Текст книги "Хроника расстрелянных островов"
Автор книги: Юрий Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
– Друзья! – обратился Катаев к батарейцам. – Наша сорок четвертая батарея выполнила свой воинский долг. Нам приказано батарею уничтожить и идти на прорыв. Место встречи – полуостров Тахкуна. Раненых много? – спросил он Паршаева.
– Много, – ответил Паршаев, – но мы их заберем с собой.
– Иначе и быть не может.
К командиру батареи подошел сержант Серебрянский, отвел его в сторону:
– Старший сержант Рахманов… покончил с собой…
– Как?! – вырвалось у Катаева.
Серебрянский глубоко вздохнул, шмыгнул носом:
– Знал, что мы на прорыв пойдем, не хотел обременять нас. А я бы…
Катаев дружески положил руку на плечо Серебрянского:
– Добрый был боец ваш друг…
Сборы были недолгими. Командир батареи и военком разбили краснофлотцев на три группы. Первая группа идет впереди и пробивает заслон, со второй группой следуют раненые, и третья прикрывает отход.
– Старшина батареи, вы поведете первую группу, – сказал Катаев, Антонов кивнул. – Вы должны прорвать кольцо окружения.
– Задача ясна, товарищ командир, – ответил Антонов.
– Помните, от вашей группы зависит выход из окружения остальных. Готовьте людей.
Антонов отошел к краснофлотцам и стал объяснять им задачу. Сам проверил у всех оружие и гранаты, потом вернулся к Катаеву.
– Готовы к выходу, товарищ командир, – спокойно доложил он.
– В путь, старшина. Действуйте, – легонько подтолкнул Антонова Катаев. – А мы следом за вами…
Антонов подошел к своей группе:
– За мной, товарищи!
Он первым шагнул в темноту, за ним устремились артиллеристы. Шли молча, стараясь не шуметь, оружие держали наготове. Местность Антонову была знакома, и он точно вывел группу к проходу через проволочное заграждение. Миновали проволочное заграждение, сзади осталась огневая позиция батареи. Шедший последним краснофлотец запнулся за проволоку и с шумом упал.
– Тише! Чего ты там? – спросил Антонов и лег на землю. Рядом с ним распластались краснофлотцы. Вот-вот немцы должны открыть огонь на шум, но стрельбы почему-то не было. Антонов поднялся и шагнул вперед – к темному, загадочному лесу. «Неужели фашисты ушли от батареи? – думал он. – Хорошо бы…»
– Хальт! – вдруг послышалось с опушки, и в небо взметнулась белая осветительная ракета.
– За мной, вперед! – не раздумывая, крикнул Антонов и, стреляя на бегу, кинулся в то место, откуда выпустили ракету. Из кустов затрещали автоматы, но их тут же заглушили взрывы гранат, брошенных бегущими артиллеристами. Антонов достиг леса, побежал между деревьями. Рядом с ним бежали краснофлотцы. Стрельбы сзади не было.
– Прорвались! Заслон фашисты маленький поставили. Повезло нам… – перевел дух Антонов.
После подрыва орудий сержант Попов вместе со всеми отходил к командному пункту, как и приказал старший политрук Паршаев. И только тут он вспомнил, что в центральном артиллерийском погребе еще остались снаряды и заряды. Надо было их тоже уничтожить, иначе достанутся фашистам. В горячке боя он совсем забыл о них.
Попов побежал к погребу, открыл ключом замок. Торопливо вынул его из проушин и отбросил в сторону. Перед глазами мелькнула тень. Он испуганно оглянулся: сзади чернел лес, до него доносился его монотонный бесконечный шум. «Показалось просто». Сержант схватился за ручку двери и тут услышал, как совсем рядом хрустнула ветка. Быстро обернулся: два человека, лиц которых нельзя было разглядеть, шли из леса прямо к погребу. За ними появились еще несколько человек. «Немцы! – мелькнула мысль. – Наши бы так, крадучись, не шли». Не раздумывая, он рывком открыл дверь и юркнул в погреб – все равно уже нельзя было убежать отсюда. Сержант задраил дверь изнутри и стал ждать…
Минуты через две возле погреба послышались осторожные шаги. Кто-то дернул ручку, пытаясь открыть дверь, но та не поддалась. Солдаты что-то сказали друг другу, застучали в дверь прикладами.
– Рус, сдафайс! Рус, выходи! – кричали они, барабаня в дверь.
Попов прислонился к холодной бетонной стене. Он чувствовал, как стучала в висках кровь, но мысль работала четко, он был почти спокоен. Он знал, что не выйдет отсюда живым, и не думал об этом. Сознание его как-то раздвоилось, он смотрел на себя словно со стороны и с холодной рассудительностью контролировал того другого, своего двойника, которому предстояло сейчас взорвать погреб с боеприпасами.
В дверь снова забарабанили. Немцы что-то кричали, по он не мог разобрать что, разве только отдельные слова.
– Рус, капут! Сдафайс!
Ломом они старались приподнять дверь.
– Пошел к черту, гад, – негромко сказал Попов, отошел от двери и остановился посреди погреба. В нос ударил знакомый, чуть сладковатый запах пироксилинового пороха. Он не спеша достал из кармана пачку папирос, закурил, впервые нарушив инструкцию по технике безопасности. «Вот бы командир батареи увидел! Такой бы фитиль влепил!» – подумал он грустно, представив, какое было бы счастье оказаться теперь с командиром, с товарищами, а не в этой мышеловке. Тусклый свет выхватил из темноты погреба оцинкованные короба, в которых лежали оставшиеся от стрельбы пороховые заряды. В противоположном конце поблескивали двухпудовые осколочно-фугасные снаряды. Спичка догорела, потухла. Стало вновь темно. Попов жадно затянулся горячим дымом, чуть покосился назад: в дверь неистово колотили ломом, пытаясь ворваться в погреб.
– Сейчас впущу всех, – с усмешкой произнес Попов. Он нащупал в нише электрический фонарь, включил его, направив луч на заряды. Потом подошел к самому ближнему коробу, привычным движением вскрыл герметическую крышку. Глазам остановились на белой шелковой шашке, в мешочках которой находился черный дымный порох. Под тоненькой круглой шашкой лежал длинный, в пол роста человека, заряд из пироксилинового трубчатого пороха.
– Рус, сдафайс! – снова закричали снаружи, раскачивая поддетую домом дверь.
Он не обращал внимания на эти крики, он только подумал, что медлить нельзя, иначе они могут схватить его и он не успеет сделать то, что должен, обязан сделать. Что пережил он, что вспомнил в эти последние секунды, которые он еще имел право жить? Никто никогда не узнает об этом. Сзади раздался шум, и Попов невольно оглянулся. Немцы уже открыли дверь.
– Ну, теперь пора, – сам себе сказал он и бросил горящую папиросу в короб на пороховую шашку…
Ударная волна от взрыва встряхнула бревенчатый настил дзота, на голову Серебрянского посыпалась земля. «Центральный артпогреб взлетел в воздух, – догадался он. – Федор подорвал. Ничего не оставил фашистам…» Он видел, как от командного пункта Попов побежал на огневую позицию к своему погребу, хотел окликнуть сержанта, но в этот момент к нему подошел командир батареи старший лейтенант Катаев и приказал возглавить группу прикрытия. Серебрянский с пятью батарейцами засел в дзоте и вот уже около часа отбивал пулеметным огнем атаки немецких автоматчиков. За это время краснофлотцы батареи успели уйти далеко на север, фашистам их теперь не достать. Правда, трое из его группы уже убиты, но у него остались еще два помощника.
Немецкие автоматчики окружили дзот, однако подходить к нему близко боялись: батарейцы вели меткий огонь из ручного пулемета и винтовок. Гитлеровцы не торопились: знали, что у защитников дзота вот-вот кончатся патроны. Периодически они пускали белые ракеты, освещая дзот, и бросали к амбразурам гранаты. Из трех амбразур огня больше не было, но из четвертой, последней, строчил ручной пулемет, не давая возможности подойти к дзоту…
Серебрянский отпрянул от амбразуры: взрыв вражеской гранаты жаром полыхнул ему в лицо. Второй взрыв, третий… Подождал несколько секунд, спрятавшись за стену, – тихо. Поглядел в амбразуру и увидел тени троих автоматчиков. Нажал на спусковой крючок: ручной пулемет задергался в его руках, больно ударив при отдаче в правое плечо. «Надо плотнее прижимать приклад к плечу, – вспомнил Серебрянский наставление по стрелковому делу. – Ведь сам учил пулеметчиков…»
Тени трех автоматчиков-скрылись в воронке от бомбы.
– Так-то вот! Знай наших! – громко произнес Серебрянский, подбадривая своих бойцов. – Нас просто так, за здорово живешь, не возьмешь! Правильно я говорю, братишки?
Ему не ответили.
– Что приуныли, други?
Из воронки снова поднялись тени автоматчиков. Слева и справа появились несколько гитлеровцев. В дзот полетели гранаты. Серебрянский нажал на спусковой крючок, намереваясь длинной очередью подкосить немцев, но пулемет не стрелял.
– Давай новый диск! – крикнул он, но ему никто не ответил. Неужели он один в живых остался в этом темном дзоте? Нет, кто-то сзади слабо стонет. Узнать бы, что с товарищем, да немцы приближаются к дзоту. Серебрянский снял диск с пулемета и поднял с пола новый. Диск оказался пустым. В темноте он торопливо перебирал диски, но все они были без патронов. Под руки попалась связка гранат – шесть штук. А что с ними делать? Через узкую амбразуру их не метнешь. Заденет за край, взорвется – и пропадешь ни за что. Поглядел в амбразуру: немцы нерешительно, с опаской приближались к дзоту. «Сейчас бросят мне под ноги гранату – и могила, – тоскливо подумал Серебрянский. – Только не сдаться живым, ни за что…»
Он повесил связку гранат на плечо, взял одну из них в правую руку и вытянул предохранительную чеку. Теперь остается лишь разжать пальцы – и последует взрыв. «А они? – вдруг пронзила его мысль. – Они останутся? Останутся целехоньки…» Это было обидно и просто невозможно! Нет, он не чувствовал страха перед смертью. Но все, что отняли у него эти двуногие звери, все, что заставили они пережить его, Серебрянского, и его погибших друзей, все, что наполняло его такой ненавистью, привело к одному-единственному решению… Он толкнул ногой дверь и вышел из дзота. В глаза ударил мерцающий свет падающей где-то белой ракеты. Метрах в тридцати от себя он увидел группу немецких автоматчике». Обернулся – и сзади немцы. На секунду растерялся: куда, податься? Увидел свежевырытую землю, к которой медленно приближались гитлеровцы. Серебрянский шагнул им навстречу, словно ощущая этот едва заметный бугорок; под ним лежал его погибший друг старший сержант Рахманов.
Над головой повисли две ракеты, стало светло как днем. Серебрянский подошел к могиле друга, остановился, поджидая немцев.
– Подходите-подходите… не бойтесь. Я же один, а вас вон сколько! – крикнул он гитлеровцам… – Не дрейфьте! Чего там, поделимся по-флотски…
Однако немцы, заметив связку гранат, перекинутую через плечо краснофлотца, оторопело остановились, а потом бросились назад, сминая друг друга. Один из автоматчиков споткнулся о корни вывороченного бомбой куста и с воплем полетел на землю!
– Куда же вы, гады?! Стойте!
Сейчас Серебрянский хотел только одного – не дать им уйти. И вдруг сзади раздалась автоматная очередь. Он почувствовал, как его правую руку словно обожгло. Еще мгновение – и пальцы, сжимавшие гранату, безвольно разжались…
Это был последний взрыв над 44-й береговой батареей. В соседних хуторах перепуганные эстонцы ждали продолжения боя, но остаток ночи прошел без единого выстрела.
Утром Вилли Померанц пришел на батарею. Казарм и камбуза уже не было, вместо них дымились обгоревшие кучи развалин. Увидел возле наполовину срубленной снарядом сосенки оставленный вчера топор, поднял его.
Старый рыбак пошел на огневую позицию. Первым на пути попался полуразрушенный дот, внутри которого ему пришлось по указанию старшины батареи строить нары. Он свернул со вспаханной взрывами тропы и увидел лежащего в воронке краснофлотца, наполовину засыпанного землей. Наклонился к нему – в груди перехватило дыхание. Это же Дуров! Голова его была неловко повернута, волосы, спекшиеся от крови, упали на лицо…
В доте Вилли Померанц нашел кока Пустынникова.
Он привес с хутора лопату и вырыл на пригорке глубокую могилу. Долго сидел старый рыбак у свежего холмика, глядя с тоской на пепельную поверхность пролива Соэла-Вяйн…
Ленинградское направление
После захвата 44-й береговой батареи – главной ударной силы СУСа на юге Хиумы, – утром 13 октября, противник сосредоточил все свои основные силы в районе деревни Теркма и по восточной приморской дороге начал наступление на аэродром Кяйна и дальше на городок Кярдла. У деревни Ойнику к немцам должен был присоединиться десант, высаженный на небольшой островок Кассар, соединенный с Хиумой дамбой. По западной приморской дороге вела наступление вторая группировка противника, которая намеревалась отрезать на полуострове Кыпу две береговые батареи от остальных частей гарнизона и выйти к полуострову Тахкуна. С моря ее поддерживала огнем эскадра в составе легкого крейсера и четырех миноносцев.
В штабе Северного укрепленного сектора сразу же разгадали нехитрый замысел врага, но остановить его не хватало сил. Имея удобный плацдарм на всей южной оконечности острова Хиума, противник беспрепятственно высаживал подкрепление, в том числе минометные и полевые артиллерийские батареи и танкетки. За счет численного перевеса в людях и технике он намеревался быстро сломить сопротивление моонзундцев, прижать их на полуострове Тахкуна к воде и опрокинуть в море.
Полковник Константинов собрал у себя на КП всех работников штаба СУСа, БОБРа, командиров и комиссаров подразделений, представителей Советской власти на Хиуме и уездного комитета партии. Обстановку на острове докладывал начальник штаба полковник Савельев.
– Основной удар противник нанесет нам здесь, у аэродрома Кяйна, – показал он указкой на карту острова, висевшую на стене. – По неполным данным, он подтягивает сюда два усиленных полка. К тому же с острова Кассар к немцам присоединится еще батальон десантников. На западе, – указка начальника штаба поднялась от Нурсте до полуострова Кыпу, – противник нанесет нам второй удар, скорее всего отвлекающий. Немцы сосредоточили там до полка пехоты.
– А чем располагаем мы, Павел Васильевич? – спросил военком СУСа полковой комиссар Биленко.
– У Кяйны противника встретят стрелковый батальон майора Столярова и две инженерные роты лейтенантов Найденова и Сокерина. В районе полуострова Кыпу наступление немцев сдерживают подразделения стрелкового батальона капитана Белинского и инженерная рота лейтенанта Тихомирова, – ответил Савельев.
– Примерно на каждого нашего бойца приходится восемь – десять фашистских солдат, – задумчиво произнес начальник сухопутной обороны СУСа майор Фиронов, – плюс полное количественное превосходство в вооружении. Я не говорю уже о самолетах.
– Каким резервом мы располагаем? – спросил Биленко начальника штаба.
– Почти никаким, если не считать эстонский батальон, – ответил Савельев. – Тридцать шестой инженерный батальон обороняет северную часть Хиумы, и едва ли целесообразно снимать его оттуда.
Константинов внимательно прислушивался к разговору работников штаба, делая в блокноте пометки карандашом. Конкретных предложений по организации обороны никто из присутствовавших на совещании не внес, да он и не ждал их. Все штабом было спланировано заранее, и сейчас, в ходе боев, не имело никакого смысла перегруппировывать подразделения. Совещание комендант созвал для того, чтобы довести сложившуюся обстановку до руководящих работников и поставить каждому из них конкретную боевую задачу. Начальника сухопутной обороны майора Фиронова он послал на аэродром Кяйна.
– Любыми средствами удерживайте аэродром, Павел Степанович, – приказал Константинов. – Сами понимаете, аэродром на острове у нас единственный. Без него прекратится связь с Ленинградом.
– Дня три-четыре, думаю, продержимся, товарищ полковник, – ответил Фиронов.
Константинов повернулся к начальнику артиллерии СУСа майору Бранчевскому.
– Особую надежду я возлагаю на вашу артиллерию, Василий Игнатьевич, – сказал он и подошел к карте. – Береговые батареи должны помочь пехоте майора Фиронова. Вывозите корректировщиков триста шестнадцатой, двадцать шестой и двенадцатой батарей в Кяйну.
– С двенадцатой батареи бесполезно вызывать, товарищ полковник. У нее слишком большое мертвое пространство. Очень высокий лес у огневой позиции с юга, – объяснил Бранчевский. – Но зато ее заменит батарея лейтенанта Титова, – добавил он, напомнив о двухорудийной 130-миллиметровой береговой батарее, по его инициативе установленной на временных основаниях возле пристани Хальтерма. Орудия были сняты с 44-й и 26-й береговых батарей и месяц назад введены в строй.
– Добро! – согласился Константинов. – А батальону капитана Белинского пусть помогут батареи с Кыпу.
– Обе батареи все время обстреливаются с моря немецкими кораблями, – напомнил Бранчевский.
Константинов знал об этом. Но что он мог сделать? Батареям целесообразнее вести огонь по сухопутному противнику. Жаль, что нет торпедных катеров капитан-лейтенанта Богданова. Их пришлось отправить в Ленинград. Они бы отогнали от берегов Хиумы обнаглевшую эскадру.
Последним на совещании выступил полковой комиссар Биленко:
– Нам отступать некуда, товарищи. За нами – Ленинград. Мы же, находясь в глубоком тылу врага, являемся его форпостом. Чем дольше мы продержимся на рубеже Кяйна, полуостров Кыпу, тем меньше фашистских войск будет брошено на Ленинград. Поэтому считайте ваше направление ленинградским направлением, – сказал он.
Совещание кончилось, кабинет быстро опустел. Константинов задержал лишь начальника штаба, военкома, начальника инженерной службы БОБРа майора Навагина и секретаря уездного комитета партии Якобсона.
– А вам особое задание, Сергей Сергеевич, – подошел он к Навагину. – Требуется в три-четыре дня построить последний рубеж обороны на полуострове Тахкуна. Вот здесь, – показал Константинов на карте. – Опыт у вас большой, возглавьте все работы по строительству.
– Какими силами и средствами я буду располагать?
– В основном – местное население. Товарищ Якобсон вам поможет.
– Мы мобилизуем население города Кярдла, – сказал Якобсон.
– Поможет вам и тридцать шестой инженерный батальон, – продолжал Константинов, обращаясь к Навагину. – Ну, а средства… средства в основном подручные.
– Не густо, – улыбнулся Навагин.
– Лес используйте, – подсказал Савельев. – Его на Тахкуне много.
– Да уж придется…
Навагин с Якобсоном ушли. Биленко заторопился на 12-ю береговую батарею.
– Беспокоит меня полуостров Кыпу, Александр Сильвестрович, отрежут немцы две батареи, – сказал Савельев. – А ведь это, считайте, триста краснофлотцев! Для нас большая сила.
Константинов задумался.
– И снимать их оттуда нельзя. Немцы тут же высадят у Ристны десант и ударят в спину капитану Белинскому, – проговорил он. – На месте бы надо посмотреть…
– Вот я и думаю сейчас туда съездить.
– Поезжайте, – разрешил Константинов.
Савельев вызвал своего шофера:
– Через десять минут едем на Кыпу. Готовьте машину.
– Машина готова, товарищ полковник, – ответил Доронин.
Когда через десять минут Савельев подошел к своей легковой машине, то увидел на заднем сиденье троих краснофлотцев из штабного взвода, вооруженных винтовками и гранатами.
– Это зачем?
– Кайтселиты действуют в лесу, товарищ полковник. Там мы их в случае необходимости встретим, – кивнул Доронин на краснофлотцев.
– Ладно, – согласился Савельев, усаживаясь рядом с шофером. – Поехали!
Опасения Доронина оказались излишними: до Кыпу доехали спокойно. Машина запетляла по извилистой дороге полуострова, вскоре послышались глухие взрывы: возле маяка Ристна шел бой. Над лесом кружил самолет-разведчик. «Корректировщик. Огонь своей эскадры корректирует», – определил Савельев. Действительно, когда он поднялся на командный пункт 42-й береговой батареи, расположенной поблизости от маяка Ристна, то в амбразуру простым глазом увидел немецкий легкий крейсер и четыре миноносца. Корабли находились на траверзе маяка и вели методический огонь по огневой позиции батареи.
– Второй день так, – кивнул в сторону эскадры командир батареи старший лейтенант Волков. – Но стоит нам открыть огонь, как самолеты окутывают эскадру дымом и она уходит из сектора стрельбы. Потом опять все повторяется.
Из доклада командира батареи Савельев узнал, что вчера весь день шел бой батареи с эскадрой и бомбардировщиками противника. Боеприпасов в погребах осталась едва ли одна треть, к тому же зажигательный снаряд с вражеского крейсера угодил в ящики с боеприпасами, которые лежали возле второго орудия. Загорелись пороховые заряды, пламя охватило и снаряды. Командир отделения подачи младший сержант Гаффаров с шестью краснофлотцами бросился тушить пожар. Огонь сбить не удалось, тогда батарейцы начали разбрасывать горящие снаряды по сторонам. Взрыв всех боеприпасов был ликвидирован, но два снаряда все же взорвались в руках краснофлотцев. Обоих батарейцев убило.
Крейсер подошел к батарее совсем близко. Чуть мористее держались миноносцы. Савельев видел, как весь борт флагмана периодически окутывался синим дымом; над головой, рассекая воздух, гудели тяжелые снаряды и с грохотом рвались за КП в районе огневой позиции.
– Дистанция до крейсера? – запросил дальномер Волков.
– Семьдесят кабельтовых, – поступил в переговорную трубу доклад с дальномерного поста.
– Ишь какой смелый крейсер! – произнес Савельев и покосился на командира батареи: – Каждый раз он так?
– Нет. Обычно ближе восьмидесяти кабельтовых он к нам не подходил, – ответил Волков и вопросительно поглядел на начальника штаба.
– Напомните ему о себе, – разрешил Савельев.
Через две минуты прогремел залп батареи, в четыре пенистых всплеска выросли у бортов крейсера.
– Хорошо легли! – похвалил Савельев.
Очередных всплесков он не видел: снаряды упали за крейсером.
– Захватили в вилку!
Тут же из-за леса вывалился немецкий гидросамолет. С распущенным белым клубящимся хвостом – дымовой завесой – он пролетел между батареей и крейсером и скрыл эскадру из виду.
– Вот так всегда, – пожаловался Волков и прекратил огонь. – Бесполезно стрелять по площади.
– Правильно. Снаряды надо беречь, – согласился с ним Савельев. – Они потребуются для сухопутного противника.
На дальномерном посту раздались тройные удары в рынду.
– Воздушная тревога!
Шесть бомбардировщиков закружили над огневой позицией, послышались частые взрывы бомб. Волков предложил начальнику штаба спуститься в бомбоубежище. Савельев хотел было уже согласиться, но в это время в рубку поднялся взволнованный помощник командира батареи лейтенант Быстрицкий.
– Бомба угодила в третье орудие! – сообщил он.
Савельев заметил, как плотно сжались губы командира батареи. «Выдержка. Позавидуешь», – отметил он про себя.
– Орудие ввести в строй. И как можно быстрее, – приказал Волков.
Быстрицкий скатился по трапу вниз и помчался на третье орудие. Вернулся он, когда бомбардировка батареи прекратилась.
– Третье орудие восстановить нельзя. Разбиты все механизмы. Замок заклинило. Убиты пять артиллеристов из расчета…
Савельев подошел к амбразуре, посмотрел на море. Дымовая завеса исчезла, легкий крейсер и миноносцы снова шли на сближение с батареей. Ему стало ясно, что эскадра отвлекает огонь батареи на себя, тем самым помогая своим десантникам, высаженным в Нурсте.
– Стрельбу по эскадре прекратить, – приказал он Волкову. – Отныне вести огонь только по немецкому десанту. Пошлите своих корректировщиков в стрелковый батальон капитана Белинского. Будете действовать в его интересах.
– Ясно, товарищ полковник, – ответил Волков. – Придется вам поехать с рацией к пехоте, – сказал он своему помощнику.
– Лучше послать другого, – посоветовал Савельев. – Лейтенанта Быстрицкого с пятьюдесятью краснофлотцами сегодня ночью отправьте на Тахкуну. Две грузовые автомашины за людьми я пришлю к вечеру. Тогда получите и шифровку от коменданта.
Инженерная рота лейтенанта Тихомирова под натиском врага отступала по западной приморской дороге. Командир роты через каждые два-три километра устраивал засады, сдерживая продвижение немцев на север. Рота таяла на глазах, кончались патроны, а пополнить их было нечем. Возле полуострова Кыпу, недалеко от развилки дорог, идущих на 42-ю береговую батарею и городок Кярдла, Тихомиров решил дать последний бой. Неширокая грунтовая дорога, обрамленная канавами, извивалась среди густого леса и топких болот. Иногда она прорезала песчано-каменистые холмы, очень удобные для засады. За Кыпу дорога расширялась, от нее отходили на хутора маленькие проселочные дорожки, по которым немцы могли свободно рассредоточить свои силы. До Кыпу же от Тофри шла единственная дорога. С нее Тихомиров и не хотел выпускать немецких десантников. На обрывистых краях холма, разделенного дорогой на две равные части, он устроил очередную засаду. Красноармейцы срубили несколько больших елок и сделали перед холмом завал. Вперед выдвинули станковые пулеметы из отделения сержанта Артамонова, остальные бойцы разместились на вершине холма. Ждать пришлось недолго. Вскоре за поворотом дороги послышалось надрывное гудение моторов машин.
– Бронетранспортеры фашисты вперед пустили, – догадался Тихомиров. – Приготовиться, товарищи, к встрече! Стоять насмерть! Отступать нам больше некуда, – передал он своим бойцам и встал за деревом, чтобы лучше видеть приближающиеся машины врага.
Связной, неотступно следовавший за своим командиром роты, не спеша лег за пень, внимательно наблюдая за возбужденным лейтенантом. Тихомиров действительно нервничал. Да и было из-за чего. После западни, устроенной пулеметчиками сержанта Титова у кладбища, немцы пустили впереди отряда бронированные машины, а их пулями не возьмешь. На завал тоже надежды мало: гитлеровские автоматчики его быстро ликвидируют. Численное превосходство врага неоспоримо. Единственное преимущество инженерной роты было в том, что противник при движении по узкой дороге вытягивался длинной колонной и его можно бить по частям. На это Тихомиров и рассчитывал.
Шум моторов приближался. По раскисшей от дождей дороге машины ехали медленно. Тихомиров силился сквозь ветки деревьев разглядеть вражеские машины. Наконец из-за поворота дороги вылез головной бронетранспортер. Следом за ним показались еще две машины. Водитель головного бронетранспортера заметил сваленные на дороге деревья, притормозил. Потом вдруг мотор взревел, и машина рванулась вперед, намереваясь с ходу проскочить через завал.
– Гранатами, огонь! – крикнул Тихомиров и, боясь, что его не услышат из-за шума моторов, первым швырнул гранату. Взрыв взметнулся возле правого борта головного бронетранспортера. И тотчас десятки взрывов окутали вражеские машины. Из них попрыгали в канавы десантники, но осколки достигали их и там. Точно тараканы, даже не отстреливаясь, гитлеровцы полезли из канавы в лес. На помощь им из-за поворота выскочили шедшие сзади автоматчики. Заработали станковые пулеметы сержанта Артамонова. Автоматчики, отстреливаясь, отхлынули за поворот. Донеслось дикое ржание лошадей: должно быть, пули «максима» достигли повозок, на которых немцы везли оружие и боеприпасы. Через минуту автоматчики вновь выскочили из-за поворота. Артамонов видел, как на прямой участок дороги к застрявшим бронетранспортерам выбегали все новые и новые цепи. Казалось, гитлеровцам не будет конца. Два «максима» стреляли не переставая, захлебываясь длинными очередями. С вершины холма защелкали винтовки. Густой прицельный огонь строителей сбил начавшуюся в быстром темпе атаку; автоматчики замешкались, намереваясь укрыться в придорожные кюветы или лес. Но сзади их подгонял тощий офицер, энергично размахивая вытянутой рукой с зажатым в пальцах пистолетом. Солдаты повиновались и, хотя и неуверенно, двинулись на штурм холма.
– Давайте, братцы-ленинградцы, лупите фашистских бандитов! – кричал Артамонов своим пулеметчикам. – Врешь, не возьмешь! Крой их, собачьих детей…
И тут вдруг замолк станковый пулемет, стрелявший слева. Сержант ринулся туда:
– Почему прекратили огонь?!
– Заело… Перекос… – пытался вынуть затвор наводчик. Его помощник, изо всех сил упираясь ногой в колесо, вытягивал из приемника ленту.
– Черт подери! – нервничал Артамонов. – Да шевелитесь вы… Скорее!..
Он хотел помочь расчету устранить задержку, но тут умолк правофланговый пулемет. Артамонов побежал на противоположную сторону дороги. Возле дымящегося от перегрева «максима» увидел наводчика Жукова.
– Патроны… патроны, – шевелил Жуков запекшимися губами. Рядом лихорадочно перебирал пустые коробка от лент подносчик патронов Филатов.
– Нет патронов. Все ленты пустые, – с отчаянием проговорил он, застонав от досады.
Артамонов повернул обратно, намереваясь забрать коробки с лентами у левофлангового пулемета.
– Что с пулеметом?! – окликнул его Тихомиров.
– Патронов нет, – перевел дыхание Артамонов. Только теперь он увидел немецких автоматчиков, подбегавших к холму. Машинально выхватил из-за пояса гранату и метнул ее в гущу врагов. Еще несколько гранат полетело с холма. В ответ раздались гортанные крики автоматчиков, частая стрельба. Казалось, их бесконечный поток ничем уже нельзя остановить. Некоторые из красноармейцев стали посматривать назад, готовясь отступать. Удерживала лишь высокая фигура командира роты: лейтенант во весь рост стоял за деревом и хладнокровно наблюдал за полем боя.
Артамонов подбежал к левофланговому пулемету и вдруг услышал призывный голос командира роты:
– В атаку! За Родину! За мной, товарищи! Ура-а!..
Тихомиров первым сбежал с холма и врезался в гущу оторопевших от такой смелости врагов. За ним с криком ринулись красноармейцы и сцепились врукопашную. Артамонов схватил винтовку и помчался вниз. Резкий выпад вперед – и он почувствовал, как штык свободно вошел во что-то мягкое. Сержант, орудуя штыком и прикладом, пробивал себе дорогу к командиру роты.
Немецкие автоматчики, не ожидавшие столь дерзкой контратаки, начали отступать. Напрасно их удерживал худощавый офицер, размахивая пистолетом; они бежали к повороту дороги. Артамонов был уже рядом с командиром роты. И тут он увидел, как лейтенант, схватившись руками за живот, рухнул плашмя на землю. Связной бросился ему на помощь и упал рядом. Сержант шагнул к Тихомирову и тоже повалился на землю: пуля пробила ему бедро. Он быстро поднялся и, придерживая раненую ногу, подошел к лейтенанту. Прибежал санитар.
– Разрывная пуля… в живот, – произнес санитар, накладывая повязку на огромную рану.
Артамонов увидел, что немцев на дороге нет. Крики и стрельба доносились из-за поворота: моонзундцы все еще преследовали ошеломленного врага. Сержант поглядел на свою рану. Пуля попала в мякоть, не задев кости. «Не страшно», – подумал он и затянул рану бинтом.
Подбежали два красноармейца с носилками, положили на них командира роты. Бледный как полотно связной растерянно стоял возле лейтенанта.
Вернулись возбужденные схваткой бойцы. Дальше преследовать немцев было опасно: можно попасть в западню.