Текст книги "На пороге Галактики"
Автор книги: Юрий Леляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– А вот этого ты не рассказывал… – удивлённо ответил Тубанов. – Во всяком случае, я не помню…
– Так говорю же – это совсем недавно было… Но я-то верил, что всё так и было, как я тогда это записал! Ты же видел, с какой убеждённостью я говорил! Ну а теперь мне что думать? Зачем какие-то мистические силы могли устроить мне такое? Чтобы что мне тем самым сказать? Ну, или ладно бы это исчезновение одежды – где-то в младших класcax, чтобы я уже тогда понял, чем отличаюсь от других людей, а не сам с таким трудом доходил потом до этого… Но никто же не дал мне тогда такого знака! Зато тут – сразу и старая школа, и неизвестно чей портфель, и часы, остановленные на 18-м августа, и фюрер… Это, что – какое-то запоздалое указание на ГКЧП? Но почему именно мне, при чём тут я? И что я уже в ноябре 91-го мог с этим делать?
«А что же будет, когда он узнает правду? – подумал Кламонтов. – Или правдой окажется что-то другое, не то, что я за неё принимаю? Хотя – похоже, и даже очень…»
– Или давайте просто смотреть запись дальше, – вдруг предложил Мерционов. – А то от этих разговоров ясности всё равно не прибавляется…
Тубанов снова переключил одну из кнопок на пульте – и теперь на экране был тоже он, Тубанов. В той самой летней рубашке, что и тогда, при первой встрече в июне 90-го года. А во вчерашнем видении Кламонтова он был в том же чёрном свитере, что и сейчас – и в котором Кламонтов его вообще раньше не видел. (Хотя, может быть – видел тот гуру?) Ну а здесь, в комнате, Тубанов передвинул стул дальше от телевизора, чтобы лучше видеть себя на экране.
– … Я – Виктор Афанасьевич Тубанов, – тут же зазвучал его голос в записи. – 14 февраля 1975 года рождения, студент второго курса географического факультета университета, – Тубанов, как и Мерционов, почему-то не назвал город, – и тоже свидетель или, лучше сказать, участник «аномальных» событий, в чём-то подобных тем, о которых было рассказано в предыдущей записи. Но в моём случае, насколько я помню, они начинались… Ну, или я помню их начиная с момента, когда я будто бы подходил к прилавку в магазине, и уже протягивал продавщице деньги – хотя совершенно не помню, что я собирался там покупать. И кстати, что это был за магазин, тоже сказать не могу – мне сейчас вспоминается какой-то «сборный» интерьер, составленный из нескольких известных мне магазинов. Да и вид за окном – тоже: дома и киоски, расположенные в действительности на двух разных улицах. Но там сpaзy я всего этого как-то и не заметил – а помню только, что просто собрался дать продавщице деньги – и вдруг вижу: и всю ту мелочь, которая лежала перед ней, и мою 25-рублёвку, упавшую на эту мелочь, как ветром сдуло. Точно как в каком-то фантастическом фильме: были деньги – и вдруг их нет. Только тут это – наяву. А продавщица тоже увидела – и вдруг как заорёт на весь магазин: «И этот мне сунул нищие деньги!»…
Кламонтов, вздрогнув, переглянулся с Селиверстовым. Уж это он не ожидал тут услышать…
– Сам удивляюсь, откуда оно здесь… – успел прошептать Селиверстов, пользуясь паузой в рассказе Тубанова.
– … Я сразу просто растерялся, – продолжал Тубанов на экране, – не могу понять, в чём дело, верить ли вообще тому, что я увидел, или мне просто показалось – но правда, тогда и продавщице тоже – а сзади слышу, кто-то говорит, что в городе будто бы в обращении появились деньги отрицательного достоинства, которые аннигилируют с обычными, как частица с античастицей, но по виду – как настоящие, так что одни от других никак не отличить. Будто бы – ну, тут уж я не совсем уверен, но говорю, как запомнил – какой-то богач сел на паперть бывшего обкома просить милостыню, а бедняк подал ему эти самые «нищие деньги», вот они и пошли по городу. А продавцы в магазинах будто бы додумались взвешивать одежду и личные вещи покупателей – и каким-то образом пересчитывать граммы в рубли…
«Нет, но – так, почти дословно… – подумал Кламонтов. – Будто тот гуру сам слышал это в мединституте. И он – действительно из вузовской среды? Если тут всё же не что-то другое…»
– …И тут же, – продолжал Тубанов, – у меня из рук вырвали сумку, с которой я пришёл в магазин – я так понял, в счёт той мелочи, которая исчезла. А у выхода, смотрю, продавцы действительно раздевают покупателей. И на вмешательство правоохранительных органов, как я сразу понял, надежды нет – а то тут же, смотрю, в водочном отделе двое омоновцев сами своими дубинками за что-то расплачиваются. И снаружи через витрину видно, как все бегают от магазина к магазину, от киоска к киоску, и никто ничего не может купить – денег нигде не берут, а без денег товар не дают. А день к тому же морозный – кто ж захочет, чтобы его в магазине раздевали? Всё-таки особенность организма, о которой шла речь в предыдущей записи – большая редкость… Ну, и вот как только до меня дошло, что всё это – вроде бы всерьёз и наяву, так меня словно что-то подтолкнуло обратиться ко всем присутствующим: да что ж вы такое делаете? Неужели вам, разумным существам, не хватит ума цивилизованно решить, что делать, если так случилось, что деньги утратили своё качество денег, и нет никакой меры потребления? Давайте, говорю, пусть просто никто не берёт больше, чем ему действительно нужно – а там что-нибудь придумаем? Но только сказал я это – и что тут началось… Одни сразу стали кричать, возмущаться: почему я должен брать меньше кого-то, чем я хуже? А другие как стали спорить, кому теперь положены какие льготы – так на этой почве между ними вспыхнула такая драка, что до того я ни наяву, ни в фильмах ужасов ничего подобного не видел, – yжe Тубанов на экране судорожно перевёл дыхание. – Остались буквально лужи крови, зубы, даже целые челюсти – хотя похоже, всё-таки вставные… Ну, и наконец магазин стали просто грабить. И снаружи тоже было видно, как все бегут откуда-то и тащат вырванные электрошнуры с вилками, рукава от одежды, какие-то доски, крышки, банки, коробки, куски самих прилавков – да и те же омоновцы вместо того, чтобы попытаться навести порядок, набивали карманы чем-то из опрокинутого киоска. А потом… Не помню, как это получилось, но… вдруг оказалось, что я уже не там, не в магазине, а уже бегу по улице, и всюду – то же самое. Какое-то общее безумие воровства – кто-то пилит ограду, кто-то тащит из окна вытрезвителя простыни, кто-то бежит с охапкой тех же омоновских дубинок… И я уже не знаю, что мне обо всём этом думать – наяву я это вижу, или сошёл с ума, или наоборот, я – последний, кто еще не сошёл? Но пока что бегу дальше – и вижу, как вокруг заводских общежитий тянут колючую проволоку, ставят пулемётные вышки… И вот тут уже – совсем не помню, что я подумал, увидев это… – Тубанов сделал довольно долгую паузу, пытаясь что-то вспомнить. – Да, а потом вдруг оказался – но тоже не помню, каким образом – где-то между торговыми рядами на базаре. Видите, всего полностью, подробно, не помню, скорее – отдельными урывками… И вот там, на базаре, я смотрю, авиабомбы самым натуральным образом меняют на ящики мыла, пробирки с холерой и тифом – на мясо и колбасу, ну и тому подобное. Да, а потом ещё где-то вдалеке поднялся крик, что колбаса эта будто бы – трупный материал из морга, и все, кто были поблизости, вдруг всё бросили и побежали туда разбираться. И только двое оставшихся, я слышал, говорили между собой, что разные типографии города будто бы стали печатать разные деньги взамен тех, «нищих», но их тоже нигде не хотят принимать, да ещё автобусных контролёров мобилизовали задерживать тех, у кого найдут фальшивые деньги – а кто знает, какие теперь фальшивые? И кончилось тем, что возмущённые покупатели сами стали задерживать контролёров… А дальше… – Тубанов снова сделал паузу. – Тоже как-то вдруг, без видимого перехода, оказалось, что я уже иду куда-то в какой-то толпе, а проход между рядами – только не базарными уже, а рядами колючей проволоки – постепенно сужается и начинает петлять между домами, как лабиринт. И все, кто в нём были – так и идут дальше сгустившейся толпой непонятно куда. И там в этой толпе рядом со мной оказываются то какие-то нищие, то наоборот, бизнесмены с личной охраной, то «афганцы» с орденами, то даже не знаю кто в какой-то малознакомой форме – студенческого стройотряда, что ли – то и вовсе какие-то эсэсовцы, куклуксклановцы, и тут же рядом с ними – жрецы африканских племенных культов, и сумасшедшие в смирительных рубашках вместе с санитарами, и арестанты с конвоем, и школьный класс, и детский сад с воспитательницами, и все – какие-то полуотключенные, с потухшими взглядами – и так все вместе и идут, как сомнамбулы или зомби…
«Нет, но смирительная рубашка – это как-то не вяжется, – вдруг усомнился Кламонтов. – Учитывая случай с ним самим. А… Хотя нет, толпа у трона – из моего сна. И всё-таки похоже…»
– …И навстречу, за проволокой, идут какие-то толпы с лозунгами: за независимость зарплаты от труда, границы – от государства, государства – от народа, ЦК – от KПСС, головы – от тела, тела – от души, воды – от света и газа, ну и так далее. А потом смотрю, и на зданиях везде вывески: «Публичный дом», «Работорговля», «Гестапо», «Комбед», «Особый отдел» – прямо так, без пояснений. И вот тут уже, помню, стало чувствоваться какое-то напряжение подавленности, обречённости – тем более, там за проволокой уже, я видел, сооружали что-то вроде эшафотов…
«И всё-таки – он или не он? – подумал Кламонтов в очередной паузе. – А то уже скорее просто политика…»
– … А потом, в очередном урывке, я словно очнулся опять в этой же толпе – но только уже не в городе, а на открытом месте, как бы на какой-то равнине. А толпа – до самого горизонта, и за головами никаких ориентиров не видно, только небо, какое-то сумрачное, чёрное с жёлтым – не знаю даже, как сказать точнее – и во всём чувствуется какая-то тревога, и все стоят и чего-то ждут…А ещё потом как-то внезапно в толпе наметилась движение в сторону какого-то здания – оно, оказывается, было у меня за спиной, потому я его раньше не увидел – и все повалили туда, ну и я вместе со всеми. И чувствую – даже как-то страшно туда идти, всех там, возможно, ждёт что-то недоброе, да и зачем они идут туда, не знаю, но куда денешься в такой толпе… А потом вдруг снова как бы очнулся и виду – пришли. Я уже там, внутри, в каком-то огромном зале, полном людей – и в нём заседает какой-то трибунал, все по одному подходят, им задают какие-то вопросы – причём тут же какие-то служители с дубинками следят, чтобы подходили только по одному, а если подходят семьями – отталкивают детей от родителей, мужей от жён… А в полу тут же рядом – несколько люков или провалов, и все они внутри разных цветов: белый, серый, чёрный, багровый, болотно-бурый, ещё какие-то. И вот те, в трибунале, должно быть, по ответам на вопросы что-то решают, а эти служители по их знакам хватают подошедших и толкают каждого в какой-то из провалов. И все, я вижу, покорно ждут, когда до них дойдёт очередь – как будто совсем утратили волю и всё им стало безразлично! Или нет, кажется, кто-то один стал просить о снисхождении, начал доказывать, что он не готов к этим вопросам, что его не предупреждали ни о чём подобном – но всё равно, с тем же результатом. Да там, я видел, и почти грудных детей, вырванных из рук родителей, так же допрашивали и куда-то бросали…
«Последний катаклизм… – отметил Кламонтов с внутренним содроганием. – И во что верят земляне… И – на что это похоже… Или… тут и есть просто политика? Символ какой-то стадности, тоталитаризма? И явно та же схема. Гротеск, сатира, потом – мистический ужас…»
– …Ах да, и ещё один ребёнок, постарше, пытался вырваться, тянул за руку кого-то из взрослых, но тот его словно не узнавал. Но в общем и целом – было какое-то повальное безразличие или обречённость… И вот я стою там и думаю: что же делать? Неужели все эти люди – а их там 6ыли тысячи – беспомощны перед теми несколькими? Но вместе с тем, признаюсь, была и такая мысль: а как всё-таки узнать, где там что кого ждёт, и что надо отвечать, чтобы куда попасть? Хотя тут же сразу – и сомнение: а почему вообще надо куда-то там попасть, почему нельзя, например, всем вместе просто уйти назад, откуда пришли? И кто они сами такие – вот эти, в трибунале – и по какому праву так всеми распоряжаются? Но только я решился заговорить об этом с теми, кто стояли рядом – так смотрю, они только испуганно отворачиваются и продолжают двигаться вперёд, к трибуналу. И только ещё, я слышу, где-то рядом один шепчет другому, что белый провал вроде бы предпочтительнее других – но и туда, я же видел, людей толкали насильно… И во мне от этой общей тупой покорности уже начало нарастать какое-то сопротивление отчаяния. Ну, думаю – надо просто уходить оттуда самому, никого ни о чем не спрашивая. Но тут во мне что-то стало сопротивляться и такому решению, возникло чувство беспомощности, безнадёжности, и даже – как бы греховности такого шага и ожидания кары за него. А я пока и не могу ни на что решиться – и даже не знаю, хватит ли мне сил идти обратно через всю эту толпу. И чувствую, уже хочется, чтобы кто-то услышал мои мысли и пришёл на помощь…
«Но зачем? – вновь чуть не вырвалось у Кламонтова, вспомнившего подобное из своих видений. – Зачем делать с людьми такое? Что тут за откровение или испытание, что можно этим сказать?»
– … И тут уже словно в ответ на это наступил какой-то перелом. Как будто вдруг прорвало пелену этого всеобщего страха или безразличия. И сразу откуда-то – кажется, из чёрного провала в полу – в зал ворвалось несколько человек как бы в красноармейской форме с будённовками, только тоже чёрного цвета, и стали кричать: люди, не верьте, вас тут обманывают надеждой попасть за правильные ответы в какой-то рай – а на самом деле все эти дыры ведут в один и тот же ад! Ну, тут все замерли, настала прямо-таки могильная тишина – а один из ворвавшихся дёрнул какой-то рубильник на стене – и пол под трибуналом разверзся, и те сами полетели в какую-то общую пропасть, открывшуюся на месте всех этих дыр… – Тубанов на экране остановился, чтобы перевести дыхание – и у Кламонтова на волне спадающего напряжения вырвался вздох.
– … Ну а вот дальше… Помню только что-то очень смутное – какие-то дворы, лестницы, коридоры, где я как будто что-то искал. Но это уже – совсем как во сне, так что наверно, во сне и было…
«Или – что-то вроде той моей поездки в трамвае…» – вдруг подумал Кламонтов.
– … Потом проснулся я как-то не сразу, – продолжая Тубанов, – но как будто у себя дома на своей кровати. И помню, ещё долго лежал в полудремоте и думал: что это могло быть, к чему бы такой кошмар? И вообще – сон это или не сон, а то уж очень ярко и отчётливо оно было для сна… Но потом в какoй-то момент вдруг заметил, что полоска света в комнате падает неестественно – так, как у меня дома, если смотреть с моей кровати, свет ниоткуда падать не может. И под головой, как я почувствовал, у меня вроде бы не подушка… На ощупь определил – мои зимняя куртка и шапка, да и лежу я в одежде на незастеленной кровати. Не понимаю, в чём дело, хочу встать так, как встаю обычно, а там – стена. Повернулся, встал с другой стороны, смотрю – а свет-то в коридор падает явно с лестничной клетки, значит, входная дверь открыта, и это – среди ночи. И как-то странно тихо, будто во всей квартире я один… А потом ещё смотрю – расположение фонарей за окном незнакомое, какие-то крыши в снегу, да и в комнате тоже – шкаф на месте стола, вместо кресла какие-то ящики… И наконец до меня начало доходить, что я – как будто не у себя дома. Но где и почему – никак не могу сообразить… И вот я ещё спросонья, почти автоматически вышел в коридор, смотрю на номер квартиры – 19-я. А моя – 27-я. Но подъезд – точно как в моём доме. И я, хоть и видел уже, что за окном всё было не так, на какой-то момент вдруг забыл об этом и решил подняться к себе наверх – хотя всё равно не мог понять, как это я заснул в квартире у нижних соседей… В общем, вернулся я в ту квартиру за курткой и шапкой – и быстро наверх. Ищу в кармане ключ, вижу, правда, что и дверь там какая-то не такая, но ключ уже достал и пробую вставить его в замок – не входит. Номер квартиры – как у моей, а замок – не тот. И тут только, кажется, до меня дошло, что и дверная обивка не того цвета, и глазок низко вставлен – чуть ли не на уровне моей груди – и за окном я видел какие-то совсем не те кварталы. И что вообще это – наяву, и с этим надо что-то делать… Как-то так замедленно всё доходило до меня в том состоянии. И вот – стою я там на лестничной площадке и пытаюсь вспомнить, где это я могу быть, и как и откуда мог туда попасть… Да, а на часах у меня, смотрю – 3 часа 20 минут ночи 8 декабря. А я только то и помню, как 7-го утром был на лекциях в университете, потом по дороге домой действительно заходил за покупками во вполне реальный гастроном – и тут, получается, и есть начало всего этого кошмара? Ведь ничего другого, что было потом наяву, я как будто не помню… И главное, что делать дальше – тоже не представляю. Куда идти ночью – если я даже не знаю, где это я? Или например, искать в той квартире телефон, чтобы позвонить домой, родителям – так тоже вдруг подумал: а что, если это я вообще в каком-то другом городе? А просто ждать там утра – так тоже вопрос, кого и чего я могу дождаться… И наконец решил: всё-таки более рискованно оставаться в неизвестно чьей квартире, так что надо уходить. Во всяком случае – выйти наружу, посмотреть, что там за обстановка, а тогда и решать, что делать дальше… Да, а когда я потом опять проходил мимо двери той квартиры уже вниз – то ещё увидел, что там в замке торчит ключ, и сразу решил: сейчас закрою эту дверь и возьму ключ с собой, а если когда-то встанет вопрос, откуда он у меня – скажу, что нашёл на улице. И как-то не подумал – что как раз накануне, пока я был на лекциях, выпал первый снег, а в снегу ключ так просто не найдёшь. В общем, вышел я со двора того дома на улицу, выглянул из-за угла, смотрю – а это же мой микрорайон, моя улица, дом напротив – соседний с моим! Просто я, оказывается, не представлял себе, как выглядят из окон дома, что наискось через дорогу от моего, в общем хорошо знакомые мне соседние улицы… И вокруг – как будто никого. Так что я быстро перешёл улицу – и домой. И никого больше по дороге не встретил – но уже там, на месте разбудил родителей, когда сначала по ошибке хотел открыть дверь не тем ключом. Да они и так почти не спали – меня же, как они сказали, с вечера дома не было. То есть вернее, из того магазина я как будто приходил домой – но потом снова ушёл и даже не сказал – куда и надолго ли. А сам я этого даже не помню – хотя тому свидетельство и покупки, которые я успел принести домой перед вторым уходом… Ну а в эту мою историю они поверили не сразу – но потом, как поверили, стали предполагать всякое – и попытку похищения, и бред с галлюцинациями. И кстати, хорошо ещё, не успели никуда заявить о моём исчезновении – а то представьте, как бы я выглядел в той квартире или с тем ключом, начни кто-то расследовать всё это как обычное нарушение закона! Ну а так ключ мы потом сдали в домоуправление – или как оно теперь называется – как якобы найденный в том же гастрономе, и теперь официальная версия такова, будто его потерял пьяный сосед жильца той квартиры, которому ключ оставили на хранение, пока тот лежал в больнице. Не знаю, правда, как тот сосед сам помнит всё это, и что он мог делать в той квартире, чтобы оставить её незапертой среди ночи… Ну, а мне потом родители на всякий случай устроили полулегальную, в частном порядке, консультацию у психиатра, но она ничего в тех событиях не прояснила. И в дальнейшем я уже сам обращался к специалисту по нетрадиционной медицине – но тоже посредством гипноза удалось установить только то, что в магазине у меня будто бы был какой-то разговор, а с кем – непонятно, так как даже внешность этого человека я не смог вспомнить. Помню только, что речь шла о каких-то космических знаках судьбы, предназначении, но и то – в общем, без конкретных подробностей, а в общем о таком может говорить кто угодно. И это всё равно не объясняет ни того, как я мог оказаться в оставленной открытой на ночь квартире чужой квартире, ни где вообще я провёл примерно десять часов, с 17-ти с чем-то 7 декабря до 3-х ночи 8 декабря 1991 года. Правда, тот психиатр объяснил это как какое-то «сумеречное состояние сознания» – и теперь родителям приходится думать, будто я всё это время в таком состоянии искал и не мог найти свой дом, и именно отсюда – эти смутно запомнившиеся лестницы и коридоры. Жутковатая получатся версия, но для них мне приходится делать вид, будто я и сам верю в неё – потому что она им кажется менее страшной, чем то, что y меня могла быть какая-то странная встреча, и это – её последствия. Но только я до сих пор не знаю, что мне думать об этом для себя. Я же уверен, что я – не сумасшедший, и никаких такие «сумеречных состояний» у меня до тех пор не бывало – да и сам тот кошмар был ярче всякого сна…
– И тоже повторный гипноз больше ничем не помог, – добавил Тубанов уже здесь, в комнате, снова остановив запись. – И что это может быть так заблокировано…
– Повторный… – сообразил Кламонтов, повернувшись к Селиверстову. – В том смысле, что специалист, о котором, шла речь – это ты и есть? И ты же проводил тот, первый сеанс гипноза?
– Да, это так сказано обо мне, – подтвердил Селиверстов. – Хотя я и не применяю земную технику гипноза. У меня это получается интуитивно, чисто телепатически. Но вряд ли тут дело в этом. У вас явно кое-что более глубоко заблокировано, чем остальное. И как раз – конкретные подробности: с кем вы говорили, где были в такие-то моменты времени…
«Не надо бы так забегать вперёд, – подумал Кламонтов, надеясь, что мысль дойдет до Селиверстова. – А то впереди ещё третья запись, а потом – и мой рассказ…»
– И я же тогда проговорил об этом с родителями весь остаток ночи – а потом ещё целое утро перебирал всю литературу об «аномальном», какая только была в доме… – продолжал Тубанов. – Так что и на лекции, естественно, не пошёл. И вот помню своё впечатление: везде такие уверенные рассуждения о духовности, Шамбале, НЛО, a дошло до дела – и кому довериться, если в большинстве случаев это – на уровне клуба по каким-то странным интересам? И оно хорошо, пока всё не настолько всерьёз… Taк что, если бы в прошлом сентябре часть потоков мединститута временно не перевели к нам, и мы не встретились бы в нашей студенческой библиотеке, и ты не рассказал бы мне, как yжe пытался разобраться с похожим случаем – то и не знаю, где бы я eщё искал какого ответа, и что думал бы до сих пор – не помня даже ту встречу в гастрономе. Хотя и так не понимаю – при чём тут она, есть ли какая-то связь, и если да – то какая…
«Нет, но как – не задуматься за столько времени? – удивился Кламонтов. – Хотя связь буквально лежит на поверхности…»
– А как я тоже столько искал по литературе – что бы это могло быть, – добавил Мерционов. – И как даже в ассоциации нетрадиционной медицины за это вообще не рискнули взяться…
– Это – где мы с Сергеем впервые встретились, – объяснил Селиверстов. – Я пришёл познакомиться с тем, что они собой представляют, как работают. И как раз услышал тот разговор и вдруг подумал: я же в том, моём мире практиковался в применении телепатического гипноза – так почему не попробовать и здесь, на Земле? Но странно – вообще с тех пор уже сколько раз удавалось – а тут… Что за какой-то особенно мощный блок у вас у всех?
– Но тот психиатр и того не смог, – ответил Тубанов. – Хотя он и настроен был предвзято – как будто больше боялся оторваться от каких-то идей, чем действительно хотел что-то выяснить… Вот я и не помню всего. Но теперь бывает, тоже чувствую в себе что-то странное, чего за собой раньше не знал. Например – будто что-то касается моих самых сокровенных мыслей, воспоминаний, убеждений – и даёт им совершенно неадекватную оценку. Или даже – какие-то мысленные переспрашивания: что я имел в виду, о чём только что думал – и надо срочно искать ответ. И это так неприятно – и так мешает, особенно в учёбе… Ну и вот правда – что же это было и к чему? И если, допустим, кто-то хотел мне что-то сказать – то что, и если предупредить – то о чем? Чтобы я что сделал – или чего не сделал? А то казалось бы, если есть что сказать конкретному человеку, и это действительно важно – так наверно надо бы, чтобы он понял, а не просто оглушить загадками? Или тут вообще – никакого послания, это просто странный феномен, явление, только и всего… Хотя что так говорить… – с досадой добавил Тубанов. – Что толку повторять вопросы без ответа… Давайте пока слушать запись Ареева…
– Только сперва я хотел бы кое-что уточнить, – заговорил до тех пор не произнёсший ни слова пятый участник встречи, даже фамилию которого Кламонтов услышал только сейчас. – А то я так и не знаю: действительно бывают сейчас в вузах так называемые «дни открытых дверей» – когда школьников приводят туда на экскурсию и знакомят с тем, как там учатся студенты и какие ведутся исследования? Или это уже – что-то устаревшее, из области юмора и сатиры? Ну, как вообще стало принято смеяться над многим, что было раньше? А то у нас в школе я никаких таких экскурсий не помню…
– А у нас в университете была такая школьная экскурсия, – ответил Кламонтов.
– Точно! – воскликнул Мерционов. – На химическом факультете! А я ещё думаю, где мог тебя видеть! У вас же, у студентов-заочников, бывают занятия на химическом факультете?
– Бывают… И я даже могу точно сказать, где и когда это было! – вспомнил Кламонтов. – Мартовская сессия третьего курса, кафедра органической химии… То есть это у нac – сессия, а у вас – весенние каникулы, верно?
– Последний день учебной четверти перед самыми каникулами, – уточнил Мерционов. – Да я знаю, мне уже рассказывали про этот ваш педагогический уклон. Как у вас даже сессии приспосабливают по времени к школьным каникулам для удобства заочников, которые работают в школе. Хотя какое удобство – если вам и в зимние каникулы надо собираться на сессии?
– Да, к 15-ти часам 2 января все должны быть в сборе, – подтвердил Кламонтов. – Так что хорошо хоть, я – местный житель, а кто из других городов – тем или совсем рано утром, или даже ещё 1-го, ночным поездом, надо успеть выехать, чтобы не опоздать к началу занятий. А у нас по месту работы большинство – медсёстры, фельдшера, санитары… И это большинство каждое новогоднее утро пакует чемоданы – из-за едва ли десятка тех, кто работает в школе, но учится почему-то не в пединституте… Да, но… к чему сам вопрос о «дне открытых дверей»?
– Из записи будет понятно, – ответил Ареев и повернулся к Тубанову. – Включай.
– … Я – Аркадий Викторович Ареев, 9 января 1976 года рождения, ученик 11-го класса средней школы № 52,– начал Ареев на экране, так же, как Тубанов и Мерционов – назвав дату рождения, но не назвав город. И тут Кламонтов понял, что в этом был свой смысл. Человека по таким данным в принципе можно найти и встретиться с ним, но сделать это непросто. – И со мной также произошли события, подобные тем, о которых было рассказано ранее… – Ареев немного помедлил, должно быть, решая, как лучше начать. – Только в моём случае всё начиналось с того, что мы как будто всем классом шли в университет на так называемый «день открытых дверей» – проще говоря, экскурсию для ознакомления школьников с их возможным студенческим будущим. Вернее – мы уже подходили к самому зданию университета, а то я помню только, как мы вошли туда, внутрь… И там всё показалось мне как-то странно знакомым – хотя я не помню, чтобы мне приходилось бывать в университете когда-то раньше. Наверно, просто само здание было похоже на какое-то другое, где я действительно бывал…
«Ну да – он, должно быть, внушил тебе интерьер, знакомый ему самому! – сообразил Кламонтов. – Интересно только – какого здания на самом деле…»
– … И вот мы прошли через вестибюль и идём по коридору первого этажа. А там, я вдруг смотрю – стены до самого потолка, да кажется и потолки тоже, обклеены грамотами за спортивные успехи, стенгазетами о стройотрядах и уборке урожая – а сами студенты и преподаватели бегают взад-вперёд с тюками каких-то бумаг, сталкиваются, падают, ругаются, подбирают по всему полу эти бумаги… А я не могу понять – что это такое? Неужели, думаю, вот это и есть рабочие будни университета, и такое студенческое будущее ждёт кого-то из нас? Но пока идём дальше… Потом остановились у стенда вроде бы с научными статьями – но содержания такого: один автор тряс собак на каком-то вибраторе, а потом пересаживал им сердце на место печени, другой вводил лягушкам в вену формалин и считал секунды до остановки сердца – ну, и тому подобное. И тоже, читаю – и не могу понять: это что, какая-то шуточная, пародийная стенгазета? Но нет, всё очень даже официально – какие-то многозначные цифровые коды, чьи-то росписи, десятки литературных ссылок – так что на пародию ничем не похоже. Да, а потом смотрю – на полу тут же прямо в коридоре валяются размотанные рваные бинты, потёки крови и каких-то растворов, битые шприцы, вскрытые собаки, кошки… И это – по всему коридору до самой лестницы наверх. Тут я уже совсем растерялся, но потом вижу – остальные вроде бы реагируют спокойно. И я пошёл вслед за ними дальше, на второй этаж…
«Это что же получается – как бы наш факультет? – понял Кламонтов. – То есть – его аллегория в представлении этого гуру? Но всё-таки – хоть бы ещё деталь интерьера…»
– …Да, и вот это, на первом этаже, был по-видимому биологический факультет, – продолжал Ареев, подтверждая догадку Кламонтова, – а дальше, на втором – химический… Накурено – не продохнуть. Целая толпа стоит в коридоре, травит анекдоты – а нас будто никто и не замечает. Потом наконец зашли в какую-то дверь – а там в лаборатории одна группа студентов совещается, как синтезировать донос на какого-то аспиранта или ассистента, другая, в соседней, практикуется сливать из колбы в колбу дачу и машину – во всяком случае, они нам так объяснили. И тоже везде – потёки, дыры в столах, дверях, одежде, ожоги на руках, осколки битой посуди, да ещё как мы вышли оттуда – прямо нам навстречу двое в лохмотьях от белых халатов куда-то ведут третьего, всего в бинтах… И я чувствую, что всё меньше и меньше понимаю – всерьёз это или какой-то нелепый спектакль – но пока иду вместе со всеми дальше на третий этаж, на математический факультет. А там – всё в клубах чёрного дыма, стоят старые компьютеры, ещё с перфокартами, и человекоподобные роботы, точно как из старой фaнтacтики – и вот то один, то другой из них дымит, а между ними бегают люди не в белых уже, а в серых от копоти халатах, трясут в воздухе обгорелыми перфокартами, и ещё слышно, как где-то далеко, в дыму, кто-то спрашивает, чему же равен икс. Причём там всё это выглядело так, что было совершенно не смешно… И вот мы идём дальше на четвёртый этаж, там – физический факультет, но нас туда даже не пустили, мы только через запертую стеклянную дверь видели, как люди в скафандрах и противогазах и тащили куда-то пожарный шланг – наверно, вниз, к тем, на третий этаж – а другие навстречу им несли что-то большое, тяжёлое, накрытое простынями с символом, обозначающим радиацию – и ещё на потолке искрила проводка, и откуда-то урывками звучал похоронный марш… И опять смотрю: все наши странно спокойно реагируют на это… Ну а дальше – пятый этаж, философский факультет. Знамёна, вымпелы, почётный караул – но символика не советская, как мне сперва показалось, а какая-то гибридная монархическая с националистической – и газетные статьи на стендах тоже только внешне похожи на материалы пленумов ЦК КПСС, а как присмотрелся, так и сама бумага пожухлая, и в заголовках газет – двуглавые орлы вместо орденов, и текст – со множеством букв «ять»… И тут же почему-то – военная кафедра. И от неё идёт целая колонна людей в какой-то тоже странной, гибридной форме – не то военной, не то арестантской – и откуда-то звучит такой жутко-утробный голос: «Эй, вы, трое, обое ко мне! Будете копать от забора и до заката!» И дальше – такое, что для записи уже не повторишь. И тут уже всем стало как-то неуютно – и лично мне, например, захотелось скорее уйти оттуда – но потом всё равно пошли дальше…
