Текст книги "Обитель подводных мореходов"

Автор книги: Юрий Баранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Баранов Юрий
Обитель подводных мореходов

Юрий Баранов

Обитель подводных мореходов

Светлой памяти Элины Юрьевны Барановой посвящаю

НА ПОГОНАХ ЯКОРЯ

1

Проснулся Егор Непрядов за несколько секунд до того, как переливчатая трель боцманской дудки должна была сыграть подъем. Эта привычка, благоприобретённая в нахимовском училище, неизменно срабатывала с точностью неконтактной мины, над которой зависало корабельное днище. Он лежал, не открывая глаз, но уже готовый махом соскочить с койки и бежать в коридор, где воспитанники обычно строились на физзарядку.

Настораживала непривычная тишина: ни скрипа коечных сеток, ни шороха одеял, ни осторожных шагов дневального. Их кубрик – всегда говорливый, подвижный, взрывной – на этот раз будто вымер. Не ощущалось привычной близости ребят.

Но уже в следующее мгновенье всё прояснилось. Егор вспомнил, что он в кубрике остался один, что все его дружки-однокашники, получив долгожданные аттестаты зрелости и предписания, давно разъехались по разным приморским городам. Настало время сменить на погончиках букву "наш" – так на флоте, в соответствии со старословянским алфавитом, называют во флажном семафоре букву "н", золотыми курсантскими якорями.

Отчего-то грустью повеяло на душе. Вновь явилась мелодия прощального вальса, отзвучавшая на выпускном балу. Вспомнились взволнованные, немного растерянные лица друзей, расстававшихся с ним на вокзальном перроне. Почувствовалось особенно остро, что нахимовское детство ушло, а курсантская юность пока что не наступила. Он знал: состояние этой неопределенности будет недолгим. Его следовало просто перетерпеть, потому что всё последующее в жизни представлялось точным и выверенным, словно проложенный на карте истинный корабельный курс.

Егор Непрядов рассудил, что для уныния, в общем-то нет причин, несмотря даже на светившийся под глазом синяк. Вчера удалось выиграть на ринге финальный бой, послав в нокдаун сильного, титулованного соперника. Собственно, из-за этих общегородских состязаний по боксу ему и пришлось задержаться в Риге. А предстояло отправиться в Севастопольское высшее военно-морское училище, куда он рвался всей душой. На ринг Егор вышел скорее из принципа, чем по необходимости отстаивать спортивную честь своего нахимовского училища. По распоряжению из Москвы его расформировали, а их выпуск считался последним. И всё-таки оставались родные стены, верность которым он поклялся хранить всю жизнь. Хотелось прославить их и прославиться самому – для начала хотя бы на ринге...

Откинув жёсткое суконное одеяло, Егор блаженно потянулся всем длинным, жилистым телом. Но вставать не хотелось. Через распахнутые настежь высокие окна едва дышало легкой утренней свежестью, обещавшей к полудню снова, как и все последние дни, смениться изнуряющей июльской жарой. Со стороны парка доносилась неуёмная птичья перекличка, по соседней улице тяжело прогромыхал трамвай, сотрясая стены и вызывая в оконных стёклах неистовый озноб. В старых шведских казармах, располагавшихся поблизости, как на городском базаре, стоял монотонный гул множества голосов. Там столпились кандидаты, так по-флотски именовали абитуриентов, которые сдавали вступительные экзамены в Рижское высшее военно-морское училище.

Егор не хотел бы сейчас оказаться на месте любого из них. "Вот уж где полная неясность на курсе..." – невольно промелькнуло в голове. Он приглядывался к этим ребятам, жившим мечтой о море, надеявшимся стать обладателями заветных курсантских якорей. Сколько в их глазах светилось горячей страсти, неистовой решимости во что бы то ни стало добиться своего, и какое безутешное горе проступало в этих глазах, когда исчезал последний лучик надежды оказаться в списке принятых. А ему, Егору Непрядову, мало заботы: к личному делу подшит "пятёрочный" аттестат и нет проблем с зачислением на первый курс. Остаётся лишь как-нибудь скоротать сегодняшний день и вечерним поездом наконец-то отбыть в далёкий и прекрасный черноморский город, в котором он родился.

Севастополь... Как много значило для Егора это звучное, таинственно-прекрасное греческое слово. Сколько раз он мысленно переносился на его просторные солнечные улицы! Графская пристань, примбуль, четвёртый бастион... Казалось, нет такой достопримечательности, о которой он бы не знал. Тем не менее, с младенческой поры почти ничего не запомнилось. Мал он ещё был, когда мать на руках уносила его из пылавшего города. Война безжалостным почерком расписалась в Егоровой судьбе, трех лет отроду оставив круглым сиротой. Но сколько помнил себя, он неизменно стремился в город своего детства, будто все эти годы отец и мать терпеливо ждали там его возвращения.

Грозно рыкнув, распахнулась тяжелая резная дверь. По неторопливым, шаркающим шагам можно было догадаться, что в кубрик вошел старшина роты мичман Иван Порфирьевич Пискарёв. Егор сделал вид, что ещё не проснулся.

– Воспитанник Непрядов, – раздался утробный, хриплый голос мичмана. Вам что, вторую побудку прикажете играть? По-одъём!

Егор чуть приоткрыл подбитый глаз. Пискарёв стоял около койки, слегка покачиваясь на крепких ногах. Дородный, с гладко выбритой головой и по-шотландски округлой, сивой бородой он напоминал старого шкипера, списанного по выслуге лет на берег с клиппера:

– Товарищ мичман, так ведь последний день, – отозвался Егор, нехотя поднимаясь.

– Распорядок есть распорядок, – отрезал мичман. – И нарушать его никому не дозволено. А то у меня быстро: тряпку в руки и – на трап...

Заметив на лице Егора синяк, Иван Порфирьевич сочувственно покачал головой.

– Какой тебе, бедолага, фингал засветили, – и поинтересовался: – Не зудит?

Егор лишь небрежно хмыкнул, напяливая тельняшку.

Подождав, пока Непрядов полностью оденется, мичман не мог отказать себе в удовольствии лично проверить выправку: пристально оглядел со всех сторон и не нашёл повода к чему бы придраться. Парень будто рождён для флотской формы – так она ладно сидела на его плечистой, высокой фигуре. Мичману нравился этот спокойный, крепкий, как молодой дубок, воспитанник. Лицо его, сухощавое и загорелое, с правильным ровным носом, украшали на редкость голубые, широко распахнутые глаза. Они выглядывали из-под густой русой чёлки, будто прятавшиеся во ржи васильки. Высвечивала в них какая-то грустная, мужественная доброта, – по крайней мере, мичману так всегда казалось. "А всё-таки добрый малый, хороший моряк получился, – подумалось Ивану Порфирьевичу, – даром что без отца и без мамки вырос..."

– Сегодня уезжаю, товарищ мичман, – напомнил Егор, давая тем самым понять, что можно было бы напоследок обойтись без лишних формальностей, не так строго.

– Уедете, в своё время, – ответил Пискарёв, – А покуда – завтракать,и добавил, немного помолчав, – ровно в десять ноль-ноль быть в кабинете у адмирала.

– Не знаете, зачем вызывают? – не утерпел Егор.

– Не знаю, он мне об этом не докладывал, – отрезал мичман и нахмурился. Он не любил, когда воспитанники задавали ему излишние вопросы, ибо с ревностной убеждённостью старого морского служаки полагал, что мысли, как и пути начальства, всегда неисповедимы...

– Есть в десять ноль-ноль быть в кабинете начальника училища! отчеканил Егор, лукаво и весело глядя на сурового мичмана.

– То-то, – смилостивился Иван Порфирьевич. – Сразу бы так. А то учишь вас, учишь – ну, никакой выдержки. Не маленькие, понимать должны: раз начальство требует – наберись терпения, не забегай попередь батьки в пекло.

– Ну, виноват, – окончательно сдался Егор.

– Так-то вот, – примирительно сказал мичман и подался за дверь, сокрушённо качая головой и что-то недовольно бормоча.

"Наверняка знает, – подумал Егор, – а ведь ни за что не скажет..." Впрочем, не составляло труда предположить, что адмирал Шестопалов перед расставанием, видимо, желает его напутствовать, а заодно поздравить со вчерашней победой. Было известно, что их адмирал, долгие годы командовавший нахимовцами, теперь назначен начальником Рижского высшего военно-морского училища.

После завтрака Егор направился в ту часть здания огромного учебного корпуса, которую именовали адмиральской. Оставалось ещё минут пятнадцать свободного времени и можно было побродить по картинной галерее – широкому, застланному мягкой ковровой дорожкой коридору, по стенам которого в массивных золочёных рамах были развешаны картины. Появляться здесь без надобности считалось признаком дурного тона. Но сегодня повод представлялся вполне подходящий – вызов к высокому начальству.

Помнил Егор, с каким волнением и трепетом он, стриженный под нулёвку, в жёсткой робе и тяжелых яловых ботинках, впервые ступил под высокие своды этого коридора целых семь лет назад.

Для него, в то время двенадцатилетнего пацана, только ещё начиналась суровая и прекрасная, полная светлой романтики морская служба. Как много воспоминаний было связано едва ли не с каждой из картин! Какая буйная фантазия разыгрывалась в его голове, когда он вглядывался в полотна с изображением морских баталий. В Чесменском бою он видел себя на палубе брандера рядом с отважным лейтенантом Дмитрием Ильиным. Они будто вместе бросались с обнажёнными палашами на абордаж и в яростной схватке им не было равных. А вот при Синопе Егору нравилось представлять себя комендором на борту "Марии". Глядя в бортовую прорезь, он наводил тяжёлую медную пушку на флагман Осман-паши и точным выстрелом сбивал его фок-мачту, заслуживая признание и благодарность самого Павла Степановича Нахимова. Детские мечты, безудержная жажда подвига, славы – обо всём этом Егор не мог теперь вспоминать без грустной улыбки. Не торопясь, он переходил от одного полотна к другому и каждый раз дотрагивался рукой до жутковато холодившей золочёной рамы. Он украдкой прощался с ними как со старыми, верными друзьями. В коридоре тишина, полумрак, прохлада. Будто само время замедлилось, продлив Непрядову ненадолго расставание с детством.

Прибыть к адмиралу Непрядов собирался секунда в секунду – это считалось признаком высокой морской культуры и личной дисциплинированности. Точно выдержать время он мог бы и по наручным часам, однако вернее всего было полагаться на бой часов, доносившийся из адмиральского кабинета. Приблизившись почти вплотную к высокой, обитой чёрным дерматином двери, Непрядов замер – истекали последние секунды.

И здесь Егор услыхал за своей спиной торопливые шаги. Обернувшись, увидал троих воспитанников из соседних классов, которые по разным причинам тоже задерживались пока в Риге. С одним из них, Сашкой Шелаботиным, Егор был хорошо знаком – на тренировках они иногда работали в спарке, остальных ребят знал меньше.

Сашка – невысокого роста, сухонький, вертлявый, боднул в знак приветствия Егора в плечо лобастой курчавой головой и спросил:

– В Севастополь?

Егор кивнул.

– А я в Ленинград намылился, в подводное.

– Попутного вам, мореманы, – пожелал Борька Комар. – А нам и в Риге будет неплохо. Верно, Дим? – и обнял одной рукой своего дружка Диму Зубова.

– Они ещё позавидуют нам, – Зубов кивнул на Сашку с Егором. – Слышали? Наше рижское высшее...

Но договорить Димка не успел. За дверью раздался мелодичный перезвон часов. Непрядов решительно надавил на тяжёлую дверь, и все четверо вошли в кабинет.

Контр-адмирал Владислав Спиридонович Шестопалов сидел за широченным дубовым столом, напоминавшим палубу авианосца. Ответив кивком стриженной ёжиком, седой головы на приветствие воспитанников, он продолжал что-то писать.

Нахимовцы остановились около двери, оглядывая старинное великолепие адмиральского кабинета. Стиль его убранства был выдержан в традициях минувшего века. Мебель громоздкая, тёмного дерева, на окнах малиновые бархатные гардины, с потолка свисала причудливая бронзовая люстра. Но самым завораживающим для любого воспитанника была адмиральская библиотека. Книжные стеллажи целиком занимали две стены. По слухам, здесь находились бесценные морские фолианты с петровских времен, которые Владислав Спиридонович собирал всю жизнь, о которых так любил рассказывать. Часть этих книг ему досталась от отца и даже от деда, в своё время также на флотах российских дослужившихся до высоких званий. Ни для кого не было секретом, что Владислав Спиридонович, потомок старинного дворянского рода, перешёл на сторону революции в чине мичмана ещё в феврале семнадцатого года. С тех пор служил на всех флотах, командовал различными кораблями и эскадрами. А на седьмом десятке лет доверили адмиралу будущее флота воспитание нахимовцев и курсантов.

Отложив ручку, адмирал выдвинулся из глубокого кожаного кресла. Невысокий, располневший, он будто шариком прокатился по кабинету и остановился около вытянувшихся перед ним воспитанников. Выглядел он простоватым и добрым стариканом, в то время как в маленьких, подвижных глазах угадывалась "ума палата". Больше всего воспитанники боялись именно этой показной адмиральской простоты, которая зачастую оборачивалась подвохом. Адмирал мог любого из них, как бы мимоходом, остановить где-нибудь в коридоре или на улице и задать неожиданный вопрос "на засыпку". И не сдобровать тому, кто не проявит смекалку, не докажет своей начитанности – адмирал переставал замечать такого воспитанника, пока тот не докопается до единственно правильного ответа.

Егор однажды всё-таки попался на одной "засыпке": не смог с первого раза ответить, какое созвездие в полночь может наблюдать турок из двери мечети. Но откуда было тогда знать, что все мечети строятся дверями на восток. Лишь переворошив кучу книг, он узнал истину и отыскал на звёздном глобусе сразу несколько созвездий, которые могли светить злополучному турку на полночном небосклоне. С тех пор Шестопалов зауважал Егора.

– А-а, наш новый чемпион! – обратился к нему адмирал. – Приятно наслышан о вашем трудном поединке. Рад и поздравляю.

Егор слегка улыбнулся, стараясь держаться строго и собранно, как и подобает чемпиону.

– Спасибо и вам, Шелаботин, за мужество, за выдержку на ринге, хотя... – адмирал развел короткими руками, мол, не обессудь, огорчил-таки меня, старика, своей неудачей, однако добавил: – И поражение надо уметь переносить, оно всегда закаляет.

Шелаботин покраснел, мучительно переступая с ноги на ногу и стараясь не глядеть адмиралу в глаза.

– Теперь о самом главном, – продолжал Владислав Спиридонович, сцепив пальцы на выпиравшем из кителя животе. – Получено распоряжение – всем вам остаться в Риге. Далее будете учиться здесь, в нашем высшем военно-морском, которое со вчерашнего дня преобразовано в училище подводного плавания, – и после некоторой выдержки, дабы подчеркнуть значимость случившегося, спросил: – Вопросы есть?

– Разрешите? – попросил Егор, чувствуя, как жар бросился в лицо. – Но я же имею "добро" в Севастополь, товарищ адмирал. И на это у меня есть веские причины...

– Знаю, знаю, – оборвал его адмирал. – Вы родом из Севастополя, а Шелаботин – из Ленинграда. Но вы же оба изъявили желание стать подводниками. Так ведь?

Воспитанники молчали.

– Не слышу, – адмирал повернул голову, как бы подставлял ухо, чтобы лучше слышать ответ.

– Так точно, – вразнобой ответили оба воспитанника.

Адмирал в знак удовлетворения кивнул и продолжал:

– Не столь важно где учиться – куда важнее чему и как учиться. Курсантские годы быстротечны. Оглянуться не успеете, как вручат вам офицерские погоны и кортики. А избранная профессия у вас прекрасная, романтичная, мужественная. Я одобряю ваш выбор, друзья. Стоит ли повторять, что подводному флоту принадлежит будущее. Со временем вам придётся управлять такими фантастически совершенными субмаринами, о которых сейчас можно только мечтать. Их ударная мощь, крейсерская скорость и глубина погружения намного переступят ныне существующие пределы... Я в этом глубоко убеждён, – помедлив, он как бы извинился по-стариковски мягкой улыбкой. – К сожалению, в ваших личных планах не всё получилось именно так, как бы того хотелось. Ничего тут не поделаешь: на то и служба, которая всеми нами располагает. Но флот российский всегда славился людьми долга и чести. Они умели забывать про всё личное ради служения Отечеству. Такими же и вам быть!

Егор слушал адмирала и понемногу успокаивался, хотя всё ещё не мог привыкнуть к мысли, что поездка в родной город, куда он так стремился, снова откладывается на неопределенно долгое время. Разумеется, он мог бы попытаться настоять на своём, только решил этого не делать. Не хотелось Егору, чтобы адмирал разуверился лично в нём, – что у него не достаточно чувства долга и чести. Приказ дан, и теперь его следовало выполнять.

– Ещё вопросы? – спросил Владислав Спиридонович.

Все четверо молчали.

– Тогда разрешите поздравить вас с зачислением на первый курс штурманского факультета. С этой минуты можете считать себя курсантами. И вот вам от меня подарок, – адмирал, пожимая руки, всем раздал оттороченные белым кантом чёрные погончики с приколотыми к ним золотыми якорями.

"Вот и свершилось", – подумал Егор, выхода из адмиральского кабинета уже в новом для себя звании.

2

Полуденная жара будто расплавила улицы старой Риги. Кривились в душном мареве прокопчённые дома, плыл под ногами прохожих асфальт. Даже небесная синь, подёрнутая мутным соляным налётом размытых облаков, казалась до предела иссушённой и выцветшей.

Егор слонялся по длинным коридорам училища и не знал, чем себя занять. Душа его рвалась к морю, хотя бы куда-нибудь поближе к воде, но до обещанного вечером увольнения оставалось ещё слишком много времени. Он уже предвкушал, как электричкой доберётся до взморья, вдоволь наплавается, а потом будет валяться на песке в прибрежных дюнах. Пока же предстояло хоть как-то убить оставшееся до ужина время и перетерпеть несносную жару.

Заняться было решительно нечем, библиотека не работала, дверь спортзала оказалась запертой на ключ. И Егор подался во двор, чтобы покрасоваться среди кандидатов новенькими, крепко пришитыми курсантскими погончиками.

На плацу столпилось с полсотни ребят в пёстрой гражданской одежде. Пискарёв принялся строить их в колонну по четыре. От нечего делать Егор не спеша, вразвалочку подошёл поближе. Мичман тотчас заметил его и подозвал.

– Непрядов, ну где вас нелёгкая носит! Все корпуса обегал за вами днём с фонарём не сыщешь.

– Отдыхаю, товарищ мичман. До вечера не при деле.

– Ночью в койке отдохнете, а дело я вам разом сыщу. Принимайте команду в сорок восемь душ и ведите её прямоходом на плавбазу. Там эти ребятишки будут сдавать зачёты по плаванию капитану Стародубу. Поторопитесь.

С нарочитой ленью Егор откозырял, втайне довольный, что наконец-то выберется к воде.

– Отставить, – придержал мичман Егора, собиравшегося уже подать команду "марш". Пискарёв покашлял в кулак, почтительно глядя в сторону, где начальник кафедры навигации капитан первого ранга Чижевский чему-то наставлял своего сына – рослого парня, старавшегося держаться неестественно прямо, с каким-то преувеличенным достоинством испанского гранда. Потеряв терпение, мичман начальственным взмахом руки позволил начать движение.

И Непрядов повёл строй на реку. Он шагал, как полагается, сбоку колонны и почти у самого её хвоста. Изредка твёрдым командирским голосом приказывал задним рядам подтянуться и не болтать.

Сын Чижевского нагнал их уже за воротами и с независимым видом пристроился к Егору, пытаясь заговорить. Чувствовалось, ему как-то хотелось выделиться.

– В строй! – оборвал его Непрядов,

Чижевский небрежно провел рукой по волнистым, аккуратно подстриженным волосам и нехотя подчинился. Взгляды их на мгновенье сошлись, и оба поняли, что друзьями теперь не станут.

По натуре Егор не был тщеславным, но всё же ему нравилось хоть немного почувствовать себя командиром, каждому слову которого подчиняется без малого полсотни человек. Настроение было отменным. Даже косые взгляды Чижевского, который тот изредка бросал, ничуть не смущали.

Чтобы сократить расстояние, Непрядов приказал свернуть к рыночной площади. Строй замедлил движение, прорезая людскую толчею. Когда проходили мимо пивной бочки, чубатый, коренастый парень, находившийся на правом фланге последней шеренги, мечтательно произнёс, обращаясь цыганским взглядом к Егору:

– По кружечке бы сейчас врезать... А, командир?

– Разве что кружечкой по клотику, – обрезал Егор, – за разговорчики в строю.

Ответ был оценён. Несколько человек хохотнули. Но чубатый не обиделся. Он лишь сокрушённо покачал головой и отмахнулся, как бы говоря, да ну вас, я ведь это всё не всерьёз.

Шлюпочная база размещалась на небольшом островке, отторгнувшемся от правого берега Даугавы неширокой, медленной протокой. К нему вёл подвешенный на канатах зыбкий мосток. Здесь непременно подавалась команда "сбавить шаг, идти не в ногу", а новичкам следовало напомнить, как в Петербурге однажды рухнул мост, когда солдаты раскачали его строевым шагом. Мичман Пискарёв на месте Непрядова так бы и поступил. Только Егор не позволил себе снизойти до такого примитивного резонёрства. Остановив строй, он кивнул на мосток и спросил:

– Кому по физике этот вопрос попался на засыпку?

Несколько человек подняли руку.

– Всё ясно, сразу видно, что не пехота, – одобрил Непрядов. – Не рухнем в воду, моряки? Не опозорим чести флота российского?

– Не рухнем... Не опозорим, – охотно отозвались из строя.

– Тогда за мной, справа по одному, – скомандовал Егор, – в темпе дружного галопа – арш!

Преподаватель кафедры физподготовки капитан Стародуб поджидал их около сарая, где хранились различные шкиперские принадлежности. Приняв доклад о прибытии, он разрешил сделать перекур.

– Ой, всыплю тебе, Непрядов, – пригрозил капитан, усаживаясь на перевёрнутую кверху днищем шлюпку и доставая портсигар. – Без концерта не можешь?

– Могу, – согласился Егор. – Но мы же, исключив резонансное колебание, прибыла к месту на пять минут раньше.

– Вот за такие скачки в следующий раз непременно накажу, – посулил капитан и жёсткие губы его чуть дрогнули в улыбке. – А на сегодня, так и быть, прощаю – всё-таки чемпион!

Капитан слыл человеком добрым, отходчивым. Шумел и сердился он скорее для порядка, и за всё время, сколько его воспитанники знали, он никого ещё не наказал.

Стародуб пояснил Егору, что все ребята, которых он привёл, в общем неплохо сдали экзамены, набрав необходимый проходной балл. И всё же вопрос о зачислении кандидатов на первый курс предполагалось решить лишь после выявления уровня их физической подготовки. Особое внимание обращалось на умение плавать, – ибо что это за моряк, которого вода не держит...

Заплыв должен был проходить в тихой заводи между двумя пирсами. Укреплённые на сваях настилы ровно на пятьдесят метров отстояли друг от друга, образуя естественный плавательный бассейн.

Непрядову как испытанному пловцу поручили находиться на берегу, чтобы в случае необходимости прийти к утопающим, если таковые окажутся, на помощь. Пока Стародуб разбивал ребят на группы по восемь человек и объяснял порядок заплыва, Егор успел "на пробу" освежиться в тёплой даугавской воде. Он с удовольствием проплыл между пирсами хорошо отработанный брассом, затем перешёл на кроль, вальяжно подержался на спине. С берега за ним не могли не наблюдать, Егор это чувствовал, и ему было приятно. Хотелось как бы между прочим показать, чему его научили и что всем этим "салажатам" только ещё предстоит освоить. Училище всегда славилось отменными пловцами.

Выбравшись из воды, Егор сделал небольшую пробежку, играючи побоксировал и бросился на раскалённый песок рядом с аккуратно сложенной форменкой. Жара не казалась уже столь изнуряющей, как прежде. С быстрины веял ветерок, из-под пирса дышало кисловатым запахом стоялых водорослей и тины.

Блаженно щурясь, Непрядов глядел на реку. По фарватеру тяжело шли глубоко осевшие баржи, торопливо подминали под себя воду тупорылые портовые буксиры, с высоко задранными носами лихо проносились рыбацкие моторки. В отдалении по фермам железнодорожного моста гулко прогромыхал грузовой состав. Ещё дальше и выше небо раскололось в грохоте уходившего за горизонт истребителя. А на островке тишина и благодать. Лишь чуть слышно шелестят листья в прибрежных зарослях ивняка, да чмокает вода в днища шлюпок. Голоса толпившихся на пирсе ребят казались приглушёнными и доносились будто из какого-то неведомого мира.

Заслышав хрустящие шаги, Егор очнулся от невольной дрёмы. Волоча босые ноги по песку, к нему подходил тот самый чубатый цыганистый парень, который мечтал о кружке пива.

– Капитан просил передать, что начинается пробный заплыв, – сказал он, опускаясь рядом. – Сгоняем туды-сюды по речонке, а потом уже и на зачёт.

– А плавать все умеют? – полюбопытствовал Егор.

– Я думаю, – предположил чубатый. – Кто ж в охотку на флот пойдёт, если воды боится?

– Сам-то не боишься?

– Обижаешь, командир, – и вдруг предложил: – А что, махнём стометровочку на спор?

– Махнём, – согласился Егор, не желая пасовать перед полуштатским. Твои условия?..

– Дюжина пива.

– А не уписаешься?

– Да не-е, постараюсь.

– Добро, будет тебе дюжина. Но если за кормой останешься – сегодня же пойдёшь в парикмахерскую и оболванишься под бритву.

– Лады, – согласился чубатый и протянул руку. – Кузьма, значит, я. А по фамилии – Обрезков.

Егор тоже назвался.

Заплыв начался. Кандидаты прыгали в воду с одного пирса и плыли что есть мочи к другому. Кто хуже, кто лучше, но дистанцию проходили все восьмёрки.

В последнем заплыве должны были стартовать Кузьма Обрезков и полноватый, медлительный кандидат с серьёзным лицом и аккуратно расчёсанными на пробор гладкими волосами. Помня о споре, Егор встал на бровке пирса третьим.

В это время к Стародубу подбежал рассыльный матрос и попросил срочно подойти к телефону.

Капитан мотнул головой, мол, командуй, Непрядов, за меня и поспешил в шкиперскую.

– Внимание, – скомандовал Егор, отведя руки назад и присев. Краем глаза он видел, как напружинился, сжался Кузьма, также приняв стартовую позу. Толстяк потоптался, вздохнул и лишь после этого неловко пригнулся, как бы молитвенно сложив ладони.

– Старт! – выкрикнул Непрядов и, что есть мочи оттолкнувшись ступнями от шершавой кромки, торпедой врезался в воду. Вынырнув, он с удивлением заметил, что чернявая голова Кузьмы оказалась на добрых полметра впереди.

"Силен, любитель пивка", – подумалось. С трудом догнав соперника, Непрядов всё же долго не мог вырваться вперёд. Соперник оказался выносливым, крепким малым. Первые полсотни метров они прошли почти наравне, будто привязанные друг к другу. Но уже после поворота Егор заметил, что Кузьма начал отставать. Когда же до финиша оставалось не более двадцати метров, Непрядов применил свой "коронный" рывок, – заработал в воде руками и ногами с таким ускорением, будто в нём ожил набиравший обороты двигатель.

А потом, не вылезая из воды, оба тяжело дышали, держась руками за скользкие сваи, на которых покоился пирс.

– Ну что, вечером под Котовского? – напомнил Егор.

– Как договорились, – отплевываясь и отирая мокрое лицо ладонью, согласился Кузьма.

– В следующий раз не спорь.

– Так бы сразу и сказал, – догадался Обрезков. – Какой разряд?

– Второй.

– Оно и видно, за тобой не угонишься.

– А ты вместо пива пей молоко, – съязвил Егор, – тогда догонишь.

– Привычка, понимаешь, – признался Обрезков. – Я на запорожском металлургическом подручным сталевара вкалывал. Бывало, кончим смену, вываливаем бригадой за проходную, а рядом – пивной ларёк. По кружечке пропустим, поговорим за жизнь, а потом и по домам. Традиция у нас такая была.

– Пиво, конечно же, с прицепом?

– Ни в коем случае! Бригадир наш, Остап Ерофеевич, это дело сразу пресекал. А вот пиво – пожалуйста, – поглядев по сторонам, Обрезков удивлённо спросил: – Где ж третий наш?

– В самом деле, – забеспокоился Егор. – Может, он с дистанций сошёл? подтянувшись на руках, Непрядов взобрался на пирс. Сдававшие зачёт кандидаты бродили по берегу, валялись на песке, но толстяка нигде не было видно.

– Неужели потонул? – предположил Кузьма. – Такое бывает. Однажды, вот помню, у нас на Днепре одному шкету судорогой ногу свело...

Набрав в лёгкие побольше воздуха, Непрядов нырнул. Глубина в этом месте была не более двух метров, песчаное дно хорошо просматривалось – и потонуть-то негде... Толстяка и здесь не оказалось.

– Даём тревогу, – решил Егор, собираясь выбраться из воды.

– Погодь, – придержал его Кузьма и показал рукой куда-то под настил пирса. – Вот он, миляга, отдыхает.

Егор пригляделся к полумраку, царившему под пирсом, и увидал того самого, третьего. Обхватив руками сваю, он будто прирос к ней.

Непрядов с Обрезковым подплыли к толстяку.

– Да что с тобой, ногу свело? – спросил Егор.

Толстяк молчал, сжимая посиневшие губы и отрешённо глядя перед собой. Его трясло в мелком ознобе.

– Очнись, Ихтиандр, – Кузьма пошевелил его за плечо.

– Я не умею плавать, – стуча зубами, еле выдавил из себя парень.

– Ты даё-ёшь, – изумился Обрезков. – Чего ж тогда в воду прыгал?

– Так ведь надо же!..

Егор с трудом отцепил руки толстяка от скользкой, покрытой тиной сваи и потащил его к берегу. Несмотря на жару, толстяка всё ещё трясло.

Они уселись на песке. Перестав отстукивать зубами "морзянку", толстяк уныло заявил:

– Теперь уж точно не примут... Не знаю, как жить дальше. Я ведь не мыслю себя, кроме как военным моряком.

– Чего ж тогда плавать не научился, мыслитель? – спросил Егор.

– Негде было. Речка в нашем городке мелкая. И на сто вёрст кругом нет ни одного приличного пруда,

– А как экзамены?

– Все на пять.

– Тогда жаль, – искренне посочувствовал Егор. – Может, как-нибудь проскочишь.

– Едва ли, – усомнился толстяк, – с физподготовкой у вас не шутят, а я... – он безнадежно махнул рукой.

– Да ты погоди, не буксуй, – Кузьма подтолкнул толстяка локтем, что-нибудь придумаем, – и взглянул на Егора. – Как думаешь, командир?

Непрядов лишь пожал плечами, покусывая сорванную травинку.

– Тебя как зовут? – не отставал Кузьма от приунывшего толстяка.

– Вадим, по отчеству Иванович, а по фамилии Колбенев, – горько усмехаясь, представился тот. – Искренне рад встрече, только сдаётся мне, что наше приятное знакомство будет недолгим.

– Как сказать, – Кузьма лукаво прищурился. – А на что существует морская находчивость?

– Не понял.

– Объясняю популярно: заплыв был пробный и на твой олимпийский триумф, кажется, никто не обратил внимания. А на зачёт могу сплавать не только за себя... Капитан всё равно ж в лицо никого не знает.

– Тебе-то зачем это всё? – удивился Колбенев.

– А у меня принцип: если можешь – помоги хорошему человеку, чтобы уважать потом самого себя.

– У меня тоже принцип: не пользуйся добротой хорошего человека, если она ему во вред. Капитан догадается, и нас обоих вышибут. Обманывать – не в моих правилах. Иначе я перестал бы себя уважать. На флот с чёрного хода как-то стыдно идти.