Текст книги "Хроника расстрелянных островов"
Автор книги: Юрий Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
„Беовульф II“
Едва немецкие войска вторглись на территорию советских Прибалтийских республик, как в штабе группы армий «Север» началась подготовка к взятию островов Моонзундского архипелага. Тот, кто владел этими островами, занимающими исключительно важное географическое положение, фактически господствовал над всем Балтийским морем. С быстрым продвижением немецких армий на север Моонзунд превратился в передовой опорный пункт русского Балтийского флота, приобрел особое значение. На этих островах базировались советские подводные лодки, эсминцы, торпедные катера, самолеты, мешающие переправлять морем из Германии оружие, технику, боеприпасы и людей для обеспечения войск группы армий «Север». Верховное главнокомандование вооруженных сил Германии при составлении директивы ОКВ № 21, получившей кодовое название план «Барбаросса», исходя из опыта первой мировой войны, учло этот факт. Действующей на левом приморском фланге 18-й армии после занятия Литвы и Латвии предлагалось очистить от противника Эстонию, при этом
«проводить все необходимые подготовительные мероприятия к занятию Моонзундских островов таким образом, чтобы обеспечить возможность внезапного осуществления этой операции, как только позволит обстановка».
На захват русских портов в Прибалтике с суши фюрер отводил всего лишь три-четыре недели. За этот срок войска 18-й армии сумели овладеть лишь Лиепаей, Вентспилсом, Ригой и Пярну. Частям 291-й дивизии удалось занять важный в тактическом отношении порт Виртсу и взять под контроль семикилометровый пролив Муху-Вяйн, отделяющий Моонзундские острова от материка. К этому времени замедлилось продвижение войск 18-й армии. В районе Марьямаа они встретили упорнейшее сопротивление дивизий советской 8-й армии.
В штаб группы армий «Север» поступила подписанная Гитлером директива ОКВ № 33 о дальнейшем ведении войны на Востоке. В ней предписывалось
«как можно быстрее овладеть островами на Балтийском море, которые могут явиться опорными пунктами советского флота».
21 июля фюрер сам приехал в группу армий «Север» и имел беседу с ее командующим – фельдмаршалом фон Леебом. Гитлера всерьез беспокоил советский Балтийский флот, особенно его подводные лодки. Если их лишить баз в Финском заливе и на островах Балтийского моря, то их боеспособность в автономном плавании ограничится до четырех – шести недель, после чего будет бесперебойно осуществляться морем снабжение всем необходимым группы армий «Север».
Фельдмаршал фон Лееб поставил перед 18-й армией задачу нанести решающий удар в стык 10-го и 11-го корпусов 8-й советской армии и в самое ближайшее время выйти к Финскому заливу в районе мыса Юминда. Отрезанную от основных русских войск таллинскую группировку следовало прижать к морю и уничтожить.
Штаб группы армий «Север» представил фельдмаршалу два плана захвата островов Моонзундского архипелага под кодовыми названиями «Беовульф I» и «Беовульф II». По первому из них предполагалось высадку десанта на остров Сарема произвести с Курляндского побережья Латвии через Ирбенский пролив. По второму – десант из района Виртсу через пролив Муху-Вяйн предполагалось перебросить на восточный берег острова Муху. Фон Лееб сразу же отверг план «Беовульф I» как неосуществимый. Слишком широк Ирбенский пролив, да и укреплен полуостров Сырве русскими очень хорошо. Наглядный пример тому – первый неудачный проход немецкого конвоя через Ирбенский пролив 12 июля, когда в результате мощного огня советской дальнобойной береговой батареи, атаки торпедных катеров и ударов авиации было повреждено и потоплено более половины судов конвоя.
План «Беовульф II» являлся наиболее реальным, и фельдмаршал утвердил его. Пролив Муху-Вяйн неширок; по сведениям агентурной разведки, восточный берег острова Муху не укреплен, на нем еще только начиналось строительство земляных укреплений силами саперных батальонов и местного населения.
В операции по взятию островов предусматривалось участие пехотных частей, артиллерии, авиации и, конечно, военно-морского флота, на который особенно рассчитывали в штабе группы армий «Север». Легкие силы немецкого флота довольно быстро сумели закрыть острова Моонзундского архипелага минными заграждениями. Юго-западнее полуострова Сырве были поставлены два минных заграждения под условными названиями «Эйзенах» и «Эрфурт», северо-западнее острова Сарема – «Корбут», севернее острова Хиума – «Апольда» и северо-западнее острова Вормси – «Гота».
О времени начала выполнения плана «Беовульф II» в штабе группы армий «Север» пока никто сказать не мог. Западное побережье Эстонии все еще находилось в руках упорно сопротивлявшегося противника. Ясно было, что лишь со взятием главной базы русского Балтийского флота, города Таллин, можно было начать непосредственные действия против островов Моонзундского архипелага, хотя тщательной подготовкой к этой трудной операции следовало заниматься вплотную уже сейчас, особенно после бомбардировки Берлина советской авиацией. Дополнением к директиве ОКВ № 34, подписанным 12 августа 1941 года начальником штаба верховного главнокомандования вооруженных сил фельдмаршалом Кейтелем, предписывалось:
«Как только позволит обстановка, следует совместными усилиями соединений сухопутных войск, авиации и военно-морского флота ликвидировать военно-воздушные базы противника на островах Даго и Эзель. При этом особенно важно уничтожить вражеские аэродромы, с которых осуществляются воздушные налеты на Берлин».
Штаб группы армий «Север» предложил фельдмаршалу несколько кандидатур, способных осуществить план «Беовульф II». Фон Лееб остановил свой выбор на командире 42-го армейского корпуса – генерале инженерных войск Кунце, с которым был лично знаком еще с памятного января 1933 года – прихода Гитлера к власти в Германии. Его приказом генерал Кунце назначался командующим всеми вооруженными силами, участвующими во взятии островов Моонзундского архипелага.
Удары по Берлину
Не успели строители, руководимые майором Навагиным, разровнять последние метры грунтовой взлетной полосы аэродрома Асте, как в воздухе показалось первое звено ДБ-3 дальней бомбардировочной авиации Главного Командования. Сделав круг, самолеты поочередно пошли на посадку.
Генерал-лейтенант Жаворонков радовался пополнению. Еще бы, в его распоряжение прибыло пятнадцать ДБ-3. Армейскую авиагруппу возглавляли заместитель командира полка майор Щелкунов и командир эскадрильи капитан Тихонов.
– Рад, рад видеть вас, товарищи! – крепко пожал им руки Жаворонков, приехавший на машине из Кагула для встречи летчиков. – Теперь Берлин будет получать двойную порцию «гостинцев». Ну, давайте знакомиться…
Все летчики и их экипажи имели достаточный боевой опыт, принимали активное участие во многих налетах на вражеские тыловые аэродромы и промышленные объекты. Однако над морем им действовать не приходилось, за исключением предвоенных учебных полетов эскадрильи капитана Тихонова.
– Это ничего, – сказал Жаворонков. – Вначале вам моряки помогут. А потом и сами…
Первой заботой генерала было рассредоточение дальних бомбардировщиков и оборудование скрытых стоянок. По опыту авиагруппы Преображенского самолеты вплотную по рулевым дорожкам подогнали к хуторским постройкам и укрыли сверху маскировочной сетью. С Кагула прибыла аэродромная команда моряков и помогла экипажам армейских самолетов надежно укрыть ДБ-3. К вечеру работы были закончены. С «чаек», поднявшихся а воздух, поступил доклад, что аэродром Асте совершенно пуст, признаков базирования каких-либо самолетов не обнаружено.
Экипажи ДБ-3, утомленные длительным перелетом на остров Сарема и тяжелой работой по рассредоточению самолетов, собирались отдохнуть в построенных для них землянках, как над аэродромом показалась тройка «мессершмиттов». Вражеские истребители низко пронеслись над опушкой леса, поливая ее огнем из пулеметов. Их сменила шестерка «юнкерсов». Зайдя по кругу, они начали бомбить границы аэродрома в надежде попасть в замаскированные советские бомбардировщики или хотя бы выявить огневые позиции зенитных батарей.
– Быстро же немцы узнали, что мы прилетели в Асте! – удивился Щелкунов.
Армейскую авиагруппу Жаворонков включил в четвертый по счету налет на Берлин. Щелкунов из своей группы смог послать лишь три самолета, а Тихонов – семь. Моторы остальных бомбардировщиков нуждались в ремонте.
Уточнив порядок следования над морем и территорией врага, Жаворонков сказал:
– Каждое ваше звено поведут летчики полковника. Преображенского. Доверьтесь им – они уже прекрасно изучили весь маршрут от Саремы до Берлина. И будьте особо внимательны над целью. Гитлеровокие истребители: и зенитки ждут вас. Поэтому бомбить следует на высоте шесть тысяч метров.
Взлетали морские и армейские авиагруппы засветло. Чтобы как-то перехитрить вражеские истребители, Жаворонков перенес вылет на час раньше. И вовремя. Когда ДБ-3 уже заняли свои боевые порядки в воздухе, на Кагул и Асте налетели «юнкерсы». Они долго утюжит окаймляющий аэродромы лес, прекратив бомбардировку и обстрел лишь с наступлением темноты.
Весть о награждении отважных балтийских летчиков, бомбивших Берлин, мигом облетела гарнизон островов Моонзундского архипелага. Командиру 1-го минно-торпедного полка полковнику Преображенскому, флагманскому штурману Хохлову, ведущим групп Гречишникову и Ефремову, командиру эскадрильи Плоткину было присвоено звание Героя Советского Союза, остальные летчики, штурманы, стрелки и радисты награждены орденами. Моонзундцы гордились тем, что с их острова и при их обеспечении ДБ-3 Преображенского бомбят столицу фашистской Германии, и потому высокие награды морским летчикам воспринимали с особым удовлетворением и энтузиазмом. От имени бойцов, командиров и политработников гарнизона генерал-майор Елисеев направил поздравительную телеграмму летчикам-балтийцам, которую попросил вручить Преображенскому начальника политотдела БОБРа.
Копнов тут же выехал на эмке в Кагул. Не успел он подойти к землянке командира полка, как послышалась команда «Воздух!». Копнов увидел пару немецких истребителей.
– «Мессершмитты-сто девять», – безошибочно определил вышедший из землянки Преображенский.
– Тоже вас прилетели приветствовать, Евгений Николаевич, – пошутил Копнов.
– Каждый день навещают. И по нескольку раз!
Ме-109 между тем обстреляли границы аэродрома из пулемета и улетели.
– Разведка! Надо ждать основные силы, – мрачно проговорил Преображенский.
К нему подбежал рассыльный из штаба. Посты ВНОС сообщали о подходе к Сареме четырех групп немецких самолетов.
– Кажется, сегодня будет особенно жарко, – усмехнулся Преображенский. – Это они узнали, что вы здесь, Лаврентий Егорович, – проговорил он.
Гул нарастал со всех сторон, не ясно было, откуда начнут пикировать вражеские самолеты. Первая тройка истребителей вынырнула из-за спины. Она летела очень низко, прижимаясь к лесу.
– «Мессершмитты-сто десять» идут… – Преображенский не договорил, точно захлебнулся: рядом ухнула осколочная бомба, в лицо ударила земляная пыль.
Копнов схватил Преображенского, и оба они скатились в яму. Над головами заухали частые взрывы, комья земли дождем посыпались на спины.
– Э-э, не в моих правилах погибать от дурацких осколков! – Преображенский поднялся на дне ямы во весь рост. – Другое дело сразиться в небе.
Копнов последовал примеру полковника. И глазам его представилась жуткая картина: над аэродромом, точно рои гигантских рассерженных ос, метались Ме-110, низвергая из пулеметов на стонущую от частых взрывов землю огненные струи. Ответный огонь из 76-миллиметровых орудий вели все три зенитные батареи, но ни один из снарядов не мог попасть во вражеский истребитель. Да Ме-110 и не давали этого делать, сбивая прицельный огонь зенитчиков осколочными бомбами и пулеметами.
Над аэродромом появились бомбардировщики. Истребители уступили им место, и те с высоты полутора тысяч метров поочередно, точно на полигоне, начали делать заходы для бомбометания. В воздухе стоял сплошной гул от рева моторов десятков самолетов, взрывов бомб, трескотни пулеметов, резких залпов зенитных орудий. Казалось, уши не выдержат такого грохота.
Не видя хорошо замаскированных советских дальних бомбардировщиков, «юнкерсы» пикировали на зенитные батареи. Огневые позиции окутались частоколом взрывов, Прекратила стрельбу вначале одна батарея, а потом вторая и третья.
– Труба вашим зенитчикам! – сказал Преображенский.
– Я к ним! – прокричал Копнов и выскочил из спасительной ямы.
– Куда?! Назад! Назад! – пытался остановить его Преображенский, но начальник политотдела по лесу бежал вперед. Копнов, часто бывавший у зенитчиков, хотел выяснить положение своих подопечных и по возможности помочь им.
Налет немецкой авиации продолжался более получаса, Но Преображенскому он показался целой вечностью. Такого огромного количества бомб еще не падало на Кагул. Возвратившись на КП, он увидел хмурого Жаворонкова, стряхивающего землю с кителя. Одна из бомб взорвалась рядом, и силой взрыва разворотило накат бревен.
– Звереют фашисты, – выдохнул генерал. – Как бы не нащупали стоянки ваших бомбардировщиков.
Стали поступать доклады. Оказалось, сгорела всего-навсего одна «чайка», повреждены два орудия у зенитчиков, несколько человек убито и ранено.
– Целехоньки наши самолетики, целехоньки! – радовался генерал. Озадачило его лишь сообщение о множестве воронок на взлетной полосе, заделывать которые уже вышел весь обслуживающий персонал.
К вечеру взлетная полоса была готова, и Жаворонков дал команду на вылет. Морскую авиагруппу на Берлин повел Преображенский, а армейскую Щелкунов. Немецкие самолеты не появлялись, должно быть уверенные в том, что их массированным ударом выведены из строя многие советские ДБ-3.
Как обычно, в ночь налета на Берлин никто на аэродромах не спал. Механики, техники, оружейники собирались группками и вполголоса, словно боясь нарушить тишину летней ночи, говорили об улетевших товарищах. Взгляды невольно обращались на юго-запад, в темную синь неба, куда улетели бомбардировщики. Мысленно они были с летчиками, страстно желая им поскорее нанести бомбовый удар по фашистской столице и вернуться невредимыми. На полковой кухне кок поддерживал в топке огонь. На горячей плите у него стоял крепко заваренный чай, который любят летчики.
Жаворонков бодрствовал в штабной землянке. Перед ним на столе лежала развернутая карта Балтийского моря. Генерал встревоженно смотрел на толстую красную линию, которая брала начало почти в центре острова Сарема, затем шла к шведскому острову Готланд, там она делала резкий поворот на юг, пересекала все Балтийское море и крупной стрелкой упиралась в черный кружочек с надписью: «Берлин».
Генерал взглянул на часы и перечеркнул красную линию синим карандашом на траверзе острова Борнхольм. Здесь сейчас должны находиться группы Преображенского и Щелкунова.
В штабную землянку вошел Оганезов. По озабоченному лицу военкома полка Жаворонков понял: что-то случилось.
– Ожидается туман на аэродромах, товарищ генерал…
«Этого только не хватало! – подумал Жаворонков. – Мало того что беспрестанно бомбит вражеская авиация, так еще новый враг».
– О чем думали наши синоптики? Почему не предупредили? – вспыхнул генерал. – Да за такое дело…
– Синоптики не виноваты, – сказал Оганезов. – Туман характерен лишь для местных островных условий. Он может появиться в отдельных местах.
Жаворонков позвонил в Асте. Там признаков тумана не наблюдалось. Приказал запросить посты ВНОС, откуда последовало сообщение, что туман появился лишь на полянах и в лощинах. Значит, следует ожидать его и на аэродромах.
Жаворонков дал приказание быть готовым к приему ДБ-3 на аэродромы в условиях плохой видимости и одновременно позвонил в Таллин и Палдиски, чтобы там в случае необходимости смогли принять дальние бомбардировщики.
К утру Кагул и Асте стал заволакивать редкий туман. Жаворонков не уходил с аэродрома, внимательно наблюдая за взлетной полосой. К счастью, туман не сгущался. Рваными белесыми облачками он медленно плыл на восток, образуя лишь возле леса густую молочно-серую стенку. Взлетная полоса просматривалась, а с восходом солнца ее черная лента будет еще яснее. Садиться в таких условиях можно. Такая же примерно картина, по докладу дежурного, наблюдалась и в Асте.
– Посадка возможна, – решил Жаворонков. – Передайте на самолеты: на аэродромах редкий туман, будьте особо внимательны, – приказал он оперативному дежурному.
Первым благополучно приземлился Преображенский. За ним пошли на посадку еще четыре ДБ-3. Шестой бомбардировщик начал было заход, но вдруг снова взмыл ввысь и пошел по кругу, не решаясь садиться. За ним закружил и седьмой ДБ-3.
– Передайте по радио, пусть идут в Палдиски или Таллин, – приказал Жаворонков оперативному дежурному.
После приема команды один из дальних бомбардировщиков тут же взял курс на северо-запад и быстро скрылся за лесом, а второй упрямо заходил на посадку, и всякий раз неудачно.
– Видно, бензин у него на исходе, – предположил Оганезов, с тревогой наблюдая за бомбардировщиком, кружащим над аэродромом. В следующее мгновение Оганезов закрыл глаза: ДБ-3, потеряв скорость, рухнул на землю у опушки леса. Раздался грохот, бомбардировщик вспыхнул свечой. «Фашистские стервятники не смогли сбить, так тут сами…» – с болью подумал Оганезов.
Следующие два ДБ-3, видя горящий самолет своего погибшего товарища, взяли курс на северо-запад. Остальные дальние бомбардировщики все же сели на свой аэродром.
В Асте дело обстояло лучше: все самолеты армейской авиагруппы приземлились благополучно.
Посылая ДБ-3 на Берлин, Жаворонков тщательно анализировал предыдущие налеты. Каждый летчик по возвращении в Кагул докладывал ему о своих наблюдениях, и теперь у него сложилась полная картина о наличии средств зенитного и авиационного прикрытия столицы фашистской Германии. Вот в сейчас, склонившись в штабной землянке над картой, Жаворонков искал оптимальные варианты для седьмого налета на Берлин. Требовалось более точно бомбить военные и промышленные объекты, и в то же время из-за плотности зенитного огня нельзя летчикам выходить на прицельное бомбометание. Безопасной в создавшихся условиях являлась высота 6000 метров.
От работы генерала отвлек вошедший радист.
– Вам телеграмма, товарищ генерал.
Жаворонков прочитал телеграмму. В ней нарком Военно-Морского Флота требовал применять для бомбардировки Берлина 1000-килограммовые бомбы.
Действительно, по своей конструкции ДБ-3 мог нести на внешней подвеске бомбу весом в 1000 килограммов, если на нем стояли новые моторы и подъем производился с взлетной полосы с твердым покрытием. А моторы на самолетах Преображенского и Щелкунова давно уже выработали все положенные по нормам ресурсы, и поднимались они с грунтовой взлетной полосы, явно недостаточной по длине. Поэтому летчики брали на внешнюю подвеску лишь 250– и 500-килограммовые фугасные авиационные бомбы, а остальные 100-килограммовые фугасные и зажигательные бомбы подвешивались в бомболюки.
В конце телеграммы сообщалось, что для координации действий на остров вылетает представитель Ставки Верховного Главнокомандования летчик-испытатель Герой Советского Союза Коккинаки.
Жаворонков забеспокоился: может быть, он действительно пошел на поводу у летчиков, санкционируя брать на внешнюю подвеску лишь ФАБ-500? Ведь, несмотря на выработанные моторами ресурсы, дальние бомбардировщики свободно перекрывают расстояние в 1740 километров. А майор Щелкунов, у которого на подходе к Берлину отказал правый мотор, сумел отбомбиться и каким-то чудом на одном моторе дотянуть до аэродрома.
Коккинаки прилетел на следующий день. Жаворонков встретил его у командного пункта.
– Теперь понятно мне, почему все ваши бомбардировщики целехоньки, генерал! – восторженно произнес Коккинаки, пожимая руку Жаворонкову. – Великолепно же вы замаскировали аэродром. Грешным делом я подумал, что не сюда прилетел.
– Морские летчики на выдумки хитры, – ответил Жаворонков. Он пригласил московского гостя в землянку, распорядился подать чай.
– Вы знаете цель моего прибытия? – спросил Коккинаки, входя в землянку.
– Да. Я получил телеграмму от наркома.
На встречу с представителем Ставки Верховного Главнокомандования генерал пригласил командиров авиагрупп Преображенского и Щелкунова, ведущих групп Гречишникова и Ефремова, командиров эскадрилий Тихонова и Плоткина, флагманского штурмана Хохлова и военкома Оганезова. Представлять Коккинаки не требовалось: каждый пилот отлично знал прославленного на весь мир советского летчика-испытателя.
Высказывались все. Мнение едино: в создавшихся условиях брать ФАБ-1000 не представлялось возможным. Материальная часть дальних бомбардировщиков основательно изношена, моторы уже выработали свои ресурсы, их мощность соответственно упала, и поэтому имелись все основания для беспокойства за безопасный взлет бомбардировщика по грунтовой полосе с расчетной нагрузкой авиабомб. К тому же лететь на Берлин приходилось на огромной высоте, достигавшей практического потолка, отчего расход бензина увеличивается и его может не хватить на возвращение домой.
– Надо учитывать состояние экипажей, и в первую очередь пилотов, – сказал Оганезов.
Военком 1-го минно-торпедного полка заметил правильно. Жаворонков вполне был с ним согласен. Люди устали, вымотались. Полет длится около восьми часов, происходит он в сложных условиях: ночью, на высоте более 7000 метров, при кислородном голодании, в холоде, под воздействием у цели зенитной артиллерии и истребителей врага. Экипажи перенапрягали свои физические и моральные силы, особенно над Берлином. Когда же ДБ-3 подходили к своему аэродрому, то перенапряжение спадало, летчики расслаблялись, внимание, так необходимое для точного расчета на посадку, притуплялось, и некоторые платились за это жизнью. Так во время приземления взорвались бомбардировщики летчиков Дашковского, Кравченко и Александрова. Наблюдать с земли за нелепой гибелью невыносимо тяжело.
Доводы летчиков не убедили Коккинаки. Однако решено было ФАБ-1000 брать только на самолеты, моторы которых еще не выработали положенные ресурсы.
До полуночи просидели в штабной землянке Жаворонков и Преображенский, раздумывая над сложным заданием представителя Ставки. Требовалось с особой тщательностью проанализировать все возможные варианты полетов с максимальной бомбовой нагрузкой, на всякий случай наметить запасные цели, досконально проверить моторы, отобрать лучших летчиков, способных повести ДБ-3 к Берлину. Самым сложным, на их взгляд, являлся взлет. Взлетная полоса – без твердого покрытия, неровная и короткая для разбега с расчетной нагрузкой. Моторы будут страшно перегреваться.
Адъютант командующего майор Боков терпеливо сидел в стороне, наблюдал за сосредоточенными лицами генерала и полковника. Время от времени он наполнял пустые стаканы крепким горячим чаем, который с удовольствием пили Жаворонков и Преображенский.
Зазвонил телефон. Боков снял трубку.
– Товарищ генерал, посты ВНОС сообщают: к Сареме летят вражеские самолеты, – доложил он. – По звуку – Ю-восемьдесят восемь.
– «Юнкерсы», да еще ночью?! – удивился Жаворонков. – Странно. Что они, в самом деле?
– Видно, здорово мы им поднасолили, что даже ночью они решились пожаловать к нам, – засмеялся Преображенский и посмотрел на часы – шел первый час ночи.
Вышли из душной землянки на улицу. Непроглядная мгла окутала спящий аэродром, не видно даже черной стены леса. Действительно, до слуха донесся знакомый завывающий звук Ю-88. Жаворонков, вобрав полную грудь свежего влажного воздуха, огляделся. Кагул потонул в густой черноте ночи. Ни огонька. Лишь иссиня-темное небо угадывалось по хрусталикам россыпи звезд. Подумал: «Как же они бомбить нас собираются? Наугад, что ли?!»
Неожиданно справа взвилась красная ракета. Она рассыпалась над хутором, где стояли два дальних бомбардировщика. За ней взметнулись еще три ракеты, направленные точно на стоянки ДБ-3. Жаворонков вначале не мог сообразить, что происходит, потом догадался: вражеские лазутчики под покровом темноты пробрались к аэродрому и теперь ракетами наводят свои бомбардировщики на советские самолеты.
– Черт знает что происходит! – выругался он, не зная, что предпринять. – Не так скоро поймаешь лазутчиков, «юнкерсы» смогут отбомбиться.
– А если и нам пускать ракеты, товарищ генерал? – услышал Жаворонков голос своего адъютанта.
Майор прав. В самом деле, надо попытаться дезориентировать вражеские бомбардировщики. Жаворонков всем корпусом развернулся к Бокову, приказал:
– Мигом к оперативному! Передать на все посты, зенитные батареи: включаться в «иллюминацию»!
Адъютант растворился в темноте, и вскоре вокруг аэродрома и в удалении от него заполыхали красными всполохами ракеты.
– Здорово придумано! – вырвалось у Преображенского. – Поди разберись, какие свои, а какие чужие.
Послышались глухие взрывы осколочных бомб. «Юнкерсы» решили освободиться от груза. Не возвращаться же с ним на аэродром! Несколько бомб все же упали козле стоянок ДБ-3, не причинив им вреда. Остальные в основном рвались в стороне от огневых позиций зенитных батарей. Зенитчики особенно усердствовали в пусках ракет.
«Юнкерсы» довольно долго кружили над Кагулом. Жаворонков с облегчением вздохнул, когда наконец затихло завывание моторов. Над аэродромом настала долгожданная тишина; пора бы и отдохнуть, ведь вечером предстоял налет на Берлин с ФАБ-1000 на внешней подвеске. Однако спать не пришлось. Донеслись короткие автоматные очереди. Стреляли в западной части аэродрома, где стояли у хуторов четыре ДБ-3.
– Что такое? Почему стрельба?! – встрепенулся усталый Жаворонков. – Неужели фашисты выбросили воздушный десант?
Мысль о вражеском воздушном десанте встревожила его. Усталость сняло как рукой. Охрана у стоянок дальних бомбардировщиков незначительная, едва ли она сможет отразить нападение вражеских парашютистов.
Появился точно из-под земли начальник особого отдела БОБРа старший политрук Павловский. На двух машинах с отрядом эстонских добровольцев из истребительного батальона он только что приехал из Курессаре.
– Кайтселиты стреляют, – пояснил Павловский. – Это они подавали ракетами сигналы немцам. Но мы сейчас их приведем в порядок! – Павловский так же внезапно скрылся в темноте, как и появился.
– Оказывается, вам ни днем ни ночью не приходится скучать, генерал! – улыбнулся Коккинаки.
Редкая стрельба продолжалась всю ночь. Лишь утром отряду Павловского удалось загнать кайтселитов в лощину и вынудить сложить оружие.
В то время как инженеры, техники, мотористы и оружейники готовили ДБ-3 к вылету на Берлин, экипажи отдыхали, восстанавливая силы после бессонной ночи. Полет предстоял необычный, и потому летчики должны чувствовать себя особенно бодро.
Вылет назначался за полтора часа до темноты. В воздух поднялись «чайки», прикрывая ДБ-3 от возможного нападения немецких истребителей. Первым взлетал Преображенский. С тревогой следил Жаворонков за перегруженной машиной командира полка. Дан сигнал, взревели моторы, и самолет начал разбег. Грунтовая полоса быстро сокращалась перед ним, гудели на всю мощь моторы, но ДБ-3 все еще не отрывался от земли. Наконец он точно повис над взлетной полосой – медленно, нехотя набирая высоту. Все ближе и ближе стена леса; со стороны кажется, машина не перевалит через нее. На лбу Жаворонкова капельки пота, волнуется и рядом стоящий Коккинаки, хотя внешне он сравнительно спокоен. А дальний бомбардировщик Преображенского уже над лесом. Едва не чиркнув шасси по вершинам деревьев, он удалялся к морю.
– Все очень хорошо! Так должно и быть, – проговорил Коккинаки.
Второй и третий ДБ-3 взлетели следом за ведущим группы. На взлетную полосу вырулила машина лейтенанта Богачева. Разбег. Взлет. Но что-то медленно самолет отрывается от земли. «Выше, выше!» – мысленно подсказывай ему Жаворонков и на секунду закрывает глаза. Страшный грохот потряс аэродром, ввысь взметнулся султан огня, земли и дыма. Видно было, как падали сверху расщепленные куски деревьев и обломки самолета.
– Взлет машинам с ФАБ-тысяча запрещаю! – приказал Жаворонков. Коккинаки не настаивал. Гибель экипажа лейтенанта Богачева он переживал не меньше генерала.
Через два дня пришла шифровка из Ставки. Жаворонкова и Коккинаки отзывали в Москву на доклад к Верховному Главнокомандующему. Удары по Берлину должны были осуществляться под командованием полковника Преображенского.
