуна, кряхтя, встал, долго отряхивался звучными шлепками, осматривая одежду со всех сторон.

– Я с ними поеду, – сказал он. – Не забудь про вечер.

Мы остались одни, и я это остро почувствовал. Дар, наверно, здорово разозлилась. Даже не сказала ничего.

Топ, казалось, уснула. Я заложил руки за голову.

– Уехали? – тихо спросила Топ, не открывая глаз.

– Да, уехали, – сказал я.

Топ немедленно напряглась и села.

– Надоели, – сказала она беззлобно, сердито надув губки. – Опекают, опекают, как ребенка.

– А разве вы не ребенок?

Топ улыбнулась.

– Не знаю, – сказала она. – А вы?

Я подумал.

– Я был ребенком.

– А теперь?

– Тоже не знаю.

– Вот видите. – Она медленно огляделась. – А тут еще так хорошо. Какие вы счастливые здесь, Пикет.

– Да, – сказал я, подумав: «А что дальше?» Она была близко, совсем близко, и ничего не стоило протянуть руку и обнять ее, но я пока не хотел этого делать. У нее был такой восторженный взгляд, так самозабвенно вбирающий в себя всю красоту послеполуденного неба и океана, что мне не хотелось, чтобы он изменился.

А он бы изменился, это точно. Наверно, она бы недоуменно посмотрела на меня, или отпрянула бы. А может, осталась бы спокойной. Кто его знает, никогда не угадаешь наперед первую реакцию девушки. Впрочем, в этом есть своя прелесть.

– Что вы задумались? – спросила Топ. – Скучаете?

– Нет, что вы, – сказал я.

– Знаете, когда они уходили, я так хотела спать, просто ужас, а теперь не хочу.

– Бывает, – сказал я. – Хотите, я вам покажу пещеру?

– Идемте. – Глаза у девушки загорелись.

Нагромождения острых рассыпчатых скал уходили вверх.

– Куда дальше? – спросила Топ.

– Тут, понимаете, вход только с моря.

– А там красиво? – спросила Топ.

– Увидите, – сказал я. – Плывите за мной.

Мы зашли в воду и тихо поплыли, огибая скалистую стену. Мы плыли, и, наконец, открылся огромный вход в пещеру с высокими, как в соборах, сводами, и заплыли в него.

Вода была темная, будто болотная, и прозрачная, видно было изрезанное, каменистое, заросшее дно. Вскоре я коснулся его ногами и подождал, пока доплывет Топ.

Она тоже встала на дно, переминаясь с ноги на ногу на камнях. Я взял ее за руку, и мы вышли. Топ мелко дрожала. Зубы у нее тихо постукивали и заразительно.

– Бр-р… – сказала она. – Пекло вокруг… А здесь холодильник.

– Нужно обсохнуть, – сказал я нерешительно.

– Вы правы, конечно, – сказала она. – Но легко сказать – обсохнуть.

– Вы побегайте, – сказал я. – На месте.

– Вот еще, – сказала она.

– Хотите, я вас согрею? – спросил я.

Она разом перестала постукивать зубами и посмотрела на меня в упор. Если бы она спросила сейчас: «И только за этим вы меня сюда затащили?», я бы решил, что она просто курица.

– Попробуйте, – сказала Топ, вновь принимаясь еле слышно стучать зубами.

Я положил ладони на мокрые плечи и стал осторожно растирать их, а Топ неподвижно стояла и только покачивалась при каждом растирании.

– Кажется, хватит, – сказала она. – А там что?

– Водопад.

– Нет, правда?

Мы проследовали вглубь пещеры. Ущелье вверху смыкалось, но узкая щель, извилистая, уступ в уступ, оставалась, и по ней тек сумрачный свет.

Впереди, со скал, спускался водопад, совсем маленький, образуя живописные пороги, с которых свисали седые нити текущей воды, взбитой, как пена.

– Нравится?

– Нравится… – сказала Топ. Мы стояли рядом, плечом к плечу, и смотрели на водопад, маленький, но все же водопад. От него исходил слабый шум, но облака радужного тумана, какие повисают над большими порогами, не было. Это был мирный водопадик, и хрустальные струи, стекая, журчали неутомимо и деловито.

Я положил руку на плечо Топ. Это получилось невольно, само собой. Я слегка сжал ее плечи своей рукой, посмотрев девушке в глаза, и прочитал в них удивление. Секунду я колебался, не зная, как быть, затем убрал руку.

– А если идти по водопаду, куда он приведёт? – спросила Топ дрогнувшим голосом.

– Что? – Я помолчал и сказал: – Скалы кончаются.

– А-а, – сказала Топ, слабо кивнув. – Понятно.

– Только по нему трудно подниматься, – сказал я, – дно скользкое.

– А давайте попробуем, – сказала Топ.

– Вы хотите? Давайте.

Мы полезли на первый порожек и по очереди шлёпнулись.

– Вон как скользко, – сказал я. – Видите?

Но мы всё-таки полезли, на четырёх конечностях, подшучивая над неловкостью друг друга.

Вода струилась между ног, и под ступнями проскальзывало дно, занавешенное длинной ярко-зелёной травой, ровной, будто в струнку расчёсанной.

Сначала можно было хвататься за кустики по бокам, потом всё теснее сужающийся ручеёк стали обступать скалы, и оставалась неширокая щель, в которой мы и протискивались.

– А змей здесь нет? – с опаской спросила Топ.

– Давай полезем наверх, – сказал я. – Дальше тупик.

– Подсади меня, – попросила Топ.

Одна нога её ещё подрагивала у меня в руках, а другой она искала, за что бы зацепиться, точку опоры, нашла, и рукам вдруг стало легко.

Топ бесстрашно карабкалась между двух сдвинутых стен, и это было несколько странное зрелище: хрупкая девушка среди мрачных коричневых поверхностей. На секунду она приостановилась, глянула вниз, на меня, и вновь пошла хвататься за что попало, продвигаясь наверх.

Как же, думал я, нам не попалось ни одной змеи. Я выбрался на вершину и увидел, что Топ, присев на выступ, ждёт меня, глядя вдаль.

Вид вокруг был красный и жаркий от начавшегося заката. Топ задумчиво повернула ко мне голову. Я сел рядом с ней.

– Не пришлось упрашивать.

– Я люблю приключения, – сказала Топ.

– Пойдём? – сказал я.

– Идём, – сказала Топ, медленно поднимаясь.

Мы спустились со скал, порядком надоевших, и погрузить ноги в песок было полным наслаждением. Песок был сухой, горячий до самых глубин, и мы бороздили его голенями, и он безмолвно смыкался, совсем как вода.

Самокат лежал так, как я его оставил, на одном боку, с вывернутым рулём, и за ним тянулся разрытый след.

Я остановил самокат перед виллой Корки. Топ, легко спрыгнув, повернулась ко мне.

– Ну что, пока? – сказала она сквозь грохот двигателя.

– Мы ещё увидимся? – спросил я.

– Конечно, – спокойно сказала Топ и улыбнулась.

– Ты случайно не уедешь завтра?

– А разве сегодняшний день уже кончился? – ответила она вопросом, обворожительно улыбаясь, как это умеют делать только хорошенькие девушки. – Ладно. Благодарю за экскурсию.

Она сказала это без иронии, улыбнулась ещё раз, помахала кончиками пальцев и, повернувшись, пружинистым шагом подошла к воротам.

Наступал вечер. Всё вокруг было озарено тусклыми оранжевыми лучами солнца, низкими, широкими, косыми, и от них повсюду ложились густые пепельные тени.

Народ бродил, как на водопое, примериваясь к магазинам, пустыми весь день.

Я приехал домой. Мать сидела в гостиной и читала письмо. Она читала его, повернув бумагу к свету.

– Здравствуй, ма, – сказал я.

– Здравствуй, – отозвалась мама, не отрываясь от чтения.

– Что читаешь? – спросил я, но мать не ответила, и я не стал настаивать и пошёл в свою комнату.

– Подожди, – сказала мать.

Я остановился.

– Садись, я должна тебе кое-что сказать, – сказала мать.

Я сел и выжидательно посмотрел на неё.

– Нам написал Итог. Ты помнишь его?

– Смутно, – сказал я.

– Он хорошо тебя помнит.

– Он берётся устроить мою судьбу? – догадливо спросил я.

– Ну-у, – сказала мать, выпятив губы трубочкой и поведя глазами. – В некотором роде…

– Очень любезно с его стороны, – сказал я.

– Он зовёт тебя к себе. Ты знаешь, он в столице занимает важный пост. Ты ведь понимаешь, что значит в жизни молодого человека – помощь такого влиятельного хвастуна. Ты не будешь, как все здесь, плюшевой игрушкой.

– Конечно, – сказал я.

– О тебе спрашивают многие наши знакомые. Дедушка Эффект интересуется. Твоя тётя…

– Какая тётя?

– Тётя Рутина. Разве ты уже забыл её? Она была так добра к тебе. Странно даже…

– Разумеется, я её помню, – сказал я. – Ей лет триста. Она тоже готова помочь?

– Нет, нет, пойми меня правильно, ты знаешь, сколько у нас знакомых.

Да, я это знал. Знал я также, что у матери осталась кругленькая сумма, и она смело прокучивала её, считая себя при этом особой рациональной, радужно полагая, что количество банкетов увеличит её капитал, пока этот миф не лопнет, как и все мыльные пузыри.

– Тебе обязательно надо выслать меня в столицу? – сказал я.

Мать села рядом и обхватила мою голову руками. Она тихо покачала её из стороны в сторону.

– Что ты говоришь, – сказала она мягко. – Как ты можешь говорить такое. Я думала, что ты хочешь стать настоящим человеком. Только в большом городе можно серьёзно стать на ноги. А здесь… что? Здесь только побережье. У тебя светлая голова. Скажи, мой мальчик, что тебя привлекает больше всего?

– Не знаю, – сказал я и встал.

Мать подняла голову. Глаза у неё стали большие и печальные.

– Я не знаю, – сказал я.

– Ты подумай над этим, – тихо сказала мать. – И ещё. Сегодня заходил Абсурд. Он сказал, что ты должен подумать о своём будущем. Ты ведь давно не был в школе?

– Я схожу.

– Правда, сходи, – сказала мать. – Это нужно.

– Я зайду, – сказал я и пошёл к себе. Мать смотрела мне вслед.

Я и не знал, что обо всём этом думать. Обо всех этих знакомых доброжелателях, о далёком городе, где можно пробиться, о дальнейшей жизни в том ореоле, какой она рисовалась даже самым близким людям. Что-то было в этом скользкое и отталкивающее. Я чувствовал, что мне глубоко чужды вся эта жизнь, и все эти люди. Такими, как они, я быть не мог. А как терпимо относиться к чужим недостаткам, я не знал.

Гости были разные, но я так любил, когда все были вместе. Когда праздник заканчивался, и гости расходились, мне становилось очень грустно.

Я хотел, чтобы праздник никогда не заканчивался.

И я совсем не хотел уезжать отсюда. Почему я должен уезжать? Я поразмышлял и пришёл к выводу, что этот вопрос решён.

Я походил по комнате. Я свыкся с этой небольшой комнатой с несоразмерно большим и низким окном, выходившим в сад, и столом в углу.

На поверхности стола остался засохший обвод от бутылочки, которая днём так взвинтила настроение. Бутылка была убрана, и мать, естественно, не сказала ни слова на этот счёт. Она удивительно деликатна в таких случаях, и мне это нравится, я ценю это больше всего, потому что это труднее всего.

Легче всего быть уверенным в своей правоте и лезть ко всем.

С детства побеждать не любил.

Я не люблю вспоминать эти годы. Эти прекрасные годы детства. Безмятежного детства.

Я не люблю вспоминать это время потому, что надо мной нависал странный, непонятный мир шоу, который не исчезал, когда мать целовала мои закрытые глаза, готовые уснуть, и когда тем же поцелуем будила меня.

Я не люблю вспоминать свои размышления о искусственном обществе.

Будто бы в цивилизованной окружающей среде, используя доступные внешние средства, всем может быть все дано.

Непонятно было, как публика договаривается.

Мы, участники, никогда не забывали договориться между собой, кто есть кто.

Это было непременным условием – точно знать всё заранее – любого праздника.

Гости без конца лицемерят, никому не доверяют. Как же они договариваются между собой? И тут я оказывался в тупике. Как договориться без обмана.

Как это мать сказала – стать настоящим человеком. Или не так? Встать прочно на ноги. Я почувствовал, как начинаю закипать. Человека ведут по жизни, как марионетку.

Я хорошо понял это. Вы, подумал я с вызовом, кукловоды. Кашлял я на вас. Я почувствовал себя самим собой. Я сел за стол. Тихо вечерело.

За окном завели свой оглушительный стрекот насекомые. Послышался длинный переливчатый свист, потом ещё и ещё, как удары бича. Я не замечал его поначалу, потом вскинул голову.

Я задумчиво сидел и смотрел в окно, пока в нём не появился Лагуна, чёрным силуэтом.

– Сидишь? – сказал он зловеще, повернул голову и сообщил кому-то рядом. – Сидит. Я свищу, а он расселся.

– Допустим, сижу, – сказал я. – А ты чего шумишь?

– Я надрываюсь, а он даже не соизволит… – начал Лагуна, но тут в проёме окна появилась маленькая рука и дёрнула его за локоть. Это была Мимика.

– Он уже набрался, – сказала она мне. – Добрый вечер. Я говорила ему, потерпи.

– А не хочу я терпеть, – сказал Лагуна с гонором. – Надоело! Пик, пошли, – требовательно сказал он.

– Идём, – сказал я и шагнул через подоконник.

Лагуну шатало. Шатало его здорово. Он потянулся и чмокнул Мимику в щеку.

– Ух, как я тебя люблю, – сказал он.

Мимика ничего не сказала.

На углу Лагуна не избежал столкновения с ябедой. Ябеда остановился и сказал:

– Места мало?

– Нечаянно, – сказал я.

– Не твоя забота, – сказал Лагуна ему.

– Молчал бы, пьяница – сказал ябеда. – Толкается, и ещё недоволен.

– В чём дело? – спросил я, начиная злиться. – Вам объяснили про неловкость. Идите своей дорогой.

Лагуна сказал Мимике: «А ну, отпусти!» и быстро, почти не шатаясь, подошёл к ябеде и сразу швырнул его. Тот согнулся и опал на спину, держась за живот от смеха. Я схватил Лагуну за плечи.

– Что ты делаешь? – сказал я.

Мы пошли, и я вспомнил, что Мимика не проронила ни слова.

– Делать людям нечего, – сказал Лагуна, сплюнув. – Доказывай потом…

Что за дебош, подумал я, он же пьяный был только что. Лагуна заметно помрачнел и ускорил шаг. Мимика шла около него, как тень.

– Куда вы так несётесь? – сказал я.

Я с трудом поспевал за ними. Будто скорость у них – у пары – удвоилась.

Новый кабак «Балласт» был освещен и маяком торчал на холме. Оттуда доносились музыка, и крики, и громкие голоса.

Из открытой двери первого этажа падала полоса яркого света.

Второй этаж, состоящий из выпирающих квадратом стен, тоже был освещен, и в цветных стеклах двигались четкие профили мужчин и женщин. Кабак был просторный, а наверху была терраса, где отдыхали и глядели на океан.

Мы прошли мимо широкой двери, за которой стоял мерный и мощный гул веселья.

Наверх вела лестница. Перила были новенькие, как и всё здесь. Из-за лестницы выходила стойка, здесь находился центральный бар.

Дверь сбоку вдруг распахнулась, и из помещения вынесся оглушительный шум, гам, и несколько вегетарианцев важно проследовало к центральному бару.

– Я желаю здесь! – возгласил один из них.

– Да, там, пожалуй, душновато, – сказал другой.

– Душновато! – сказал третий. – Я вам удивляюсь. К тому же сидеть со всяким сбродом!

С ними были две дамы.

У главного бара было очень чисто и опрятно. Блестел свежевымытый пол, стены и стойка сверкали. Всё убранство помещения было продумано до мелочей. На стенах висели расплывчатые, как было модно, фотографии знаменитостей во весь рост на фоне разных видов.

За стойкой находились сам Штамп.

– Идёмте дальше, – сказал я. – Наверняка наверху кого-нибудь встретим.

– Идёмте, – сказала Мимика.

– Я не против, – сказал Лагуна. – Только давайте здесь пропустим по стаканчику.

Я заказал три коктейля.

– Может, присядете? – вежливо спросил Штамп.

– Мы здесь ненадолго, – сказал я.

– Как, уже уходите? – удивился Штамп. – Так скоро? Вам не понравилось?

– Нет, – сказал я. Я отпил порядочный глоток. – Ты нас не так понял. Мы хотим подняться наверх.

– А-а! – облегчённо сказал Штамп. – Обязательно поднимитесь. Уверен, вам понравится.

– А там всё на месте, спускаться не придётся? – сказал Лагуна.

– А разве кто-то спускается? – с чарующей улыбкой сказал Штамп.

Лестница в самом верху вдруг натужно заскрипела и сразу заметно прогнулась. Появились две огромные ноги, переступающие со ступеньки на ступеньку и, глядя, как ноги растут, и как появляется туловище, мы напряглись, гадая, что это за циклоп, а за туловищем появилась голова, пригнутая, чтобы не зацепиться макушкой, и мы увидели Шедевра. Он сразу заметил нас и сказал с улыбкой:

– Вы, аборигены! Где вас носит? Я вас жду, жду…

Он был громаден и казался ещё больше здесь, в помещении, занимая значительную часть его объёма.

– Ах, Шедевр! – сказал я ему снова, как днём на пляже. – До чего ты здоровый!

– Тихо, мелкота! – сказал он, умеряя свой низкий, рыкающий голос, при звуках которого замирало сердце – такой он был грозный, даже когда спокойный.

Все с уважением и со страхом взирали на великана.

– Я оставил свою крошку, – прорычал Шедевр, – чтобы промочить горло.

Бармен сразу понял намёк и быстро смешал коктейль. Шедевр следил за ним одним глазом.

– Расторопный малый, – проговорил он, протягивая ручищу и принимая объёмистый кубок, наполненный до краёв. Он поднёс его ко рту и спокойно сделал несколько больших глотков. – Прилично, – сказал он и обратился к нам: – Здесь получше, чем у Абсурда.

– А ты откуда знаешь? – спросил Лагуна.

– Заходил к нему днём, – сказал Шедевр.

– Он, наверно, очень тебе обрадовался, – предположил я.

– Без ума, – кратко ответил Шедевр, и было ясно, что Абсурд испытал всю гамму человеческих ощущений, кроме радости. – Когда я уходил, гостеприимный хозяин потерял сознание, – сказал Шедевр. Он увидел наше недоумение и пояснил: – Я его пальцем не тронул.

– Нервы сдали, – догадался Лагуна, очень довольный.

– Именно, – сказал Шедевр. Он повернулся, налёг своей массой на стойку и в упор посмотрел на Штампа. – У тебя, надеюсь, нервы покрепче, а, гений?

Штамп льстиво хихикнул. Он заёрзал, как жук, пронзённый гневным немигающим взглядом гиганта в упор и, снова глупо оскалив зубы, хихикнул. По лицу поползли красные пятна. Он вспотел.

Шедевр, не дожидаясь ответа, повернулся к нему спиной и сказал:

– Моя девочка наверху заждалась, наверно. – И он мягким движением опустил осушенный бокал на стойку.

Мы пошли наверх, несколько подавленные.

Это помещение существенно отличалось от того, что осталось под нами. Оно было очень большим.

Везде вкраплены тусклые разноцветные оттенки, подобранные со вкусом. В зале царил растворенный ими полумрак, и в нём были видны очертания низких столиков, разбросанных по всему залу на удачном расстоянии друг от друга, и за каждым столиком сидели и тихо переговаривались.

В дальней части зала звучала стелющаяся мелодия, в которой неподвижно застыли две-три обнявшиеся пары. Музыка текла прямо из стен, из невидимых пор, поверхность стен была своеобразным динамиком.

Шедевр и здесь привлекал всеобщее внимание.

Мимика села на высокий вращающийся стул. Лагуна заказал напитки. Бармен кивнул и стал разливать, а я смотрел на него. Бармен был молодой, красивый. Глаза у него были большие, почти чёрные, с длинными ресницами, нос прямой. Рот великолепного рисунка, с изящно выпяченной нижней губой, гладкой и блестящей, изображал снисходительную скуку.

Это выражение дополнялось глазами, устремлёнными вниз, ровными густыми бровями, высоко поднятыми, отчего на лбу собралось несколько неровных складок. Под гладко выбритым подбородком была посажена бабочка, безукоризненно смотрящаяся на крахмальной белизне сорочки.

Глядя на него, я тоже ощутил лёгкую тоску.

Может, здесь было и хорошо, но мне не этого хотелось. А ещё Лагуна с Мимикой упорно молчат и только переглядываются. Я обрадовался, когда меня кто-то позвал. Меня звали от столиков. Там сидели Корка, Фат, Дар, Топ и… изъян, я даже глазам своим не поверил.

– Бум! – заорал я, раскидывая руки. – Ты ли?

Бум легко вскочил, он вообще очень подвижный.

– Ну, ну, здорово, Пик! – говорил он, хлопая меня по плечу.

– Откуда ты здесь? – спросил я.

– Я проездом.

– Всё ездишь?

– Конечно.

– Нравится?

– Да!

– Это хорошо.

– О да, это очень хорошо! – согласился Бум.

Он, как обычно, сиял улыбкой, и зубы у него были крупные, и улыбка освещала смуглое лицо этого парня, и волосы курчавились, как прежде. Я очень давно его не видел.

– Я мимо ехал, – сказал Бум. – Хотел к тебе, и встретил их. – Он показал на Корку. – И они сказали, что ты придёшь сюда.

– Правильно, – сказал я.

Я прикрыл глаза.

Мне вдруг стало невыносимо скучно. Это тот красавчик бармен навеял. Мне стало так тоскливо. Вот приехал Бум. Он отличный друг. Он многое может понять. А я не знаю, что сказать. Я совсем не знаю, о чём его спросить. Он работает. Живет в столице. Наверно, у него есть подруга, самая лучшая из всех его подруг, и они, может быть, поженятся.

– Бум, – сказал я, просунув два пальца под бокал и приподнимая его. – Давай, пропажа! За встречу!

– Будь здоров, – сказал Бум, оживлённо блестя глазами.

Ну вот, сказал я себе, может, полегчает. Я выпил бокал чего-то очень крепкого. Топ молча протянула мне какие-то стручки, которые ели все вокруг. Я взял два стручка, разом сунул их в рот и стал жевать. Они были ничего, съедобные.

Дар, Корка и Фат о чём-то говорили между собой, но я даже не вслушивался. Я сказал Топ – только потому, что она посмотрела на меня в тот момент:

– Идём со мной.

– Ты хочешь пригласить меня потанцевать? – спросила она.

Я неопределённо крутнул головой, взяв её за руку.

– Куда вы? – спросил Бум.

Он взял Топ за другую руку и, подержав, отпустил.

– Я знаю, куда вы, – сказал он. – Я скоро тоже приду. Только поговорю с Лагуной.

Я кивнул и повёл Топ за собой.

Шедевр с подругой сидели одни за столиком. Шедевр сидел за столиком, как за блюдцем.

– Мы к вам, – сказал я.

Шедевр кивнул, а его подруга улыбнулась. Это была та самая женщина, что на пляже днём. Она была очень красива.

– Чтобы долго не думать, выпьем, – сказал я.

Шедевр опять кивнул, и мы выпили. На столе не было никаких стручков, но зато была аппетитного вида плоская рыба на блюде, залитая красным соусом.

Рыба была нетронута, и я захотел есть, придвинул к себе блюдо и стал есть рыбу.

Я вспомнил о Топ, предложил и ей, но она почему-то отказалась. Странно, подумал я, рыба такая вкусная. Я вдруг осознал, что пьян, и стал есть медленнее. Шедевр молча исподлобья смотрел на меня.

– Чего уставился? – сказал я с набитым ртом. – Голодный я. – Я проглотил кусок, вытащил кипу салфеток и всеми отёр рот и руки, вымазанные в красном соусе, и бросил их, скомканные и испачканные, на стол.

– Запить надо, – заявил я.

– Эх, Пик, – сказал Шедевр, и мы с ним выпили.

– А вы не пьёте? – спросила женщина Топ.

– Немножко.

– Выпейте со мной, – сказала женщина. – А то Шедевру со мной скучно.

Шедевр покосился на неё, но ничего не сказал, и она легонько столкнула с Топ рюмки.

– Как ты живёшь? – спросил Шедевр.

– Что?

– Я спрашиваю, как ты поживаешь?

– Ты серьёзно?

– Да.

– А ты как думаешь?

Шедевр промолчал. Он очень умён, этот гигант, и проницателен. Когда-то мы все были вместе. Какая-то пелена застилает мне глаза. А сейчас я не могу уговорить Лагуну сходить в джунгли.

Мною овладело ностальгическое настроение. Как вернуть то, что было?

То время, когда мы зависали по всему побережью до самых портов в одну сторону и до курортов, самых роскошных курортов в мире, в другую сторону, и танцевали возле увеселительных заведений в надежде рукопожатия, и дружили со всеми компаниями, и те постоянно ходили жестоко обманутые, потому что Шедевр входил в тело, начинал наливаться соками, и всё побережье трепетало перед его именем, и мы были дерзкие, и наглые, и циничные, и смотрели на всё прямо, и готовы были умереть друг за друга, время презрения ко всему лживому, фальшивому, лицемерному действительно было праздником.

Каждый праздник был так прекрасен, что казался неповторимым.

Больше этого не будет никогда.

Кажется, Шедевра тоже охватило что-то в этом роде, потому что он поволок меня к стойке, и красавчик бармен нас безупречно обслужил. Мы расправились со своими порциями и пошли вниз, чтобы выпить там.

К нам присоединился Бум, как и обещал. По-моему, он стал каким-то сдержанным. Ему это не идет. Глаза у него в любом состоянии сумасшедшие, и когда поведение не приближается к буйному, получается диссонанс.

– Что ты так на меня смотришь? – спросил Бум. – Просто я трезвый.

– Негодяй, – сказал я. – Как ты смеешь?

– А с кем пить?

– Что, не с кем?

– Не с кем.

Внизу было по-прежнему пусто. Штамп тоже попытался нас идеально обслужить, но все разлил.

– Сядем, – сказал Шедевр, не обратив на это внимание.

Новенькая лестница заскрипела, и Лагуна виновато подсел к нам.

Шедевр прищуренным глазом оглядел каждого из нас и стал медленно разливать по бокалам.

– Первый тост, – сказал он. – Кто?

– За то, что было, – сказал я. – За то, что ушло.

– Идет, – сказал Шедевр, и все присоединились.

Бум поморщился.

– Почему ушло?

– Ладно, помолчи, – сказал Шедевр.

Мы надолго замолчали. Неловкости от молчания не было.

– Знаете, друзья, а я уезжаю, – хлопнул вдруг Лагуна.

Мы молча уставились на него.

– Ты что-то сказал? – вкрадчиво осведомился я.

– Я… это, – сказал Лагуна растерянно. – Уезжаю я!

– Куда это? – ласково спросил я.

– С астрономами. В эти, как их, горы. Наблюдать за иными мирами.

Я помолчал, а потом растерянно сказал:

– Ты так, да?

– С каких это пор ты интересуешься другими мирами? – спросил Бум.

Он ничего не знал, и я наступил ему на ногу. Бум очень удивился, но больше не спрашивал.

– Иные миры… – сказал Лагуна, закатив глаза.

Мы стали прятать взгляды. Мы с Бумом стеснительно смотрели в сторону, только Шедевр насмешливо продолжал изучать романтика Лагуну.

– Да… – сказал он. – Вы, ребята, даёте. А как же побережье?

– Какое там побережье…

– Дело, конечно, твоё, – сказал Шедевр. – А ты, Пик, что намерен делать? Случайно не уезжаешь тоже?

– Да нет, – сказал я. – Не уезжаю. – Я подумал, что совсем не знаю, чем занимается Шедевр там у себя в столице. Не спрашивал никто из нас. А сам он молчит. Он хитрый, змей. Скрытный.

– Удачи тебе, – сказал Шедевр, поднимая бокал.

Мы выпили.

– Чем будешь заниматься? – спросил Шедевр.

– Найдется, чем.

Шедевр неопределённо хмыкнул и больше ни о чём не спрашивал, задумавшись о своём.

– Что у вас за торжественное настроение? – спросил Бум.

Мы снова выпили, ни за что. Лицо у меня начало деревенеть. Но до нужного состояния ещё далеко.

– Я проведаю свою малышку, – сказал Шедевр. – Её нельзя надолго оставлять. – Он тяжело поднялся и, тяжело ступая, ушёл.

– Так, значит, – сказал я Лагуне. – Бежишь. Оставляешь меня.

– Ну что ты говоришь такое, – сказал Лагуна. – При чём здесь…

– Ладно, я понимаю, – сказал я. – Я так. А в джунгли мы так и не сходили.