Текст книги "Хроника расстрелянных островов"
Автор книги: Юрий Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
Ориссарские позиции
Расчет полковника Мельцера на внезапность не оправдался. Русские обрушили свой огонь очень дружно, и 1-му усиленному батальону пришлось вплавь добираться до берега. К тому же произошла ошибка в ориентации: высадка была произведена на два километра южнее намеченной точки, возле укрепленной пристани Куйвасту. Об этом командир 151-го пехотного полка уже узнал, когда высадился на Муху со второй волной. Из-за этого сорвался график движения судов, вторая волна высадилась на вражеский берег часом позднее. Опоздай они еще хотя бы на полчаса, и русские сбросили бы в воду остатки 1-го батальона. Потери в первой волне велики, и сами моряки уже недосчитались 50 штурмовых ботов, потопленных русскими артиллеристами. Досталось на подходе к берегу и второй волне. Мельцер собственными глазами видел, как шли на дно боты, по которым прямой наводкой били орудия с Муху. Особенно не повезло шедшему с ними на паромах второму дивизиону 151-го артиллерийского полка. Русские артиллеристы буквально расстреляли его, пустив на дно почти все орудия.
Своей артиллерией Мельцер был недоволен: она оказалась слишком пассивной, не сумела, как было намечено, обработать переднюю линию обороны противника. И если бы не бомбардировщики и истребители, которые буквально утюжили позиции русских, трудно было бы рассчитывать на успех.
2-й усиленный батальон повел наступление на пристань Куйвасту и после почти часового штурма взял ее. Дальше расширить плацдарм не хватило сил. Мельцер приказал удерживать занятые рубежи любой ценой. Он запросил командира 61-й дивизии о подкреплении, и генерал Хенеке во второй половине дня переправил в его распоряжение третий батальон 162-го пехотного полка. С его помощью к вечеру 14 сентября удалось закрепиться на плацдарме от Куру до Войкюла длиною всего шесть километров.
В ночь на 15 сентября генерал Хенеке направил на паромах «Зибель» два батальона 162-го пехотного полка. Каково же было его удивление, когда паромы под утро вернулись обратно на Виртсу! Оказывается, в проливе Муху-Вяйн их обстрелял советский сторожевой катер, и они повернули назад.
В полдень два батальона 162-го пехотного полка были высажены наконец на Муху, а утром 16 сентября прибыли 176-й пехотный полк и вся артиллерия поддержки. Имея в кулаке всю дивизию и приданные ей усиленный 161-й разведывательный батальон и артиллерию поддержки, генерал Хенеке бросил против разрозненных подразделений моонзундцев свои войска, которые к вечеру достигли западного побережья Муху. Окружить русских не удалось: они сумели перебраться на восточное побережье Саремы и там закрепиться.
Поздно вечером Хенеке собрал на совещание командиров полков. Выслушав их доклады, он принял решение утром 17 сентября начать форсирование мелководного пролива Вяйке-Вяйн с тем, чтобы не дать возможности русским подразделениям создать укрепления на восточном побережье Саремы и подбросить подкрепления. В дальнейшем, с захватом плацдарма на Сареме, 151-й пехотный полк должен был наступать по центру острова на Курессаре, 162-й – продвигаться по южной части острова, а 176-й полк – действовать вдоль северного берега Саремы в направлении на бухту Трииги и поселок Кихельконна с задачей не допустить переправы русских на соседний остров Хиуму.
Наступление дивизии Хенеке назначил на 7 часов утра.
Ровно в семь часов утра немецкие самолеты начали бомбардировку ориссарских позиций. Им помогала артиллерия, установленная на западном берегу Муху. От пристани Талику и до полуострова Кюбассар то и дело вырастали смерчи огня и дыма.
Лейтенант Кабак со своими саперами укрылся в дзоте, расположенном в сорока метрах от начала дамбы. Из дзота шли электрические провода ко всем заложенным на дамбе и на побережье фугасам и камнеметам. Кабак оставил с собой несколько опытных саперов, остальных отправил вместе с политруком Буковским в тыл, к деревне Пейде, где они должны были по приказанию майора Навагина готовить противопехотные мины.
Воспользовавшись коротким затишьем, когда самолеты заходили на новый круг, Егорычев вышел из дзота и поднялся на бруствер траншеи. В бинокль он стал рассматривать противоположный конец дамбы.
– Ну, как дела, товарищ Егорычев? – услышал он голос начальника политотдела БОБРа, незаметно подошедшего сзади.
– Да вот поглядите в сторону Муху, товарищ полковой комиссар, – протянул Егорычев бинокль, но Копнов отказался.
– Мой посильнее вашего будет, старшина, – ответил он и поднес свой морской бинокль к глазам. – Ясное дело, фашисты начинают наступление. Вон справа идут лодки. А слева…
Егорычев не расслышал начальника политотдела. Внимание его привлек бомбардировщик, сбросивший бомбы на дзот. Он видел, как четыре маленькие точки оторвались от фюзеляжа и со свистом летели прямо на голову.
– Бомбы, товарищ полковой комиссар! – закричал Егорычев и стащил Копнова в траншею. – Скорее в дзот! – подтолкнул он его, и едва они успели перешагнуть порог, как поблизости раздались взрывы. Амбразуры засыпало землей.
– Вовремя успели, – покосился Копнов на смущенного Егорычева. – Начинают фашисты форсирование пролива, – обратился он к Кабаку. – За дамбу саперы отвечают.
– Так точно, товарищ полковой комиссар! Приберегли еще сюрпризики для гитлеровских солдат, – ответил Кабак и показал на оголенные концы электрических проводов, подготовленных для подсоединения к подрывной машинке.
– Вижу, встречать непрошеных гостей будете не с пустыми руками, – дотронулся Копнов до провода. – Главное – не пропустить по дамбе фашистские танкетки и артиллерию, товарищи!
Егорычев проводил Копнова по траншее до опушки леса, где стояла машина начальника политотдела. Вернувшись к дзоту, он увидел в проливе, справа и слева от дамбы, плывущие быстроходные лодки и амфибии. С ориссарских позиций моонзундцы открыли по ним огонь. Поглядел на дамбу – никого нет. Лишь три «юнкерса» летали над ней взад и вперед.
В районе Ориссаре громыхнул сильный взрыв.
– Савватеев работает. Узнаю по почерку, – проговорил Кабак. – Пирс подорвали.
– Немцы на дамбе, товарищ лейтенант! – крикнул Тарабаров. – К нам идут.
Кабак взял у Егорычева бинокль: действительно, немецкие солдаты пробрались по откосам дамбы, а некоторые, должно быть саперы, ползли по проезжей части дороги, в руках у них были миноискатели.
– Подготовиться к работе!
Егорычев, как в мирное время на учениях, соединил провода, включил подрывной мостик и проверил цепь.
– Готово!
– Давай, тезка! – скомандовал Кабак.
Егорычев резко повернул ключ подрывной машины – и тут же на дамбе раздался оглушительный взрыв.
– Смерть фашистам! – крикнул Кабак.
Мощный взрыв потряс воздух: торпеда и глубинные бомбы, подаренные катерниками, разворотили дамбу. Движение немцев было приостановлено.
К полудню десанту противника удалось зацепиться за восточный берег Саремы. Особенно жестокий бой разгорелся за Ориссаре, где насмерть стояли два батальона 46-го стрелкового полка майора Марголина. Часть сил немцы бросили к дамбе. Прячась в прибрежных камышах, рота автоматчиков подошла к дзоту саперов. Но за несколько минут их упредил лейтенант Савватеев, пришедший с Ориссарского пирса с политруком Тролем и двумя красноармейцами. Остальных бойцов своей инженерной роты он заранее отправил к майору Навагину в район деревни Пейде.
– Немцы идут по камышам, Григорий Васильевич, – предупредил он лейтенанта Кабака. – Мы чуть было не наткнулись на них.
– Встретим по-саперски, – хладнокровно произнес Кабак.
Он помог сержанту Тарабарову вытащить из дзота станковый пулемет и установить его на бруствере траншеи. Ждать пришлось недолго. Из камыша автоматчики высыпали на дорогу, но длинная очередь «максима» заставила их отпрянуть назад. В сторону дзота полетели красные ракеты, указывая направление летавшим вдоль побережья «юнкерсам». Тут же два самолета снизились над дзотом и сбросили шесть бомб. С дзота слетел верхний накат из бревен.
– Будем отходить, – принял решение Кабак.
По ходу сообщения саперы вышли на опушку леса. В воздухе над ними висели «юнкерсы». Одна из бомб разорвалась совсем близко от саперов, и осколком ранило в руку Тарабарова.
– Что, сержант, кусаются? – участливо спросил Кабак.
– Как осенняя муха.
– Давайте я помогу вам «максим» донести, – предложил Егорычев, но Тарабаров отказался:
– Сам управлюсь.
Около Пейде на развилке дорог саперы встретили Навагина. Тут же в кустах находились бойцы, ушедшие от дамбы с политруком Буковским.
– Первым делом быстренько подкрепиться, – показал Навагин на походную кухню, стоящую поодаль. – А потом и за дело…
Голодные саперы набросились на горячий борщ из свежей капусты и гречневую кашу.
– Ну, теперь хоть снова в бой! – произнес Кабак, старательно облизывая ложку.
– Будем минировать вторую линию обороны, – сказал Навагин. Он забрал с собой командиров рот и уехал с ними в Кейгусте.
Буковский повел Егорычева к двум полуторкам, в кузовах которых лежали самодельные мины.
– Мы тоже здесь в тылу не сидели сложа руки. Вон сколько гостинцев наготовили для фашистов, – показал он на мины.
Подошел Троль.
– Я видел, у вас взрывчатка осталась. Предлагаю продолжить изготовление мин. Время еще есть, – сказал он. Буковский согласился с ним, и они направились к саперам. Егорычев отошел в сторону от машин, уселся на полусгнившее бревно и закурил. К нему подсел казначей роты Галеев, открыл толстый портфель и вынул пачку денег.
– Получай денежное содержание, Гриша.
– Зачем мне твои деньги? – отвернулся Егорычев.
Галеев подскочил на бревне:
– Как – зачем! Если положено, то бери. За три месяца.
– Оставь их при себе.
– Вы что, сговорились все в роте? Никто не берет деньги. Не могу же я их таскать с собой! Получай, и все тут, – начал отсчитывать деньги Галеев.
Из-за леса неожиданно вынырнул «юнкерс» и сбросил бомбы. Егорычев почувствовал, как неведомая сила легко оторвала его от земли и через дорогу бросила в кусты. Рядом, корчась от боли, лежал Галеев.
– А где же мой портфель? Где деньги? – испугался казначей.
Егорычев не выдержал, расхохотался:
– Вот и освободили тебя от ненужного груза!
– Там же деньги! – оглянулся по сторонам Галеев.
– Ну, пропал ты теперь, Галимзян. Военный трибунал за утерю денег. Точно, – подзадоривал Егорычев. Галеев настолько растерялся, что все слова старшины принимал всерьез.
– Немцы окружают нас! – крикнул кто-то с дороги.
Егорычев вылез из кустов и на месте машин увидел две дымящиеся воронки. «Так вот почему такой сильный взрыв был. Бомбы угодили в мины. Весь труд саперов пропал». За спиной у него застрочили автоматы. Он обернулся. Теперь стрельба послышалась сзади. Подбежал Буковский.
– Бери командование на себя, Григорий! Нас окружают.
– Будем пробиваться из кольца в сторону Кейгусте. Гранатами, – решил Егорычев.
– Я попробую сделать брешь, – сказал Троль и, взяв с собой отделение саперов, скрылся за кустами.
Вскоре послышались взрывы гранат – политрук открыл проход. Егорычев повел бойцов следом за Тролем. От дороги шла водоотводная канава, и саперы устремились по ней. К счастью, воды в ней не было. Но метров через двести канава закончилась небольшим круглым углублением. Должно быть, раньше здесь находился водоем. Сзади слышалась стрельба. Гитлеровцы по пятам преследовали саперов.
– Занять оборону! – скомандовал Егорычев.
Сержант Тарабаров установил свой «максим» на бровку водоема и дал очередь по кустам. В ответ, захлебываясь, застрекотали автоматы. Гитлеровцы попытались атаковать водоем, но Тарабаров не выпускал их из кустов. Перестрелка длилась минут десять, потом немецкие автоматчики замолчали. И тут же рядом с водоемом шлепнулась мина. Через минуту в ушах уже стоял беспрерывный свист минных взрывов. Одна из них угодила в станковый пулемет. Тарабаров сполз на дно водоема.
– Николай… – наклонился над ним Егорычев, но сержант был мертв. Рядом ухнула мина и засыпала Егорычева землей.
– Уходить из этой мышеловки, – скомандовал он.
Буковский вынул из сумки две гранаты:
– Я пойду первым…
От саперов Копнов уехал на правый фланг ориссарских позиций, где в километре от полуострова Кюбассар занимал оборону батальон морской пехоты. Этот батальон состоял исключительно из ленинградцев, и ему, ленинградцу, он был особенно дорог. Батальон формировался в Балтийском флотском экипаже из моряков запаса и торгового флота. В бухте Кейгусте батальон построил оборонительную позицию, в центре которой находилась недавно установленная на временных основаниях трехорудийная 130-миллиметровая береговая батарея лейтенанта Будаева. В боях до падения острова Муху ленинградцы не участвовали, зато почувствовали на себе бомбовые удары немецких самолетов с воздуха и артиллерийский огонь эскадры миноносцев и сторожевых кораблей с Рижского залива. Бой с немецкими кораблями успешно вела береговая батарея Будаева. В ночь отхода подразделений с Муху на Сарему ленинградцев перебросили на ориссарские позиции.
Копнов пробрался по ходам сообщения в выдвинутый вперед дугообразный окоп, где занимали оборону моряки отделения старшины 2-й статьи Плечева. Оттуда хорошо просматривалась сравнительно большая поляна, за которой синел Вяйке-Вяйн. Слева доносилась хаотическая стрельба: немецкие десантники высадились на берег и вступили в бой с батальоном 76-го стрелкового полка. Вот-вот должны были появиться немцы и в районе обороны ленинградского батальона.
– Здорово, земляки! – дружески протянул Копнов руку командиру отделения. – Как настроение, товарищи?
– Настроение одно: бить фашистов, товарищ полковой комиссар, – ответил за отделение Плечев.
– Хорошее настроение! – воскликнул Копнов. – Истинно ленинградское.
– А как там наш Ленинград? Говорят, фашистские войска уже у стен города стоят? – спросил веснушчатый моряк. Из-под каски у него лихо выбивался чуб рыжеватых вьющихся волос.
– Стоят немцы у нашего Ленинграда, – вздохнул Копнов. – Действительно, это так. Но город наш родной не возьмут! Не отдадут его ленинградцы…
Разговор прервала атака гитлеровцев. Длинной цепью они высыпали из камышей на открытую поляну и в полный рост пошли к опушке леса, где в окопах залег ленинградский батальон. Едва первая цепь достигла середины поляны, как последовала команда и моряки открыли огонь из пулеметов и винтовок, прижав немецких автоматчиков к земле. Веснушчатый моряк, гневно сверкая глазами, поливал из ручного пулемета цепи гитлеровцев, приговаривая:
– Получай, гад… Сухим пайком… Сполна… По первое число… Без расписочки…
Старшина 2-й статьи Плечев стрелял из винтовки хладнокровно, старательно прицеливаясь, и почти всегда его пуля клала на землю фашистского солдата.
Несколько раз вражеские автоматчики поднимались на ноги и устремлялись на окопы ленинградцев, но свинцовый ливень бросал их обратно на землю. Гитлеровцы вынуждены были отступить. Они скрылись в камышах.
– По-ленинградски дрались! – похвалил Копнов.
– Такой атакой они нас в жизни не возьмут, – сказал Плечев. – А вот авиация… Ведь гоняются самолеты за каждым нашим бойцом! Не будь у них такой авиации – ни на один остров не ступила бы фашистская нога.
– А где же наша авиация? – с вызовом спросил веснушчатый моряк.
– Есть авиация, – спокойно ответил Копнов. – Но сейчас она действует там, где решается судьба страны: под нашим Ленинградом, под Москвой, под Ростовом…
– Воздух! – раздался в соседнем окопе чей-то отчаянный крик. Плечев увидел над проливом шестерку «юнкерсов». Самолеты летели на небольшой высоте прямо на позиции батальона.
– Легки на помине, – произнес веснушчатый моряк и поправил каску. – Сейчас начнется карусель…
– Идите в дзот, товарищ полковой комиссар, – предложил Плечев, опускаясь на дно окопа. Копнов присел с ним рядом.
– Земляков я видел сегодня в бою. Хочу поглядеть на них и при бомбежке, – с задором ответил он.
Моряки были удивлены, что начальник политотдела БОБРа остался вместе с ними. Даже командир взвода при налете немецких бомбардировщиков уходил в дзот, не говоря уже о командире роты.
Минут сорок «юнкерсы» кружили над окопами ленинградского батальона, сбрасывая бомбы. В ушах стоял беспрестанный грохот взрывов и рев моторов. Черные тени бомбардировщиков с воем проносились над полузаваленными окопами, обстреливая ленинградцев из автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов. Осколком снаряда задело веснушчатого моряка. Плечев перевязал ему рану.
– На кой черт мы сидим на этом проклятом острове! – выругался моряк. – Кому нужны эти паршивые болота, камни, камыши! Ленинград надо защищать! Там наше место, а не здесь, у черта на куличках…
– Не будь истеричной бабой, возьми себя в руки, – строго поглядел Копнов в воспаленные глаза моряка. – Сейчас передовой рубеж обороны Ленинграда находится здесь, на Моонзунде. Пятьдесят тысяч солдат прикованы к этим камням, камышам и болотам. А ведь они Гитлером предназначались для захвата нашего города! Поэтому, чем дольше мы будем удерживать фашистские войска на островах, тем большую помощь окажем родному Ленинграду…
Немецкие бомбардировщики, сбросив бомбы и расстреляв весь боекомплект, улетели в сторону Муху. Тут же на поляну из камыша вышла первая цепь вражеских автоматчиков. К Копнову подошел командир роты.
– Рота потеряла от налета четвертую часть личного состава, – доложил он. – Соседи слева отходят с позиций в район Кейгусте.
– А мы останемся здесь, – твердо сказал Копнов и обратился к морякам: – Товарищи ленинградцы! Дорогие земляки! Отступать нам некуда. Считайте, что за вашими спинами стоит наш любимый Ленинград!..
Полковник Ключников принимал все меры к тому, чтобы остановить наступление вражеских войск на левом фланге ориссарских позиций. Его запыленная машина помчалась на север, к пристани Талику. Он знал, что там стояла 100-миллиметровая береговая батарея. С ее помощью можно будет создать сильный опорный пункт и не пустить фашистов к бухте Трииги. За центр он беспокоился меньше: там насмерть стояли испытанные в боях на Муху подразделения 46-го стрелкового полка.
В Талику Ключников встретил начальника артиллерии БОБРа. Харламов не видел полковника с самого начала войны и был рад этой встрече, хотя вид Ключникова испугал его. Правда, и раньше Ключников не отличался полнотой, а сейчас был просто страшен: глаза провалились и лихорадочно блестели, бледно-желтая кожа туго стянула продолговатое лицо, обнажая скулы.
– Не чувствую вашей поддержки, начальник артиллерии, – здороваясь, проговорил Ключников. – Где она, былая слава моряков?!
– Снаряды кончились, – оправдывался Харламов. – Пришлось взорвать батарею. А ведь только построили…
– Не рассчитывал я на это, – задумался Ключников.
– Из краснофлотцев батареи я сформировал роту. Послал к вам, – желая успокоить полковника, сказал Харламов, хотя сам отлично понимал, что батарею никем не заменить.
– Плохо дело, плохо…
Харламов не понял, к чему это относится: то ли к тому, что снарядов нет и батарея взорвана, то ли к тому, что немцы рвутся на север Саремы.
Южнее Талику против наступавших на север немецких войск Ключников бросил все имевшиеся в его распоряжении резервы. Красноармейцы и краснофлотцы занимали оборону в одних окопах. Мелкие подразделения подчинялись более крупным, но задача перед всеми стояла одна – приостановить наступление противника хотя бы на день-два. Полковник увидел обтянутую тентом грузовую автомашину бригады художественной самодеятельности 46-го стрелкового полка. К нему подошел руководитель бригады политрук Василевский.
– Может быть, концерт художественной самодеятельности сейчас дать для бойцов, товарищ полковник? – спросил он.
– Обязательно дать. Только в окопах. С винтовкой в руках, – ответил Ключников.
– Дадим, товарищ полковник, – понял Василевский.
В полном составе прибыл на позицию штаб ОВРа. Ключников увидел среди моряков даже двух девушек. Он узнал главного лоцмана Моонзунда лейтенанта Кудинова, с которым познакомился при высадке батальона Абдулхакова с Куйвасту на Виртсу.
Собранный Ключниковым сводный отряд отбивал атаки немецких десантников одну за другой. Противник то и дело посылал на моонзундцев свои бомбардировщики для обработки полосы обороны, и потом снова автоматчики шли на приступ. Кудинов, находясь в полуразваленном окопчике, стрелял из винтовки по наступавшим фашистам. Рядом с ним метал гранаты краснофлотец с катера. В окопах все больше и больше появлялось раненых. Их едва успевала перевязывать метеоролог штаба ОВРа Лена Захарова. Ей помогала девушка-эстонка, буфетчица с транспорта «Хелга», который Кудинов последним из судов проводил по начиненному минами Кассарскому плесу из Рохукюла в бухту Трииги.
Возле окопа шлепнулась мина и засыпала землей санитарок. Кудинов помог им подняться.
– Давайте-ка в тыл, девчата. Тут и убить могут…
– А раненых кто перевязывать будет?! – ответила Лена и поползла к краснофлотцу, бросавшему гранаты. Из горла моряка текла кровь, пуля прошла навылет.
– Помогай, Айна! – позвала Лена девушку-эстонку.
Вдвоем они с трудом посадили краснофлотца на землю.
– В тыл его, в госпиталь, – сказала Лена и потащила моряка за собой из окопа.
– Никуда я не пойду отсюда! – хрипел моряк, захлебываясь кровью. – Драться буду…
В соседнем окопе вели огонь артисты, как окрестили моряки бригаду художественной самодеятельности 46-го стрелкового полка. К ним подошел полковник Ключников.
– Хороший концерт вы даете фашистам, – похвалил он.
Перед окопом трижды подряд шлепнулись мины. Комья земли накрыли артистов. По каскам, точно горох, застучали мелкие осколки.
– Отныне мы будем называться артистами театра… военных действий, – невесело пошутил Василевский.
