Текст книги "На пороге Галактики"
Автор книги: Юрий Леляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Юрий Леляков
На пороге Галактики
1
Тупик ученичества
… Однажды по-над временем… В одно из тех прошедших времён, которое жило…
Эволюция Вселенной представляется ей самой таким образом, что космический корабль выглядел бы спиральной галактикой, если бы…
Грохот пылил, и столетия проносились над каменной площадью, пока пространство медленно пополнялось сельской местностью, которая текла с поверхности культурного слоя, как вязкая вата…
Или нет… Проносились нули – и выстраивались вслед за единицей, отмечая 10 во всё большей степени, пока обезьяна отстукивала на пишущей машинке ураган, собравший рибосому из деталей «Боинга» на свалке. А то иначе – откуда и сама обезьяна, и поп, отрицающий происхождение от неё…
Нет… Что это, в самом деле? Нельзя отключаться, нельзя давать волю усталости. Сейчас, когда совсем скоро – экзамен…
Кламонтов встряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Мгновенное полузабытьё прошло, беспорядочное течение мыслей и ассоциаций прервалось, но глаза, как бы на мгновение отметив, где он – у окна в коридоре учебного корпуса – тут же снова закрылись вдруг отяжелевшими веками. Как он устал ещё до экзамена… Кламонтов с трудом заставил себя вновь открыть глаза и вернуться к реальности, но взгляд беспомощно скользил по страницам учебника политэкономии, который он, задремав на мгновения, чудом не выпустил из рук.
«Значит, так. Причина возникновения товарного производства – экономическое обособление производителя от потребителя. Так, ладно. Дальше… Дифференциальная земельная рента… Худший участок земли определяет общественно необходимые затраты труда… Что ж, это я помню. Теперь так… 1-е „с+v+m“ + 2-е „с+v+m“… Или нет. 1-е „v+m“ + 2-е „v+m“ = 1-му… Нет, 2-му… Да, вот этого я не помню. Ладно, посмотрю потом. Так, что ещё… Меновая стоимость представляет собой пропорцию, в которой конкретный труд обменивается на абстрактный труд… Или нет. Овеществлённый труд, которым работник переносит потребительную стоимость на стоимость, называется… Опять не то. Абстрактным трудом работник переносит на конкретный труд стоимость потреблённых основных фондов… или нет, общественных фондов потребления и накопления, которые, в свою очередь, формируются из… Ой, да о чём это я?..»
– Хельмут! Кламонтов! Ты помнишь определение, что такое общественно-экономическая формация?
Голос старосты группы ворвался в полусонное сознание Кламонтова, отдаваясь гулким эхом. И в тот же момент страница дрогнула и поплыла перед глазами куда-то в сторону. Кламонтов даже не сразу понял, что сам невольно обернулся на голос. Чувство равновесия не подсказало ему этого – голова равномерно гудела от напряжения. Как же его вымотала подготовка к экзамену! А сам экзамен был ещё впереди…
– Общественно-экономическая формация? – переспросил Кламонтов – услышав свой голос как чужой, незнакомый, и тоже отдающийся эхом внутри головы. – Ты, что, серьёзно не помнишь? Плазма, газ, жидкость и твёрдое тело!
– Не понял… – удивлённо переспросил староста. – Можно ещё раз, только медленнее?
– Подожди! – спохватился Кламонтов, вдруг поняв, какую глупость сказал. И как у него могло так, с ходу, вырваться первое, что пришло на ум? Да и то хорошо, что – не там, на экзамене. А то достаточно одной тройки, всего одной – и прощай надежда на диплом с отличием… – Я сказал не то! На самом деле общественно-экономическая формация – это совокупность всех общественных отношений в системе координат…
– Ты это о чём? – ещё больше удивился староста. – У тебя, что, в учебнике так написано?
– Ой, нет… На самом деле это будет базис, делённый на надстройку… Или наоборот… Базис – он же внизу, потому и базис… Нет, подожди, сейчас вспомню… – стал припоминать Кламонтов, чувствуя, что говорит не то – но не мог сообразить, что именно не то. Понятия и формулировки были знакомые, но то, что нужно, из них не складывалось. – Базис – знаменатель общества, значит, надстройка – его числитель. Базис – основание, значит, надстройка – кислота…
– Какая кислота? – недоуменно переспросил староста. – Ты, что, разве не политэкономию сейчас сдаёшь?
– Нет, ну как же? Политэкономию, как и все. И я же говорю: в обществе есть базис и есть надстройка…
«Или я опять сказал какую-то чушь? – вдруг забеспокоился Кламонтов. – А то и правда – при чём тут кислота? И что со мной происходит? Нет, надо собраться, скоро экзамен… Ну, значит, так: цилиндр, конус и шар… Или нет: окружность, эллипс, парабола, гипербола… Тоже нет. Тогда так: профаза, метафаза, анафаза, телофаза. Опять не то…»
– А, вот и Хельмут, – донёсся голос ещё одного, только что подошедшего студента. Он недавно перевёлся к ним, заочникам, со стационара, и его фамилию Кламонтов не помнил. – Слушай, Хельмут, ты понимаешь, что такое «искусство как форма общественного сознания»? Можешь ты мне это объяснить?
И, казалось бы, к чему сейчас – но, с другой стороны, почему было не ответить? Ведь это он, кажется, помнил…
– Это – совокупность всех общественных отношений… – уверенно начал Кламонтов – и снова спохватился, что уже как бы по инерции своих предыдущих слов говорит не то. – Ой нет, то другой вопрос, а это… Подожди, я сейчас вспомню…
«Искусство как форма… – Кламонтову показалось, что до него наконец дошёл смысл вопроса. – Искусственное формирование… Но чего? Ах да, бактериальных клеток с нужными человеку свойствами. Например, с азиатским способом производства животных и растительных белков. Или нет… Со встроенным животным или растительным геном, кодирующим нужный белковый продукт… – Кламонтову пришлось сделать над собой усилие, чтобы правильно построить фразу. – Так, что там ещё… Гибридомы, моноклональные антитела… Ой, что это я…опять? – уже не на шутку встревожился Кламонтов. – Мы же не генетику сейчас сдаём… Так что он меня спросил? Ах да, азиатский способ производства… И чем он характеризуется? Отсутствием частной собственности у муравьёв и термитов? Нет, опять не то. Да, а что такое вообще способ производства? Это – производительные силы плюс производственные отношения плюс электрификация всех стран соединяйтесь минус суверенизация всех стран разъединяйтесь минус два икс игрек плюс игрек квадрат… Ой. Нет. Как же это…»
Поток мыслей оборвался, и Кламонтов застыл в оцепенении, не понимая, что происходит. Сколько он себя помнил, подобного с ним не случалось. Бессонница, головокружение, головная боль, отключение внимания на уроках, просто забывание отдельных слов в неподходящий момент – да, но не такое… А ведь тут – уже не просто тройка в зачётке. Может дойти до вызова на экзамен психиатра. И что тогда – не только в учёбе, вообще в жизни?
– Что, не помнишь? – разочарованно спросил бывший стационарник. – А мне говорили, что ты отличник. И я даже думал, ты прямо на экзамене что-то подскажешь, если надо…
– Говорил я тебе, не учи так много, переучишься, – пробормотал староста. – А то не хватало ещё, чтобы ты оказался не готов к экзамену. Ты же у нас остался последний отличник на всю группу…
– Что, серьёзно Кламонтов к экзамену не готов? – донёсся сзади eщё чей-то голос – и тоже словно из призрачного далека. – И что теперь будет?
– Нет, подождите… Понимаете, я вообще, когда готовлюсь к экзамену – бывает, что не могу вспомнить всё по порядку, вопрос за вопросом, билет за билетом, как ни стараюсь. А на экзамене возьму билет – и всё сразу всплывает в памяти… – ответил Кламонтов уже больше для собственного успокоения, и даже не очень обращая внимание, слышит ли его кто-нибудь. Хотя… – Нет! – тут же возразил он себе. – Надо вспомнить! Надо! Итак, общественно-экономическая формация… Потребительная стоимость… Деньги-товар-деньги… Купон – не деньги – не товар… Нет, не то… Единичное, общее, особенное… Искусство как форма… Хотя что же тогда как содержание? Или нет… Каждая прямая и каждая плоскость есть не совпадающее с пространством непустое множество точек…
Говоря это, Кламонтов не заметил, как его голос постепенно перешёл в шёпот, а затем во внутреннюю речь, так что хорошо хоть, последних из этих слов однокурсники не слышали. Но что с того – если сам он не мог совладать со своей памятью? Крутились отдельное термины, формулы, обрывки определений, перед внутренним взором плыли, перекрываясь и путаясь, страницы учебников с разными иллюстрациями, таблицами, диаграммами и графиками – но то, что нужно сейчас, не вспоминалось? И хотя он по-прежнему не мог понять, что происходит – вдруг понял: в таком состоянии экзамен не сдать. Если только он не соберётся, не мобилизует силы…
– Ну что, вспомнил? – спросил староста, видно, так и не понявший состояния Кламонтова.
– Загляни в учебник, пока ещё можно, – посоветовал тот же голос сзади. – А то там уже философ зашёл в аудиторию, раскладывает билеты. А он позавчера предупредил, он ждать не будет.
– Точно, – произнёс в ответ ещё кто-то. – И как раз начнёт с вашей первой группы. Вы же ещё вчера по плану должны были сдавать. Вот сразу – прямо, как есть в списке, и пойдёте…
– Как… уже? – не вполне осознав услышанное, переспросил Кламонтов. Он думал – в запасе есть хоть немного времени. Но если по списку в групповом журнале – который начинался с подгруппы проходящих специализацию на кафедре физиологии человека и животных, а в ней фамилия Кламонтова стояла четвёртой – то времени практически не оставалось. Хотя – ещё что-то было странно, не сходилось – и он не мог понять, что с чем. Или только казалось от переутомления…
– Разве уже? – староста недоуменно оглянулся, потом посмотрел на часы. – Действительно, что ж это он так рано? Всего 8. 43. Я думал, можно ещё полистать учебник…
– Нельзя уже полистать учебник! – вдруг загремел (но тоже странно призрачно) на весь коридор голос преподавателя философии, а затем и сам он появился из-за распахнувшейся двери ближайшей аудитории. – Сами напросились сдавать экзамен двумя группами в один день, так и не жалуйтесь теперь! Имели время всё выучить! Я один, а вас сколько? Чуть ли не семьдесят! Так что давайте начинать. Староста первой группы, где журнал? И быстро, чтобы не терять времени – пять человек, первых по списку, заходите!
– Пять человек, первых по списку… – растерянно повторил староста, отдав философу журнал, и тут же вернулся. – Слушайте, а кто ещё видел хоть кого-нибудь из физиологов, кроме Хельмута? А то я смотрю – тут из нашей группы одни генетики…
– Ну, Хельмут, не подведи, – кто-то, до сих пор ничего не понявший, подтолкнул Кламонтова сзади в плечо.
– Я… Да вы что… Я сейчас… ещё не готов… – сорвалось со вдруг пересохших губ Кламонтова. – Откуда я мог знать, что экзамен начнётся так рано…
– Так, а что же делать? – забеспокоился староста. – Ну сам видишь – из вашей подгруппы ты один, больше никого! А надо же кому-то идти первым…
– Ну сколько вас ждать? – поторопил философ. – Первая группа, подгруппа физиологов, которая по расписанию ещё вчера должна была сдавать экзамен! Где вы?
– Хельмут, ну что ты переживаешь? Ты же отличник, ты же всё выучил! – стали уговаривать Кламонтова обступившие его студенты. – А то он ещё подумает, что у вас в подгруппе забастовка…
– Забастовка? – переспросил философ. – Если я вас верно понял, в подгруппе физиологов забастовка? Ну знаете ли, это не в ваших же интересах, – философ недоуменно развёл руками. – По расписанию половина из вас уже могла – и должна была – сдать экзамен ещё вчера, но вы сами просите перенести его на сегодня, я иду вам навстречу, соглашаюсь – а вы сами же и не являетесь! И по какому случаю забастовка?
– Да нет, я ничего такого не знаю! Наверно, они просто ещё не пришли! – поспешно заверил староста, и снова повернулся к Кламонтову – Ну, Хельмут выручай… А то видишь, вся ваша подгруппа может оказаться виноватой… А тебе-то это зачем?
– Ну что ж, будем считать – подгруппа физиологов в полном составе на экзамен не явилась, – с холодным безразличием констатировал философ. – И пусть они потом сами оправдываются перед вашим деканатом – а мы пока начнём с подгруппы генетиков…
– Нет, подождите! Я из подгруппы физиологов! – неожиданно для себя решился Кламонтов. А то разбирательство вокруг забастовки – было куда серьёзнее, чем провал на экзамене… И хотя он тут же сообразил, что это было лишь чьё-то внезапное предположение – ни о какой забастовке сам он не знал – теперь ему осталось только последовать за философом в аудиторию, где должен был проходить экзамен.
«А если провал? – гулко отдавались в голове Кламонтова его же мысли. – И тогда – пересдача… А ведь нигде ещё ничего не пересдавал – ни в школе, ни здесь. Всё – с первого раза… Или просто признаться, что нездоров, и уйти? Но потом заново зубрить всю эту чушь… И так-то чего стоило запомнить – и что, зря? Опять часами сидеть над тем же учебником? Тем более, на той сессии ещё сколько всего сдавать… Или рискнуть сейчас, просто чтоб избавиться? Рискнуть… А если тройка? И её потом уже не исправишь… Двойка – хотя бы возможность пересдачи, а тройка сразу ставится в зачётку – и всё, больше не отличник. С таким успехом мог сдавать всё на тройки с самого начала…»
– Так… Это кто у нас – Кламонтов? – механически-задумчиво переспросил философ, раскрыв его зачётку. – Какой билет?
– Восьмой, – дрогнувшим голосом ответил Кламонтов – и только тут понял, какую глупость сделал… Оказывается, он уже как-то автоматически, отработанными на всех предыдущих экзаменах движениями, успел протянуть зачётку и взять со стола билет. И пока это дошло до него, он уже садился за третью парту среднего ряда.
«Зачем я это делаю? Почему не сказал сразу, что нездоров, что переутомился? А теперь-то как объясню, почему не в состоянии сдавать экзамен?»
Но, как бы там ни было, билет уже был в руке – и Кламонтов решил прочесть вопросы, а уж потом думать, что делать дальше. И, прочтя, едва не вздрогнул… Как ни удивительно, попались ему те самые: «общественно-экономическая формация» и «искусство как форма общественного сознания». И только третий был странно неразборчив, как будто рычаги пишущей машинки на доли миллиметра не достали до бумаги – вот было и не разобрать, что и в свете решений какого именно съезда составляло этот вопрос.
«А может быть, всё-таки вспомню? – с внезапным приливом решимости подумал Кламонтов. – Вспомню – и сдам! Ведь два вопроса знакомы. Но как прочесть третий? Нет, ладно, потом, сначала – первый. Значит, так… – Кламонтов сжал ладонь правой руки левой, пытаясь собраться с мыслями. – Базис внизу, надстройка вверху. Каждая прямая и каждая плоскость отделяет базис от надстройки… Высота, опущенная из вершины квадрата на его сторону, не является высотой. Так, хорошо, это я помню. Дальше… Самец жабы откладывает икру в знаменатель полного дифференциала… Или нет… Три источника и три составных части на одной орбитали… Хотя это было бы вопреки… правилу фаз… Гиббса? Или… Гюйгенса?»
Кламонтов снова встряхнул головой и растерянно оглянулся, словно опять очнувшись. И тоже странно – как будто не засыпал, не отключался. A тут – и в аудитории что-то стало не так, как раньше. Ах да, другие студенты успели рассесться по партам со своими билетами и, сосредоточенно склонившись над ними, готовились к экзамену. И всё же что-то было не так – и он снова не мог понять, что… Или снова только казалось от переутомления? Но тогда тем более – как в этом состоянии пытаться сдать экзамен?
«Нет… Давай ещё раз… – Кламонтов ещё сильнее сжал правую руку левой, будто делая отчаянный мысленный рывок в попытке вызвать из памяти нужную информацию. – Итак, свет решений Съезда… Проходя через оптически неоднородную среду, свет образует конус светорассеяния… Но то – потом, третий вопрос, а тут надо разобраться с первым. Значит, так – низы не хотели, верхи не могли… Наверно, была полупроницаемая мембрана, создалась осмотическое давление. И низы не хотели, чтобы верхи диффундировали к ним через неё, а верхи не могли… Ой, нет… – снова спохватился Кламонтов – и тут перед его внутренним взором встала иллюстрация из учебника, похоже, наконец к нужному вопросу. – Ах да, ну вот же оно: буржуй складывает в сейф прибавочную стоимость. А пролетарий застёгивает пояс на проценты… Хотя и не говорить же так буквально… Тем более – опять не совсем то. Нет, давай сначала… Значит, так: ёмкость, индуктивность… Нет… Ионное произведение воды… Нет… Уровни компактизации ДНК в хромосомах… Нет… Ну так, может быть, двойное оплодотворение… пролетариата – беднейшим крестьянством? Опять не то… Ой, что делать… Какой ужас… Как мне это сдать…»
И тут что-то снова привлекло внимание Кламонтова, прервав течение его мыслей. Он даже не сразу понял, что слышит чей-то голос – но, чуть повернувшись, краем глаза увидел философа, который сидел рядом за партой и что-то говорил. Странно – философ сам подсел к нему… И когда? Кламонтов даже не заметил… И что теперь? Признаться наконец?
– … Ну, и… вот так, значит, двойное оплодотворение и происходит… – полувопросительно произнёс философ, протягивая лист с рисунками, изображавшими стадии двойного оплодотворения у цветковых растений. Хотя не совсем – одна из стадий попала сюда явно по ошибке. Но зачем это вдруг могло понадобиться философу?
– А… это? – вырвалось у Кламонтова – и ему пришлось указать толь концом своей ручки на то, что было ошибкой в схеме. Хотя – ошибкой ли? Он почему-то вдруг начал сомневаться…
– Это… гиф… Нет, гипофиз… – замялся философ. – Нет, этот… как его… гименеций…
– Какой гименеций? – ещё больше удивился Кламонтов. – Нет же в ботанике такого понятия… А если вы имеете в виду гинецей, так то – совсем другое. (Кламонтов хотел сразу и уточнить – но вдруг понял, что не помнит определения. Нет – он не забыл, он зрительно представлял себе эту часть цветка, но опять не мог вызвать из памяти нужные слова.) А это – гаметофит, – продолжил наконец Кламонтов. – Но дело в том, что это у папоротника он такой. А двойное оплодотворение свойственно только цветковым, у которых он выглядит совсем иначе, – закончил Кламонтов, всё ещё не понимая, зачем это философу сейчас.
– Ну, а хоть троечку – можно? – жалобным, просящим голосом вдруг обратился к нему философ. – Я же всё-таки что-то учил. И потом, я сразу сказал, что хлороформ состоит из туго переплетённых гиф столбчатой губки…
– Да троечку-то можно, – автоматически, не подумав, ответил Кламонтов, ставя тройку в зачётку, протянутую философом. И тут снова что-то показалось ему странным… И тоже – что? Ах, да… В самом деле – почему философ был тут со своей зачёткой? Ведь зачётка – студенческий документ, документ преподавателя – диплом… И значился он там, в зачётке, почему-то студентом химического факультета…
«Подожди, как же так? Философы на химфаке ботанику сдают? Вот не знал… Да, но к чему сейчас? Если я сразу пойду отвечать ему же…»
И тут в сознании Кламонтова будто что-то стало проясняться – и неприятный холодок пробежал между лопатками от внезапного нехорошего предчувствия.
«Ой… Нет… Подожди… Как я могу готовиться сдавать экзамен, если я… принимаю экзамен? Или нет… 8-й билет по философии… Нет, а „хлорофилл из гиф столбчатой губки“? И… он, философ, сказал такое? Да как же это, в самом деле?»
Всё более чувствуя неладное, Кламонтов перевел взгляд на билет – вернее, просто на свою руку, в которой его почему-то не оказалось. Ах да, он на самом деле держал зачётку – билет же, оставленный философом, лежал на парте… Но рука Кламонтова сама собой потянулась к билету, поднесла к глазам, Кламонтов беглым взглядом, прочёл билет один раз, потом, не поняв, другой – и его будто током ударило: билет был не по философии, а по… неорганической ботанике! Под стать названию предмета были и вопросы: «свойства трёхвалентных мхов», «внутреннее строение листа хлороформа» и «двойное окисление у цветковых папоротников».
– Это, что, серьёзно… – начал Кламонтов почти шёпотом, переводя взгляд туда, где ожидал увидеть философа – и тут же умолк, не в силах продолжать. От того, что он увидел, ему едва не сделалось дурно. Оказывается, это он сидел не за третьей партой – за которую, казалось, раньше садился – а за преподавательским столом, и перед ним же были разложены экзаменационная ведомость и зачётки, раскрытые каждая на первой странице. За третьей же партой сидел с бессовестно вылезающей из рукава шпаргалкой-«гармошкой» и что-то торопливо срисовывал с неё на двойной тетрадный лист, явно готовясь к ответу на экзамене… преподаватель неорганической химии, который на первом курсе вёл в их подгруппе лабораторные работы – а ещё поодаль за партами сидели другие знакомые преподаватели и, ничего не замечая вокруг, сосредоточенно списывали что-то каждый со своей шпаргалки. А вот философа – как и его зачётки – не было. Но неужели он действительно поставил в эту зачётку оценку? Он, студент, принял экзамен у преподавателя? И тот, как ни в чём не бывало, ушёл с поставленной им тройкой? А тут и размышлять было некогда – идти отвечать собирался химик…
«Но этого не может быть… – заметались в глубине сознания мысли. – Это просто какой-то сон… Бред… Галлюцинация от переутомления…»
И даже трудно сказать, сколько так прошло – несколько секунд, а, возможно, больше минуты – пока с Кламонтова сошло оцепенение, и он понял, что должен принять происходящее как реальность, и что-то делать в соответствии в ролью, в которой так неожиданно оказался… Хотя – что? Продолжать принимать экзамен?
– … Мох представляет собой сложный эфир гриба и водоросли, произрастающий на азотистом основании… – донёсся голос уже сидевшего рядом химика. Как и философ, тот нёс галиматью, счесть которую наукообразной мог ещё школьный двоечник, но уж не студент-отличник, тем более – преподаватель. – А это… Ну… так когда вода идёт вверх но стволу бензола, она при этом делается красной…
Что-то смутно знакомое вдруг вспомнилось Кламонтову при этих словах. Ну да, точно – из школьного курса ботаники. Только там подкрашенная вода поднималась по стволу не бензола, а бальзамина, ведь бензол – химическое соединение… И однако, в билете № 7 – теперь уже по органической ботанике – по которому отвечал химик – вопросы были именно такие: «сложный эфир гриба и водоросли», «строение ствола бензола», да ещё и – «жилкование листа у непредельных спиртов».
– … И, что, этого на тройку не хватит? – снова донёсся голос химика. – Но я же учил…
«И этот согласен на тройку… Ну дела… Студентов гоняют на опросах перед лабораторными работами – а сами… Ой, подожди, что это я… Нет, но это же не всерьёз, – попытался успокоить себя Кламонтов – хотя у него пробежал озноб, едва он увидел свою экзаменаторскую запись в зачётке химика. – Так не может быть наяву. Я проснусь – и это пройдёт. Хотя наяву мне самому что-то сдавать… Искусство как форму решений Съезда, что ли…»
– … В процессе эмбрионального развития организма образуются два слоя клеток, – услышал он ещё голос. Ах да, успел подсесть другой химик – с кафедры физколлоидной химии. – И сначала внешние обеспечивают питание внутренних, то есть они соответственно – клеточной пролетариат и клеточная буржуазия. А затем в подполье собирается первый съезд мезенхимных клеток…
«Нет, но это как же? – едва не поперхнулся вздохом удивления Кламонтов. – Трофоэктодерма, из которой формируется плацента – пролетариат, а сам зародыш – буржуазия… Надо же додуматься… Хотя… что вообще за предмет?»
Однако, взглянув на билет, Кламонтов вновь едва поверил своим глазам. Билет № 6 действительно был по предмету (мог ли он представить подобное?)… «эмбриология КПСС», и вопросы в нём были о зародышевых листках пролетариата, первом съезде мезенхимных клеток и гаструляции правящей партии у теплокровных государств.
«Нет, а если… не сон? – почему-то подумал Кламонтов. – А то как же: я знаю, что сплю – а не просыпаюсь. Хотя бывают и очень яркие сны, и как бы пробуждения ото сна во сне… Нет, а всё-таки? Гаструляция – на самом деле стадия эмбрионального развития… – стал припоминать Кламонтов. – И мезенхимные клетки – именно клетки зародыша организма, а не что-то вроде партийных ячеек… И что, это – не сон? И как же экзамен – там, наяву?»
– … Ну как, на тройку достаточно? – прервал размышления Кламонтова, как он вдруг понял, уже подсознательно ожидавшийся им вопрос.
«А и то правда – зачем ему, химику, эмбриология?.. – подумал Кламонтов, краем сознания отметив, что поставил тройку уже без колебаний. – Итак, я не просыпаюсь. И значит, это не сон. Но что же тогда? И почему оно настолько реально? А если всё-таки сон – что надо сделать, чтобы проснуться?»
Но пока место рядом занял бывший преподаватель истории КПСС (которого Кламонтов помнил лишь в таком качестве и, хотя продолжал встречать в университете, не знал, что и где тот преподавал теперь). И он что-то говорил, отвечая на вопросы своего билета – но понять, что имел в виду, было трудно: речь шла о темпераменте, характере, каких-то рекомендуемых педагогических мерах, тут же – о строении брюшка, крыльев, хоботка…
«И я же вообще прочёл столько литературы по вопросам оккультизма, паранормального. Но как доходит до дела – попробуй пойми, что такое сон, галлюцинация, аномальное явление, где вообще какая-то грань между ними… И что теперь? „Познать происходящее как иллюзию“, игру моего ума – как рекомендует тибетская „Книга мёртвых“? Или египетская? Нет, то – другая… Хотя в той, тибетской, как будто рекомендуется и вообще весь наш мир считать иллюзией… Или нет, там как-то иначе: разум творит мир, воспринимаемый им же как явь – но это, похоже, относится только к астральной реальности. А обычный сон тогда – к какой реальности? А египетская… – Кламонтов вдруг понял, что не может вспомнить, о чём думал несколько секунд назад. – Египетская ложка… Или нет, тибетская чашка… Или это кобра дословно „змея-ложка“, кажется, по-малайски. Хотя к чему это сейчас…»
– … Ну, не знаю я больше. И если хватит на тройку, то я согласен, – снова в который paз донеслась всё та же просьба.
«Билет № 5,– прочёл Кламонтов. – Предмет – педагогика беспозвоночных. „Педагогическая характеристика внутреннего строения пчелы“… „Типы личности у паразитических червей“… „Задача“… Что, просто „задача“ – и всё? Ну, и откуда я возьму задачу? Из своей головы, что ли? Хотя я ему уже так, без решения задачи, тройку поставил… – забеспокоился Кламонтов. – И вообще всем ставлю оценки практически наугад. Я же понятия не имею, что такое „неорганическая ботаника“, „педагогика беспозвоночных“ – и что остаётся делать? Да, но почему я в такой роли… И правда: почему я – экзаменатор? Нет, а почему они – студенты? И сдают всё это, будто так и надо? Нет, а я – принимаю, будто так и надо? Хотя… Подожди, а с чего началось? Я же помню, что собирался сдавать экзамен, а не принимать, и садился за третью парту, а не за стол… Но не спрашивать же их теперь – зачем они, преподаватели, сдают студенту экзамен? Тем более – сам принял всё как должное уже тем, что поставил первую оценку. И – не могу понять, как это произошло…»
– … Каротидный синус есть тригонометрическая функция сонной артерии, – услышал Кламонтов уже голос преподавателя зоологии беспозвоночных. – И точно так же, придавая сонной артерии определенное числовое значение, мы вычисляем соответственно каротидный косинус, тангенс…
«Билет № 4. Математическая анатомия…»Теорема Боткина о подобии группы крови при деление почек на печень данного диаметра… Теорема Гальвани о второй производной желудочно-кишечного тракта… Каротидный синус числового аргумента… Но бред же… Самый настоящий бред…
– … Ну мне-то вы, надеюсь, тройку не поставите? – почти утвердительно прозвучал у самого уха голос зоолога.
И теперь, после всех предыдущих согласий на тройки, это было так неожиданно, что Кламонтов вздрогнул, как от удара током. И как-то вихрем пронеслось в сознании – что в протянутой eмy зачётке были только отличные оценки, и он не имел морального права, поставив зоологу тройку, лишить его надежды на диплом с отличием только потому, что сам не знал предмета – так что вроде был прав, поставив «отлично» – а вообще оценка, как он вдруг понял, и не должна зависеть от уровня знаний студента, ведь зависит она в первую очередь от предыдущей оценки… Правда, тут же мелькнуло сомнение – тригонометрической функцией чего является каротидный синус. Но рядом садился yжe преподаватель высшей математики…
«Но это же не всерьёз… – снова попытался убедить себя Кламонтов – и вдруг понял, что не очень верит в это. – Нет, а если для них – всерьёз? А я, не зная почему, по какому праву, принимаю у них экзамен! Хотя… вот именно – они сдают, я и принимаю. И вообще какой спрос со студента, если сами преподаватели что-то ему сдают? Правда, тогда студенты – они, в том-то и проблема… Нет, а я тогда кто? И знаком им всем именно как студент. Сдавал лабораторные работы, зачёты, экзамены…»
– … Произведение растворимости зелёной жабы… – донёсся уже голос математика. – Но ведь жаба нерастворима. Плавает же, и ничего ей не делается… Ну ладно, давайте так: берём сто грамм жабы и растворяем… Или нет, лучше двести…
«А может быть, жабу надо набирать по объёму, пипеткой? – вдруг чуть не вырвалось у Кламонтова – и он снова едва не вздрогнул от мысли, что мог произнести такое вслух. Хотя – после всего уже сказанного… – Ну да, вот именно. Наяву хоть было бы чувство, что правильно, а что нет – а так… И вот опять же – билет № 3. Аналитическая зоология. Произведение растворимости зелёной жабы, титрование двухвалентной вошью и нитрование бычьим цепнем… И что это, в конце концов, такое? А то и на сон непохоже. И не сошли же они все наяву с ума… Или… Точно! – Кламонтову вдруг показалось, что он нашёл объяснение. – Утечка психотропного вещества! Мало ли что и зачем могли синтезировать наши биохимики… И тогда у меня – совсем не переутомление. А у них – какой-то коллективный психоз. Надо же, вообразили себя студентами… Да, но что теперь делать? Этому ставлю четвёрку – у него до сих пор одни четвёрки и были – а дальше? А номера идут обратном отсчётом… И вот уже билет – третий, и зачёток осталось три. А дойдёт до единицы – что тогда? Нет, а что вообще делает экзаменатор после ухода последнего студента? Несёт ведомость в деканат? Но в чей деканат нести, если они тут – с разных факультетов, а предметов таких ни на одном нет? И как я её понесу, если сам в общем студент? Но и их не спросишь, раз они в такой роли. Экзаменатор должен сам знать. А я не знаю даже, почему я – экзаменатор. Ладно, уйдут – подумаю, что делать…»
Но пока рядом сел ещё один химик – с кафедры аналитической химии. И он что-то говорил про стержневые и мочковатые корни квадратных уравнений, отвечая на вопросы билета № 2 по предмету «ботанические методы в математике» – «прорастание семени квадратного уравнения с отрицательным дискриминантом», «развитие древесины неопределённого интеграла» и «типы соцветий кубической параболы».
