Текст книги "Ледяной ад"

Автор книги: Юрис Юрьевикс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Руденко подул на чай и отметил легкую перемену в Немерове. Беспечность на лице исчезла, поза стала напряженной. Командир подлодки то и дело сверялся с морской картой, приложенной к документам.

Василий Сергеевич Немеров был простым срочником на крейсере, когда адмирал выделил его из матросской массы и предложил ему поступить в Высшее мореходное училище в Ленинграде. Как и надеялся Руденко, из Немерова получился великолепный офицер: он окончил училище с отличием. До сих пор адмирал хранил в памяти тот жаркий день: две роты курсантов, национальный штандарт, курсант B.C. Немеров в высоких, до колен, ботинках, в парадной синей форме с красной окантовкой и нашивками на лацканах; на левой руке, затянутой в белую перчатку, фуражка, в правой руке – традиционная красная гвоздика. Выпускники поочередно кладут цветы к памятнику Неизвестному матросу, чтя память своих предшественников – советских моряков. Однако Василий Сергеевич, медалист, первый в классе и потому последний в шеренге, нарушает порядок. Он выходит из строя и медленно марширует по пустой площади к трибуне, заполненной гостями и преподавателями. Он отдает свою гвоздику вице-адмиралу Руденко, надевает фуражку и отдает честь человеку, который стал для него больше отцом, нежели учителем.

Дерзость была главной силой и одновременно главной слабостью юноши, ибо государственная система не терпела отклонений от правил. Лишь через несколько лет Немеров был принят в Военно-морскую академию и продолжил обучение. Он продвигался по службе с трудом – и с трудом получил членство в партии. Это выводило его из себя, зато закаляло характер.

Руденко отхлебнул чаю. Вошел матрос и молча передал командиру записку. Немеров кивнул и вновь углубился в изучение карты и директив.

– Адмирал, – не поднимая взгляда, обратился он к Руденко и протянул ему записку.

Руденко пришлось слегка откинуть голову назад, чтобы без очков разобрать сообщение. Радар засек корабль со стороны кормы – некая субмарина идет на тридцати двух узлах.

– Как только наберем скорость, оторвемся, – заметил Немеров.

– Появятся другие, – нахмурился Руденко. – Они будут нас караулить повсюду.

– Да. – Немеров отложил карту и взглянул на адмирала. – Пожалуй, надо поставить в известность старших членов экипажа. Я пришлю кого-нибудь, чтобы проводить вас до каюты.

Руденко улыбнулся:

– Большое спасибо. На пару часов мне нужно перевести свои косточки в горизонтальное положение.

Немеров кивнул и попросил разрешения удалиться. Двое матросов унесли вещмешок Руденко и чайный поднос. Каюта, в которую его привели, оказалась неподалеку – личные апартаменты Немерова. Раз теперь старшим офицером на борту стал Руденко, то капитанская каюта принадлежит ему.

Стены комнаты, как и большинства корабельных помещений, были выкрашены в мягкий пастельно-голубой цвет; маленький туалет – в светло-зеленых тонах. Все удобства – как на суше. Руденко скинул ботинки на каучуковой подошве, расстегнул ремни и выбрался из непромокаемого комбинезона.

Усталость и нервное напряжение брали свое. Адмирал потянулся и предпринял неловкую попытку размять плечи. Вошедшие в привычку утренние заплывы в бассейне и массаж в Сандуновских банях не избавляли от груза прожитых лет. И все же Руденко не переставал удивляться своему возрасту – он по-прежнему чувствовал себя молодым, эдаким сорвиголовой, участником Северных конвоев.

На миг адмирал увидел себя семнадцатилетним курсантом третьей вахтенной смены. Все до единого офицеры погибли при атаке с воздуха. Руденко принял командование и привел корабль домой. За это он был назначен капитаном судна.

Он достал из мешка черную форменную фуражку и положил на плафон маленькой настольной лампы. Как знакома и как вечно нова морская качка! Как давно он ее не испытывал!..

Руденко сел за маленький письменный стол, поджав пальцы на ногах. Под оргстеклом, словно украшение, лежала карта земного шара. Всевышний не наделил Краснознаменный флот удобными стратегическими базами. Балтийский флот в случае войны должен был идти через датские проливы. Черноморский флот запирался Дарданеллами на выходе в Средиземное море и Гибралтаром на выходе в Атлантику. Даже могучий Тихоокеанский флот – когда-то насчитывавший 100 атомных подводных лодок и 830 надводных судов во Владивостоке и Петропавловске – оказывался «в коробочке» японских островов.

Случись война, весь флот моментально сделается уязвимым, как наглядно доказали гитлеровцы. Летом сорок первого они буквально заперли Балтийский флот в Ленинградском порту и продержали его там до конца военных действий. Тем же летом, в июле, немцы нейтрализовали Черноморский флот, заняв порты Севастополя и Одессы, – и все это время громадный Тихоокеанский флот без дела стоял на якоре, не принимая участия в войне с Японией. Сражался только Северный флот.

Эта тяжкая географическая болезнь общенационального масштаба лечилась на протяжении многих лет и без особого успеха. Американские спутники отслеживали каждую квадратную милю поверхности моря; вражеские самолеты-разведчики повсюду испытывали на прочность советскую систему защиты, намеренно провоцируя подачу сигналов тревоги, проверяя работу электронных рефлексов ВМФ и ВВС. Собранные данные, безусловно, использовались для разработки контрстратегии.

Так продолжалось до тех пор, пока Чернавин не выдвинул свою гениальную идею. Теперь размещенные на подлодках ракеты, запущенные из шведского пролива или норвежского фьорда, смогут в два счета поразить вражескую территорию. Конечно, после этого субмарины будут обнаружены, но чтобы их уничтожить, американцам придется нанести удар по дружественным государствам. Ужасно, немыслимо!

Руденко был счастлив, что ему довелось командовать единственным флотом, который имел свободу передвижения, эта особенность сделала его подразделение ведущим в отечественных ВМС. Даже при резком сокращении финансирования после развала Союза Советских Социалистических Республик Северный флот не утратил свое значение. Руденко улыбнулся, вспомнив каламбур, услышанный от крупного торговца недвижимостью, который благодаря вложениям в избирательную кампанию получил должность посла США в Ватикане: «Расположение, расположение и еще раз расположение».

Адмирал позвонил дежурному офицеру и попросил разбудить его при следующей смене вахты. Очень хотелось спать. Адмирал бодрствовал уже много часов подряд. И все же, растянувшись на постели, он не смог сразу забыться – что-то виденное из кабины истребителя не давало покоя… Ага, вот оно: опознавательные номера лодки были наскоро замазаны краской. Руденко вспомнил слова Панова на продуваемом всеми ветрами углу московской улицы: «Никаких опознавательных знаков. Никакого флага».

Все как в дешевой мелодраме. Если англичане или американцы подойдут достаточно близко, чтобы разглядеть спасательные камеры на палубе, они тотчас вызовут половину своих ВМС.

«Спать, – приказал себе Руденко, – я должен спать». Так и не сняв парадной формы, он повернулся на бок. На лацканах поблескивали изящно вышитые золотые якоря в окружении цветущего лавра.

Помощник штурмана американской субмарины «Рыба-меч» наблюдал за тем, как съеживалась на экране радара оранжевая точка, по мере того как русская подлодка втягивала антенну и перископ. Он пересек рубку и занял место позади гидроакустика, к которому теперь перешла обязанность слежения.

– Подтверждение цели! – рявкнул младший штурман.

Гидроакустик передал данные, собранные пассивными носовыми локаторами:

– Цель прямо по курсу. Отклоняется в направлении: один-пять-ноль футов. Он помолчал и объявил: – Набирает скорость!

Помощник штурмана состроил недовольную мину и велел старшему помощнику командира начать операцию погружения. Тот повернулся к вахтенным, нависающим с двух сторон от него на мостках, опоясывающих смотровой купол.

– Проверить герметичность мостика и спуститься! – крикнул он, перекрывая вой северного ветра, потом пересчитал моряков, пробегающих мимо него по трапу. Офицер покинул мостик последним, по дороге отдав команду задраить люк, – этого требовали от него долг и традиция.

Чтобы настичь русскую субмарину, старший помощник командира задал небольшой угол наклона, надеясь погрузиться без лишнего шума. На поверхности они вели себя незаметно; он радовался, что российские радары не засекли их лодку.

Через несколько минут субмарина опустилась на заданную глубину – восемь футов. Выровняв лодку, офицер разрешил смену вахты: «золотые» заступили на место «синих». «Синие» сдали посты – кормежку они уже пропустили. За месяц плавания экипаж уничтожил половину продовольственных припасов. К полудню, сытые и уставшие, «синие» вытряхнут вторую смену из коек, и та отправится купаться и завтракать.

Посменная работа, даже в просторной американской атомной подлодке, требовала строгой координации и четкого режима сна – матросы называли свои койки «горячими люльками»: постели, в которые они ложились, еще сохраняли тепло тел предыдущей смены.

Командир прибыл на пост поздно, вместе с «золотыми», и принял управление.

– Что поделывает Иван? – спросил он у старпома.

– Прогуливается по аллее. Ничего необычного, кроме скорости. Никаких обманных маневров. Без всяких выкрутасов. Лодка, думаю, класса «Виктор». Настоящая красавица, побольше футбольного поля будет.

– Какова ее скорость?

– Идет полным ходом.

– А именно?

– Сорок четыре узла.

– Пятьдесят пять земных миль в час? Святый Боже!

Старпом наклонился к экрану гидролокатора.

– Сначала огонь в ракетной шахте, потом встреча с истребителем вертикального взлета и посадки, а теперь еще и погоня! Ударный день у этого парня!

Из турбины «Рыбы-меча» мощностью в тысячу восемьсот лошадиных сил можно было выжать не больше тридцати узлов. Русские лодки удручали своей быстроходностью и способностью погружаться на большие глубины, нежели американские. И то и другое раздражало командира, однако у него не было выбора. Приказ гласил: прекратить наблюдение и передать обязанность слежения за русскими другой субмарине, как только те начнут отрываться. Про себя командир гадал, что, черт побери, им делать с русской подлодкой, если ситуация выйдет из-под контроля.

– Им известно, что мы рядом?

– Вряд ли, сэр, – ответил старпом. – А может, им все равно, есть мы или нет. Их сонар пискнул всего дважды с момента погружения. Наш находился в пассивном режиме, и мы держали свой нос точь-в-точь за их кормой, четко позади. Думаю, сэр, нас прикрывает отраженное рассеивание.

Командир кивнул. Турбулентность, возникающая при работе винтов самой русской подлодки, поможет замаскировать «Рыбу-меч». До тех пор пока Иван не предпримет предупреждающий обманный маневр и не совершит резкий разворот, чтобы освободить сонар от своего же звукового шлейфа, он так и не обнаружит преследователей.

– Рулевой, держитесь точно за ней. Том, извести меня, как только морская разведка примет дело этого русского и за него возьмется «Бомонт». – Понизив голос, командир обратился к старпому: – Проклятие! Мы никак не можем их догнать. Они что, не знают, что их флот разорен?

ГЛАВА 8

Мансон запретил Хэнли оповещать случайных знакомых о цели ее поездки:

– Все разговоры только об отвлеченном.

Но шеф зря беспокоился: ее единственными попутчиками в аэропорту Эдмонтона оказались японские врачи с их женами, прилетевшие прямым рейсом из Токио полюбоваться на северное сияние над канадскими просторами. Дамы были в норковых шубах до пят, в меховых шапках и с сумочками от Луи Вюиттона.

Хэнли встретил одетый с отменным вкусом бывший обитатель станции «Трюдо». Предполагалось, что он кратко проинструктирует ее и доставит на север.

– Доктор Хэнли? Здравствуйте.

– Привет! Пожалуйста, зовите меня Джесси.

Хэнли окинула взглядом светлые кудри и умные карие глаза. На щеке у незнакомца краснел крошечный шрам, в остальном же он был безупречен. Хорошие манеры и поставленный голос радиоведущего дополнял сильный запах одеколона. Аромат отвлек Хэнли настолько, что она не расслышала имени блондина, уловила только фамилию – Стивенсон. На секунду она задумалась, обрадуется ли мистер Некто Стивенсон, если ему сказать, что он обалденно благоухает.

Хэнли и Стивенсон наскоро перекусили в кафетерии и отправились в Анкоридж [13]13
  Анкоридж – город и порт в США, штат Аляска.


[Закрыть]на самолете канадских ВС, который ждал их уже несколько часов.

В Анкоридже они сделали пересадку. Новый самолет оказался больше предшествующего: похоже, набрал оборудование. Хэнли понятия не имела, куда полетит в очередной раз, и Стивенсон не спешил просветить ее на сей счет. Наконец он соизволил пуститься в объяснения:

– С политической точки зрения доставка вас в «Трюдо» – рискованное предприятие, и вам лучше не вникать в подробности маршрута. Достаточно знать, что у нас весьма развито самоуправление. Мы вынуждены договариваться с властями десяти провинций и двух территорий.

– Но ведь вы представляете правительство!

– Ну и что? У нас все устроено иначе, нежели у вас. Вообразите, что в США Юг выиграл Гражданскую войну, и тогда поймете, как обстоят дела в Канаде. Мы – конфедерация сильных областей со слабым центральным правительством. Понимаете?

– Ага! А можно, мы пришлем вам всех наших республиканцев?

– Спасибочки, – улыбнулся Стивенсон, – у нас своих хватает.

– И все-таки почему Канада сама не взялась за расследование?

Стивенсон по-детски раздул щеки.

– У нас не нашлось соответствующего специалиста. Компьютер выбрал вас как ученого, имеющего наиболее высокие шансы на успех в сложившейся ситуации. Королевскому комитету по исследованию Арктики осталось только направить приглашение в ваш Центр.

– С маленьким приветом мне?

– Да, лично вам. Было четверо кандидатов, вы значились в списке первой.

– Сукин сын! – прыснула Хэнли. – Интересно, каковы были шансы Раффа?

– Простите?

– Ничего. Продолжайте.

– Вот и вся история. То, что вы не канадка, – счастливое совпадение. Если бы выбор пал на моего соотечественника, утечки информации было бы не избежать. В Канаде все всё обо всех знают.

– Да и в Штатах то же самое, – заметила Хэнли.

Самолет шумно выпустил шасси.

– Подлетаем.

Небо обложило тучами, будто мешками с цементом, хотя, по подсчетам Хэнли, было лишь два часа дня. Они успели замерзнуть, выдыхая клубы белого пара, пока добежали до здания аэропорта.

За незамысловатым обедом путешественники молчали, причинами тому были усталость и оглушающие децибелы музыкального автомата, играющего «Когда на Аляске весна, в Номе минус сорок». Сразу после еды Стивенсон повел Хэнли в комнату отдыха. Там он представил ей новое облачение, разложенное на бильярдном столе.

– Это костюм для крайних температур.

Выглядел костюм довольно забавно. Казалось, он был склеен из мягких белых перьев, окончания которых светились оранжевой краской.

– Я в нем буду похожа на большую птицу.

– Немудрено. Ведь именно у пернатых позаимствована идея костюма. Вернее, у эскимосов, которые используют неощипанную кожу королевских пингвинов при изготовлении одежды.

Под перьевым слоем оказался другой, пуховой.

Стивенсон объяснил, что эти слои призваны регулировать температуру и влажность тела.

– Исследователи прошлого века полагали, что защитятся от полярного холода, натянув на себя побольше шерстяных вещей. Они заблуждались: пропитанные потом свитера превращались в ледяные панцири и губили их, – чем больше свитеров, тем быстрее.

Следующий слой костюма Стивенсон назвал жилетом.

– Он сделан из металлизированного материала. Эскимосы нечто подобное плетут из кишок морских млекопитающих – удивительно пластичного и прочного материала. Этот слой позволяет испаряться влаге, но сам не намокает.

Под жилет надевалось трикотажное белье, которое следовало обсыпать тальком.

Стивенсон объяснил, как правильно надеть костюм, и отвернулся. Хэнли удалось справиться с задачей на диво легко. Стивенсон, положив руки на пояс, придирчиво ее осмотрел.

– Ловко вы справились.

– У меня большой опыт в надевании защитных костюмов, – доложила Хэнли.

Любуясь на себя в большое зеркало у бесплатных весов, она громко рассмеялась:

– Когда командировка закончится, я смогу в этом сниматься в «Улице Сезам» или на худой конец стать ходячим талисманом «Лейкерс». – Она пригладила перья у ворота.

Стивенсон расслышал в словах Хэнли неуважение к изобретению.

– Остроумно, – ледяным тоном похвалил он и продолжил: – Полярная экипировка не вырабатывает дополнительное тепло. Зато превосходно его сохраняет. В конструкции костюма учтены особенности человеческой физиологии. Раньше выполнение простейшего задания на открытом воздухе в жестких арктических условиях требовало величайших усилий. То, что в умеренном климате можно было сделать за считанные минуты, в Арктике занимало часы. Даже дыхание представляло собой тяжелый труд, изнурял сам процесс нагрева воздуха. Всех систем организма едва хватало на то, чтобы поддерживать жизнь, что уж тут говорить о продуктивной деятельности. Теперь человеку не страшен никакой мороз.

Хэнли осознала неуместность своих шуток.

– Гениально! Я поражена.

Она примерила перчатки – теплые, хотя и тонкие. К перчаткам прилагались рукавицы с переговорным устройством.

– Трансиверы, – пояснил Стивенсон, – под правым коленным суставом. Опыты показали, что это наиболее безопасный вариант расположения с точки зрения ударостойкости. Кнопка сигнала тревоги находится на левом предплечье.

– Просто потрясающе!

– Именно. Только микрочипы и трансиверы костюма используют искусственную энергию. Они питаются от маленьких батареек, закрепленных для защиты от холода под мышками. Ну вот мы и добрались до шлема. – Стивенсон поднял его с бильярдного стола и протянул собеседнице.

От козырька, весьма напоминающего птичий клюв, и до макушки, а также по бокам шлем был черным, горловина и лицевая пластина были серебряными.

– Шлем содержит собственный аппарат регулировки влажности, кнопку тревоги, передатчики, наушники, мик…

– Что? И нет спортивного радио? – не выдержала и вновь пошутила Хэнли. – Требую возврата денег!

На этот раз Стивенсон улыбнулся.

Тщательно закрепив шлем и загерметизировав швы под воротником, Стивенсон показал Хэнли, как включать систему и осуществлять управление в перчатках. Крошечная зеленая точка зажглась сбоку шлема, Джесси увидела ее краем глаза.

– Похоже, у меня включен дальний свет фар.

– Нет, – ответил Стивенсон, – это означает, что уровень масла у вас в порядке и все идет гладко. Если огонек пожелтеет – в костюме что-то разладилось; если станет красным – неполадка настолько серьезная, что нужно бежать в укрытие.

– Понятно.

– Вопросы есть? – с довольным видом осведомился Стивенсон.

– А что, если укрытие далеко?

– Тогда его следует соорудить. – Стивенсон обвел рукой комнату. – Вокруг полным-полно материала. Огромное количество льда, немного снега. Снег, конечно, предпочтительнее. Смотрите.

Он дернул за кольцо на рукаве костюма и вытащил длинный волосок.

– Искусственная нить, созданная из белков паутины. Она прочнее стали. С ее помощью можно построить хижину. Снег или лед нужно резать ровно сверху вниз, чтобы получить блоки. – Он отпустил кольцо, и нить убралась в рукав. – Если не выходят блоки, просто найдите снег и выройте траншею. Не ложитесь на лед, он гораздо холоднее снега. Все запомнили? Впрочем, не важно. На станции вам преподадут не один урок.

– Когда у нас следующий перелет?

Стивенсон помедлил.

– На месте разбушевалась стихия. Посидим тут. Не хотелось бы, чтобы вас сдуло в Сибирь. Или унесло в Северный Ледовитый океан.

Хэнли снова посмотрела в зеркало:

– Вот бы такой костюм моему сыну! Одно плохо – я в нем как бомба.

– Поверьте, вы еще будете благодарны нам за него.

– Да я не жалуюсь, просто констатирую. В костюме биологической защиты я вообще как привидение.

Стивенсон расхохотался.

– Сколько сейчас градусов на «Трюдо»?

– Примерно минус пятьдесят два по Цельсию.

– А по шкале Фаренгейта?

– Около минус тридцати.

– Ой, – изобразила Хэнли испуг, – я же отморожу свои nalgitas. [14]14
  Ягодицы (исп. уменьш. разг.).


[Закрыть]

Они вышли из комнаты отдыха.

Стивенсон помахал рукой сержанту американских ВВС, стоящему на выходе у камеры хранения:

– Когда отправляемся, шеф?

– Как только будете готовы, сэр, – доложил сержант.

Хэнли вслед за Стивенсоном и командиром экипажа покинула здание аэропорта и через заднюю дверь забралась в крытый фургончик, который доставил их к самолету. «Старлифтер С-141» был гигантом с четырьмя моторами, по два на каждое крыло. Ученые поднялись по трапу, и командир экипажа провел их в пассажирское отделение. Удобные мягкие сиденья размещались по бокам салона. Посередине тянулись рельсы.

– Боже мой, – произнесла Хэнли, оглядывая длинное просторное помещение. – Не самолет, а настоящий танцзал! В нем можно танки перевозить!

– Мы так и делаем, мэм, – ответствовал командир экипажа.

Огромные моторы по очереди заработали и в итоге слились в стройный хор.

– Это вам не коммерческий рейс! – прокричал Стивенсон, имея в виду отсутствие звукоизоляции. Он жестом предложил Хэнли подвигать рычаги на рукавицах. Третий щелчок устранил большую часть шума и настроил приемник на внутреннюю сеть самолета.

Хэнли прошла в переднюю часть салона и застыла, удивленная открывшимся зрелищем: на рельсах стояла платформа с яйцевидным предметом.

– Брак космической программы? – сострила она.

– Отходы производства, – в тон ответил Стивенсон. – Это твое каботажное судно. Оно доставит тебя на станцию в целости и сохранности. Ваши военные прозвали эту штуку комодом.

– Очаровательно. И часто им пользовались?

– Однажды.

Хэнли нахмурилась.

– Ну, по крайней мере ясно, что вы остались живы. Приятное было путешествие?

– О нет, в «комоде» сидел не я. Я только его столкнул. Но манекен действительно не разбился при приземлении.

– Ну и ну! Я всегда подозревала, что вакансия платяной моли мне обеспечена.

– К сожалению… э-э… тогда были неблагоприятные метеоусловия. Потребовалось некоторое время, чтобы аппарат обнаружить. – Стивенсон прищурился и потер лоб.

– Что-то не так?

– Голова болит.

– Это стресс, – посочувствовала ему Хэнли. – Давайте я вам помогу. Техника исцеляющей энергетики…

– Да нет, спасибо. – Стивенсон бросил на нее озабоченный взгляд. – Я уже принял аспирин.

– Аспирин – всего лишь очищенный концентрат коры белой ивы. Люди забывают о том, что история восьмидесяти процентов современных медикаментов восходит к лекарственным растениям.

Командир экипажа знаком велел пассажирам занять места на одной стороне салона и сам пристегнулся ремнями.

Когда самолет оторвался от земли, Хэнли увидела в иллюминаторе подсвеченную надпись в конце приангарной площадки:

Вы покидаете

военно-воздушную базу «Эльмендорф».

Удачного дня!

Закрыв глаза, Хэнли прокрутила в голове недавние события: посадка Джоя на самолет до Сан-Франциско; поездка в Центр; нервная трескотня Мансона; изнурительное общение с недоумком из отдела кадров, проверявшим ее медицинский полис и докладную Мансона о надбавке к ее окладу одного миллиона долларов; беглый медосмотр, совмещенный с диктовкой нового завещания семейному адвокату; телефонная перепалка с бывшим мужем… Весь день Хэнли напоминала себе, что должна выйти на солнышко и на целых пять месяцев попрощаться с ним, но когда у нее наконец появилось свободное время, солнце скрылось за горизонтом. И вот теперь она неслась над полярной пустыней, ожидая, когда ее, заключенную в «яйцо», изрыгнет летающий «кит».

Хэнли достала из футляра ноутбук и открыла электронную почту. Исикава сообщал, что пока на станции «Трюдо» все здоровы; сын просил помочь справиться с домашним заданием, как будто мать находилась в соседнем доме, а не неслась на самолете к самому краю земли. Хэнли с улыбкой подумала о том, насколько потребительски поколение Джоя относится к современным технологиям. Она попробовала ответить сыну, однако письмо не отправилось: спутниковая связь оборвалась.

Хэнли посмотрела на свои руки, подняв над клавиатурой. Сильный загар, морщинки, рисунки на подушечках пальцев… Привычная плоть…

– Не хочу умирать, – подумала она вслух, забыв, что микрофон включен.

– Не надо волноваться, – попробовал успокоить ее Стивенсон, – лучше постарайтесь уснуть. Впереди долгий путь.

– Я бы уснула, если бы вы помогли мне вылезти из этого костюма.

– А я бы помешал вам, если бы вы захотели его снять. Очень важно привыкнуть находиться в нем долгое время. – И Стивенсон принялся живописать: – При температуре минус тридцать два градуса и скорости ветра тридцать миль в час вы продержитесь без защитного костюма не более сорока секунд. Открытые участки тела оледенеют меньше чем за полминуты. При минус пятидесяти восьми и полном отсутствии ветра автомобильные шины взрываются, клетки человеческого организма лопаются, металл крошится, словно стекло, а стекло рассыпается, как ржавчина. И…

– Ясно, ясно, – перебила его Хэнли, – антифриз превращается в цемент.

– Да, антифриз, черт его дери! – вмешался в разговор командир экипажа. – Если он начнет замерзать, то, Богом клянусь, горючее превратится в грязь, а гидравлическая жидкость – в глину. Тогда самолет станет просто падающим булыжником. Если там, куда мы летим, температура слишком низкая, мы повернем назад.

– Вы рассуждаете, как мой бывший муж, – заметила Хэнли, убирая в футляр ноутбук. – Он такой же паникер. Жаль, что его нет здесь, он составил бы вам неплохую компанию.

За иллюминатором «старлифтера» волнообразные пятна света сливались и разделялись. Зеленые нити, оттененные красными, таяли. Внизу простиралась неоглядная скучная пустота. Хэнли пришла в голову мысль, что в этом месте хорошо смотрелась бы космическая гондола.

– Где мы находимся? – поинтересовалась она.

– Все еще над Аляской.

– А когда мы пересечем Полярный круг?

Командир по передатчику связался с кабиной пилота.

– Пассажир спрашивает, когда мы достигнем широты шестьдесят шесть и тридцать три. – Он замолчал, выслушивая ответ. – Как я и предполагал, мэм, мы уже ее пересекли.

– Ее? – не поняла Хэнли.

– Черту Полярного круга. – Командир кивнул на иллюминатор: – Мы уже там, в холодильнике.

Хэнли вытянулась во весь рост на сиденье.

– Надо же! А индикатор охлаждения не горит.

В самолете явно постепенно становилось теплее. Хэнли сняла шлем и позволила грохоту двигателей, похожему на рев Ниагарского водопада, окатить ее с головы до ног.

– Я буду медитировать, – объявила она и закрыла глаза.

Она постаралась опустошить сознание, но ей это не удалось.

Мысль упорно возвращалась к Джою и к словам бывшего мужа о том, что карьера для нее важнее всего, даже собственного ребенка. Когда Джой был малышом, для счастья ему требовалось так мало – пригоршня игрушек, которые он бережно рассовывал по карманам. Цветной ластик, плюшевый медвежонок, красивые камушки, «красные денежки» (пенни), «большие денежки» (четверть доллара), погнутый компас… Она вздохнула с чувством сожаления и начала медитировать, представляя, как ее дыхание медленно наполняет воздушный шар и нехотя покидает его.

Самолет слегка накренился, корректируя курс, и выровнялся. Хэнли неподвижно лежала на огромном сиденье. Стивенсон позавидовал ее способности спать где угодно и в чем угодно. Полезное качество там, куда она направляется.

Несколькими часами позже, когда Хэнли проснулась, Стивенсон протянул ей бутерброд с жареной говядиной и термос, потом вынул из кармана анкету и ручку.

– Что это такое? – удивилась Хэнли, срывая пищевую пленку с бутерброда.

– Таможенный формуляр. – Сдвинув брови, Стивенсон зачитал: – «Ввозите ли вы на территорию Канады фрукты, овощи, мясо, яйца, кисломолочные продукты, представителей флоры и фауны, почву, вакцину…» – Он окинул взглядом «комод», битком набитый медицинским оборудованием и провиантом. – Ну ладно. Полагаю, то, о чем таможенники не узнают, им и не повредит.

И формуляр с ручкой вернулись в его карман.