Текст книги "На пороге Галактики"
Автор книги: Юрий Леляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
– А некоторые восторгаются, – ответил Ареев. – Уверяет: действительно от чего-то очистились, что-то обрели в духовном плане…
«Да, поиски многих… – подумал Кламонтов. – Немногие – решаются признаться другим в результатах…»
– Обрели, кто совсем ничего не имел… – ответил Мерционов. – Так же, как в вузе: каждый приходит со своим запасом знаний, и если один на первом кypce что-то обрёл, другой – только потерял время. И понятия о самом человеческом достоинстве у разных людей – разные… А вообще – впечатление: многое только и предназначено для компенсации чьей-то ущербности, второсортности, что ли… И группируются в эти организации – не для исследований непознанного, не для борьбы с каким-то злом – просто для обоснования самой альтернативности. Не понимают современных теорий – и придумывают околесицу уровнем попроще. Делят высоту пирамиды Хеопса на период кометы Галлея, прибавляют сюда же число «пи», придумывают на этой почве какие-то новые поля и частицы… И сами чувствуют, что на серьёзном научном совете был бы конфуз и только – а так, хоть второго сорта, какой-никакой академик, пророк, мистический воин… А общество, пресса, власть, чтобы их не обидеть, заняли позицию: да, это тоже имеет право на существование, и молодёжь, ищущая путей в жизни, может идти туда. Хотя образованная молодёжь вроде бы должна видеть, что чего стоит – но с другой стороны, на фоне этой шумихи начинаешь сомневаться: вдруг действительно – принципиальный кризис познания небывалых прежде масштабов? И выход – именно на уровне морально-этических воззрений средневекового бурсака, едва припорошённых обрывками современных знаний? Вот и идёшь туда, где – спорт под видом мистики или фокусы под видом научного эксперимента. И тоже говорю не просто так: уже пытался выяснить у одного такого деятеля, у которого фольга летала по всей комнате – учёл ли он конвекцию воздуха?. Хотел знать точные условия опыта – а оказалось, разоблачил фокус. И сразу – пошли ссылки на что-то «высшее»: наука не всё знает, ей не всё доступно…
– Насмотрелся же я на таких, – подтвердил Селиверстов. – Цель – явно не узнать или построить что-то новое. На первом месте – смутная тоска по высшей воле, которая всё расставит по местам, претензии на нравственное превосходство – что их покровитель самый высший, именно они веруют правильно, что мнение таких-то авторитетов – превыше достоверности факта. А это – уж настолько «нетрадиционно» для науки, что вовсе за её пределами…
– И – будто никто не понимает? – продолжат Мерционов. – Пусть серьёзные люди связывают судьбу с чем-то подобным? Хотя… – он тяжело вздохнул. – Если и в официальном вузе ещё при поступлении видишь, как ты им нужен – и потом вдруг можешь узнать, что это только до полпути университет, а дальше пединститут – чего ожидать от этих? Они же – только пародия на тех…
– Да, но понимаете, что странно… – начал Ареев. – Разве аномальные явления – такая новость для землян? Они сопровождают исторический путь землян тысячелетиями! Но все эти тысячелетия – то их высмеивают как что-то несерьёзное, то отдают на произвол чудаковатых квази-специалистов… И всякий раз земное человечество словно открывает их заново – и не может подойти к осмыслению серьёзно, взвешенно и с достоинством исследователя. Всякий раз – охи и вздохи о непонятной логике непонятных явлений, поверхностная сенсационность, странные курсы по подготовке тех же квази-специалистов – и это снова остаётся на обочине не то что общечеловеческой духовной культуры, а… просто нормальной психики? И заново формируется убеждение, что оно недостойно «серьёзной» науки – но вот кто где-то потерпел неудачу, не признан, не может устроиться, так с этим – все туда, делать карьеру на «аномальном», искать в непознанном место своим домыслам, кумирам и суевериям… Будто вообще – не самостоятельная область знания и деятельности, а отдушина для бегства неудачников из любой другой. И что ещё странно: отрицающие реальность этого, как правило, не рискуют – в отличие от утверждающих!.. Хотя есть как будто и древние тайные своды знаний, тоже создававшиеся тысячелетиями, но в том-то и дело – тайные… А что реально доступно нам – разве может быть справочной или учебной литературой по таким вопросам? Приходится прорываться сквозь дебри неустоявшейся терминологии, трудно понять– где вообще термин, а где метафора, кучи не всегда понятных цитат, каких-то общих рассуждений – и попробуй потом вспомни что-то конкретное… Или начинаешь читать вроде бы документальное свидетельство – и в какой-то момент чувствуешь: это же явная притча, легенда, религиозная «агитка», и не более того! Да ещё сплошь – традиционные верования, заклинания каких-то демонов и бесов по чисто бытовым поводам, привораживания и отвораживания своих и чужих жён, вообще неуместные в городе чисто деревенские обряды… И это – плоды тысячелетних поисков?
– Вот именно, – согласился Мерционов. – Хотя как бы выглядело – если бы так изучали, например, химию? Вместо чётко изложенных схем, теорий, формул – уклончивые сентенции о неготовности сознания ученика, несовершенстве человеческой природы вообще, опасностях, подстерегающих того, кто пытается овладеть знанием сам, без учителя, притчи о взрывах и отравлениях… И студент наловчился искать тайный смысл, читать между строк – и думает, что уже чего-то достиг на таких путях, хотя по-прежнему не умеет провести и объяснить элементарную реакцию… Правда, абсурд? Но вот к постижению «аномального» нам почему-то предлагается идти так. И человек, вроде бы переворошив уйму литературы, толком не представляет, с чем связывается, и на что идёт! Как тот же химик, который пробует в лаборатории на вкус всё подряд – а в коридоре ждут с лопатами и гробом! Вот точно – есть иллюзия знаний, но нет их самих…
– И тысячелетиями земное человечества ходит кругами, боясь приблизиться к чему-то, – продолжал Ареев. – Будто – в инстинктивном, утробном страхе лишиться комфорта мнимого знания, с которым удобно жить, пока всё – как обычно. То есть – чего-то не хотят знать просто потому, что оно затрагивает комплексы, может подорвать устои? И тут уже любые находки – проще всего объявить подделками, свидетелей – шарлатанами, исследователей – еретиками… Хотя – чем так уж противоречат их «обыденной морали», основанной на полузнании, и те же метеориты, гены, хромосомы, обезьяньи предки человека, и теперь вот – НЛO и телепатия? Но вот есть вопросы, которых стоит коснуться, увидеть такое, самому быть носителем феномена – и тебе сразу начинают истерично доказывать, что это – ненормальность, болезнь. Будто ты уже мечен клеймом врага этой их «морали»…
– Морали… – повторил Мерционов с тем же затаённым гневом. – И в чём их мораль? В капризно-злобном неприятии всего, что выходит за какие-то пределы? В ненависти ко всякому, кто хоть чем-то непохож на них самих? И вообще, эта их «вера», это их «святое» – что, просто-напросто оборонительный рубеж привычного ото всего нового, и только? И тут уж – никакой логики, никаких доводов разума, только грубая сила, травля одного целой сворой, которая лишь тем и права, что свора, что – все на одного? И точно как на уроке с «высшей истиной»: ты ждёшь действительно трансцендентального – а тебе начинают вдалбливать ненависть к чужим обычаям, к тем, кто не так себя ведёт, обоснования каких-то исторических претензий, упоминаются греховные цари, нечестивые богачи, рабыни, наложницы, блудницы… Хотя что было в истории, то я как историю не отрицаю – но нас заставляют искать там шифры высших цивилизаций чуть не из области квантовой механики! Термоядерные реакции между Авраамом, Исааком и Иаковом, которые суть три кварка, что ли… И зачем так глумиться над человеком, ищущим Истину?
– Оборонительный рубеж привычного ото всего нового… – с сомнением повторил Тубанов. – Но тогда получается, «привычное» – в том числе вера в конец света и в то, что эта жизнь – единственный и последний шанс, а за ней – вечность блаженного рабства, либо вечность страданий? И земной человек верит в это потому, что именно в это хочет верить? И в этом для него – комфорт мнимого знания?
– Нет, тут другое, – ответил Мерционов. – Если рухнет мир и у всех отнимется всё – никто ничем не будет богаче другого. Вот в это хотят верить – в справедливость уравнительности. А – что им до судьбы и устройства Вселенной…
– И этим земное человечество само загнало себя в ловушку, – согласился Ареев. – Землянам настолько важнее было – не как устроена Вселенная, а чтобы кто-то кого-то покарал – что в основном строили идеологии именно на этом. И так переусердствовали – все усилия развивающейся науки пришлось в первую очередь пустить на то, чтобы снять накопленной таким образом вековой ужас, дать надежду. Но – тут уже стали отрицать вообще всё, что вошло в этот крут представлений. Такими трагическими виражам шло развитие общественной мысли землян…
– Нет, но что получается, – попытался возразить Тубанов. – Древние земляне были настолько хуже и глупее нас, чтобы строить всё в первую очередь на низменных комплексах?
– Но не их ли духовное наследие мы обсуждаем? – переспросил Ареев. – И сам видишь, какое оно. Хотя признаться, и я не совсем понимаю: почему земляне так трудно шли к самому понятию объективной истины, почему веками настолько зависели от персональных воль и мнений?
– Да именно потому, что в роли высшей истины хотели видеть то, что обосновывает их претензии и принижает какого-то врага! – ответил Мерционов. – Потому что выводили смысл Вселенной из мифологии своего племени – и тут же сводили к тому, что именно они со своими обычаями, менталитетом, пройденным историческим путём наиболее ему соответствуют! Да, и было настолько важнее прочего – что тут уж не гнушались играть на вопросах жизни и смерти, предназначения личности, судеб народов… Ну так же, как нам ещё в младших доперестроечных классах действительно трепали душу этими сгоревшими на посту часовыми, треснутыми шпалами, отвагой на пожаре – и думал хоть кто-то, что возможно, тот же школьник в действительно критической ситуации встанет перед выбором: броситься туда, где никого реально не может спасти, и глупо погибнуть самому – или не пойти на бессмысленный риск, но всю жизнь презирать себя за слабость и трусость? С первого же класса заложена установка: разбираться с чрезвычайной ситуацией – дело именно случайных прохожих! И не вообще о возможно меньших жертвах надо думать – а чтобы не было впечатления, будто хотел спасти и себя! Это другие достойны жить, о себе думать – стыдно! И теперь идёт подсчёт жертв сталинизма – а кто знает, сколько было за все годы и таких бессмысленных жертв? А ложные подвиги на этой почве – когда человек по ошибке бросался туда, где ничего не происходило, а потом – позор, насмешки? Даже я вот сообразил соврать про гранату потому, что вдруг вспомнил, как у нас прямо в школе пытался повеситься один старшеклассник – ему подсунули игрушечную гранату, а он накрыл собой, думая, что спасает остальных. Правда, повезло, сорвался – но дальше тоже была психбольница… Хотя подбрось ту же гранату им в учительскую – что делали бы сами? Но нет, они взрослые, они достойны жить – этот школьник должен быть готов красиво умереть… И вообще, они по должности – воспитатели, их дело – пронять чем-то сильнодействующим дебила с задней парты, а что должен думать и чувствовать нормальный, порядочный ученик, оглушённый этой надрывной моралью – уже не их дело… И тут то же самое: играют на великом, глубинном, вселенском – ради чего? Что, в каких-то чисто человеческих спорах должен рухнуть весь мир? И современная пропаганда – тоже… Поднимают крик об упадке народа, государства, человечества, берут в сообщники кого попало – от Гумилёва и Нострадамуса до самого третьеразрядного антисоветчика, занимают десятки журнальных страниц какими-то несвязными излияниями – и попробуй пойми, что совсем не ищут решения мировых проблем, просто пытаются оправдать перед историей собственное убожество! Слабость выдают за праведность, недостаток образования – за какую-то особую мудрость, явные видимые неудачи – за успех в том, чтобы быть неудачниками из каких-то высших соображений… И при этом – навязывают обществу какую-то идейную борьбу, толкают на нравственный выбop, требуют жертв, отречения от чего-то! И хоть бы подумали: а может быть, есть вопросы, на которых нельзя играть в мелких, низких целях? Может быть… – Мерционов остановился, удивлённый какой-то мыслью. – Слушайте… А правда… Как похоже…
– Что именно? – не понял Тубанов.
– Да то, что сделали с нами – на то, что вообще сделали со страной, с народом… – объяснил Мерционов. – Завлекли сатирой на «административно-командную систему» – мол, общество, смеясь, расстаётся со своим прошлым – а потом пошли кошмары на темы нашей истории! В которых нам «открыли», что не было никакого героизма, энтузиазма, воли к устройству лучшей жизни – только доносительство, воровство, проблемы с выездом на Запад, спивающаяся деревня, цензура, лагеря и очереди. Жизненный путь целых поколений – одно сплошное падение, весь народ только доносил, раскулачивал, расстреливал и ссылал. 30-е годы состояли из одного голода и лагерей, война – из одних штрафбатов… Всё, во что мы верили, что знали как свою историю – постарались изгадить, испакостить так, чтобы совсем уже ничего святого не осталось. И каким бы хорошим и чистым ни хотел быть лично ты сам – всё равно тебе надрывают душу наркоманами, проститутками, смакуют ублюдочный криминал, от которого как только самих не стошнит и не вырвет, унижают сравнениями с Западом, ничего конкретно не предлагая – в общем, тупо и безысходно изводят чувством вины и позора. И мы уже не знаем, чьи мы теперь граждане, в каком качестве тут живём, где и кому нужны, кто о нас где помнит, и какая наша возможная деятельность не сможет быть поставлена в вину как служение ещё какой-то «системе», от которой кто-то пострадал – но и того, кажется, мало… Это пусть другие страны идут по пути прогресса, компьютеризации, наш удел – самокопание, самообвинение. Мы же – самые худшие за всю историю, самые виноватые на всей планете, у нас всё было в наипозорнейшем, наибезнравственнейшем варианте – войны, колониализм… Другим – за их работорговлю, инквизицию, фашизм, и прочее – история всё спишет, им всё сойдёт, это у нас – сплошное святотатство. И лично, сами – уже оккупанты в своём родном городе, где до сих пор мирно жили, не считая никого врагами… Как будто – всё общество подвергли гипнозу, внушили стыд и отвращение ко всему не только плохому, в первую очередь – именно хорошему, достойному, что было… А потом – вложить в получившуюся пустоту что-то совершенно иное… Но что именно – сами не знают, вот и мечутся, примеряя на себя первые попавшиеся идеалы – дворянские, казачьи, купеческие, кришнаитские, ещё какие-то… А ведь, не случись нам жить во времена, когда человек вынужден прислушиваться, по сути, к каждому бреду как какой-то судьбоносной, спасительной истине – попали бы мы в такую ситуацию?
На несколько секунд в комнате повисло молчание. И в эти секунды Кламонтов странным образом ощутил – как бы переход или поворот в разговоре, трудноуловимую перемену в нём…
– Или я сам в чём-то не прав… – продолжал Мерционов. – Но я действительно не понимаю: почему я должен представлять времена своего раннего, доперестроечного детства – как сплошную черноту духовного падения и разврата? Да ещё – со слов тех же старших поколений… Ну вспомните – разве мы от них раньше слышали, что у нас – диктатура, тоталитаризм, какой-то бесчеловечный режим, которым они подавлены и унижены? Наоборот, всё только – что история у нас исключительно героическая, о неоплатном долге потомков… Так, будто мы сами – какое-то неполноценное поколение, опоздавшее к самым великим историческим событиям на все времена, и чего бы мы потом ни достигли, некое высшее место в истории всех времён и народов уже занято ими, старшими… Которых мы ещё и недостаточно уважаем за всё, что они для нас сделали, недостаточно поклоняемся их подвигу, сами зная их прошлое только как легенду – хотя они в основном легенду о себе нам и предлагали. А мы – искренне верили, старались быть достойными её… А нам в ответ даже и на это – ну, помните отношение к проблемам переходного возраста? Этакое презрение праведника к проблемам грешника, «хорошего» персонажа мифа – к «плохому»… И даже ко всяким личностным поискам, самовыражению – болезненная ревность: нет ли чего-то антисоветского, прозападного! И это не начальство, не номенклатура – обычные взрослые! От которых мы ни про лагеря, ни про КГБ так много не слышали… А попробуй сам скажи что не так про те же очереди, и в ответ – такое, что не на всяком заборе прочтёшь? Так – что же они теперь надрываются, что хотят нам доказать? Что – их на самом деле не то изнасиловали, не то заставили поклоняться дьяволу? И подвиг – не подвиг, и достижения – не достижения? И всего, что мы от них слышали раньше, на самом деле не было?
– Да было, чего уж там, – согласился Ареев. – И хорошее, и плохое – всё было… И тоже правда: чуть что, сразу: «а мы в твои годы…» Хотя в какие конкретно, если фактически – сравнение себя в 20 лет с тобой в 10? И конечно, что ответишь – если кто-то в свои 20 уже воевал, он уже тогда – монумент, легенда, а ты в 10 – кто? Но с другой стороны – и он же тебя в твои 20 ещё не знал, да и кто он сам в свои 10? Обыкновенный лоботряс, двоечник, второгодник?
– Которому теперь ничего не стоит – скомкать легенду о себе же как половую тряпку и с матерной бранью швырнуть тебе в лицо: подавись тем, во что верил… – у Мерционова вырвался такой яростный вздох, что Кламонтов понял: нет, реакции избежать не удалось. – Но зато уже есть другие особые братства со своим исключительным правом на толкование смысла истории: «афганцы», раскулаченные, политэмигранты. И виновата перед ними – вся страна, не меньше. Их же, этих «афганцев» – трясёт от злобы даже на тех, кто ещё в школу не ходил, когда началась та война! И тоже не так просто говорю – чувствую на себе… А заехать, извините, в морду чиновнику военкомата, который действительно туда спровадил – их уже не хватает. Офицерские погоны – видите ли, святое, на «гражданских» злобствовать проще… И в любом случае просто человек – никто, его проблемы и переживания – игрушечные, что-то знают о жизни и имеют право поучать других только они – участники определённых, официально признанных исторических событий и трагедий. И даже если они все вместе взятые взорвали своим криком общество, поссорили народы, развалили страну – им никто не вправе возразить. Как будто мы вообще – меньше люди, чем они, в нас самого человеческого достоинства меньше, мы только годимся на роль пожизненно несостоятельных должников… И – даже не сограждане, не те, чьё право и долг – достойно принять от них же, старших, великую страну… Хотя… тоже вопрос: какой, собственно, страны они теперь патриоты – со своим ожиданием повышенных ветеранских пенсий уже от властей суверенных республик? И что за защитники страны, с тупым фатализмом взиравшие на её развал, что за святые, по частям распродающие в ад недостроенный рай, что за старшие, способные так нагадить тем, кто им так верил? Мы, что ли – какие-то их враги, обидчики, мы, что ли, эта самая «система», ради свержения которой дозволено всё – и наплевать, что, кроме «системы» есть ещё страна, народ, поколение?
– И тоже – что правда, то правда, – согласился Тубанов. – Действительно, лет до 13-ти только от них и слышали: мы, мол, недоедали, недосыпали, зато уж вы после нас придёте на всё готовое… Ну и позвольте спросить – где же это готовое теперь, когда так бы нам пригодилось к вступлению в самостоятельную жизнь? Хотя вообще и есть же – не здесь, а на Западе. Там, для той молодёжи… А здесь – рыдания самих старших: это им кто-то не так всё устроил. И даже неудобно напоминать: так вы же вроде бы – священные благодетели. И мы так старались быть достойными вас – тех, прежних, которых знали раньше. Которые дали нам всё, которые так презирали западное изобилие, а заодно – и всякую нашу слабость…
– Ну точно: мы им дали всё – а они, неблагодарные… – Мерционов не мог успокоиться. – Не так одеваются, слушают не ту музыку… Им же наплевать, во что ты веришь, главное – выглядишь не так, как они в своём детстве! Как будто, если мы в чём-то и продолжение их – то неполноценное, ущербное, а они все вместе взятые – этакий коллективный гуру, устанавливающий пределы возможных самостоятельных поисков, проявления воли, индивидуальности… И нас не надо подготовить к реальной жизни – с нас довольно верить, будто они дали нам всё, что нужно. А даже если слишком очевидно не так – «с жиру беситесь, мы и этим были довольны». Или наоборот: «Мы в своём детстве и этого не имели». И только потому, мол, такие хорошие и чистые – а ты чуть ли не украл что-то от их голодного и холодного военного детства, да ещё тебе мало. Хотя речь – не о роскоши, а о том, без чего ты перед западным сверстником – как первобытный дикарь! И всё равно – злобно-ублюдочная «мораль»: почему тебе мало тот, чего хватало школьнику 40-х годов? Но зато никому ничего не мало и не много – когда ты с твоим здоровьем каждую осень на колхозном поле бесплатно делаешь за взрослых их работу! Хотя казалось бы, что за необходимость: не война же, они – не на фронте… Но тоже, скажи что не так – и сразу в ответ: «Ты ещё ничего в этой жизни не заработал»! Взрослый дармоед заработал, он – полезный член общества, а ты – нет. И тоже – как какой-то приговор, как клеймо. Даже в книги, фильмы вошло – как мифологическая формула, которой праведник ставят на место зарвавшегося грешника… Так что – вот вам вообще и мифы со своими святыми и своими нечестивыми. Кому – смолоду ходить в святых, а кому – быть игрушкой их мифотворчества и метания от одних идеалов к другим… А потом поколение, пережившее трагедию, все стараются понять, его опыт и мировоззрение становятся легендой – а кто поймёт поколение, которое с ранних лет походя унижают тем, чего оно не пережило? Тем более – когда сами старшие вдруг начинают по-всякому играть на той же трагедии…
– И то они – ветераны, которым лишнего слова не скажи про ту же «систему», – добавил Тубанов, – а то готовы с остервенением вырвать из тебя собственные сталинистские комплексы, о которых ты понятия не имел. И после каждого сенсационного документального фильма – разговор родителей с соседями на кухне до 2-х ночи. Будто действительно – только что открыли для себя собственное прошлое. И где уж вспомнить – что не все же на пенсии, наутро кому-то надо и в школу…
– Да, но пока одни кричат, какие они пострадавшие, лично ничего на этом не теряя, – продолжал Мерционов, – другим из-за этого – срочно заново определяться с национальностью, гражданством, добираться на свой страх и риск до новых российских границ, причём бывает – и нищими, ограбленными на самочинно возникших таможнях… И хочется спросить тех же старших: ну какая «административно-командная система», о чём вы? Вы же – чуть не Мировое Зло одолели! Выиграли не какую-нибудь, а именно последнюю войну! Как нам постоянно повторяли, когда уже шла новая, афганская! И ещё говорили, вам за это потомки во все времена будут завидовать! А теперь получается – вы сами покорно пошли уже в лагеря своей, сталинской диктатуры? То есть: вы, победившие тоталитаризм – сами рабы и жертвы тоталитаризма? Что почему-то поняли только сейчас… А раньше нельзя было хоть как-то самим для себя определиться: вы – герои, или вы – мученики, вы – защита и опора священной «системы», давшей всё всем, или жертвы неправедной, нечестивой «системы», недодавшей что-то лично вам? – прежде чем будоражить умы молодёжи и играть её верой! А то просто стыдно получается: одни и те же люди – и то они, несмотря ни на какой дефицит и очереди, величайшие в истории подвижники, установившие единственно правильный строй, чего не ценит молодёжь, живущая на всём готовом, а то – вдруг поднимают крик, что они бедные и несчастные, что их обидели, что они пострадали, где-то кто-то тайком делил какой-то дефицит, а им не давал – и в общем, теперь всем надо покаяться, даже если кто-то не знает, в чём лично его вина, и вообще всякий, кто посмел не знать их лишений и тягот – сволочь и чей-то прислужник, а кто не видел, что всё плохо – дурак… Хотя – как я мог видеть, что всё плохо, если всё плохо не было, а вины своей не знал – в том, о чём ни разу не слышал от родителей и от учителей, в школе, и даже же представлял, что такое могло быть? И вообще, разве для нас социализм – то, о чём они сейчас надрываются? Разве мы знали его таким, или таким хотели видеть? И в конце концов – это, что, проблемы нашего поколения? На нашей совести – депортации, раскулачивания, разгром генетики, ввод танков в Прагу? А нет – что за покаяние такое: при действительно виновных – остались их ордена и льготы, но зато у нас всё идёт кувырком – потому что вам посреди мира, стабильности, успешно начинавшейся перестройки вдруг приспичило восстановить справедливость к уходящему и ушедшему? И уже, видимо, изревелись, извизжались вволю, нужду, так сказать, справили – и как, полегчало? Снова нет того «безнравственно» благополучного детства, которое вас так раздражало, снова дети – беженцы, беспризорники, нищие, работающие по найму, запутавшиеся в сектах – и как, этого хотели? Такой справедливости? А провести какие-то реформы, не поломав ничью судьбу, не наплевав, не нагадив никому в душу – было никак нельзя?
– Ну, это ещё конкретно у твоих родителей такие знакомые, – ответил Тубанов. – Это же ты с ними имел дело. Хотя разве они одни такие…
– Даже не знаю, что у родителей с ними общего… Тем более – никакие не однополчане, знакомы явно не с военных времён. Да, не удивляетесь, просто я у родителей самый младший, – объяснил Мерционов. – Разница в возрасте – 49 лет… И те, их ровесники – вроде бы тоже из воевавшего поколения. И учителя в школе – не 56-й, а той, моей прежней – как назло, подобрались все из поколения военного детства… И каково постоянно слышать от них всех – что ты не воевал, не голодал, ещё ничего не заработал, неизвестно кем вырастешь, и тому подобное… Хотя что, как разобраться, выросло из них самих? Есть же такие «настоящие мужчины» третьего с половиной сорта… На войне кто-то ходит в атаку, прорывается из окружения – а эти шныряют по тылам в поисках «внутренних врагов», в мирное время кто-то борется с преступностью, а эти – со слишком широкими или узкими брюками. Буквально же, бывало, стоит ученику прийти в школу в джинсах – и уже из-за этого классный час превращается в целое судилище, поминают всуе и Курскую дугу, и Днепрогэс, и Магнитку! Представьте только: Днепрогэсом и Магниткой – против джинсов! А уж – случись эта моя проблема с одеждой ещё там, в той школе… И такая мразь и гниль постоянно подчёркивает, что они – чуть ли не охранители морали, идеалов, чего-то святого, без чего развалится общество. И конечно, их выворачивает, когда молодёжь видит, чего стоят на самом деле, вот и напирают на то, что будто бы совершили или претерпели недоступное нашему пониманию, жили в трагические времена… – у Мерционова от отвращения даже сжались челюсти. – Хотя – кто они реально в трагические времена? Стукачи в лагерях, воры на оккупированной территории, спекулянты в голодающих колхозах, наркоторговцы в Афганистане, мародёры в Карабахе… И все вместе – паразиты на мифах и искренних чувствах молодёжи. Сами приспосабливаются к любым трагическим временам, жрут, пьют, воруют, спят с чужими жёнами – а потом лезут нам в душу с тем, как боролись и страдали за что-то высшее и священное. И мы поначалу так сдуру верим, что уже из школы выходим с раненой психикой, а им как раз всё нипочём! Наговорили про сталинизм такого, что если правда, надо кого-то вешать как военных преступников – а на самом деле те по-прежнему живут среди нас, пользуются теми же льготами, а весь пропагандистский пыл ушёл в выплеск злобы на невинных: как вы смели ничего не знать? Нет, а что ж сами – если тогда уже были взрослыми и всё это так хорошо знали? Что же теперь надрываться: почему никто не погиб, спасая вас? А что ж сами не погибли, спасая кого-то? И причём, с тех пор давно уже устроены в нормальной жизни, защищали диссертации, руководили заводами, институтами, театрами – а нам, каясь за их обидчиков, идти в какие-то секты, торговать «Сникерсами» на базаре, эмигрировать или просто повеситься? Так сами решают, чего мы достойны?
– А ведь – не знали же, – повторил Ареев. – И тоже страшно, что миллионы людей могут не знать, когда происходит такое, но – не знали. И мы потом со слов старших знали 30-е годы – совсем не как времена повального страха, голода и бессмысленного надрыва. Тем более, у меня тоже – образы глубинной памяти, – вдруг признался Ареев. – И там как раз – тюрьма, ночные допросы, камера, полная вообще каких-то сумасшедших, невменяемых людей, и всё – действительно на фоне чувства страшной несправедливости или ошибки… А потом ещё – ночной пеший конвой, после того, как где-то по дороге у грузовика для перевозки арестантов заглох мотор, и тут же – слух в толпе, что ведут как раз мимо дач какого-то правоохранительного начальства, внезапное решение бежать туда, сказать, что преступники сами проникли в «органы» и арестовывают невинных… Ну, и вот… – Ареев дотронулся рукой до затылка. – Хотя нет, на этом теле всё равно не видно. Ну а там, в той памяти – как будто что-то взорвалось внутри головы, и на этом всё… Наверно, и есть это самое: «Убит при попытке к бегству». Но где и когда могло быть – даже не представляю. Во всяком случае, пока не проявилось. Но в чём я уверен – что никогда не представлял такими 30-е годы нашего века в нашей стране…
– А лишний раз касаться глубинной памяти – просто опасно, – добавил Селиверстов. – Можно вызвать очень сильный шок… Так что пока вот только и открылось – как побочный результат того гипноза. Как и у Тубанова – что-то из университета и потом – политической ссылки начала нашего века, и у Мерционова – похоже, из осады Севастополя в середине прошлого…
– Вот именно – «не воевал, не голодал», – опять не выдержал Мерционов. – А сами что же? Если вообще при любой тирании всегда бывает движение сопротивления – а тут получается, все как один… да, точно – только испуганно озирались друг на друга и продвигались вперёд, к трибуналу! Вот же он, их образ в те годы! Причём – с их собственных слов! Все всё знали, но каждый ждал, что его «возьмут» – и потом они сотнями тысяч, если не миллионами, покорно терпели всё это – точно зная, что это несправедливо, что они невиновны! А теперь, оказывается, за то, что они пострадали безвинно, должен рухнуть мир – и неважно, что в этом мире, кто-то перед ними ни в чём не виноват, кто-то просто молод, полон сил, и ему есть зачем жить! Ведь только они – история, остальные – мусор, отходы такой истории… Без права на своё мнение – даже когда отнимают вообще чувство принадлежности к своей стране, народу, и оставляют на произвол «коренной нации», расхлёбывать не ими содеянное зло…
