Текст книги "Обитель подводных мореходов"

Автор книги: Юрий Баранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Непрядов вспомнил, что как раз в этот день он мог получить увольнительную. Из-за подготовки к "госам" он уже забыл, когда в последний раз ходил в город – не до развлечений было. Дружки сговорились, что и шагу за порог училища не ступят, пока не прозвенит последний звонок. Теперь же представился тот особый случай, который давал право на снисхождение к самому себе.

Не прошло и двадцати минут, как Непрядов, облачённый в бушлат и в лихо сдвинутой на затылок бескозырке предстал перед Катей. Увольнительная давала им на счастье целых четыре часа и... весь город с хмельными запахами распускавшихся деревьев, звонами трамваев и взглядами прохожих. Они брели по весенним улицам, взявшись за руки, и никак не могли наговориться. Егор с интересом расспрашивал Катю о её делах в цирке, потом рассказывал о своей учёбе, о хороших дружках своих, обещая непременно с ними познакомить.

Блуждая, они забрели на Бастионную горку, по крутой извилистой дорожке поднялись на самую её вершину – под кроны уже зазеленевших столетних вязов. По-прежнему бойко журчал ручей, ниспадая уступами в обводный канал. И Егор вспомнил, как этот самый ручей-говорун приснился ему в море. И как привиделась ему тогда Катя, встретиться с которой помешал неожиданно появившийся трамвай. "Но теперь она рядом, вполне реальная и ещё сильнее, чем прежде, любимая, – восторженно подумал. – А сон, верно, и впрямь был вещим..." Егору пришла в голову одна отчаянная мысль, которой он даже сам поначалу испугался. Однако по мере того как сокращалось время, обозначенное в увольнительной записке, понемногу угасало нетерпеливое желание высказаться и тем самым решить свою судьбу. Он бы так и не решился ничего сказать, если бы не случай. Спускаясь с горки, Непрядов увидал сидевшего на лавочке со своей девушкой Шурку Шелаботина. Ещё издали тот призывно помахал рукой. Как только Егор с Катей приблизились, всегда решительный, юркий Шурик схватил Непрядова за рукав и бесцеремонно потянул к своей подруге.

– Да нет проблем, Любочка, – говорил он с волнением и как-то виновато. – Вот же мои свидетели. Как в сказке: легки на помине...

Оказалось, что Шурка и Любочка решили пожениться. Но для полного счастья им не хватало самой малости: двух свидетелей. И Егор с Катей, разумеется, тут же согласились им помочь. Вот здесь-то Непрядов и решил взять на себя всю инициативу.

– Наши подписи вы получите лишь при одном условии, – предупредил он, кладя руку на Катино плечо.

– Это при каком же? – встревожился нетерпеливый Шурик.

– Поставим свои подписи взаимно: мы поручимся за вас, а вы – за нас...

Егop мельком глянул на Катю. Она молчала, отведя глаза и теребя перчатку. В затянувшейся паузе всем стало неловко. Вдруг Любочка порывисто вскочила с лавки и обняла Катю. Они прижались друг к другу щеками, смущённо и радостно улыбаясь. Непрядов облегчённо вздохнул. А маленький, проворный Шypкa на радостях крепко наподдал ему кулаком.

– Вот это по-нашему, по-нахимовски, – шепнул он, подмигивая.

32

Неспокойные и радостные, полные томительного ожидания дни настали для Непрядова и Кати Плетнёвой. Их заявление лежало в районном ЗАГСе и осталось только дождаться той счастливой минуты, когда можно будет расписаться в актовой книге и, как полагается, получить брачное свидетельство. Они встречались каждый раз, как только Егору представлялась возможность вырваться в город. Казалось, о чём только не переговорили, строя в мечтах свою новую жизнь, полную счастья и радости. Не смущали их предстоящие частые разлуки и расставания, без которых, уж верно, ни будущему офицеру флота, ни артистке цирка не обойтись. Не это было главным. Просто ни Егор, ни Катя уже не мыслили себя в целом свете друг без друга. А возможные расстояния между ними, которым случится возникать, представлялись не более чем географическими и временными понятиями – вполне преодолимыми и терпимыми. Единственно, что в какой-то мере портило Непрядову настроение, это упорное нежелание Кати во всём признаться отцу.

– Он всё ещё считает меня ребёнком, – уверяла Катя. – И уж точно расстроится, как только узнает, что мы решили пожениться. Лучше я обо всём ему расскажу в тот день, когда ничего уже изменить будет нельзя...

Егору ничего не оставалось, как согласиться с Катей, – тем более, он и сам понимал, что излишние волнения в повседневной рискованной работе Тимофея Фёдоровича вредны и опасны.

33

Пришло время познакомить Катю с друзьями. Вадим с Кузьмой постоянно напоминала об этом Егору. И вот однажды в субботний вечер все трое отправились в цирк, решив на несколько часов пожертвовать "навигацкой наукой" ради искусства.

Новая программа имела в городе успех. Все представления проходили с аншлагом. А неизменное "нет ли лишнего билета" слышалось за целый квартал до ярко освещённого циркового подъезда. Друзья с независимым видом баловней судьбы прошествовали сквозь вопрошающую толпу, предъявили при входе три привилегированные контрамарки, добытые Катей накануне, и вскоре уже сидели, небрежно развалясь в креслах в персональной ложе. Круглый зал сдержанно гудел множеством голосов, из оркестровой выгородки наплывала какофония каких-то немыслимых звуков и таинственно шевелился тяжёлый бархатный занавес, из-за которого должен был хлынуть на арену стремительный парад-алле. Всё торжественно, празднично и светло, как в далёком детстве, когда ждёшь "всамделишного" чуда в начинающейся волшебной сказке. Маняще свисали с непостижимо глубокого подволока трапеции, канаты, гибкие лесенки, напоминавшие корабельные шторм-трапы. Весь купол представлялся Егору чем-то вроде второй грот-мачты их парусного барка, только намного более сложного и загадочного, недоступного простому рассудочному пониманию вещей. То был прекрасный мир Катиной мечты и яви, который он безоговорочно принимал как собственный мир.

Наконец шум и разноголосица унялись, настала торжественная, полная ожидания тишина. Секунды отстукивались ударами собственного сердца. Нетерпение росло... И вот где-то на самом его пределе сказочно-обворожительное чудо явилось. Оглушительно и мощно, как небесный гром, грянул оркестр. Под звуки энергичного марша на круг стали выбегать артисты – крепкие парни, затянутые в строгие трико, и обворожительно-прекрасные, почти невесомые девушки в блестящих нарядах.

– Ну, где она? Которая?.. – принялись дружки теребить Егора с двух сторон. Непрядов невозмутимо медлил, разжигая их нетерпение, мол, угадайте сами...

Но вот одна из них, которая среди других и в самом деле казалась самой изящной, стройной и грациозной, как бы невзначай, помахала в их сторону рукой, улыбнулась. В мгновенье Вадим с Кузьмой вскинули руки и тоже заулыбались в ответ. Оба поняли – это она...

– Больше вопросов не имею, – сдержанно молвил Вадим.

– Вот это да-а, – вторил ему Кузьма, изумлённо пожирая взглядом Катю, которая легко, танцующе бегала по кругу.

Когда объявили первый номер и на арену вырвались жонглёры, Кузя поддел локтем Непрядова:

– Егорыч, по гроб жизни обяжешь... А нет ли у твоей Катерины подружки, скажем, что-нибудь вроде неё?..

– Уймись, неверный, – урезонил его Вадим. – Твоя ревнивая Регина Яновна такую тебе подружку покажет – вот это будет настоящий цирк!

– Не, она у меня покладистая, всё понимает, – пояснил Кузя. Регинушка для меня всё равно что заботливая маманя – можно сказать, верный друг и хороший товарищ.

– Точно, – с прищуром согласился Егор, – особенно когда тебе надо получить увольнительную на ночь...

Вадим при этом хмыкнул. Обрезков лишь махнул рукой: "Не понимаете вы мою вольнолюбивую, мятежную душу..." Для дружков давно уже не было секретом, что Кузьма встречался с женщиной, которая на несколько лет старше его...

В середине второго отделения ведущий объявил номер, который с таким нетерпением ждали Егор и его друзья. В зале погас свет. Под звуки какой-то космической мелодии на манеже замелькали неоново светящиеся силуэты людей. Затем призрачное мерцание переместилось вверх, а когда вспыхнули прожекторы, все увидали под самым куполом воздушных гимнастов. Они стояли на мостиках, разнесённых по обе стороны манежа. Катя висела на штанге, возвышаясь над своими партнёрами – ей отводилась роль воздушной примы.

Тимофей Фёдорович – крепкий, будто отлитый из бронзы древнегреческий атлет – заметно выделялся среди своих мускулистых молодых парней, ждавших его слова.

– Ап! – донеслась тихая команда, и группа гимнастов пришла в движение, заработав слаженно, размашисто и сильно. Растопырив руки, повисли вниз головой ловиторы. Мерно раскачиваясь, они ждали воздушной "добычи". Пошёл на трапеции первый гимнаст, и начались без перерыва головоломные сальто и перелёты. Катя, сверкая серебристыми блёстками своего белоснежного трико, вырисовывала в воздухе сложные пируэты. На какое-то мгновенье она попадала в цепкие руки отца и, отброшенная далеко и точно, повисала на подходившей трапеции, успевая при этом несколько раз перевернуться в воздухе. Ловиторы играли ею, будто лёгким искрящимся мячиком.

Настало время коронного трюка. Раздалась тревожная барабанная дробь. Держась одной рукой за огон подъёмного троса, Катя вознеслась под самую крышу. Барабанная дробь стихла, нагнетая само собой возникшее в зале напряжение. В свете прожекторов было отчётливо видно, как гимнастка отцепила страховочную лонжу. Теперь уже, как всем казалось, пошла игра со смертью. Зал онемел, замер...

– Ап! – снова послышалось в полнейшей тишине.

Она камнем полетела вниз, к центру манежа. Зал невольно ополоснулся ужасом, ахнул...

Когда гимнастка еле уловимым движением прервала на батуте инерцию раскачки, все ещё будто не верили в удачный исход её сумасшедшего полёта. Какое-то мгновенье продолжалась тишина. Наконец оцепенение прошло, и трудно было представить, что грянуло громче: медь оркестра или громовые аплодисменты, в которых всплескивали крики "браво". На манеж полетели цветы.

Грациозно взмахивая руками, Катя раскланивалась перед публикой, стараясь не выступать дальше своих партнёров. Но артисты нарочно отступали назад, как бы оставляя счастливо улыбавшуюся Катю наедине со зрителями.

Егор-то хорошо знал, чего стоили его любимой эти несколько секунд радостного триумфа и общей признательности её таланту. Завтра у неё снова начнётся с самого утра изнурительная тренировка, упрёки отца и... опять горькие слёзы, сознание собственного бессилия перед невозможностью достичь идеала, о котором, в сущности, никто не имеет ясного представления. Однако пока существует волшебная магия цирка, стремление к совершенству на арене никогда не иссякнет. Как полагал Егор, Катя в свои неполные девятнадцать лет преодолела страх перед возможностью однажды совершить ошибку, которая могла бы стоить ей жизни. Это было дерзкое отрицание небытия, так невольно будоражившее, приводившее в смятение и восторг публику. Она без колебаний шла на эту бесконечно тяжёлую, сладостную каторгу, ограниченную кругом в тринадцать метров по диаметру, и была в нём по-человечески счастлива.

После представления, как было условлено, Егор с друзьями поджидал Катю у служебного входа. Все трое были с цветами, которые собирались, по наущению Кузьмы, рассыпать у её ног...

Катя задерживалась недолго. Она легко выпорхнула из массивных дверей, которые перед ней услужливо распахнул усатый вахтёр, и сразу же направилась к поджидавшим её курсантам. За ней неотступно следовал высокий блондинистый парень в белой куртке. Она подскочила к Егору и без раздумий чмокнула его в щёку. Парень при этом как-то болезненно, не то презрительно поморщился. Но Катя не обращала на него внимания. В коротком пальтеце, обнажавшем её идеально вылепленные ноги, с большим шарфом, перекинутым через плечо, девушка радостно улыбалась, здороваясь с ребятами двумя руками.

Вадим и Кузя завалили её цветами, а потом стали наперебой восхищаться её рискованным трюком. Они уверяли, что "насмерть" перепугались за неё, когда она со столь огромной высоты камнем падала вниз. На это девушка лишь смеялась, прощая ребятам их преувеличенную наивность.

– Катюша, нам пора, – напомнил о себе блондинистый парень.

– Ты ступай, – сказала она, даже не глянув в его сторону. – Я немного попозже.

– Ка-атя, – настойчиво и укоризненно повторил парень, протягивая руку.

– Меня ребята проводят, не беспокойся, – с лёгким раздражением, твердо ответила она.

– Но я так думаю, воинам самим пора в казарму, – с иронией предположил парень. – Верно, орлы?

Не успел Егор сообразить, что следует выдать этому нахалу, как Катя резко повернулась и рассерженно, точно потеряв всякое терпение, произнесла:

– Серж, кажется, я тебе ясно сказала... Растворись.

Парень возбуждённо покраснел, будто подавившись очередной едкой репликой, готовой сорваться с её языка.

Курсанты торжествующе заулыбались.

В тот самый момент, когда Егор собирался напомнить настырному Сержу, что тот здесь действительно лишний, дверь служебного входа снова распахнулась и появился Тимофей Фёдорович. Нахальный блондин заметно поостыл. Катя тоже притихла.

– Поторопитесь, – бросил Плетнёв Сержу и Кате, – всем отдыхать. Завтра подъём в четыре тридцать утра, в пять – работаем. Сонные вы мне совсем не нужны.

– Уже ушли, – с готовностью подхватил Серж, всем своим видом давая понять, что готов сопровождать Катю хоть на край света.

С отцом Катюша спорить не решилась. Грустной улыбкой она извинилась перед Егором и скорым шагом пошла прочь, как бы стараясь оторваться от прилипчивого ловитора.

– А, земляк, – обратился Тимофей Фёдорович взглядом к Егору, точно заметил его только сейчас. – Ну, здравствуй. Рад тебя видеть. Надо бы как-то встретиться, поговорить, да только вот хоть убей – времени нет. То репетиции, то режсоветы...

– У меня тоже со временем напряжёнка, – избавил его от необходимости извиняться Непрядов. – Госэкзамены на носу.

– Пойдём, немного проводишь меня, – предложил Плетнёв, – а заодно и расскажешь, как живётся-служится.

Догадавшись, что они здесь ни к месту, Вадим с Кузьмой куда-то заторопились. Егор их не удерживал.

Сунув руки в карманы кожаного пальто, Плетнёв зашагал по тротуару неторопливой походкой усталого, вечно озабоченного человека. Но всё же где-то в опущенных уголках его губ, в перехватывавших широкий лоб морщинках и в твёрдо посаженных под густыми бровями глазах угадывался ещё нерастраченный заряд силы, какой-то одухотворенной одержимости увлечённого своим делом артиста. Нечто непостижимо упрямое, до дерзости смелое было в каждом его движении, будто он всё ещё продолжал идти на риск.

По тому, как спокойно Плетнёв разговаривал с Егором о разных житейских делах, нетрудно было понять, что он всё ещё ни о чём не догадывался. Скорее всего, Катя так и не сказала отцу, что ей скоро понадобится подвенечное платье. Впрочем, как полагал Егор, можно и без него обойтись: ведь главное, что всего неделя осталась до регистрации их брака. "Может, Катя не так уж и не права, – рассуждал Егор, – когда избегает откровенного разговора с отцом. Ведь она лучше знает, когда настанет подходящий момент, чтобы во всём признаться".

Тимофей Фёдорович вскоре простился с Егором, и каждый из них пошёл в свою сторону.

34

За день до намечавшейся женитьбы Егор и Катя встретились на большом весеннем балу, который по традиции устраивали в училище перед Первомаем. Без устали играл духовой оркестр. В актовом зале и в фойе едва можно было повернуться: весёлые лица, смех, толкотня.

Егор танцевал с Катей, не без удовольствия и гордости замечая, как многие ребята заглядывались на его эффектную, стройную подругу. Он прощал их, снисходительно улыбаясь, потому что ни в ком из них не видел соперника. Но был всё же единственный взгляд, который пришёлся Непрядову не по душе. Он исходил от Лерочки, танцевавшей с Чижевским – тот не отходил от неё ни на шаг.

Можно было понять её состояние, когда председатель жюри провозгласил Катю "королевой бала", повесив ей через плечо голубую ленту с вышитой на ней короной – ту самую, которая на прошлом балу весь вечер принадлежала Лерочке. Чижевский также выглядел заметно озабоченным и удручённым. Тем не менее Егор ничуть не терзался сожалением или совестью, что снова в чём-то перешёл ему дорогу. Он рассудил, что едва ли из-за такой малости вообще стоит расстраиваться, ибо всё в мире преходяще: будут новые балы и другие королевы. И уж, верно, голубую ленту получит каждая из нынешних претенденток, которая отважится стать женой морского офицера, приняв на себя обет ожидания и надежды, вечной тревоги за тех, кто в море, кто далеко и надолго уходит под воду.

Раздался усиленный динамиками барабанный гром, после чего распорядитель объявил "белый танец". Оркестр заиграл медленное танго "Под парусом". Курсанты, потеряв привилегию выбирать, поневоле принимали независимо-скучающий вид. Зато девушки оживились, рассчитывая кое-кого осчастливить своим вниманием либо кому-то досадить за прежде проявленное равнодушие. Королева бала по традиции не имела права на этот танец выбирать своего постоянного партнёра – частица её "монаршей" милости должна была достаться и другим. Егор с деланным отчаянием схватился за сердце, когда Катя, стрельнув в него лукавым взглядом и показав кончик языка, сделала перед Обрезковым книксен. Кузьма напыжился от гордости, выпятив грудь и развернув плечи. Он по-кавалерийски лихо щелкнул перед Катей каблуками и тряхнул цыганским чубом. Они устремились в круг танцующих и вскоре затерялись где-то в центре зала.

Непрядов увидал Лерочку. Она горделиво плыла сквозь поредевшую толпу курсантов, как бы никем особенно не интересуясь. Егор чувствовал, что она ищет именно его, и ему захотелось спрятаться за колонной, раствориться. Он повернулся к стоявшему рядом Вадиму, собираясь рассказать пришедший на ум анекдот, – лишь бы показаться занятым. Но всё же отчетливо услыхал свое имя – Лерочка приглашала его.

Ему пришлось-таки быть великодушным. Улыбнувшись, он протянул девушке руку. Они втиснулись в промежуток между парами, размеренно и плавно двигавшимися в пространстве зала. Оба молчали, надеясь, что кто-то из них заговорит первым.

Непрядова потянули за рукав. Он обернулся и увидал Сашку Шелаботина, танцевавшего со своей невестой.

– Значит, завтра в четырнадцать ноль-ноль? – напомнил он на всякий случай. – Встречаемся прямо в ЗАГСе.

Непрядов кивнул.

– Так это правда? – с грустной усмешкой нарушила Лерочка молчание.

– Что именно? – прикинулся Егор недогадливым.

Она взглянула на него с каким-то упрёком и даже болью, точно он был перед ней в чём-то виноват. Егор стушевался, но потом всё же заставил себя снисходительно улыбнуться, как перед юной школьницей, тайно влюблённой во взрослого, давно женатого человека.

– Что же здесь необычного? – признался Егор. – У нас уже полфакультета оженились, в том числе и на твоих подругах.

– Да я не о том, я не о них... А тебе не кажется, что ты сейчас можешь сделать ошибку более непростительную, чем тогда, на Новый год?..

– Не уловил, – снова прикинулся Непрядов недотёпой, теряясь от Лерочкиной откровенности.

– Не притворяйся, Егор – ты всё понимаешь. Только я вот никак в толк не возьму: зачем тебе нужна эта циркачка... Разве ты не знаешь, что артисты всегда женятся на артистах?.. Представляю, что за жизнь будет у вас!

– Зря так думаешь, просто мы любим друг друга. А как и что там в жизни получится, всё же зависит от нас самих.

– Егор, да ты же просто слепец, если ничего не хочешь видеть дальше собственного носа. Не такая нужна тебе жена...

Непрядов с притворным состраданием вздохнул и сказал, пытаясь всё обернуть в шутку:

– Что ж, я знал, что Чижевскому всегда везло больше, чем мне. Мосты сожжены, а посему покоримся нашей судьбе-индейке.

– Тысячу раз слепец! – она возмущённо подёрнула плечами; немного помолчав, открыто и смело выпалила, глядя Егору в глаза:

– Неужели ты и в самом деле не видишь, что всё это время я жду только тебя?..

– Так не ждут, – усмехнулся Егор. – А как же тогда Чижевский?..

– Эдик – момент из жизни. Он лишь скрашивает мое одиночество своими остротами.

– Вот в том-то и дело, – нашёлся Егор. – Ты любишь, чтобы тебя "скрашивали". А жене морского офицера, знаешь ли, частенько приходится быть одной.

– Хорошо же ты знаешь меня, Егор, – и предупредила, рассерженая донельзя: – Ты ещё здорово об этом пожалеешь. Не тебе последнему дано сжигать мосты...

Звуки танго ещё не успели затихнуть, как Лерочка вырвалась из рук Непрядова и скрылась в толпе. Егор облегчённо вздохнул, подумав, вот уж теперь с ней точно всё покончено и головешки догарают...

В этот же вечер стало известно, что Чижевский женится. Обалделый от счастья, он бегал по залу и приглашал всех знакомых ребят на свадьбу, которая должна была состояться в ближайшие дни – так требовала невеста.

35

До утра Егор засиделся в каптёрке. В кубрик не хотелось идти: знал, что всё равно не заснёт. На канцелярском столе перед ним стояло ведро с багряно-махровыми гвоздиками. Условились, что Вадим и Кузьма бросят их под ноги невесте, как только Егор с Катей выйдут из дверей ЗАГСа. К счастливому дню, который уже просачивался в окно тусклым синим светом, давно всё было готово. На вешалке висела отутюженная форма, в кармане бушлата находилась выписанная на сутки увольнительная, и такси, загодя заказанное, готовилось отправиться в путь...

О неприятном разговоре с Лерочкой Непрядов старался больше не думать: да и чем они, собственно, друг другу обязаны, кроме воспоминаний о несостоявшейся любви. Куда более важным Егору представлялось подумать о том, как он должен устроить Катино счастье, их совместную жизнь. Не было сомнений в том, что какое-то время Катя не сможет расстаться с цирком. Такой жертвы Непрядов и не требовал от неё. Зато уж потом, когда у них пойдут дети, их совместная жизнь конечно же сложится не хуже, чем у других. Смущала Непрядова лишь Катина боязнь перед отцом, её упорное желание не открываться ему до последней минуты. "Но уж теперь, надо полагать, Тимофей Фёдорович обо всем узнает, – размышлял Непрядов. – Пошумит, побегает по стенам и по потолку, а куда денется!"

Точно в назначенный час, как и условились, Непрядов лихо подкатил к Бастионной горке на такси. Выйдя из машины, огляделся. Кати пока не было видно. Нетерпеливо поглядывая на часы, Непрядов принялся расхаживать у бровки тротуара. Секунды шли, множились минуты... Непрядов представил, как у дверей ЗАГСа волнуются за них ребята. Он знал, что там сейчас собрался едва не весь их штурманский класс.

Егорово сердце с опаской ёкнуло, когда вместо Кати показался её отец. Подойдя к Непрядову, Тимофей Фёдорович не поздоровался, даже не вынул рук из карманов пальто. Лицо его, как после долгой бессонницы, казалось каким-то помятым, измученным.

– Давай отойдём куда-нибудь в сторонку, – сказал он хмуро, – надо поговорить.

Уже предчувствуя что-то недоброе, Непрядов послушно двинулся за Плетнёвым. Они стали неторопливо огибать горку, направляясь по дорожке парка в сторону обводного канала.

– Где Катя?! – с тревогой вырвалось у Непрядова.

– Жива-здорова, – с каким-то раздражением бросил Плетнёв, – да только встречаться вам больше не след. Так-то вот... – и он укоризненно глянул на вконец растерявшегося Непрядова. – Не думал, что всё меж вами так далеко зайдёт.

– Ничего не пойму! Да что произошло, Тимофей Фёдорович?..

– Такая вот раскачка получается, – начал Плетнёт, взяв Егора за локоть и увлекая на пустынную боковую тропку, где им никто бы не мог помешать. Оставим, так сказать, сердце и обратимся к разуму... Ну, какая ещё из неё жена?! – и он крепко, до боли сжал Егоров локоть. – В сущности, девчонка ещё. Да и что ждёт вас: ты вечно в море, она – на гастролях... Жить-то как собираетесь, одуванчики?

– Мы любим друг друга. Но что там когда и как – дайте нам решать. Всё будет путём, уверяю вас.

– Путём, говоришь?.. Только вот каким же способом твой морской путь совместится с её сухопутным? Такого ещё не придумали. Пойми меня правильно, не враг я тебе и, тем более, ей. Отец твой был когда-то моим хорошим дружком, да и ты мне свой, – и с нарочитой веселостью он крепко встряхнул Непрядова за руку. – А мы ведь укромовцы – кругом на сто вёрст молодцы! Так-то вот говаривали в старину деды-прадеды наши. И не думай, Егор, что ты не достоин дочки моей. Поверь, лучшего ей мужа я бы и желать не хотел, да обстоятельства всегда сильнее нас.

Тимофей Фёдорович грустно улыбнулся своим мыслям и продолжал:

– Всё твердите: любовь, да любовь... А что вы оба знаете о ней, что Катька моя, что ты?.. Она, эта самая любовь, не только великая созидательница – она же и разрушающая сила, да такая, что не дай Бог...

– Почему вы думаете, что наша любовь сделает нас несчастливыми! взорвался Непрядов, отдёргивая свою руку. – Выходит, только вы можете любить, потому что знаете, когда там и что созидается, а когда разрушается. Но я-то постараюсь ничего не разрушать, если только вы нам в этом не поможете. У меня на это хватит не только моей любви, но ещё и веры, желания, сил.

– Верно, силы у тебя хоть отбавляй – парень ты крепкий. Только вот хватило бы ума понять всё как надо.

– На оскорбление не отвечаю.

– Да что ты, Егор, – и он снова с силой притянул к себе неподатливый непрядовский локоть – меньше всего я хотел хоть как-то обидеть тебя... Пускай я неудобный, жёсткий, занудливый, но злым или жестоким никогда не был. Вот как ты думаешь, от чего я хочу тебя и Катю уберечь?.. – он загадочно поглядел на Егора. – От самого себя! Да, да, представь себе – от тех страданий, которые мне когда-то пришлось пережить... Ты вот погляди на меня, разве я вызываю впечатление счастливого, довольного своей жизнью человека? Да нет же! Не знаю, говорила ли тебе о том Катя... Когда-то вот и я, вроде тебя, что ли, безумно, как мне казалось, полюбил и очертя голову женился. Я ли не любил, не боготворил любушку мою, Светлану Игоревну, и уж тем более, когда у нас появилась Катенька! Только счастье моё оказалось горше полыни и недолгим, как единый вздох. Не смог я ради любимой женщины бросить то дело, в котором вся моя жизнь. Цирк – это превеликая, сладостная и неизлечимая зараза. Теперь, как видишь, я сам по себе, а у неё другая семья. И счастлива, надо полагать, по-своему. Но уж без меня. А Катька-котёнок – моё счастливое продолжение. Так вот знай Егор: она тоже никогда не бросит арену, никогда не променяет её на тихий семейный уют, о котором так мечтает всегда ваш брат, моряк-скиталец.

– Я так думаю, что даже одну и ту же дорогу никогда нельзя другой раз в точности пройти, со всеми её отклонениями, и уж тем более в точности повторить те же самые ошибки. Сколько людей, столько и судеб. А за свою судьбу надо постоять.

– За общую судьбу, дорогой землячок, а в одиночку никогда не выстоять. К тому полагается прилагать обоюдные усилия. А иначе тут ничего не получится.

– Вот и я о том же, Тимофей Фёдорович. Катя вполне обдуманно и твёрдо согласились стать моей женой.

– Верно. Так было ещё утром. Я пытался отговорить её от вашей женитьбы, как только мог – всё напрасно. У неё мой характер, и она умеет настоять на своём.

– Но что же с тех пор изменилось?!

– Да уж, видать, многое – с той самой минуты, как у неё побывала какая-то девушка... красивая. Про таких говорят: кровь с молоком и бровь соболиная.

"Лерочка..." – догадался Непрядов и почувствовал леденящее чувство ужаса.

– Я не знаю, о чём шёл между ними разговор, – продолжал Плетнёв, – но догадываюсь, что всё же о тебе.

– Да что же в этом такого? – попытался Непрядов защищаться. – Я и не скрывал, что между нами завязывалось нечто вроде дружбы. Но ведь ничего же, ровным счетом ничего серьезного...

– Уволь, я в такие дела не вмешиваюсь. Тебе виднее. Только вот после этого Катя вдруг пришла ко мне в номер зарёванная и просила передать, что между вами всё кончено. Не знаю за что, но она, по её словам, презирает тебя.

– Но за что?! – вскипел Непрядов. – Это же какая-то ерунда. Я сейчас пойду к ней, и мы разберёмся.

– Никуда не надо ходить и уж тем более поздно что-либо объяснять. Катя просто не откроет тебе дверь. Она в таком состоянии, что лучше сейчас её не трогать. На сегодня пришлось даже отменить в вечернем спектакле наш номер. Иду теперь по вашей милости с дирекцией объясняться.

– Что же теперь? – враз обмякнув, глухо произнес Егор. – Как быть?..

– Не знаю, – сказал Плетнёв. – Во всяком случае, пока оставь Катю в покое. Если всё, как ты утверждаешь, недоразумение, то надо просто положиться на время – оно всему судья. Но запомни, станешь сейчас добиваться встречи с ней – сам же всё испортишь. Ты её не знаешь, но я зато знаю её...

Как бы примирительно хлопнув напоследок Егора по плечу, Плетнёв повернулся и размеренно зашагал в сторону цирка.

Егор какое-то время оставался без движения. Он тупо глядел прямо перед собой, не соображая, что происходит. Разом оборвались все его надежды, желания, страсти. Отупляющее чувство пустоты и одиночества будто намертво сковало его разум и волю, лишило возможности ощущать себя, как прежде, хозяином собственной судьбы.

Из подавленного состояния его вывели настойчивые сигналы заждавшегося такси.

"Надо же действовать, драться за Катю, за нас обоих, – с отчаянной решимостью мелькнуло в голове, – а там будь, что будет..."

Первым делом Непрядов бросился к телефонной будке, пытаясь дозвониться до Лерочки. Необходимо было выяснить, что она наговорила Кате. Набрав знакомый номер, Непрядов пару минут слушал продолжительные гудки. Трубку не брали.

"Да почему я, в конце-то концов, должен поступать так, как хотят другие?" – подумал он и побежал к поджидавшей его машине.

Покрутив по улочкам, такси вскоре доставило Непрядова к подъезду гостиницы. Попросив шофёра ещё немного подождать, Егор отправился к Кате, надеясь во что бы то ни стало объясниться с ней.

В просторном вестибюле тишина. За высокой стойкой скучала пышногрудая, дородная администраторша с ядовито накрашенными губами. В углу светился экран телевизора, напротив которого в креслах сидели несколько человек. Один из них, завидев Егора, как бы нехотя поднялся. Непрядов узнал Сержа. Сделав рукой знак подождать, он подошёл неторопясь, вразвалочку, точно никак не мог совладать со своей ленью.

– Привет флоту, – сказал он, недобро улыбаясь тонкими губами. – Куда курс держим?

– Тебе не всё равно? – огрызнулся Егор, собираясь направиться к лестнице, ведущей на второй этаж.

Но парень, пошевеливая крутыми плечами, будто им было тесно под узкой курткой, начал заступать дорогу.

– Здесь тебе мил-чек делать нечего. Ты слышишь? Труба трубит – пора в казарму.