Текст книги "Хроника расстрелянных островов"
Автор книги: Юрий Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
Уже ночью на имя коменданта БОБРа поступила радиограмма от Военного совета Краснознаменного Балтийского флота, подписанная командующим флотом вице-адмиралом Трибуцем:
«Высоко ценим ваши боевые действия. Своими успехами вы помогаете Ленинграду…»
На линии огня
Вечерняя сводка за 13 сентября, составленная штабом, удовлетворила командующего объединенными силами генерала инженерных войск Кунце. Демонстративные маневры силами флота в основном удались. В них участвовали предусмотренные планом «Беовульф II» все корабли и еще дополнительно два легких крейсера.
Потери при демонстративных маневрах кораблей немецкого флота сравнительно невелики. Огнем дальнобойных советских береговых батарей с полуострова Сырве и острова Абрука и торпедными катерами потоплены тральщик и два транспорта. Несколько судов получили повреждения. Значительными оказались лишь потери финского флота. Их флагман, броненосец «Ильмаринен», наскочил на мину, выставленную советскими кораблями, и буквально в считанные минуты затонул. Финская эскадра отказалась от продолжения операции и вернулась в свои спасительные шхеры. Надо полагать, теперь финский военно-морской флот никогда больше не появится в открытом Балтийском море, что вызовет неудовольствие командования военно-морских сил Германии.
Кунце вызвал начальника штаба и приказал ему составить донесение в штаб группы армии «Север» с обобщением действий всех объединенных сил. Результаты самые обнадеживающие. Ведь еще до начала главной операции «Беовульф II» уничтожены советские дальние бомбардировщики на аэродромах Асте и Кагул, бомбившие Берлин, взят четвертый по величине остров Моонзундского архипелага – Вормси.
В завершение надо отметить полную блокаду гарнизона русских с моря и воздуха. Ни один их корабль не сможет выйти из Моонзунда или прийти на острова. Это исключает какую бы то ни было помощь извне, а значит, гарнизон посажен на голодный паек в обеспечении оружием и боеприпасами, в то время как немецкая авиация, корабли и артиллерия будут продолжать расстрел советских островов.
Завтра утром должен пасть к ногам победителей третий по величине остров Моонзундского архипелага – Муху.
…Ночь с 13 на 14 сентября выдалась темная. С материка восточный ветер нагонял на пролив сгустки тумана, поднятые с низин и болот. Лучи прожекторов с Муху периодически прорезали темноту и как бы нехотя ползли по маслянистой поверхности, обшаривая Муху-Вяйн. Иногда луч упирался в причалы порта Виртсу, и полковник Мельцер, командир 151-го пехотного полка, опасался, как бы русские с Муху не заметили посадки его солдат на десантные суда.
Полковник был уверен в успешной высадке десанта. Все рассчитано, проверено, учтено до мелочей. Подписан приказ, в котором поставлена боевая задача каждому подразделению, вплоть до командира мотобота и походной кухни. Составлены графики движения плавсредств, очередность и порядок переправы через пролив.
Разработанный им план боя предусматривал десантирование полка тремя волнами. Первая волна должна была высадиться на наименее укрепленный, по сведениям разведки, участок Муху в районе Канси, Тусти и захватить плацдарм. Вторая волна высаживается на захваченном плацдарме и ведет наступление на юг, чтобы занять хорошо укрепленную русскими пристань Куйвасту. Высадка третьей волны производится в том же районе, после чего развивается наступление на север для соединения с 161-м усиленным разведывательным батальоном, высаженным десантными судами капитана 3 ранга Целариуса в северной части Муху.
С переправой на остров 162-го пехотного полка дивизии и артиллерии поддержки следовало создать мощную ударную группу и пробиться к дамбе, соединяющей Муху с Саремой, и тем самым отрезать путь к отступлению русских, обороняющихся в северной и южной частях острова.
Посадка 1-го батальона на штурмовые боты проходила планомерно, без шума и суеты. Мельцер, стоя на пирсе, терпеливо наблюдал за подготовкой к выходу в пролив первой волны. Русский остров Моонзунд дважды встал на его жизненном пути. 12 октября 1917 года он, тогда еще неопытный офицер, высаживался в составе кайзеровского десантного корпуса на западе острова Сарема, в бухте Тагалахт. 14 сентября 1941 года ему, уже командиру пехотного полка, надлежало брать Моонзунд с востока, с острова Муху.
Отваливали от причалов штурмовые боты в полной темноте. Мельцер посмотрел на часы: ровно четыре. Приказ генерала Кунце выполнен с точностью до минуты. Надо надеяться, что в ходе операции график движения судов будет выполняться.
Постепенно шум моторов десантной флотилии затихал. Полковник уже хотел вернуться в штаб полка, как вдруг слева от пирса раздались пулеметные очереди. «Неужели русские опередили нас и высаживают свой десант на Виртсу?»
Стрельба продолжалась несколько минут. Огонь вели с залива и берега. Наконец все затихло. Оказывается, потеряв в темноте ориентировку, суда прошли по дуге и, уткнувшись в берег, начали высадку десанта на собственной территории. Произошла стычка с охранным взводом, принявшим штурмовые боты за русские корабли. Несколько человек убито и ранено.
Полковник Мельцер был вне себя от гнева. Резко отчитав за беспечность командиров первой роты и штурмовых ботов, он приказал сейчас же выходить в море. Страшно было даже подумать, что первая волна теперь может не выполнить боевую задачу из-за нелепой задержки первой роты. Ведь фактически по огневой мощи она не уступает русскому стрелковому батальону. На вооружении немецкой усиленной стрелковой роты имелись два противотанковых орудия и две горные пушки, три легких и два тяжелых миномета, шесть станковых пулеметов, три огнемета и противотанковое ружье. Требовалось только 65 штурмовых ботов, чтобы переправить эту, роту на вражеский берег.
Мельцер ушел с пирса лишь после того, как затих шум моторов штурмовых ботов, на предельной скорости идущих к вражескому берегу. Сам он со штабом полка намеревался переправиться на Муху со второй волной.
14 сентября на рассвете наблюдатели с Муху заметили в редеющем тумане десантные корабли: катера, баржи, самоходные боты, шаланды и шлюпки. На противоположном берегу пролива заухали немецкие орудия, снаряды стали все чаще рваться в районе пристани Куйвасту. Из-за серых облаков появились первые «юнкерсы» и, рассыпавшись над побережьем цепью, стали бомбить передний край обороны островного гарнизона, подготавливая место высадки своего десанта.
– Начинается… Держись, – бросил Смирнову на ходу Абдулхаков и стремглав выскочил из дзота. Смирнов вышел вслед за ним.
Над островом стоял сплошной гул от разрывов вражеских снарядов и авиабомб. Артиллерия гарнизона молчала, терпеливо ожидая подхода десантных кораблей на прямой выстрел.
Смирнов быстро установил стереотрубу и впился глазами в мутно-серый пролив, разглядывая выплывающие из тумана десантные катера. Они заполнили собой весь пролив и шли на небольшом расстоянии один от другого. Над ними кружили истребители, прикрывая их с воздуха.
Из леса к Смирнову подошел Охтинский с биноклем в руках. Став поодаль, он внимательно осмотрел весь горизонт, отыскивая основное направление удара врага. Группа, идущая прямо на Куйвасту, была наиболее многочисленной, да и «юнкерсы» с особой тщательностью обрабатывали пристань.
В небе неожиданно повисла одна ракета, за ней вторая, третья. Гул над побережьем Муху усиливался резкими залпами советских батарей. В воздухе стоял пронзительный свист падающих бомб и снарядов, сухой треск разрывов и вой кружащих над пристанью самолетов.
Охтинский и Смирнов прильнули к окулярам: снаряды, вздымая пенистые султаны воды, падали перед вражескими судами, преграждая им путь к берегу.
К дзоту подбежал связной командира батальона. Абдулхаков в начале боя перебрался на южный участок обороны и командовал своими людьми оттуда. Приложив руку к каске, связной стал что-то говорит, но Смирнов не расслышал его слов в сплошном грохоте и подошел к нему вплотную. В следующее мгновение земля под его ногами задрожала, воздух заколебался, и он, потеряв равновесие, ткнулся лицом в жесткую траву. Резкий, напористый звук ударил в уши, посыпались комья земли – в нескольких метрах от землянки разорвался немецкий снаряд. Смирнов в страхе пошевелил сначала ногами, потом руками. Кажется, все в порядке. Вспомнив о начальнике штаба, он торопливо поднялся и шагнул к нему. Но Охтинский уже встал сам, отряхивая китель. Лицо его побледнело, на щеках выступили красные пятна.
– Не задело вас, товарищ подполковник? – спросил Смирнов.
– Пронесло, – ответил Охтинский.
Смирнов оглянулся. В пяти шагах от него на боку лежал связной с полуоткрытым ртом. По лицу его стекали две струйки крови. Губы застыли на полуслове; даже мертвый, он, казалось, силился передать приказ командира. Но Смирнов и без слов знал, зачем был послан связной. Абдулхаков просил огня 43-й батареи, которая не один раз выручала его батальон.
– Не вижу всплесков снарядов вашей батареи, товарищ лейтенант, – не отрывая глаз от бинокля, сказал Охтинский.
Слова начальника штаба подхлестнули Смирнова. Он наклонился к Кучеренко и на ухо во весь голос прокричал:
– Открывайте немедленно огонь! Почему не открываете огня? Передайте еще раз!
Трясущимися руками Кучеренко хватался то за одну ручку настройки, то за другую. Смирнов понял: случилось что-то неладное.
– Есть связь с батареей? – леденеющим голосом спросил он.
Краснофлотец отрицательно замотал головой. Глаза его наполнились слезами, верхняя губа дрожала, он готов был расплакаться от обиды и беспомощности. Взрыв снаряда вывел радиостанцию из строя. От волнения Кучеренко никак не мог найти поломку и шарил всюду окровавленными руками: осколком ему задело левую руку чуть повыше кисти. Смирнова охватило отчаяние: его товарищи, с которыми он не раз был на краю гибели, сражаются сейчас с врагом, умирают, а 43-я батарея молчит. Разве Абдулхаков простит ему это? И телефонной связи здесь нет, поэтому он вынужден был отослать Кудрявцева обратно на батарею. Смирнову захотелось сорвать на Кучеренко злобу, но он понимал, что краснофлотец не виноват. Подавленный, Смирнов глядел на бурлящий от разрывов пролив, не зная, что делать. Кругом, насколько хватало глаз, были видны немецкие катера, баржи, мотоботы, шаланды и шлюпки; они напористо шли к берегу Муху. Возле острова Вирелайд стояли три шаланды.
«Что с Сарапиным, жив ли? Впрочем, такого голыми руками не возьмешь», – подумал он о старшине 2-й статьи.
Несмотря на огромные потери, десантные корабли подходили к острову. Вода кишела плавающими людьми, по гитлеровцы не пытались подобрать их: они стремились быстрее уцепиться за землю. Немецкие батареи перенесли огонь в глубину обороны гарнизона, чтобы не поразить свои катера. В бой вступили говорливые пулеметы, сухо защелкали винтовочные выстрелы. Бойцы батальона упорно защищались, не давая возможности кораблям с войсками подойти вплотную к берегу. Но вражеские корабли все шли и шли. Казалось, им не будет конца.
Связной от Ключникова сообщил начальнику штаба, что противнику удалось зацепиться за берег в северо-восточной части острова, около Каласте. Идут упорные бои за деревню. Под угрозой и Куйвасту. Ни слова не говоря, Охтинский побежал к пристани.
Впереди, метрах в ста двадцати, на каменистую косу с катеров и барж прыгали гитлеровские солдаты, беспорядочно стреляя на ходу. Слева тянулись изрытые снарядами окопы, из них красноармейцы вели винтовочный огонь по косе. Справа, на бруствере разваленной стрелковой ячейки, стоял станковый пулемет, надежно прикрывающий правый фланг обороны. Охтинский понял, что, пока пулемет будет бить по врагу с этой позиции, противнику не удастся пройти косу и приблизиться к окопам. Созрел план контратаки. Пулемет будет удерживать противника на месте до прихода подкрепления, обещанного Ключниковым, а потом совместными силами одним ударом можно будет смять врага и опрокинуть его.
Когда гитлеровцы кинулись по захваченной косе на окопы, длинная очередь «максима» заставила их прижаться к земле. Через две минуты они опять поднялись в атаку, и снова пулемет уложил их на землю. С катеров и барж по стрелковой ячейке ударили пулеметы. Пули с нудным свистом пролетали мимо Охтинского.
Он невольно прижался спиной к деревянной стене сарая, потеряв пулеметчиков из виду. Громовой рев заставил его отпрянуть от спасительной стены и посмотреть на косу: гитлеровцы в третий раз бросились в атаку. «Максим», дав короткую очередь, неожиданно замолк. Охтинский впился глазами в стрелковую ячейку. Так и есть, оба пулеметчика убиты. Один лицом вниз неподвижно лежал за пулеметом, другой скатился на дно ячейки. Только пулемет мог сейчас заставить немцев отказаться от атаки. Но кто заменит пулеметчиков? Охтинский решил послать к «максиму» связного, но, оглянувшись, увидел его убитым.
Ближе всех к станковому пулемету занимало оборону отделение Сычихина. С катеров и барж прыгали в воду и выходили на берег все новые и новые группы немецких солдат. Винтовочный и автоматный огонь не мог их остановить. Взоры всех невольно обратились к стрелковой ячейке, на бруствере которой высился «максим».
– Пулемет, огонь! Стреляй быстрее, пулеметчик! Давай огня, бей гадов! – слышались взволнованные голоса в окопе.
– Чертова душа, – не выдержал и Сычихин. Сложив руки рупором, он громко крикнул пулеметчику: – Открывай огонь, что тянешь! Давай!..
Гитлеровцы, ободренные молчанием пулемета, с победным криком устремились к окопам. Еще метров тридцать – и они выйдут с узкой косы. Тогда их ничем не остановить. Но тут наконец заговорил станковый пулемет. Первая шеренга замешкалась, остановилась и залегла. «Максим», не переставая, продолжал косить сбившуюся толпу врагов, оттесняя ее обратно к воде. Досталось и тем, кто лежал на земле – с бугра пулемет простреливал всю косу.
Станковый пулемет неожиданно прекратил стрельбу, Сычихин насторожился. Что бы это могло значить? Не мог сейчас пулеметчик по своей прихоти прекратить огонь. Наверное, кончилась лента, перезаряжает пулемет…
Через несколько минут «максим» заговорил снова, но вскоре опять умолк. Сычихин встревожился не на шутку: он видел, что с кораблей пулеметы вели огонь по стрелковой ячейке.
– Давай, морячок, выручай! – крикнул белокурый боец в сторону «максима».
– Какой морячок? – не понял Сычихин.
– Так пулеметчик-то – наш моряк! Я сам видел, как он прибежал к пулемету вон из-за того дома, – объяснил боец.
«Морячок? Уж не Кучеренко ли это? Они ведь где-то здесь близко», – вспомнил Сычихин о своем новом друге.
– Вот что, пойдете со мной к пулемету, – сказал он бойцу. – Надо помочь товарищу.
Белокурый краснофлотец кивнул в знак согласия и, выскочив из окопа, пополз по-пластунски за сержантом к стрелковой ячейке. Сычихин уже отчетливо увидел черную спину пулеметчика, когда «максим» заговорил снова. Да, это был действительно моряк, но не Кучеренко.
– Давай-давай, браток! Молодцом стреляешь! Бей их, сволочей! – одобрительно проговорил Сычихин над ухом пулеметчика, дружески похлопав его по плечу.
Но, заглянув в лицо пулеметчика, он остолбенел и в первое мгновение потерял дар речи: это был начальник штаба подполковник Охтинский. Из виска подполковника сочилась кровь и каплями падала на рукав кителя. На правом плече расплылось кровавое пятно, китель был распорот.
– Товарищ подполковник, разрешите заменить вас? Вы ранены, вас надо в тыл, – опомнился Сычихин.
– Прибыло подкрепление? – не поворачивая головы, спросил Охтинский, продолжая разить цепи врагов. – Без подкрепления я не могу уйти…
Сычихин ничего не знал о подкреплении, но сообразил, что начальник штаба не отойдет от пулемета, пока не придет помощь.
– Придет… пришли уже, пришли, – торопливо заверил он. – Я сам видел. Целый взвод, рота…
Охтинский разжал пальцы и устало повалился на спину. Пулемет замолчал.
– За пулемет! И стрелять до последнего патрона, – приказал Сычихин бойцу, а сам, взвалив на спину обмякшее тело подполковника, пополз в тыл.
Охтинский сначала помогал ему одной рукой и ногами, а потом выбился из сил и впал в забытье.
С каждым метром ползти становилось труднее. Сычихин взбирался по отлогому холму на гребень, за которым они оба будут чувствовать себя в безопасности. Вокруг них свистели пули, впиваясь в землю. Сзади слышались беспрерывная стрельба пулемета, резкие хлопки винтовочных выстрелов, чужой крик. Но сержант думал только о том, как бы скорее перевалить через гребень холма и спасти подполковника.
С трудом перебравшись через гребень, Сычихин осторожно положил Охтинского на траву. За холмом было сравнительно тихо. Сюда доносились лишь отголоски боя да гул «юнкерса», кружившего над дорогой, что проходила у подножия холма. Около леса Сычихин заметил санитарную машину. Сняв каску, он стал размахивать ею, подзывая санитаров. Два человека с носилками побежали ему навстречу. Не теряя времени, Сычихин взвалил на спину начальника штаба и стал спускаться. Через минуту санитары бережно уложили подполковника на носилки и понесли к машине.
– Нужно сбросить немцев в воду, сержант. Иначе нам долго не выдержать: их много, – тихо проговорил Охтинский и, слабо пожав руку сержанта, шепотом добавил: – Спасибо, товарищ…
– Сбросим, товарищ подполковник, обязательно сбросим. Вы только не волнуйтесь.
Круто повернувшись, Сычихин стал снова взбираться на холм. На гребне он остановился и посмотрел вниз. Санитары вносили подполковника в машину; возле них суетилась медсестра в белом халате. Неожиданно из-за леса вылетел «юнкерс» и спикировал на санитарную машину. Последовал один взрыв, второй, третий… Клубы дыма скрыли машину. У Сычихина перехватило дыхание. Не помня себя, он скатился с холма и бросился к месту падения бомб. Дым быстро рассеялся, но машины Сычихин не увидел. Вместо нее валялась груда обломков, а рядом – изуродованные тела санитаров. Сознание страшного несчастья пронзило его. Он принялся разбрасывать обломки, отыскивая подполковника. Охтинский лежал с обезображенным, окровавленным лицом и полуоткрытыми глазами.
– Сволочи, что же они сделали, – застонал Сычихин, до крови кусая губы, чтобы не разрыдаться. Но мешкать было нельзя.
Взбежав на холм, Сычихин заметил большую группу красноармейцев, шедших на помощь.
«В самый раз подоспели», – подумал он.
В окопе Сычихин отыскал командира роты и сказал ему:
– Начальник штаба подполковник Охтинский приказал сбросить фашистов в море.
– Где находится подполковник? – спросил командир роты.
– Подполковник… погиб…
– Выполним, – сказал командир роты. – Подкрепление прибыло. Приготовиться к контратаке, – передал он по окопам.
Сычихину показалось, что прошла целая вечность, когда наконец командир роты появился на бруствере окопа и призывно крикнул:
– За Родину, товарищи! Ура!
В потоке бегущих красноармейцев Сычихин вырвался вперед и первым врезался в толпу врагов. Яростно нанося удары штыком, он прокладывал себе путь к воде, пока не споткнулся обо что-то мягкое и не упал на землю.
Не выдержав стремительной рукопашной схватки, гитлеровцы отступали к воде и добирались вплавь до своих катеров. Но успех контратаки закрепить не удалось. Противник уцепился за берег по другую сторону пристани и стремился окружить Куйвасту. Сбросить его в воду не хватило сил, и красноармейцы вынуждены были отступить на вторую линию обороны.
Высадка гитлеровцев на косу и контратака красноармейцев происходили у Смирнова на глазах. Он все еще пытался наладить по радио связь с батареей, но все усилия Кучеренко ни к чему не привели. От пристани, из-за деревянного забора, группа немецких солдат бежала к ним. Оценив положение, Смирнов приказал Кучеренко разбить радиостанцию и укрыться в землянке.
В землянке оказался ящик с гранатами. Стоя в дверях, Смирнов одну за другой бросал их в гитлеровцев. Кучеренко едва успевал подавать гранаты. Двое красноармейцев, находившиеся здесь, вели прицельный огонь из винтовок.
– Последняя, – тихо сказал Кучеренко, задержав в руке гранату.
– Побережем ее, – остановился разгоряченный Смирнов, хотел добавить: «Для себя», но сдержался.
Гитлеровцы, видя, что землянку так просто не взять, начали в ответ забрасывать ее гранатами.
– Бегом к лесу! – крикнул Смирнов.
Благополучно перевалив через холм, артиллеристы укрылись в низком кустарнике на краю болотистой лощины, за которой виднелась большая роща. В кустарнике оказалось восемь красноармейцев.
– Отстали от своих. В лапы чуть не попали к фашистам, – объяснил Смирнову высокий красноармеец в разорванной на груди гимнастерке. – Надо уходить отсюда, товарищ лейтенант. Накроют тут нас. Канава здесь есть, по ней до рощи доползем, а там – наши.
– Пошли, – согласился Смирнов, пропуская вперед красноармейца.
Канаву они отыскали быстро и гуськом поползли по ней к роще. Смирнов полз вторым за высоким красноармейцем, часто оглядываясь назад. По мере продвижения вперед канава становилась глубже и шире, на дне ее появилась покрытая зеленью вода. Местами приходилось плыть, цепляясь руками за шершавую колючую траву. Над головой то и дело со свистом проносились пули: стреляли где-то сзади. Одна из пуль сразила красноармейца, который полз первым.
– Убили! – крикнул он и ткнулся головой в воду.
Теперь Смирнов полз первым. Примерно на середине лощины канава раздваивалась, один рукав ее уходил вправо. Услышав немецкую речь, Смирнов осторожно приподнялся над травой и осмотрелся. Впереди, метрах в сорока, были немцы, дальше виднелась огромная яма.
«Хоть бы до нее добраться», – подумал он, не зная, на что решиться. Находиться здесь было опасно: еще немного – и немцы заметят. Идти назад – тоже, оставалось одно – попытаться силой прорваться хотя бы к той яме. Но какая это сила? Одиннадцать человек – усталых, измученных…
Подполз Кучеренко и, посмотрев на гитлеровцев, ужаснулся:
– Тут нам не пройти! Надо роту, чтобы пробиться.
– Роту? – шепотом повторил Смирнов. – Мы все будем рота. – Он повернулся к бойцам: – Товарищи, дело серьезное. Надо идти на прорыв, другого выхода нет. Мы – рота. Больше шума. Бежать быстрее к яме, попытаемся организовать оборону.
Распределив поровну гранаты, бойцы расползлись по канаве в цепь и приготовились к шумовой атаке.
– Рота, – скомандовал Смирнов, поднимаясь во весь рост, – за мной, в атаку! Ура-а! – И, бросив в немцев гранату, выскочил из канавы и побежал вперед.
Бойцы с криком бросились за ним. Гитлеровцы, не ожидавшие нападения сзади, разбежались в стороны. Но тут откуда-то с фланга застрочил немецкий пулемет, потом второй. Один из бойцов, взмахнув руками, покатился по траве. Еще пять рухнули на землю. Остальные по-пластунски поползли к яме. Пулеметы, захлебываясь, били, преграждая путь к отступлению. Смирнов уже приближался к яме, когда почувствовал режущую боль в правой ноге. В следующий момент он очутился в сырой яме.
Оглянулся. Гитлеровцы были почти рядом.
Смирнов выбрался из ямы и уполз в высокую траву, потом пополз дальше – к заветной роще.
С каждой минутой становилось тяжелее. Изрезанные осокой руки слабели, приходилось часто отдыхать. От потери крови кружилась голова, мутило. Но он упорно продолжал ползти…
Когда до рощи оставалось метров сто пятьдесят, перед Смирновым неожиданно появился немецкий офицер. Торопливо вынув из кобуры пистолет, Смирнов выстрелил, но промахнулся. Рука дрожала, пистолет казался слишком тяжелым, и он никак не мог поймать на мушку лицо фашиста. Прицелился второй раз, но офицер опередил его. Короткая автоматная очередь пригвоздила Смирнова к земле: пули прошили правую голень.
«Теперь конец», – подумал он и закрыл глаза.
К офицеру подбежали солдаты, потом все вместе они подошли к Смирнову. Один из них подобрал его пистолет, другой брезгливо пошевелил лейтенанта носком кованого сапога. Смирнов, затаив дыхание, лежал без движения.
Когда затихли их голоса, Смирнов глубоко вздохнул и открыл глаза. Он увидел покрытое белесыми облаками небо, из просветов между ними выбивались желто-розовые пучки света. Приближался вечер. Надо было скорее укрыться в роще, иначе его заметят. Он попытался подняться, но силы совсем покинули его. Правая нога как будто налилась свинцом и мешала двигаться, руки тяжелели и становились непослушными, голова кружилась, а по вискам словно кто-то часто стучал деревянным молоточком…
– Хальт! Стоять! – послышался оклик.
Не успел Смирнов опомниться, как на него насели несколько человек и скрутили ему руки.
– Лейтенант, – уловил он и потерял сознание.
Очнулся от тупой боли в правой ноге. Над ним склонился какой-то краснофлотец.
– Сарапин? – узнав старшину 2-й статьи, обрадовался он.
– Лежите спокойно, товарищ лейтенант, – перебил Сарапин. – Я жгутом перевязал вам ногу. Кровь остановил. Иначе труба.
– Где мы? Как вы сюда попали?
– В Куйвасту, – ответил старшина. – Контузило меня на Вирелайде… Вот и попал к ним. А краснофлотцы мои погибли героями… Три шаланды подошли утром к нам, человек пятьдесят фашистов. Половину мы уничтожили. Жаль, гранат было мало, а то бы и остальным крышка.
– Еще не все кончено, старшина, – глубоко вздохнув, проговорил Смирнов и закрыл глаза руками.
Им предстоял тяжелый, изнурительный и долгий плен в фашистских концлагерях.
76-миллиметровая четырехорудийная батарея старшего лейтенанта Лукина, огневая позиция которой находилась в трех километрах севернее Куйвасту, с максимальной скорострельностью вела огонь по немецким десантным кораблям, упорно шедшим к пологому берегу. Непроходимая стена высоких всплесков грозно стояла перед ними. За несколько минут боя пролив Муху-Вяйн поседел: он стал совсем белым, как во время сильного шторма. Вода кипела в нем, словно в гигантском котле, извергая пенистые смерчи. Корабли метались между всплесками. Нарушая строй, они поворачивали обратно, но здесь на них наседали самолеты и заставляли идти на штурм острова.
С наблюдательного пункта – построенной на опушке леса деревянной вышки – Лукин видел в стереотрубу, как один из катеров, потеряв управление, завертелся в водовороте, а потом и загорелся. Другой катер медленно погружался в воду. Еще две баржи потеряли ход: их прямой наводкой расстреливали два орудия второго огневого взвода. Первый огневой взвод младшего лейтенанта Спирина стрелял с закрытой позиции, с НП Лукин управлял его огнем. Сами орудия, скрытые лесом, он не видел и лишь замечал справа от себя два сизых клуба дыма, появлявшихся над вершинами деревьев. Зато весь второй взвод у него был как на ладони: он простым глазом мог наблюдать за слаженной и четкой работой орудийных расчетов.
Вскоре справа над лесом стал появляться лишь один клуб дыма.
– Что там у них стряслось? – спросил Лукин телефониста. Сейчас, как никогда, важен плотный огонь всей батареи, чтобы рассеять строй немецких десантных кораблей.
Телефонист вызвал командира первого огневого взвода; Лукин взял у него трубку.
– Что случилось? – нетерпеливо спросил он.
– Задержка на первом орудии, товарищ старший лейтенант, – ответил Спирин. – Осечка! Снаряд в стволе застрял.
– Немедленно устранить! – крикнул Лукин, хотя и знал, что задержка не из простых: снаряд боевой, может всякое случиться.
Об этом же знал и каждый артиллерист первого орудийного расчета во главе со своим командиром сержантом Романюком. Попробуй выбей снаряд из канала ствола. Дотронешься до него – и взрыватель сработает. И ждать нельзя: вокруг идет бой.
– Выбивать снаряд! – приказал командир огневого взвода. Сержант Романюк понимал, что другого выхода нет, но кого заставить? Впервые произошло такое за его долгую службу на батарее.
Замковый Андреев несколько раз открыл и закрыл затвор.
– А ну, отходите все в сторону, – сказал заряжающий Колыхалов и взял из ЗИПа пробойник – тонкий длинный деревянный шест с конусным стаканом на конце. – Давайте-ка я в стволе пошурую.
Наводчик Кочергин придал стволу орудия горизонтальное положение и отошел в окопчик, где уже собрались артиллеристы. Низкорослый, широкоплечий Колыхалов вставил с дульной части в ствол пробойник и осторожно стал выбивать снаряд. Его земляку и другу замковому Андрееву казалось, что вот-вот взрыватель сработает, последует взрыв и осколки попадут в грудь Василию. Колыхалов между тем все настойчивее и настойчивее выбивал снаряд, и наконец тот вынырнул из казенника и упал на землю.
– Молодец, Вася! – закричал обрадованный Андреев и обнял друга. – Герой ты у нас!
– Герой, – ухмыльнулся Колыхалов. – Переодеться бы… Весь мокрый…
– Прогоним фашистов, мыться в залив пойдем…
Колыхалов хотел ответить другу, но прозвучала команда Романюка:
– Расчет, к бою!..
Лукин увидел, как над вершинами деревьев появились снова два клуба дыма. «Быстро справились с задержкой», – отметил он про себя. Теперь его батарея снова вела огонь с максимальной скорострельностью.
Немецкие десантные корабли отказались идти к берегу напрямик, через стену всплесков, и, сосредоточив свои силы, начали отходить в сторону от батареи. Тут же с пролива налетели на берег шесть «юнкерсов», и первый из них спикировал на открытые орудия второго огневого взвода. Лукин видел, как две бомбы разорвались рядом с двориком четвертого орудия, три артиллериста упали на землю. Не успел первый самолет набрать высоту, как пошел в пике второй, а за ним третий, четвертый. Дым и пыль скрыли от глаз Лукина второй огневой взвод.
– Убит командир четвертого орудия, – доложил ему телефонист. – Погиб помкомвзвода… Убиты командир третьего орудия и наводчик… Ранены заряжающие и замковые…
А фашистские бомбардировщики все продолжали наносить удары по двум беззащитным орудиям.
– Вышли из строя оба орудия, – передал телефонист, и связь оборвалась. Лукин послал связного с приказом второму взведу отойти в лес. Увидел, что десантные корабли вновь повернули к берегу.
– Первому огневому взводу занять открытую огневую позицию! – приказал он Спирину.
Артиллеристы быстро свернули орудия в походное положение и прицепили к ЗИСам. Машины поехали по проселочной дороге; за ними ползли гусеничные тракторы с прицепами, на которых находились снаряды. По дороге ехать было опасно: головную машину уже приметили «юнкерсы». Шофер свернул в лес и завилял между деревьями. Казалось удивительным, что он не задевает за стволы бортами или орудием. Впереди поднялись три высокие сосны. Машина встала.
– Поможем, товарищи! – перемахнул через борт Романюк. В руках у него оказался топор, и тут же первая сосна рухнула на землю. Артиллеристы взялись за топоры и пилы.
Андреев был удивлен, когда увидел в проливе множество катеров, барж, баркасов, шлюпок, и все они шли в Муху.
– Как сельдей в бочке! – выкрикнул Колыхалов. – Промахнуться трудно.
