Текст книги "Хроника расстрелянных островов"
Автор книги: Юрий Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)
Флотский закон
Со смотровой площадки маяка Сырве отчетливо просматривался весь Ирбенский пролив. Простым глазом был виден приплюснутый к воде латвийский берег. Он уходил вправо, к Вентспилсу, и терялся в серо-сизом налете дымки.
– Не зря «юнкерсы» сегодня дважды бомбили нас, – проговорил Стебель. Ему только что позвонил капитал Харламов и сообщил о движении конвоя в Ригу. Управлять огнем батареи он решил с маяка, откуда лучше виден весь Ирбенский пролив.
В бинокль Стебель старался разглядеть немецкие корабли, но ничего не было видно: мешала колеблющаяся полоса марева.
Корабли приближались к Ирбенскому проливу медленно. Нетрудно было догадаться, что среди них есть и громоздкие транспорты, на которых обычно доставляются в Ригу войска и техника. Вскоре в стереотрубу начали проясняться силуэты головного миноносца, огромного транспорта и концевого миноносца. Корабли шли в кильватерной колонне, прижимаясь к латвийскому берегу.
Слева, из-за леса, показались четыре быстро движущиеся точки, сзади которых отчетливо виднелись пенистые буруны.
– Будем действовать совместно с торпедными катерами капитан-лейтенанта Осипова, – передал Стебель по трансляции на все боевые посты.
Катера между тем вышли в Ирбенский пролив и устремились в Балтийское море. 315-я батарея должна была обеспечить атаку «морской кавалерии». Но торпедные катера, не видя фашистских кораблей, уклонились вправо.
– Куда идут! Левее нужно, – не выдержал приехавший на маяк Беляков.
Стебель некоторое время напряженно наблюдал за движением катеров и конвоя противника, потом передал по телефону команду:
– К бою! Стрелять будет только правое орудие первой башни!..
Стебель запросил у дальномерщиков расстояние до торпедных катеров, изменил его на 20 кабельтовых в сторону конвоя и скомандовал:
– Залп!
Бой начала башенная береговая батарея необычной стрельбой по чистому морю. Хрустальный фонтан воды вырос слева от торпедных катеров и, сверкнув на солнце, рассыпался на поверхности воды. Торпедные катера засекли всплеск и повернули на юго-запад. Второй всплеск вырос впереди них, несколько левее курса, третий – совсем близко к вражескому конвою. Стебель наводил катера на корабли. «Молодец», – одобрил про себя Беляков действия командира батареи.
К этому времени конвой уже подходил к Ирбенскому проливу. Тут его наконец заметили торпедные катера Осипова и стремительно пошли на сближение. С маяка были видны лишь четыре пенистых бугорка, которые катились по зеркальной воде, приближаясь к немецким кораблям.
Оба миноносца опоясались огненным кольцом залпов и обрушили всю мощь огня на приближающиеся катера. С маяка была хорошо видна дерзкая атака осиповской четверки, но Стебель боялся, что ей не прорваться через то и дело вырастающую стену всплесков. Переносить огонь на миноносцы сейчас было бессмысленно. К тому же левый катер неожиданно круто развернулся на девяносто градусов, оставляя за собой тягучий шлейф белого дыма, понесся вправо и скрыл от огня атакующую тройку. В следующее мгновение катера юркнули в дымзавесу, а над головным миноносцем поднялся гигантский столб воды, огня и дыма. Эхо донесло до маяка звук взрыва торпеды. Миноносец прекратил огонь и начал неуклюже разворачиваться к транспорту. Из полосы дыма вынырнула тройка катеров и ринулась на подбитый миноносец.
– Что делают катерники, куда стреляют! – разозлился Стебель. – По транспорту надо!..
Беляков недоуменно пожал плечами, понимая тревогу командира батареи: ведь транспорт с войсками и вооружением – главная цель, а не его охрана.
После торпедного залпа тройка катеров развернулась и скрылась в расползавшейся дымзавесе, а катер-дымзавесчик, сделав круг, прорезал свою же завесу и опять – уже во второй раз! – торпедировал миноносец.
– Ослепли, что ли, черти? – выругался Стебель. – Что прилипли к миноносцу! – От волнения его лицо раскраснелось, покрылось каплями пота. Рывком он расстегнул крючки на воротнике кителя и нетерпеливо скомандовал: – К бою! По транспорту…
Но торпедные катера опередили его. Поняв свою оплошность, они снова повернули к конвою. Два из них легли на курс атаки, а третий, вырвавшись вперед, поставил дымзавесу, оградив товарищей от артиллерийского огня концевого миноносца. Над транспортом поднялся долгожданный столб воды. Одна из торпед достигла цели. Корабль окутался дымом.
– То-то же! – радостно воскликнул Стебель. – Видел, комиссар, а?
Улыбаясь, Беляков закивал головой. Теперь основная задача выполнена. Вся четверка торпедных катеров Осипова благополучно возвращалась на базу. Только подбитый транспорт, окутавшись дымом, почему-то никак не хотел тонуть.
– Держится все еще, – показал Беляков командиру батареи.
– Поможем! – весело ухмыльнулся Стебель, и маяк точно колыхнуло от мощного залпа четырех дальнобойных орудий. Два всплеска выросли возле транспорта, остальных не было видно из-за дыма.
– Накрытие!
Вскоре дымное облако начало уменьшаться, редеть, а когда рассеялось совсем, то с маяка Сырве увидели уходящий на запад вражеский миноносец. На буксире он уводил в открытое море своего собрата, торпедированного советскими катерами.
– Не пропустили все же мы их в Ригу! – радовался Беляков. – Знай наших!..
Вечером, когда командир и военком по обычаю обходили боевые посты, до них донесся звук баяна. Играли возле второй башни, и они невольно повернули туда.
– Слышите, Александр Моисеевич, слышите? – насторожился Беляков. – Ведь слова-то новые!
Стебель остановился, прислушался:
– В самом деле…
– Вот оно, продолжение старой песни о Церельской батарее.
Пел негромкий задушевный голос:
И снова война маяки погасила,
И снова пришли к нам враги,
Но в наших руках небывалые силы,
Наш остров давно стал другим.
Кровавых бандитов громят батареи, —
Немало подбито судов!
И с грозным жужжаньем над островом реют
Отряды морских «ястребков».
К солисту все смелее и смелее стали подключаться голоса краснофлотцев второй башни. Теперь уже пел стройный хор. Песня, казалось, охватила всю батарею, и не было на ней ни одного краснофлотца или командира, которых бы не тронули за душу эти простые и близкие слова:
Врагу к нам на Эзель вовек не пробраться,
На берег живым не ступить, —
Как люди Цереля умеем мы драться,
Фашистскую нечисть громить.
И штык, и граната, и дробь автомата,
И верный наш друг пулемет
Помогут бандитов отбросить обратно,
Списать навсегда их в расход.
Стебель и Беляков подошли к группе краснофлотцев и дружно подхватили припев:
Так грянем же песню про славный наш остров,
Про славный народ островной!
Пусть вечно наш остров
Надежным форпостом
Страны охраняет покой!
…В первые дни службы в дивизионе «Чертова дюжина» старший лейтенант Овсянников пал было духом. То ли дело торпедный катер, куда он должен был пойти, мощное оружие, скорость! А эти маленькие «деревяшки» беззащитны даже от обычного огнестрельного оружия. Скорость – черепашья.. Вооружение слабенькое. Даже нет обыкновенной рации! Связь можно держать лишь визуальную, с помощью сигнальщика.
Однако после того как дивизион приступил к боевому тралению, мнение о катерах Овсянников резко изменил. КМТЩ охраняли рейды и фарватеры от минной опасности, несли патрульную службу, являлись посыльными судами, осуществляли связь с разбросанными по побережью постами СНИС и ВНОС, высаживали десанты. Теперь уже казалось невероятным, что до сих пор ОВР обходился без этих вездесущих маленьких суденышек.
Волновала лишь беззащитность катеров. Один пулемет «максим» на корме! И Овсянников решил вначале увеличить огневую мощь своего звена. На бак он распорядился поставить еще по станковому пулемету, которые снимали с разбитых немецкой авиацией судов. Теперь, когда плотность огня удвоилась, нужно было подумать а о живучести. На складе береговой базы Овсянников раздобыл броневые листы и распорядился укрыть ими палубу над бензобаками и машинным отделением, ходовую рубку и борта. К двум станковым пулеметам были приделаны щиты. Так появилась в ОВРе новая «броневая эскадра».
Поразмыслив, Овсянников приказал своему звену срубить мачты. КМТЩ, осевшие под грузом броневых листов, стали чем-то напоминать торпедные катера. В первые дни посты ВНОС даже принимали их за неизвестные до сих пор катера противника, пока не уяснили, что это «броневая эскадра» из дивизиона «Чертова дюжина». Да и гитлеровцы были немало удивлены появлением у гарнизона Моонзунда новых катеров и потому усиленно искали с ними встречи.
Такая встреча состоялась в конце июля. Головному катеру 1-го звена было приказано выйти из Трииги на остров Хиума к пристани Хальтерма, забрать там флагманских специалистов ОВРа и вернуться.
Вышли во второй половине дня. Кассарский плес был пустынен. В прозрачном небе не видно ни одного вражеского самолета-разведчика, обычно высматривающего советские корабли, идущие из Таллина на Моонзунд. Прошли уже почти половину пути, на горизонте чисто. Овсянников спустился в кубрик, всецело положившись на опытного командира КМТЩ старшину 1-й статьи Агапова. Но его снова попросили наверх. Сигнальщик-рулевой Константин Горбунов заметил справа по борту быстро движущееся маленькое судно. Овсянников поднес к глазам бинокль. Действительно, наперерез курсу КМТЩ на полной скорости шел быстроходный катер. Акватория между островами Сарема, Муху, Хиума и Вормси контролировалась советскими кораблями. Чей же это корабль? По всему видно – немецкий. На всякий случай Овсянников решил запросить позывные.
Константин Горбунов, передав руль Агапову, замахал сигнальными флажками.
– Пулеметы и глубинные бомбы изготовить к бою! – приказал командир звена.
Из машинного отделения выскочил моторист Николай Горбунов и встал у носового пулемета. Кормовой пулемет и глубинные бомбы готовил минер Солодков.
– Не отвечает, товарищ командир! – доложил сигнальщик. – Явно фашистский. И прет на нас.
Овсянникову и самому было ясно, что катер немецкий. Поединок предстоял неравный: на стороне противника огромное преимущество в скорости и вооружении.
С фашистского катера полились огненные струи: открыл огонь крупнокалиберный пулемет. Подставлять борт опасно, уйти невозможно: немцы их просто расстреляют. Оставалось единственное – принять бой.
– Право на борт! – приказал Овсянников.
Агапов резко положил руль вправо, не понимая еще замысла старшего лейтенанта, и, когда катер силой инерции стал заваливаться левым бортом, услышал твердый, уверенный голос командира звена:
– Дадим бой на контркурсах!
Да, это было, пожалуй, единственное правильное решение – идти «рог в рог». У кого быстрее сдадут нервы?! Ведь возможен и таран.
– Ну что, братцы пулеметчики, проверим у фрицев паспорта? – весело, с задором спросил Овсянников.
– Можно отправить их к праотцам, – ответил Николай Горбунов.
– Открыть огонь по пулеметчику и ходовой рубке!
Оба пулемета КМТЩ короткими очередями стали обстреливать вражеский катер, с которого, не переставая, бил крупнокалиберный пулемет. Овсянников наблюдал в бинокль. Собственно, и простым глазом уже хорошо был виден приближающийся фашистский катер. С каждой секундой расстояние сокращалось. «Ну, кто кого?!»
Первыми не выдержали гитлеровцы, их катер вдруг резко сбавил ход, стал разворачиваться.
– Молодцы, пулеметчики! – обрадовался командир звена. – Заставили драпать!.. А теперь давай назад. Все равно не догоним. Лево на борт!
Накренившись, КМТЩ развернулся и стал уходить к острову Хиума. Гитлеровцы, видя отступление советских моряков, вновь осмелели и устремились в погоню. Преимущество хода на их стороне. Главное не дать КМТЩ развернуться.
Овсянников и не думал больше разворачиваться. Повторять маневр уже нельзя, да просто и не успеть уже.
– Ах, черти полосатые, в кошки-мышки поиграть вздумали? – ругался он. – Давай-давай… потягаемся…
Немецкий катер легко догонял тихоходный КМТЩ. Он даже прекратил огонь, должно быть надеясь захватить советское судно в плен. Овсянников, сосредоточившись, внимательно следил за действиями врага. В уме он прикидывал уменьшающееся расстояние.
– Пошел! – махнул он рукой минеру, и тот скатил в бурлящую за кормой воду глубинную бомбу.
Еще два взмаха руки – две другие упали за корму. При первом же взрыве немецкий катер резко сбавил ход, по сила инерции была велика, и его несло вперед. Второй водяной бугор поднялся вблизи форштевня, а третий – возле правого борта, когда катер начал разворачиваться.
– Ага, попался на крючок! – закричал Овсянников. – Хороша щучка!
Взрыв глубинной бомбы, должно быть, погнул винты. Немецкий катер потерял движение и замер. Овсянников не мог упустить такого удобного случая и приказал атаковать противника. КМТЩ вновь развернулся, и пулеметчики обрушили огонь по неподвижной цели. На корме немецкого катера вспыхнул огонь – пули пробили бензобак. Пожар разрастался с небывалой силой, потом в небо взметнулось гигантское пламя огня и черного дыма. КМТЩ лег на первоначальный курс.
– Я же говорил, что отправим фрицев к праотцам! – ликовал Николай Горбунов. – Так оно и получилось.
– Смотри, как бы и сам не пошел за ними, – проговорил его тезка – рулевой-сигнальщик Константин Горбунов, показывая на появившуюся в небе темную точку. – «Лапотник» за нами гонится…
Немецкий катер, очевидно, успел по рации вызвать свой самолет.
– Ну и денек сегодня, – вздохнул Агапов. – Из огня да в полымя…
– Ничего, братцы, не унывать, – спокойно сказал Овсянников. – Нам бы до темноты продержаться.
«Лапотник» на небольшой высоте прошелся над маленьким советским катером. Он полоснул очередями по палубе. Пули взрябили воду впереди по ходу и справа. Самолет встретили огнем два станковых пулемета, и он вынужден был отвалить в сторону. Затем снизился до предела и сбросил четыре бомбы, но ни одна из них не достигла цели. Белые султаны всплесков встали по бортам.
Овсянников пытался маневром сбить прицельный огонь немецкого самолета, но маленькая скорость не давала возможности увернуться. Замолк кормовой пулемет. «Давай стреляй!» – хотел было крикнуть Овсянников, но увидел, что Солодков неподвижно лежит у тумбы – по лицу его текла кровь. Агапов встал за пулемет.
При очередном заходе «лапотника» пули прошили машинное отделение. КМТЩ тут же сбавил и без того маленькую скорость. Из машинного отсека показалась голова командира отделения мотористов старшины 1-й статьи Обухова.
– Вышел из строя правый мотор! Перебит бензопровод, пробит масляный бачок, – доложил он.
– Устранять повреждения! Немедленно! – крикнул Овсянников, понимая, что при потере хода они превратятся в мишень для «лапотника».
Голова Обухова скрылась в машинном отсеке. Над палубой с рокотом пронесся «лапотник». Пули со звоном ударились о броневые щиты и рикошетировали в воду. Ясно было: гитлеровский самолет не отстанет до тех пор, пока не пустит их на дно.
Овсянников прошел на корму и склонился над дымовой шашкой. Николай Горбунов ужаснулся, видя, что командир звена не защищен от пуль шедшего на катер «лапотника». Бросив пулемет, он кинулся к командиру. Подняв с палубы тяжелый броневой лист, выставил его навстречу приближающемуся «лапотнику», прикрыв командира звена. Пулеметная очередь пришлась точно по щиту. Николай почувствовал боль в пальцах левой руки – фашистская пуля задела его.
Овсянников зажег шашку. Белый клубящийся дым повалил за корму, окутывая непроглядной толщей поверхность плеса. Из машинного отсека высунулся Обухов. Глаза его радостно блестели.
– Устранили повреждение, товарищ командир!
– Стоп машины! – скомандовал командир звена. – Скроемся в этом молоке, – показал он на клубы густого дыма, заволакивающие катер.
Самолет низко прошелся над непроницаемым облаком, дал очередь наугад и, решив, что с советским катером покончено, улетел в сторону Виртсу.
– Полный вперед! – скомандовал Овсянников. – Иначе задохнемся.
Взревели моторы, и КМТЩ выскочил на чистую воду. Растроганный командир звена по-братски обнял каждого.
– Молодцы, ребята! – сказал он. – Я верил в вас всегда!
К пирсу подошел торпедный катер. Капитан-лейтенант Богданов по звуку уловил, что один из моторов работает с перебоями. Старший лейтенант Гуманенко, не дожидаясь окончания швартовки, соскочил на пирс и подошел к командиру дивизиона:
– Задание выполнено, товарищ капитан-лейтенант. По при возвращении пришлось принять бой с «юнкерсом»… Перебиты коллекторы масляных радиаторов, пробит бензобак, ну… и в корпусе десятка четыре пробоин.
– Экипажу отдыхать, – сказал Богданов и подозвал к себе механика дивизиона старшего инженер-лейтенанта Добровольского: – А вам вводить катер в строй.
С каждым выходом в море становилось все труднее и труднее сохранять высокую боевую готовность дивизиона. Катера те и дело получали повреждения в бою, а для устранения их требовалось много времени, а главное – не было запасных деталей. Елисеев же требовал, чтобы все катера в любой момент дня и ночи могли выйти в море для атаки кораблей противника. Вся надежда была только на механика дивизиона и его мотористов. Круглые сутки они заделывали пробоины, и не было пока еще такого случая, чтобы какой-либо из катеров не мог вовремя выйти в море. Добровольский, к удивлению катерников, проявлял чудеса изобретательности. Он собственноручно изготовил шаблон, с помощью которого лечил «раненые» винты – святая святых катерников.
Имел дивизион уже и потери в катерах – правда, пока еще незначительные. Один катер совсем недавно был атакован немецкими самолетами, получил более двухсот пробоин в подводной и надводной части, потерял управление и сел на мель. Старшина 1-й статьи Ширяев вынес на берег тяжело раненного командира катера, прикрывая его собой от пулеметного огня фашистов.
Больше всего Богданов беспокоился о торпедах, без которых дивизион не мог существовать: от генерала Елисеева он узнал, что в Трииги идет баржа с торпедами и снарядами.
Богданов снарядил в Трииги автомашины-торпедовозы, которые должны были выехать с Менту, и теперь ждал уведомления о приходе баржи.
Богданова срочно вызвали в штабную землянку.
– Баржа-торпедовоз пришла? – перешагнув порог, спросил он дежурного по дивизиону.
– Пришла, товарищ капитан-лейтенант, но… портовики отказываются ее разгружать…
Оказалось, едва только самоходная баржа встала на рейде бухты, как налетели немецкие бомбардировщики. Базирующиеся в Трииги корабли, привычные к ежедневным налетам вражеской авиации, быстро рассредоточились по рейду, маневром уходя от прицельного бомбометания. А баржа, перегруженная боеприпасами, стояла на якоре неподвижно, представляя собой великолепную цель для фашистских летчиков.
«Юнкерсы» обрушили бомбы на баржу и быстро подожгли ее. Ближе всех к вспыхнувшей барже находился КМТЩ старшины 1-й статьи Агапова с командиром 1-го звена на борту. Краснофлотцы перешли на горящую палубу и огнетушителями принялись сбивать огонь, преграждая ему путь в трюмы с торпедами и снарядами для береговых батарей. Единоборство с огнем под непрерывной бомбежкой и обстрелом с воздуха длилось около часа. Когда зенитная батарея сбила «юнкерс», остальные бомбардировщики улетели. Баржа была спасена, и ее быстро подвели к пирсу под разгрузку. Едва успели выгрузить снаряды, как вновь появилась девятка «юнкерсов». При первом заходе они подожгли тральщик, а при втором бомба все же угодила в баржу-торпедовоз, прошила палубу, пробила днище, но не взорвалась. Глубина у пирса небольшая, и теперь авиационная бомба лежала под килем баржи.
– Боятся портовики, – произнес дежурный. – Вдруг взорвется бомба…
Богданов представил, что будет, если шестнадцать торпед сдетонируют от взрыва бомбы. Весь пирс и все постройки разнесет в щепки. А торпеды им нужны как воздух.
– Передайте в Трииги: мы выезжаем. Без нас ничего не трогать, – приказал он дежурному и, подумав, добавил: – Я сам поеду туда.
Через три часа катерники были уже в Трииги. Баржа-торпедовоз стояла у стенки на швартовых, накренившись на левый борт. Богданов с минером дивизиона взошли на баржу. В трюме, наполовину затопленные водой, лежали длинные сигарообразные торпеды. Баржа значительно осела, и Богданов боялся, как бы ее днище не коснулось немецкой авиационной бомбы. Главное – поднять первую торпеду.
– Что ж… начнем, – произнес Богданов и приказал всем уйти подальше от места выгрузки. На барже остались лишь минер и крановщик, да на пирсе стояла машина-торпедовоз, готовая принять торпеду.
Минер спустился в трюм баржи, внимательно осмотрел торпеды. Ни одна из них не имела повреждений: немецкая авиационная бомба прошла мимо. Минер закрепил два подъемных троса за проушины на корпусе торпеды и передал крановщику:
– Вира помалу…
Заработала лебедка крана, стальные тросы натянулись струной. Торпеда плавно поднялась со своего стеллажа и поплыла вверх. Богданов облегченно вздохнул, когда увидел ее висящей над баржой. Крановщик развернул кран на сто восемьдесят градусов и осторожно положил торпеду на машину.
– Остальные пойдут веселее! – проговорил Богданов.
Двенадцать торпед он погрузил на машины, а остальные четыре на ледокольный буксир «Лачплесис», экипаж которого полностью состоял из латышей. Кроме того, «Лачплесису» предстояло буксировать в Менту прибывший из Таллина на пополнение торпедный катер лейтенанта Скрипова. Во время перехода на катер налетел «лапотник» и повредил правый мотор. К тому же приходилось беречь драгоценный бензин.
– Утром я жду вас в Менту, – передал Богданов лейтенанту Скрипову. – Там и мотор ваш починим.
Из Трииги буксир «Лачплесис» вышел вечером с таким расчетом, чтобы опасный пролив Муху-Вяйн, на противоположном берегу которого закрепились гитлеровцы, пройти с началом темноты. Лейтенант Скрипов не сходил с мостика буксируемого торпедного катера, с тревогой посматривая на вражеский берег. Немцы их не заметили.
– Самое страшное место прошли, – сказал боцман Еремин, когда «Лачплесис» изменил курс на запад. – Утром будем в Менту.
– В море везде одинаково, – ответил Скрипов. – Бдительнее смотрите за воздухом.
Оставив на вахте боцмана, он спустился вниз. Короткую летнюю ночь он собирался провести в маленьком таранном отсеке, где краснофлотцы устроили для него подвесную брезентовую койку.
Разбудил Скрипова сигнал боевой тревоги. Он стремглав выскочил наверх.
– Товарищ командир, курсом на нас со стороны залива идут четыре немецких торпедных катера, – доложил возбужденный боцман.
Темные силуэты быстро приближались. Пять-шесть кабельтовых. Само собой пришло решение: сняться с буксира и вступить в бой. Другого выхода не было.
– Отдать буксирный конец! Приготовиться к бою! – приказал лейтенант.
– Ночь, как назло, светлая, – с досадой проговорил Еремин.
На гитлеровских торпедных катерах их уже заметили. Не успел боцман отдать конец, как фашисты открыли огонь изо всех пушек и пулеметов. Огненные трассы мчались к катеру. Всплески поднялись у самого борта.
– Огонь по фашистскому флагману! – скомандовал Скрипов пулеметчикам и почувствовал, как катер задрожал от длинных пулеметных очередей.
Катер медленно начал набирать ход, по мотор неожиданно заглох. На палубу выскочил механик главный старшина Карельских.
– Мотор! Прямое попадание, – передал он.
Торпедный катер развернуло влево. Вокруг со свистом проносились пули. Осколки снарядов со звоном падали на палубу, пробивали тонкую обшивку корпуса. Вода хлестала сквозь щели, и маленький корабль медленно оседал. Гитлеровцы стали окружать подбитый катер. Они приближались с включенными сиренами, надеясь зловещим воем деморализовать советских моряков.
И тут случилось самое страшное: вражеский снаряд угодил прямо в катер. Командир почувствовал в плече острую боль. Правая рука повисла как плеть. «Только этого не хватало!» Он обернулся к механику, но не увидел его рядом: главный старшина был убит наповал. Окровавленное лицо закрыл руками Еремин.
– Что случилось? – крикнул Скрипов.
– Глаза… Ничего не вижу…
На мостик выскочил радист Клюкин:
– Товарищ командир, рация разбита. Связаться с базой не могу…
– К пулемету! Замените боцмана.
Бой продолжался.
Прямым попаданием фашистский снаряд пробил бензиновый отсек. Из люка вырвалось бушующее пламя огня. Оно мигом охватило всю палубу. Замолк пулемет: кончились боеприпасы.
Скрипов понимал: на катере нельзя оставаться ни минуты – на борту находились торпеды, которые могли взорваться в любой момент.
– Надеть спасательные пояса! Всем в воду…
Он видел, как Клюкин помог ослепшему боцману и кинулся с ним в море.
Последним пылающий катер покинул командир. Холодная вода несколько ослабила боль в плече. Взмахивая здоровой рукой, он стремился до взрыва подальше отплыть от катера. Но катер, вдруг задрав нос свечой, вошел в воду. Одна опасность миновала…
Скрипов осмотрелся. Около буксира стояли два вражеских катера. Третий направлялся к месту, где только что затонул его катер.
Немецкий катер между тем проскочил возле лейтенанта и, отработав назад, заглушил моторы. На его палубе появились матросы с крюками в руках.
– Русс, сдавайс! – кричали они с борта.
Этими крюками немцы пытались подцепить кого-нибудь. Им нужен был «язык». Неожиданно прозвучал пистолетный выстрел, за ним второй. Фашистский офицер схватился руками за живот и повалился на палубу. «Это Клюкин! Только у него есть пистолет!» – догадался Скрипов.
– Коммунисты не сдаются! – донесся голос радиста, затем раздался третий выстрел.
«Теперь очередь за нами, – подумал лейтенант и здоровой рукой нащупал на поясе пистолет. – Живым не дамся, как Клюкин».
Однако гитлеровцы, швырнув в воду несколько гранат, повернули в сторону залива. Вслед за ними отвалили от буксира и остальные. Удаляясь, они долго, пока позволяло расстояние, стреляли по неподвижному «Лачплесису» из крупнокалиберных пулеметов.
Начало светать. На востоке все шире становилась желтая полоса. Видимость заметно улучшилась, и фашисты убрались восвояси, опасаясь встречи с советскими торпедными катерами. К тому же над заливом пролетел МБР-2.
Скрипов облегченно вздохнул: появилась надежда на спасение. Немецкие гранаты не причинили ему вреда: осколки просвистели над головой.
Фашисты были уже далеко, когда командир услышал слова: «Помогите! Помогите!» Значит, еще кто-то из экипажа остался в живых…
Скрипов обрадовался. Он быстро заработал здоровой рукой. Ценой огромного напряжения ему удалось несколько раз приподнять голову над водой. Да, его люди все еще держались на плаву. Невдалеке маячил «Лачплесис», как-то надо добраться до него. Только вот как? Доплыть не хватит сил.
К удивлению обессиленного лейтенанта, из-за «Лачплесиса» показалась шлюпка и направилась к месту гибели катера. В ней находились двое: один – высокий, сухой, узколицый, второй – ниже ростом, но зато раза в полтора шире в плечах. Обоим на вид Скрипов дал бы лет по пятьдесят. Он видел, как те подобрали из воды сначала боцмана Еремина, потом остальных краснофлотцев. Наконец они втащили в шлюпку и его.
– Шесть человек всего, – с еле заметным акцентом сказал высокий. Это был Парейз. По замасленной спецовке Скрипов определил, что тот работал на «Лачплесисе» механиком или машинистом.
– А сколько вас было всех?
– Восемь, – вполголоса ответил командир.
Он осмотрел своих подчиненных: не хватало механика Карельских и радиста Клюкина.
– Спасибо вам, товарищи, – поблагодарил Скрипов латышей. – Пошли на буксир…
На «Лачплесисе» никого не оказалось. Лишь на капитанском мостике в луже крови лежал краснофлотец-сигнальщик, при выходе в море назначенный на буксир для связи. Моряк геройски погиб на боевом посту, встретив приближавшиеся гитлеровские торпедные катера огнем из винтовки.
– А где команда?
– Остальных немцы взяли с собой, – ответил Парейз. – А мы с ним, – кивнул он на Гринерта, – спрятались внизу, в машине…
Продрогшим до костей катерникам латыши помогли спуститься в машинное отделение – там было тепло, а двоих тяжелораненых поместили в капитанской каюте. Все судно обыскал Аугуст Парейз, пытаясь найти бинты. По безуспешно. Пришлось пустить на перевязку чистые капитанские простыни.
Скрипов легко представил, как было дело. Фашисты открыли огонь и по буксиру. Когда судно потеряло ход, гитлеровцы с обоих бортов подошли к «Лачплесису» и, угрожая оружием, перегнали команду на катера. Бегло осмотрев буксир, они открыли кингстоны и ушли.
– Мы, конечно, кингстоны закрыли, спасли судно, – рассказал ему механик. – Вы храбрые люди, хорошо сражались. А я ведь тоже в русском флоте на крейсере службу проходил.
Катерники наперебой благодарили латышей за спасение. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы затонул буксир, если бы шлюпка не подоспела вовремя.
– Рано еще говорить о спасении, – качал головой Парейз. – «Юнкерсы» увидят – разобьют. На берег надо идти, – показал он рукой на тонкую извилистую ниточку острова.
– Далековато, – ответил лейтенант. – Сперва соберемся с силами. Плыть – так уж наверняка.
Скоро совсем рассвело. Море хорошо просматривалось. На горизонте виднелась лесистая шапка эстонского острова Абрука.
Из машинного отделения на палубу вышел лейтенант Скрипов.
– Раз берег виден, ждать нечего, – проговорил он. – Будем добираться к острову на шлюпке. Вот только тяжелораненых нельзя трогать. Придется кому-то из нас остаться с ними.
– Правильно, остаться нужно, – согласился Парейз. – Но кому? Вам нельзя. Гринерт почти на двадцать лет младше меня: ему только сорок четыре. Он поможет. Ведь пойдете на веслах, а у вас раненые… – И, окинув хозяйским глазом буксир, добавил: – Пожалуй, я останусь. И будьте спокойны: все сделаю, чтобы спасти ваших друзей.
Скрипов почувствовал, как горло его сжала спазма.
– Спасибо, товарищ, – с трудом выговорил он. Долго и сильно жал левой здоровой рукой руку механика. – Попадем на остров – вышлем судно за буксиром.
– Ну, ладно, – механик крепко обнял лейтенанта. – Живы будем – встретимся…
Через полчаса шлюпка отвалила от буксира и направилась к острову.
Нелегко было на душе у старого Парейза. Он один остался на беззащитном судне в открытом море. Механик сознавал, что подстерегает его большая опасность: стоит появиться фашистскому самолету – конец. Только от него зависит сейчас жизнь двух тяжелораненых русских ребят.
Почти пять часов он не отходил от раненых, меняя пропитанные кровью повязки, смачивая влажным полотенцем пересохшие губы моряков. Лишь изредка он выходил на палубу, всматривался в горизонт. Рижский залив по-прежнему был пустынным.
Солнце поднялось к зениту, когда на горизонте показалась белая точка. Она быстро росла, стремительно приближаясь к «Лачплесису». Это был торпедный катер. Он летел полным ходом, вспарывая воду и разбрасывая но сторонам кипящую пену. Механик начал уже всерьез беспокоиться: не фашистский ли? Наконец он различил на мачте бело-голубой флаг с алой звездой, и тревога сменилась радостью. Он побежал на мостик, схватил сигнальные флажки и замахал ими над головой.
