Текст книги "Хроника расстрелянных островов"
Автор книги: Юрий Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
Гитлеровские самолеты, не дожидаясь сведений от своих агентов, бомбили аэродром не переставая.
– Вспашут летное поле – в воздух не поднимемся, – жаловался Преображенский.
Павловский понимал: командир полка прав. Хорошо бы сменить аэродром, но на Сареме пригодных для ДБ-3 больше нет. Ясно было одно: немцы будут бомбить Кагул до тех пор, пока не достигнут цели.
Последний, десятый по счету, удар на Берлин летчики Преображенского нанесли в ночь с 4 на 5 сентября. Последующие два дня немецкие бомбардировщики с особой яростью вспахивали аэродром и выкорчевывали окружавший его лес. Наконец, им повезло: в шесть дальних бомбардировщиков угодили бомбы, советские самолеты, наводившие страх на столицу фашистской Германии, загорелись. В БОБРе понимали, что остальным ДБ-3 надо улетать на Большую землю. Вскоре был получен приказ командующего авиацией ВМФ генерал-лейтенанта Жаворонкова – минно-торпедному полку покинуть остров Сарема.
Охтинский приехал проводить Преображенского.
– Передавай привет нашему Ленинграду, – попросил он на прощание.
– Жду тебя там, – ответил Преображенский. – В крайнем случае – после войны встретимся. Запиши-ка мой адресок…
Майор Навагин перевел саперную и инженерную роты лейтенантов Кабака и Савватеева в маленький зеленый городок Ориссаре, где у инженерной службы БОБРа находились склады взрывчатых веществ. Прибыл туда из Кейгусте с отделением понтонеров и старшина Егорычев.
– Немного же осталось от твоего взвода, – произнес Навагин. – Дорого нам обошелся десант на остров Рухну.
– Семнадцать человек погибли при переходе, – сказал Егорычев. – А ведь всего две мили до пирса не дошли!
Навагин напряженно молчал, вспоминая погибших саперов. Всех он знал в лицо, и особенно веселого и остроумного сержанта Ходака.
– Лучший запевала в моей роте был, – произнес лейтенант Кабак. – Какой хлопец потонул!
Навагин собрал совещание. Саперы по-приятельски встретили Егорычева. И лишь коренастый, широкоплечий политрук один стоял поодаль.
– Политрук нашей инженерной роты Арнольд Яковлевич Троль, – представил Савватеев политрука. – Находка для моего многонационального соединения! Я за ним как за каменной стеной.
Троль улыбнулся.
– Преувеличивает командир роты, – совершенно без акцепта произнес он.
– Товарищи, после наговоритесь, – предупредил Навагин. – А сейчас прошу внимания… Обстановка на островах напряженная. Гитлеровское командование готовит удар на Муху и Вормси и дальше – соответственно, на Сарему и Хиуму. Отсюда главное направление – восточный сектор. Генерал Елисеев поставил перед нами задачу – укрепить весь восточный берег Саремы, от пристани Талику и до полуострова Кюбассар. Центром оборонительной линии является ориссарская позиция, по обе стороны от дамбы…
Егорычев получил задание строить полосу обороны от дамбы до деревни Кырквере. В его распоряжение выделялись четыреста человек из местного населения и пятьдесят повозок.
Утром люди уже находились у дамбы. Егорычев был страшно удивлен, когда увидел, что его рабочие – в основном женщины. «Не много сделаешь с таким гарнизоном», – с досадой подумал он. Отобрал десятка три мужчин, отвел их в сторону.
– Будем, товарищи, устанавливать надолбы.
Женщин Егорычев поставил рыть окопы и противотанковый ров. Целый день он бегал по своему обширному участку, показывал, что и как надо делать. Объяснялся с рабочими по-русски и по-эстонски, а когда слов не хватало – жестами. К вечеру он убедился, что работа идет хорошо. «Ай да гарнизон! Не смотри, что много женщин. С ними мы, пожалуй, раньше срока построим полосу обороны». В одном из окопов он встретил девушку и, пораженный, остановился: «Людмила! Такие же волосы, глаза… Бывает же!»
От пристального взгляда старшины девушка покраснела и опустила голову. Лопата со скрежетом впилась в каменистую землю. Смущенный Егорычев зашагал к своим саперам, которые минировали побережье пролива. Тут же было организовано лейтенантом Кабаком изготовление деревянных мин нажимного действия.
– Была бы чека со взрывателем и детонатором – любую мину изготовить можно, – проговорил Кабак. – Главное для нас – дамбу, точно сдобный пирог, начинить саперной начинкой…
Майор Навагин отобрал в Менту у катерников непригодные для боя торпеды и глубинные бомбы и переправил их на ориссарскую позицию.
– Взрывчатка есть. За дело, товарищи! – подбодрил саперов Кабак и достал из зарядного отделения торпеды желтый тротил. – Начиняйте мины.
Он решил поставить на трехкилометровой дамбе фугасы, камнеметы, рогатки, «ежи» – все, что могли сделать саперы. Особенно должны хорошо действовать фугасы из глубинных бомб. Их закладывали толстым слоем мелких камней.
– Вот тебе и шрапнель получилась, – потирал руки довольный Кабак. – Метров на триста по кругу каменный дождичек пойдет!
Днем немецкие самолеты зорко охраняли дамбу. Приходилось работать по ночам. Каменистая дамба, построенная в тридцатых годах, не поддавалась лопате. Саперы, набивая кровавые мозоли, орудовали кирками и ломами. В трех местах по всей длине они поставили мощные фугасы.
Вечером политрук роты решил собрать коммунистов на партийное собрание. Собрание проходило в шалаше, построенном возле дамбы на опушке леса. Из Курессаре приехал майор Навагин.
– Вопрос один, товарищи: задачи коммунистов в предстоящем бою, – сказал Буковский.
Егорычев внимательно слушал доклад военкома, старался представить себе осажденный Ленинград – город на Неве, так полюбившийся ему. Неужели фашисты возьмут его? Нет, немыслимо его отдавать. Верховное Командование понимает это…
– Дорогие товарищи коммунисты! – торжественно звучал голос политрука в тесном шалаше. – Задача нашего небольшого гарнизона, окруженного водой и огнем, – это как можно дольше выдержать натиск врага, побольше оттянуть на себя фашистских войск, чтобы помочь Ленинградскому фронту и не дать возможности Гитлеру захватить наш родной Ленинград. Уходить нам некуда, товарищи коммунисты, сами видите. Мы будем умирать на островах. Но мы не умрем просто так. Мы будем драться до последней возможности!
В прениях выступили все коммунисты.
– Каково будет решение? – спросил Буковский.
– Решение одно, товарищи коммунисты, – заговорил Кабак. – Осенью тридцать девятого года саперы первые пришли на Моонзунд, первый гвоздь забили при строительстве сооружений и последними уйдут отсюда…
Буковский закрыл собрание, но никто не расходился. Кабак достал расшитый цветами кисет – подарок любимой дочери Риты, – угостил всех крепким самосадом, присланным с Украины. Задымили козьи ножки. Говорить не хотелось, каждый обдумывал только что сказанное на собрании. Молчание нарушил мощный звук дружного залпа береговой батареи.
– Букоткин стреляет по Виртсу, – проговорил Навагин.
Егорычев вспомнил, как ровно год назад со своими понтонерами он двое суток переправлял с транспорта на полуостров Кюбассар орудия 43-й батареи. Он вышел из душного шалаша. Безоблачное небо, густо-синее в зените, на востоке расплавилось огнем и стало бледно-желтым. Горел поселок Виртсу, подожженный снарядами 43-й береговой батареи.
Выход противника в тыл гарнизону островов Моонзундского архипелага заставил командование БОБРа еще раз пересмотреть расстановку сил, особенно огневых ударных средств – дальнобойных береговых батарей. Решено было дополнительно поставить 100-миллиметровую батарею на северо-востоке острова Сарема, 130-миллиметровую батарею – на острове Абрука и 25-ю береговую батарею с северо-западного побережья Саремы перевести на полуостров Сырве в район бухты Лыу. Первые две батареи уже стояли на позициях и вот-вот должны были вступить в строй. С 25-й батареей «А» – такое ей дали название в штабе БОБРа – дело обстояло плохо. Пока удалось перевести только два орудия из четырех, и те еще не были поставлены на временные основания.
Подразделения, оборонявшие остров Муху, Елисеев решил объединить в восточный сектор обороны, во главе которого поставил заместителя командира 3-й отдельной стрелковой бригады полковника Ключникова и батальонного комиссара Шатрова. В секторе создавался свой штаб, его возглавил старший лейтенант Яковлев, являвшийся помощником начальника оперативного отдела штаба бригады.
В состав восточного сектора обороны вошли усиленные пулеметными ротами первый батальон 79-го стрелкового полка капитана Абдулхакова и первый батальон 46-го стрелкового полка капитана Огородникова, а также 37-й инженерный батальон БОБРа. Артиллерийское прикрытие острова Муху осуществляли две 76-миллиметровые батареи 39-го артиллерийского полка старших лейтенантов Лукина и Поварова, две береговые батареи старших лейтенантов Михейкина и Потапочкина и зенитная батарея старшего лейтенанта Белоусова. Сектору придавалась 43-я береговая батарея старшего лейтенанта Букоткина, корректировщики которой постоянно находились на Муху.
Елисеев понимал: силы для обороны острова Муху очень и очень малы, если учесть, что командующий соединениями и частями, участвующими в операции «Беовульф II», генерал Кунце имеет в своем распоряжении две полноценные стрелковые дивизии, мощную артиллерийскую группу, эскадры бомбардировщиков и истребителей и почти весь флот немцев и финнов на Балтийском море. Однако большего он не смог выделить Ключникову, ибо немецкие корабли постоянно находились в зоне видимости, готовясь высадить морские десанты в самых неожиданных местах. Оставшиеся два стрелковых батальона и четыре пулеметные роты бригады едва ли смогут обеспечить безопасность побережья Саремы. Рассчитывать на помощь извне не приходилось, поэтому в штабе БОБРа вели счет каждому бойцу.
Комендант собрал на совещание работников штаба и политотдела БОБРа. Он сообщил о силах противника, находящихся в Виртсу, и предупредил, что со дня на день следует ожидать десант на Муху. Немцы постараются по возможности быстрее разделаться с оказавшимся у них в тылу небольшим советским гарнизоном, чтобы бросить свои части под Ленинград. Задача моонзундцев как можно дольше оборонять острова, приковать к себе немецкие войска и тем самым помогать Ленинграду.
– Командующий флотом приказал во что бы то ни стало удерживать острова. И мы выполним этот приказ, – заключил Елисеев. – Основное для нас хорошо закрепиться на занятых рубежах. А вот на восточном побережье Муху, на нашем главном направлении, все еще не закончено строительство укреплений. Как это понимать? – Комендант в упор посмотрел на начальника штаба БОБРа, точно тот один был виноват в случившемся.
– «Юнкерсы» каждый день по нескольку часов обрабатывают восточное побережье острова, – сказал Охтинский.
– Значит, строить надо вновь!
– Строим, товарищ генерал.
– Поезжайте в Куйвасту, Алексей Иванович, и организуйте с полковником Ключниковым оборону острова, – распорядился комендант. – На месте вам будет виднее.
Военком БОБРа Зайцев подошел к Копнову:
– Лаврентий Егорович, возьмите-ка на себя Муху.
Копнов кивнул.
– Как с батареей у пристани Талику? – спросил генерал начальника артиллерии Харламова.
– Сегодня вечером будем производить отстрел.
– Отстрел производить по Виртсу. Нет времени ждать.
Харламов не возражал. Он понимал беспокойство коменданта, но недоумевал, почему генерал посылает начальника штаба в помощь такому опытному и грамотному командиру, как полковник Ключников.
– До Ориссаре поедем вместе, Вениамин Михайлович? – спросил Охтинский, когда они вышли из кабинета. – Сколько вам на сборы?
– Хоть сейчас, – улыбнулся Харламов.
В Ориссаре машина начальника штаба остановилась.
– Мне прямо, Вениамин Михайлович, – открыв дверцу машины, сказал Охтинский.
– А мне налево, – ответил Харламов и, выйдя из своей машины, подошел к Охтинскому: – Желаю успеха вам, Алексей Иванович. До скорой встречи!
Враг высаживает десант
Первый удар по Моонзунду немецкое командование нанесло на острове Вормси. Комендант БОБРа понимал, что это не случайно: Вормси – наименьший из островов архипелага, от материка его отделяет двухкилометровый мелководный пролив Вооси-Курк. К тому же Вормси почти совсем не был укреплен и имел незначительный гарнизон силой до одной стрелковой роты.
Рано утром 7 сентября на катерах и шлюпках гитлеровцы начали высадку десанта на Вормси одновременно с трех направлений.
Комендант Северного укрепленного сектора полковник Константинов срочно прибыл в штаб.
– Начинается горячая пора…
– Надо было этого ожидать, Александр Сильвестрович, – ответил начальник штаба полковник Савельев. – Из-под Таллина добрую половину войск бросил противник на Моонзунд.
– Доложите обстановку на Вормси, – попросил Константинов.
– Высадка десанта противником началась одновременно с трех направлений: с севера, северо-запада и юго-запада, – показал Савельев на карте. – Пока удалось отбить противника в районе бухты Свибю. Я говорю пока, потому что, по предварительным данным, немцы высаживают на Вормси более восьмисот человек. Против одной нашей роты… При таком соотношении сил остров падет к вечеру.
– Что вы предлагаете? – напряженно думая, спросил Константинов начальника штаба.
– Хотя бы стрелковый батальон перебросить на Вормси.
– Сколько батальонов у Фиронова? Два. От одного из них после рейда на материк остались рожки да ножки. А если немцы высадят десант на Хиуму?! Мы ведь не знаем их планов. А Хиума для нас важнее, сами знаете…
Константинов вызвал в штаб начальника артиллерии СУСа майора Бранчевского.
– Срочно сформируйте сводную роту из личного состава береговых батарей и отправьте ее на Вормси, – приказал Константинов. – Двенадцатой батарее выслать своих корректировщиков на остров.
– Целесообразно послать корректировщиков с батареи у пристани Хальтерма, – подсказал Бранчевский, напомнив коменданту о вновь построенной по его инициативе береговой двухорудийной батарее.
– Согласен. Посылайте.
Бранчевский ушел.
– Огонь береговых батарей заменит нам батальон бойцов, – произнес Константинов. – А я сейчас еще свяжусь с комендантом острова Осмуссар. Пусть поможет огнем.
С 12-й береговой батареи вернулся военком СУСа полковой комиссар Биленко. Савельев доложил ему обстановку.
– Надо еще эстонскую строительную роту послать, – предложил Биленко. – Я уже пригласил в штаб Якобсона. Да вот и он!
В кабинет вошел секретарь Ляэнемаского уездного комитета партии Якобсон, неделю назад переправившийся из Хаапсалу на Хиуму. Острова Хиума и Вормси входили в состав Ляэнемаского уезда, составляя по территории примерно пятую его часть.
Предложение военкома несколько озадачило Константинова. Эстонская строительная рота в боях не была, и неизвестно, как она встретит противника.
– Хорошо встретит, как полагается, – сказал Якобсон. – Военком роты – боевой надежный коммунист Прууль. Бывший секретарь Палдисского партийного комитета. Мой друг.
– Отправляйтесь, – разрешил Константинов.
Савельев вызвал свою машину.
– Пойдете корректировщиком на Вормси, Александр Яковлевич, – приказал командир 12-й береговой батареи капитан Карчун своему помощнику лейтенанту Чистякову. – Начальник артиллерии звонил. Забирайте радиста и походную рацию. Выход сразу же, катер уже готов.
– Жарко, наверное, там? – спросил Чистяков.
– Думаю, что да. По крайней мере, без огня нашей батареи на Вормси не обойтись.
Чистяков с радистом прибыли на пирс.
– Пошли, – сказал он командиру катера, но тот показал на два немецких самолета, что кружили над проливом.
– Пустят на дно рыб кормить…
Пришлось ждать до вечера, когда фашисты улетели в сторону Таллина. На западную пристань Вормси пришли еще засветло. Четыре краснофлотца – охрана пристани – проводили корректировщиков в свою землянку, возле которой стояла потрепанная полуторка. Чистяков решил с рассветом добираться до восточного берега острова, где высадился противник, но к полуночи на пристань из Кярдлы буксиром была доставлена 76-миллиметровая пушка с боеприпасами. Краснофлотцы показали орудийному расчету на землянку, где можно было переспать ночь.
– Разве мы спать сюда пришли! – возмутился сержант, командир орудия. – На противоположном берегу наши братья кровь проливают, а мы, видите ли, сладкие сны глядеть будем.
Ответ сержанта понравился Чистякову.
– Прицепляй пушку к полуторке, – сказал он. – Боезапасы в кузов. Сейчас и поедем.
Артиллеристы быстро прицепили пушку и забрались в кузов. Чистяков сел в кабину, и полуторка с потушенными фарами поехала по проселочной дороге в лес.
– Давай к маяку Норби. С него корректировать огонь удобнее.
До рассвета корректировщики и артиллеристы добрались до маяка. Чистяков с радистам тут же поднялись на смотровую площадку и с нетерпением стали ждать утра. Артиллеристы установили свое орудие возле маяка. Справа и слева из темноты периодически доносилась стрельба. На берегу шел бой. Перестрелка длилась до самого утра. В бинокль Чистяков увидел, как в двух милях от маяка к южной пристани подходят вражеские катера с десантом. Такие же катера подходили и к восточной пристани. Стало ясно, что гитлеровцы посылают подкрепление своим десантникам, уцепившимся за берег день назад.
– Как связь с батареей? – спросил Чистяков.
– На четыре.
– Передавайте. Цель номер один – десантные катера. Координаты…
Пока радист передавал данные для стрельбы на батарею, Чистяков приказал 76-миллиметровому орудию открыть огонь по южной пристани. С маяка он корректировал падение снарядов, и вскоре пристань уже была пристреляна.
– Давайте беглым, сержант!
Немецкие катера вынуждены были отойти от пристани, высадка десанта прекратилась. Тут же с хаапсалуского берега открыла огонь немецкая тяжелая батарея. В бинокль Чистяков заметил три яркие вспышки. Первые снаряды упали возле маяка, немцы сразу догадались, что корректировка ведется оттуда. Один из снарядов угодил в маяк и разорвался под ногами корректировщиков. «Довольно метко бьют», – подумал Чистяков и крикнул сверху сержанту:
– Катера снова к пристани идут. Огонь!
Вражеские снаряды стали рваться возле орудия. Один из них еще раз угодил в маяк. В это время наконец заговорила 12-я береговая батарея. Она обрушила шквал огня на южную пристань. По восточной пристани открыла огонь 316-я башенная батарея с полуострова Тахкуна. Вражеские катера с десантом в спешном порядке поворачивали в море, но и там их настигали смертоносные всплески вспененной воды. Чистяков корректировал огонь, передавая отклонения снарядов от цели на батарею.
Усилила ответный огонь и немецкая батарея. Третий снаряд угодил в вышку маяка и разворотил внутри весь трап. Засыпало осколками и 76-миллиметровое орудие.
– Передавайте: на маяке находиться больше не могу, пристрелялась немецкая батарея; огонь ведите по прежним целям…
Чистяков с трудом спустился с маяка, подбежал к пушке:
– Прицепляй орудие, сержант! Будем менять огневую позицию.
Пока артиллеристы прицепляли орудие к полуторке, с маяка пришел радист.
– Передал, товарищ лейтенант!
– Всем в машину! – крикнул Чистяков. – Поехали…
Полуторка прошла по дороге с километр и встала.
– Что случилось?
– Мотор барахлит, – ответил шофер и, откинув капот, стал искать повреждение. Чистяков вылез из кабины и огляделся. Они остановились как раз посередине поляны; вокруг, метров на двести, нет ни одного кустика. Снаряды немецкой батареи больше не рвались возле маяка. «Уж не вернуться ли назад?» – подумал он, как вдруг со стороны Хаапсалу появились три самолета. Они летели на бреющем полете, направляясь на беззащитную машину.
– Быстрее ты, копуша! Шевели руками, черт бы тебя побрал! – выругался Чистяков. – Разобьют… – Он не договорил: черная тень самолета стремительно надвигалась на машину, очередь прошила возле передних колес землю. Чистяков упал в траву, закрыл лицо. Над головой пролетел второй самолет. Почувствовал, что пули впиваются в землю где-то рядом. Третий самолет промчался над машиной – новая очередь рассекла борт кабины. Торопливо вскочил, отыскивая глазами шофера; тот спрятался за кабиной.
– А ну живее! – прикрикнул Чистяков и ужаснулся; весь орудийный расчет лежал под машиной, в кузове которой находились снаряды.
По счастливой случайности немецкие летчики промахнулись, иначе бы боеприпасы могли сдетонировать и уничтожить всех до единого. Поглядел вслед уходящим истребителям: они, не торопясь, делали разворот на новый заход.
– Вылезай! – скомандовал Чистяков и хотел послать артиллеристов в лес, но в это время мотор зачихал, и перемазанный в масле шофер крикнул:
– Едем, товарищ лейтенант!
Едва машина, миновав поляну, юркнула в лес, как над головой, стреляя наугад, пронеслись немецкие самолеты.
– Так и заикой сделать можно, – облегченно вздохнул Чистяков и неодобрительно покосился на шофера.
– Мотор все сроки отработал, товарищ лейтенант. На металлолом пора сдавать. А мы вот ездим еще. Воюем, – пожаловался шофер.
– Ладно, чего там, – примирительно сказал Чистяков. – Хорошо, что вовремя починил свой примус…
Километра через два на дороге неожиданно вырос красноармеец.
– Товарищ командир, подмога прибыла! – крикнул он в кусты. – И с пушкой.
Появился лейтенант с автоматом на шее.
– Командир стрелкового взвода лейтенант Винокуров, – представился он Чистякову. – Рады вам страшно. Вовремя подоспели. Командир роты прислал?
– Сами приехали, – ответил Чистяков и, видя недоуменный взгляд командира взвода, спросил: – Где лучше орудие поставить? Показывайте.
Артиллеристы установили орудие на краю деревни и тут же по просьбе Винокурова открыли огонь по пристани, на которой высадившиеся на остров гитлеровцы готовились к атаке. В бинокль Чистяков корректировал падение снарядов. От взрывов немцы заметались по пристани, потом их заволокло дымом.
– Вот это помощь! – похлопал по плечу Чистякова командир взвода. – Сам бог, очевидно, вас к нам послал. Чуть бы пораньше только. Тогда бы мы фашистов к пристани не подпустили.
– Воздух! – доложил наблюдатель. Чистяков увидел три «мессершмитта», которые летели прямо на орудие. «Они», – узнал он самолеты, обстрелявшие полуторку на поляне.
– Орудие развернуть на самолеты! – приказал он и, когда звено «мессеров» находилось метрах в шестидесяти, взмахнул рукой. – Огонь!
Блеснул над стволом язык пламени, и средний самолет подбросило вверх. Два других, испугавшись зенитки, свернули в сторону и скрылись за лесом.
– Здорово мы их полоснули! – смеялся довольный командир орудия. Он снова навел орудие на пристань, но там уже никого не было.
Гитлеровские десантники наступали на деревню, взвод Винокурова с трудом сдерживал их своим огнем. К вечеру снова появились немецкие самолеты. На этот раз они стали забрасывать деревню мелкими бомбами. Спас артиллеристов каменный сарай, за которым они укрывались от осколков.
Ночь прошла сравнительно спокойно, а утром самолеты снова атаковали деревню. Пришлось менять позиции и отходить вдоль берега на запад. С боями небольшой отряд медленно отступал. Орудие уже стреляло редко: оставалось всего несколько снарядов, и Чистяков берег их. Вечером шедшие впереди дозорные попали в засаду, и все погибли.
– Окружили нас! – понял Винокуров. – Давайте ваши последние снаряды, потом пойдем на прорыв.
Немцы упредили командира взвода и открыли огонь из минометов. Мины, казалось, рвались всюду, от них негде было укрыться. На глазах Винокурова троих бойцов убило наповал. Он вынужден был отступить к воде.
– Дальше отступать некуда, – передал он по залегшей цепи. – Будем стоять здесь насмерть!
Гитлеровцы хотели опрокинуть горстку моонзундцев в море, но, встретив дружный огонь, отступили. И опять заговорили минометы. Чистяков лежал в кустах и терпеливо ждал конца обстрела. Сбоку рванула мина, засыпав его взрыхленной землей. Хотел приподняться на локтях, чтобы стряхнуть с себя землю, и не смог пошевельнуться: острая боль пронзила спину.
– Товарищ лейтенант, вы ранены, – склонился над ним командир орудия.
С помощью подбежавшего на помощь артиллериста он оттащил Чистякова к самой воде и положил в яму.
– Сейчас перевяжут вас – и порядочек… – услышал глухие слова Чистяков, и все пропало…
Очнулся он, когда уже было темно. Слух уловил знакомый плеск воды. «Значит, я в рыбацкой лодке». Чуть приподнял голову, узнал своих артиллеристов. Весел почему-то не было, и они гребли досками, палками и даже прикладами винтовок.
– Где мы находимся, товарищи?
– Возвращаемся на Хиуму, – ответил кто-то из артиллеристов.
Трое суток шли на Вормси ожесточенные бои. Оставшаяся группа бойцов стрелковой роты лейтенанта Соловьева и эстонской строительной роты под руководством военкома Прууля отступила на западный берег острова и окопалась у маяка Вормси. Среди них находились и артисты драмтеатра Балтфлота, дававшие концерт отважным защитникам острова, в том числе две женщины – актрисы Зинаида Кобрина и Валентина Грабец. Гитлеровцы окружили моонзундцев, предложили им сложить оружие. В ответ послышалась стрельба из пулеметов и винтовок. Положение с каждым часом становилось все хуже и хуже: ряды защитников таяли, а силы противника прибывали.
Комендант Северного укрепленного сектора приказал звену малых катерных тральщиков старшего лейтенанта Овсянникова снять защитников маяка с острова и доставить на Хиуму. За два дня КМТЩ четыре раза пытались подойти к западной части Вормси, но всякий раз неудачно. Гитлеровцы, закрепившиеся на берегу, огнем из крупнокалиберных пулеметов преграждали путь. Но главным препятствием для катерников являлись не вражеские пулеметы, а самолеты, которые накидывались на каждый советский катер, сбрасывая осколочные бомбы.
Тяжело было докладывать Овсянникову по возвращении на Хиуму об очередной неудачной попытке пробиться к Вормси: у маяка в тяжелейшем положении – без патронов, пищи и воды – находились боевые товарищи, среди них много раненых.
На пристань Хальтерма, где базировались КМТЩ, приехал Константинов. Он внимательно выслушал доклад командира звена.
– Выходит, снять бойцов Соловьева и Прууля невозможно? – холодно спросил полковник.
– Попытаюсь в последний раз сегодня ночью, – ответил Овсянников.
Решено было любой ценой пробиться к маяку, пользуясь темнотой. Комендант СУСа дополнительно выделил два катера МО и штурмовую группу из состава стрелкового батальона майора Столярова. Все ее бойцы участвовали в рейде на материк и, главное, умели плавать, что особенно важно для первого броска десанта. Ведь к самому острову, усеянному валунами, да еще ночью и под огнем врага, подойти невозможно. Только вплавь можно добраться до берега и зацепиться за него.
Четыре КМТЩ и два МО вышли из Хальтермы в густых сумерках. Почти десятикилометровый пролив, разделяющий острова Хиума и Вормси, седой от пены, встретил их неприветливо. Сильный, порывистый ветер гнал в пролив с северной Балтики одну волну за другой, беспрестанно набрасывая их на катера. Бортовая качка усилилась, шипящие гребни волн перекидывались через палубы. Пришлось повернуть строго на север и идти навстречу бесконечным шеренгам воли. Катера теперь то падали в пучину, зарываясь по ходовую рубку в воду, то поднимались на гребни. Килевая качка стала сильнее бортовой, и все-таки она меньше действовала на непривычных к болтанке красноармейцев штурмовой группы.
Ночное небо было покрыто рваными темными облаками. Они неслись на юг, в сторону Муху, сгущая темноту. Вокруг – ревущая, мокрая от соленых брызг, устрашающая красноармейцев чернота. И лишь при разрывах в клочкастых облаках, точно присыпанных сажей, появлялся яркий серп луны. И тогда отчетливо просматривалась бугристая седина кипящего пролива.
«Как бы луна не помешала нам», – с тревогой подумал Овсянников.
Серп луны так же быстро пропал, как и появился. Его закрыла стена облаков, и пролив потонул в густой темноте.
К Вормси подходили в полночь. Овсянников пытался подвести свой катер к маленькому деревянному пирсу. Но поди разберись, где он тут. Не видно ни зги. Показался кончик серпа лупы на грязном небе и тут же пропал. Но этого уже было достаточно, чтобы сориентироваться: они в сотне метров от берега, вон там слева – пирс, который заметил и командир катера главный старшина Агапов. Не успел КМТЩ развернуться, как в воздухе повисли осветительные ракеты. Все шесть советских катеров стали видны как на ладони, и по ним с острова застрочили пулеметы.
– Только к берегу! И быстрее! – подал команду Овсянников. – Пулеметчики, отсекать вражеский огонь!
При свете ракет катера ринулись к острову. С их палуб вели отсечный огонь все пулеметы.
– Стоп! – подал Агапов команду в машинное отделение. Дальше подходить было опасно: кругом торчали камни.
– В воду, ребята! В воду! – подталкивал красноармейцев штурмовой группы Овсянников.
Под прикрытием пулеметного огня с катеров штурмовая группа ухватилась за берег и стала продвигаться к маяку. В густо-синее, размытое облаками окно выглянул серп луны и осветил поле боя.
– Горбунов, снимай свой «максим» и крой на берег, – приказал Овсянников. – Видишь ту огневую точку справа?
– Вижу, – ответил Николай Горбунов.
– Пока она не замолчит, нашим не пробиться к маяку. Заткни-ка ей глотку.
– Понял, товарищ командир!
– А в помощники бери себе краснофлотца Долгих…
Николай Горбунов и Долгих сняли с тумбы тяжелый пулемет и прыгнули за борт. Глубина оказалась небольшой, и все же под тяжестью пулемета пришлось окунуться в холодную воду с головой.
Моряки выбрались на усеянный скользкими валунами берег и, разбивая в кровь закоченевшие пальцы об острые выступы камней, поползли вверх на скалистый выступ. С его вершины хорошо была видна вражеская огневая точка; из нее сыпались гаснущие в темноте, раскаленные добела угольки, преграждая с фланга проход к маяку штурмовой группе.
– Скорее, скорее, Миша! – торопил Горбунов своего помощника. Не так-то просто оказалось установить на выступе станковый пулемет и зарядить его. Горбунову показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он приник к прицелу и нажал окровавленными пальцами на гашетку. Вражеский пулемет, словно захлебнувшись, замолчал. Потом его раскаленные угольки вновь полетели, но уже в сторону советских пулеметчиков. Пули гулко ударялись о камни и со звоном рикошетировали.
Штурмовая группа поднялась из-за спасительных валунов и с криком «ура!» ринулась в атаку, прорываясь к маяку. От маяка тоже донеслось «ура!». Окруженные моонзундцы ударили в спину немцам и пошли на сближение с десантом. Крики, стрельба, взрывы мин огласили ночной остров. Моонзундцы разорвали кольцо и соединились с десантом в пятидесяти метрах от маяка.
Началась спешная эвакуация тяжелораненых на катера.
Николай Горбунов короткими очередями обстреливал вражескую огневую точку. Наконец немецкий пулемет замолчал.
– Так-то вот! Знай балтийских моряков, фашист! – проговорил Горбунов, приободряя друга, дрожащего в мокрой одежде от холода. Вначале в горячке боя они забыли обо всем, а вот теперь на вершине выступа северный ледяной ветер пронизывал насквозь. Вражеский пулемет молчит, но отходить еще нельзя. Внизу по незаметной тропке идет эвакуация раненых и артистов драмтеатра Балтфлота с маяка. А за самим маяком не прекращается стрельба. Гитлеровцы не хотят упускать с острова моонзундцев, того гляди, ударят с флангов и попытаются отрезать их от катеров.
