Текст книги "Хроника расстрелянных островов"
Автор книги: Юрий Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
Катер поравнялся с буксиром, застопорил ход.
– Где наш катер? Где люди? – прокричал в мегафон Богданов.
– Нету катера… бой был… фашисты утопили, – отвечал механик. – А люди на остров ушли на шлюпке. Только двое со мной.
– Пусть выходят, – передал Богданов.
– Они ранены очень тяжело, ходить не могут. Врача им нужно.
Несколько краснофлотцев прыгнули на палубу «Лачплесиса», на руках вынесли из капитанской каюты раненых и осторожно переправили их на торпедный катер.
– А вам, папаша, остаться придется. Судно берегите, пришлем за вами буксир.
– Это я понимаю, и даже просить будете – не пойду. «Лачплесис» еще пригодится…
Только вечером тральщик отбуксировал «Лачплесис» в гавань. Туда же пришли и два торпедных катера с Менту. На борт судна поднялись катерники.
– Спасибо, отец. За буксир спасибо. А за катерников – особо…
Мое место – Берлин!
В конце июля Елисеев получил шифровку из штаба флота. В ней командующий вице-адмирал Трибуц приказал немедленно оборудовать аэродром в Кагуле для двадцати дальних бомбардировщиков минно-торпедной авиации, которые должны были со дня на день перебазироваться из-под Ленинграда на Сарему. Ставка Верховного Командования поставила боевую задачу перед авиацией Краснознаменного Балтийского флота – нанести бомбовый удар по столице фашистской Германии Берлину.
Общее руководство возлагалось на командующего авиацией ВМФ генерал-лейтенанта Жаворонкова, а за обеспечение базирования бомбардировщиков и прикрытия их на аэродроме нес ответственность комендант Береговой обороны Балтийского района.
Елисеев понимал, что остров Сарема был выбран не случайно. Отсюда до Берлина самое кратчайшее расстояние: всего 870 километров. Из них 700 километров пути пролегали над водами Балтийского моря, где нет никакой противовоздушной обороны. Но куда посадить дальние бомбардировщики? На острове не было ни одного аэродрома, пригодного для такого типа самолетов. А ведь намечалось перебазировать двадцать бомбардировщиков, потом их число может увеличиться. Вот и попробуй разместить такую махину.
Елисеев вызвал машину.
– Едем с начальником штаба и начальником инженерной службы в Кагул, – передал он оперативному дежурному.
Из Курессаре выехали в направлении поселка Кихельконна. По накатанной гравийной дороге машина быстро доставила их к деревне Кагул, за которой в лесу, на большой зеленой поляне, находился главный островной аэродром. Строительство его было закончено еще весной, однако он предназначался в основном для легких самолетов. Сейчас здесь базировалась 12-я Краснознаменная отдельная истребительная авиационная эскадрилья. Теперь требовалось разместить на нем ДБ-3 конструкции Ильюшина.
Елисеев объехал аэродром на машине. Взлетная полоса занимала примерно половину поляны. Вторая половина была неровной. Машину подбрасывало на бугорках и ямах. Наконец шофер остановился:
– Застрянем здесь, товарищ генерал.
Елисеев, Охтинский и Навагин вылезли из машины, дошли до леса.
– Будем делать взлетную полосу на всю длину поляны, – распорядился Елисеев.
– Успеем ли, товарищ генерал? – задумчиво спросил Охтинский.
– Успеем. Обязаны успеть, – отрезал Елисеев. – Сколько вам потребуется дней, начальник инженерной службы? – повернулся он к Навагину.
– Недели полторы, – подумав, ответил Навагин. – Работа трудоемкая, товарищ генерал.
– Недели полторы?! – повторил Елисеев и внимательно поглядел на Навагина, точно видел его впервые. – Три дня. Точнее – трое суток. Работать днем и ночью. Снимайте хоть все свои строительные части.
– А как же строительство оборонительной полосы на Муху? – спросил Охтинский.
– Аэродром – задача номер один для нас, – ответил Елисеев и зашагал к машине.
Трое суток, днем и ночью, строительные части гарнизона под руководством Навагина удлиняли взлетную полосу аэродрома, подготавливая его к приему тяжелых бомбардировщиков. Охтинский выделил для охраны аэродрома три зенитные батареи и роту красноармейцев.
Едва только строители закончили работу, в воздухе появился первый бомбардировщик. Он сделал несколько кругов над поляной, прежде чем пошел на посадку. Охтинский, Копнов и Навагин приехали встречать самолеты. Напряженно следили они с опушки леса за посадкой бомбардировщика. Самолет мягко коснулся земли, чуть подпрыгнул и плавно покатился по поляне. Затем он развернулся и подрулил к опушке, где стояли люди. Когда мощные моторы смолкли, на землю соскочил молодой полковник.
– Командир первого минно-торпедного авиационного полка полковник Преображенский, – представился он.
– Очень рады видеть вас на нашей островной земле, – протянул ему руку Охтинский.
– Мне показалось вначале опасным садиться на ваш аэродром: мал для наших самолетов, – заговорил Преображенский. – Особенно для взлета. Придется еще удлинять полосу.
– Строители под руководством начальника инженерной службы майора Навагина останутся в вашем распоряжении.
– И маскировка… – оглядел аэродром Преображенский. – Ну да ничего: в лесу будем прятаться.
– По всем вопросам прошу обращаться лично ко мне, – сказал Охтинский.
– Думаю, мы с вами, Алексей Иванович, всегда договоримся.
К вечеру еще девять ДБ-3 приземлились на обновленном аэродроме, затерянном среди густого леса. А на следующий день совершили посадку и остальные бомбардировщики.
Генерал-лейтенант Жаворонков прилетел на остров с основной группой ДБ-3, чтобы на месте приступить к подготовке удара по Берлину. Первой его заботой была сохранность дальних бомбардировщиков. Противник, без сомнения, постарается быстро разыскать аэродром, откуда бомбят Берлин, и тогда последуют беспрестанные налеты вражеских самолетов. От их бомб не спасет простое рассредоточение ДБ-3 по аэродрому. Значит, надо искать особые способы маскировки. Из всех предложенных летчиками вариантов генералу понравился «хуторской». Бомбардировщики должны вплотную становиться с хуторскими строениями, сливаясь с ними в одно целое. Накинутые сверху маскировочные сети надежно прикроют ДБ-3 с воздуха. Сложность вызывали рулевые дорожки, которые через поля и огороды требовалось на ширину колес прокладывать от границ летного поля к месту стоянки. На счастье, земля оказалась сухая, ее не надо было утрамбовывать. Требовалось лишь снять изгороди, заровнять ямы и канавы.
Дав Преображенскому разрешение на «хуторской» вариант, Жаворонков уехал на флагманский КП к коменданту БОБРа, чтобы решить все вопросы, связанные с обеспечением боевых вылетов авиагруппы на Берлин.
– В первую очередь меня интересует воздушное прикрытие Кагула, – после обычных приветствий сказал Жаворонков.
– Все, чем располагаю, передам в ваше распоряжение. Таков приказ комфлота… – заверил Елисеев.
Из своих и без того скудных противовоздушных средств он выделял всю 12-ю Краснознаменную отдельную истребительную авиационную эскадрилью в составе пятнадцати «чаек» и три зенитные батареи.
– Мало! – вырвалось у Жаворонкова. – Такое ответственное задание Ставки!..
– Гарнизон островов остается без какого-либо авиационного прикрытия, Семен Федорович. А ведь противник ежедневно бомбит наши боевые порядки. Немцы в любой момент могут высадить морской или воздушный десанты.
– А чем же вы собираетесь прикрывать вторую авиагруппу? – сочувственно спросил Жаворонков.
Вторая авиагруппа ДБ-3 дальней бомбардировочной авиации Главного Командования должна была прилететь на Сарему дней через десять. Для нее уже строительные подразделения, снятые с Муху, под руководством майора Навагина оборудовали новый аэродром в Асте.
– Поставлю остальную зенитную артиллерию, – вздохнул Елисеев.
«Немецкие самолеты и так свободно летали над островами, а теперь они совсем осмелеют, – подумал Елисеев. – Значит, и жертв станет больше». Но едва ли это следует объяснять Жаворонкову. Он выполняет приказ Ставки… Да и заманчиво это – ударить по самому Берлину с их территории. Моонзундцы могут гордиться этим.
Обслуживание авиагруппы ДБ-3 было возложено на 15-ю разведывательную авиационную эскадрилью МБР-2. Тральщики уже доставляли из Таллина в Трииги авиационные бомбы и бензин. Все посты ВНОС – воздушного наблюдения, оповещения и связи – переключались на обеспечение дальних бомбардировщиков.
Подготовка первого удара по Берлину заняла у Жаворонкова и Преображенского несколько дней. Они тщательно изучали районы Балтийского моря, до мельчайших подробностей намечая маршрут предстоящего полета. А Москва торопила. Ставка Верховного Командования бомбардировкой Берлина хотела развеять клеветнические слухи об уничтожении советской авиации.
Преображенского беспокоила противовоздушная оборона противника на подходах к цели. Надо было как можно точнее знать примерные места расположения зенитных батарей вокруг Берлина, чтобы случайно не напороться на заградительный огонь и не сорвать запланированного удара. Интересовала Преображенского и бомбовая нагрузка, с которой самолеты могли лететь на такое большое расстояние.
Преображенский вынужден был послать в пробный разведывательный полет по маршруту пять своих бомбардировщиков. Самолеты пролетели над всем Балтийским морем, вклинились с севера в воздушное пространство Германии и благополучно вернулись на Сарему. За все время полета над территорией Германии их не обстреляла ни одна зенитная батарея.
– Да у них там ни одной зенитки нет, Евгений Николаевич, – заметил штурман Хохлов. – Все зенитки на восточный фронт послали.
– Одну оставили, – серьезно произнес Преображенский и, видя недоумение на лице своего штурмана, улыбнулся: – Для капитана Хохлова. Знают, что прилетит…
– И прилетим!
– А я разве сомневаюсь! – в тон штурману ответил Преображенский.
– Давайте-ка теперь подсчитаем, сколько мы сможем взять с собой бомбочек. По русскому обычаю никак нельзя без гостинцев в гости лететь.
Пробный полет дал возможность командиру полка определить полную нагрузку самолетов. Каждый бомбардировщик на это расстояние мог взять до 800 килограммов бомб.
– Думаю, тринадцать ДБ-три вполне достаточно для первого визита, – закончил Преображенский.
Хохлов вынул блокнот и произвел расчеты.
– Ого! Кругленькая цифра! – воскликнул он. – Десять тысяч килограммов взрывчатки! Добрый гостинец. Такой не стыдно самому Гитлеру передать. Персональный подарок, мол, от моряков Краснознаменной Балтики.
Преображенский рассмеялся, дружески похлопал капитана по плечу.
– Что ж, штурман, веди бомбардировщик прямо к Гитлеру. Поглядим, как он нас встретит.
В ночь на 8 августа решено было нанести первый удар по Берлину.
Преображенский коротко доложил план удара по Берлину командующему авиацией ВМФ.
– Одобряю, – заключил Жаворонков. – Хотелось только, чтобы вы подольше бомбили Берлин. Пусть фашисты почувствуют силу нашего удара.
Еще с утра инженеры и техники начали готовить тринадцать бомбардировщиков к дальнему полету. К вечеру уже были полностью заправлены баки бензином и подвешены бомбы. Отовсюду доносился шум – механики опробовали моторы.
Преображенский собрал летчиков на командном пункте. Все напряженно смотрели на карту Балтийского моря, посреди которой от острова Сарема на Берлин шла толстая красная линия. Летчики перенесли маршрут полета на свои планшеты, записали координаты изменений курса.
– Вылетать будем звеньями, – сказал Преображенский. – Первую группу веду я. Следующие – Гречишников и Ефремов. Задача наша заключается в том, чтобы как можно дольше воздействовать на Берлин.
– Постоянная высота полета! – спросил штурман Хохлов.
– Не менее пяти тысяч метров, – ответил Преображенский. – На такой высоте немецким зениткам будет трудно вести прицельный огонь.
За три часа до полета командир полка отпустил летчиков. Он считал, что каждый из них должен наедине осмыслить сказанное на совещании, подумать о предстоящем полете или просто отдохнуть. Сам полковник любил перед боевым вылетом посидеть со своим баяном и погрустить под «Степь да степь кругом» – до боли знакомую и оттого близкую песню. В минно-торпедном полку знали эту слабость командира. Летчики присаживались где-нибудь в стороне, внимательно слушали музыку, задумывались. Простая задушевная мелодия уносила их в родные края, где остались дорогие их сердцу люди.
Первым взлетел с аэродрома Преображенский. Его бомбардировщик, тяжело подпрыгивая на неровностях, быстро покатился по взлетной полосе. Моторы гудели натужно, разрезая вечернюю тишину. Самолет все ближе и ближе подходил к далекой кромке леса. Со стороны казалось, что он не перескочит этот темный барьер. Но бомбардировщик незаметно оторвался от земли, перевалил через полосу леса и быстро скрылся. Следом за ним помчались по взлетной полосе еще два ДБ-3. А через десять минут стартовало второе звено.
Солнце низко стояло над горизонтом, и под его косыми лучами трудно было как следует рассмотреть проплывавшую внизу землю. Вскоре появилось море. Взошла луна. На ночном небе замерцали искристые звезды.
– Погода как нельзя лучше! – кивнул Преображенский штурману. – И луна светит. Берлин будет как на ладони. Можно производить даже прицельное бомбометание.
– Если зенитки будут молчать, – отозвался Хохлов, сверяя курс.
– А мы их обхитрим!
– Товарищ командир, все тринадцать самолетов в воздухе, идут курсом на цель, – доложил радист Кротенко.
– Добро! – отозвался Преображенский. Он слегка потянул на себя штурвал, и самолет, задрав нос, пошел ввысь.
Хохлов по карте определил место бомбардировщика. Временами он поглядывал на высотомер, стрелка которого отсчитывала деления. Четыре тысячи метров… Четыре тысячи пятьсот… Пять тысяч… В кабине заметно похолодало. Капитан посмотрел на термометр: за бортом было тридцать два градуса мороза.
– Находимся на траверзе шведского острова Готланд, – сообщил он Преображенскому.
– Отлично, Петр Ильич! Еще три раза по столько, и посыплются наши гостинцы, – отозвался полковник. – Как думаешь, проскочим или увидят?
– Должны проскочить, – сказал Хохлов. – Интересно, сообщат о нашем визите фашистские газеты?
Командир пожал плечами:
– Навряд ли.
Вскоре самолет врезался в рваные облака. С каждой минутой они сгущались, превращаясь в плотные темные тучи. Звезды погасли, исчезло из виду море.
Преображенский вел машину вслепую, по приборам. Надежда, что облачность скоро прекратится, таяла с каждой минутой. Ей, казалось, нет ни конца ни края. Самолеты бросало с крыла на крыло, кидало вверх и вниз, временами трясло, точно на ухабах.
– Надеть кислородные маски! – приказал Преображенский. – Кротенко, передай: пробивать облачность!
Но чтобы вырваться из облачного плена, надо подняться еще выше. Стрелка высотомера как бы нехотя поползла вверх, миновала отметку шесть тысяч метров.
Бомбардировщик негерметичен, и в кабине стало совсем холодно. Пальцы не чувствовали карандаша. Стекла очков покрылись налетом инея. Глаза слезились от нестерпимой рези. Высота – шесть с половиной тысяч метров. А до цели еще ой-ой как далеко.
– За бортом – сорок шесть градусов, – раздался в наушниках голос Хохлова.
– Знатный морозец!.. – Командир взглянул на штурмана: – Где мы?
– Возле датского острова Борнхольм, – ответил Хохлов. – Через двести километров Штеттин.
Долго лететь на большой высоте мучительно трудно: дает себя знать недостаток кислорода. Подступает тошнота, дышать тяжело, холод сковывает лицо и руки. Нелегко приходится стрелку-радисту кормовой установки Ивану Рудакову: в его приборе произошла утечка кислорода. У Преображенского не выдержали барабанные перепонки и из ушей потекла кровь.
«Надо дойти! – упрямо твердит про себя полковник и еще крепче сжимает штурвал. – Обязательно дойти!»
– Летим над Германией, – сообщил штурман.
«Балтийское море позади. Над землей, подальше от берега, облачность должна кончиться», – размышлял Преображенский.
Действительно, вскоре промелькнуло звездное небо. И снова мутная пелена окутала кабину. Но облака уже были другими, просветы появлялись чаще и стали продолжительнее. А потом облачность осталась внизу, взору открылась чистая звездная пустыня, над которой по-прежнему недвижно висела луна.
– Штеттин! – доложил Хохлов.
Преображенский посмотрел вниз. Город был незатемнен. По аэродрому скользили узкие лучи прожекторов, освещая длинную посадочную полосу: шли, по-видимому, ночные полеты.
– Может, сядем? – улыбнулся Преображенский. – Для нас тут и световое «Т» выложили. Ишь какие гостеприимные.
– Принимают нас за своих, – сказал Хохлов. – Прямо руки чешутся: вот бы долбануть!
– Да, хороша цель, – согласился командир.
Самолет нырнул в непроглядную мглу; город остался позади. Хохлов в который раз принялся производить расчеты на случай, если придется бомбить Берлин вслепую. По облачность неожиданно пропала. Засияли звезды. Блестела при лунном свете автострада Штеттин – Берлин. Минут через десять впереди по курсу показались пятна света.
– Подходим к Берлину! – с волнением произнес штурман.
– И здесь нас явно не ждали, – кивнул полковник на незатемненный город. – Что ж, тем лучше. Прикинуть поточнее, Петр Ильич!
Он толкнул рукоятку штурвала вперед – бомбардировщик послушно пошел на снижение.
Под крыльями самолетов проплывали освещенные улицы, ровные прямоугольники кварталов Берлина. Самонадеянность фашистов была видна во всем.
– Ах, сволочи, обнаглели дальше некуда. Ну, подождите, всыплем!
– Цель через пять минут, – тяжело дыша, сообщил Хохлов.
– Кротенко, передавай, приготовиться к работе! – приказал Преображенский радисту.
А россыпи огней все ближе и ближе. Видна узкая лента Шпрее. Внизу блеснуло озеро. За ним должен появиться химический завод. Штурман доложил об этом командиру.
– Не торопись, – ответил Преображенский. – Посмотрим еще.
Преображенский чувствовал, как сильными толчками бьется сердце; руки вцепились в штурвал. Взгляд устремлен на циферблаты приборов. Как долго ждал он этого мгновения и все-таки дождался – фашистская столица под крыльями его самолета. А внизу все тихо, спокойно: не видно прожекторов, молчат зенитки.
– Ну раз дошли до Берлина по воздуху, то по земле и морю тем паче дойдем! – крикнул командир.
Неожиданно прямо по курсу возникло громадное черное пятно. Преображенский инстинктивно потянул штурвал на себя. И вовремя. Под бомбардировщиком проскользнул аэростат заграждения. Значит, ниже спускаться нельзя: над городом висят аэростаты.
– Подходим к центру, – доложил Хохлов.
Штурман напряженно всматривался в огни на земле.
– Цель под нами! – наконец произнес он. – Боевой курс!..
– Кротенко, передавай: начать работу! – приказал Преображенский радисту. И, не выдержав, крикнул: – Давай, Петр Ильич, пусть лопают!..
Его охватил боевой азарт. Там, внизу, – рейхстаг, там – Гитлер. Сейчас фашисты узнают, что такое война. Они думали, что могут спокойно спать, пока горят чужие села и города. Нет, не выйдет: что посеешь, то и пожнешь!
Хохлов с яростью нажал на кнопку сбрасывателя. Нажал с такой силой, какая совсем при этом не требовалась. Три мощные бомбы устремились вниз. Самолет, освободившись от тяжелой ноши, вздрогнул, как бы подпрыгнул.
– Ну как, пошли? – спросил Преображенский.
– Пошли! – ответил штурман. Сердце его ликует, прыгает от радости: «Это вам за Москву, за Ленинград!»
Через несколько секунд Кротенко заметил внизу три желтовато-красных взрыва. Тут же сообщил о попадании:
– Есть! В центре!
Отблески все новых и новых взрывов вспыхивали повсюду. Это бомбили военные объекты питомцы командира, его боевые друзья. Гигантским пламенем охвачено бензохранилище. Грозным фейерверком взлетел на воздух склад боеприпасов. Горят вокзалы. Огненные столбы взметнулись над промышленными районами Шпандау и Лихтенберг. И сразу огни исчезли. Берлин погрузился во тьму, зловеще притаился.
– Хорошо! Хорошо! – кричит Преображенский, а у самого горло пересыхает от волнения. Смертоносный груз сброшен на врага.
Сотни прожекторных лучей взметнулись вверх и начали полосовать небо. Как только на земле взорвались первые бомбы, ударили зенитные пушки, крупнокалиберные пулеметы. Сначала стрельба велась беспорядочно, но о каждой секундой огонь становился организованнее. Вспышки орудийных выстрелов отчетливо просматривались с самолетов. В небе забушевал ураган стальных осколков.
Преображенский решил уйти выше и развернул машину на обратный курс.
– Передавай, Кротенко, на аэродром: «Мое место – Берлин! Работу выполнил. Возвращаюсь», – приказал полковник.
Кольцо огненных разрывов вокруг советских машин все сжималось. Идя на высоте шесть с половиной тысяч метров, они почти полчаса выполняли противозенитные маневры. Самолеты вздрагивали, резко кренясь от взрывных волн, и то меняли направление полета и высоту, то шли на приглушенных моторах.
Опасность быть сбитыми над вражеской территорией увеличилась. В воздухе появились ночные истребители фашистов. Они пытались перехватить бомбардировщики. Но те, ловко уклонясь от встречи, проскочили сквозь гитлеровский заслон невредимыми.
Беспокоился командир сейчас о горючем. Однако тревога оказалась напрасной. Бензина для возвращения оставалось достаточно, все пока соответствовало расчетам, сделанным на земле.
Зенитный огонь прекратился внезапно, так же как и начался. Еще несколько минут – и бомбардировщики, обойдя стороной прибрежные аэродромы, вырвались на просторы Балтики. Наконец можно снизиться. Люди сняли кислородные маски, с наслаждением дышали полной грудью.
Теперь, когда нервное напряжение спало, Преображенский поудобнее уселся в кресле, слегка разжал пальцы рук, расслабил онемевшее тело.
– Ну, Петр Ильич, точно ли ты послал гостинец фюреру? – улыбнулся он. – Утром в газетах Гитлер объявит тебе «благодарность».
Хохлов в изнеможении откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Так бы и лежал без движения, не думая ни о чем. Но через минуту снова склонился над картой, стал уточнять маршрут полета. Такова уж обязанность штурмана – ежеминутно определять место самолета в воздухе…
Светало. Справа осталась занятая гитлеровцами Лиепая. Самолеты плотным строем шли все дальше на восток, к своему аэродрому.
На аэродроме не спали всю ночь. В ожидании самолетов люди вглядывались в подернутую утренней дымкой кромку горизонта.
И когда послышался гул моторов, а потом показались боевые машины, всех охватило волнение.
– Летят!.. Номера видны! Преображенский!
Все тринадцать дальних бомбардировщиков после восьмичасового полета благополучно приземлились на Сареме. В баках оставались считанные литры горючего.
Экипажи вышли из самолетов. Подбежали инженеры, техники, мотористы – все, кто находился на земле. Они плотным кольцом окружили героев. А те, неуклюжие в своих меховых комбинезонах, с осунувшимися лицами и блестящими глазами, обнимали друг друга, поздравляли с первым налетом на Берлин.
К Преображенскому подошел взволнованный Жаворонков.
– Товарищ генерал, задание выполнено. Потерь нет, – доложил Преображенский.
Жаворонков обнял командира полка, поцеловал его:
– Молодец, полковник, молодцы твои летчики! – и протянул радиограмму: – Читай!
Командир полка взял бланк. Радиограмма была от Верховного Главнокомандующего. Он поздравлял летчиков-балтийцев с успешным выполненном задания и сообщал, что обратился от имени правительства в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством о присвоении наиболее отличившимся звания Героя Советского Союза.
В тот же день все немецкие радиостанции сообщили:
«…В ночь с 7 на 8 августа крупные силы английской авиации в количестве до 150 самолетов пытались бомбить Берлин. Действием истребителей и огнем зенитной артиллерии основные силы авиации противника были рассеяны. Из прорвавшихся к городу 13 самолетов 9 сбито».
Эта фальшивка ошеломила англичан. Спустя сутки лондонские газеты недоуменно заявили, что в ту ночь, вследствие крайне неблагоприятных погодных условий, ни один самолет не поднимался в воздух.