Текст книги "Ледяной ад"
Автор книги: Юрис Юрьевикс
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
– Если это демонстрация силы, не хотелось бы мне попасть в эпицентр настоящего теракта, – сказала Хэнли.
– Генри верно заметил, – произнес Мансон. – Как на Северный полюс могли пробраться террористы?
Сибил пожала плечами:
– Как и все. Самолетом.
На экране Хэнли сцепила руки за головой, на лице заиграла озорная улыбка.
– Думаешь, Санта в свободное время сдает свою мастерскую в субаренду духам-террористам?
Сибил заморгала – дым сигареты попал в глаз.
– Ученые из скольких стран работают на научной станции? Почему бы одному из них не оказаться террористом? Или, по-вашему, там собрались святые?
Мансон повернулся к ассистенту и скомандовал:
– «Сумасшедший ученый».
Тот исполнительно сделал запись маркером на белой доске и добавил: «Религиозный фанатик?»
– Сибил, составьте список американских лабораторий, которые хотя бы теоретически способны с помощью генной инженерии создать что-то подобное. Вдруг и у нас тут прохлаждается кто-то возомнивший себя высшей космической силой!
– А по-моему, – возразил Петтерсон, – есть шанс, что очаг заражения находится в Арктике и всегда находился там, терпеливо ожидая своего кормильца.
– Вот и дождался, – вздохнула Сибил, глядя на снимок, сделанный при вскрытии Анни Баскомб.
– Ну ладно, – подытожила Хэнли. – Мне нужно проверить «Трюдо» на наличие возможных носителей микроба. Начну с тех, что раньше не имели контактов с человеком. Полагаю, большинство редких видов содержится… – она заглянула в свои записи, – у доктора Скудры.
– Джесс, – обратилась Сибил к камере, – будь осторожна!
– Господа и милые дамы, всем спасибо, – сказал Мансон. – Полагаю, теперь у нас достаточно версий для отработки. Заседание окончено.
Иси выключил монитор, собравшиеся стали расходиться.
Мансон жестом пригласил Сибил в свой кабинет и попросил закрыть дверь. Сибил заслонила глаза от льющегося в окно света, потом повернула жалюзи так, чтобы уменьшить яркость дня.
– Каково ваше мнение? – спросил Мансон. В его голосе слышалось беспокойство.
– Оно совпадаете вашим. Если возбудитель биологический и настолько мощный, то у Хэнли проблемы. У остальных в «Трюдо» тоже.
– Да уж, – кивнул Мансон. – И у всех нас. Каждый день границы пересекают два миллиона человек. А чтобы перенести заразу, нужен всего один.
ГЛАВА 23
На внешней двери висело объявление:
Хэнли и ее помощники разоблачились до нижнего белья, натянули хирургические перчатки, упаковались в костюмы биозащиты, надели еще одни перчатки и закрепили ремнями на спине кислородные баллоны. Затем они один за другим встали под стерилизующий душ, собранный Нимитом, ополоснулись чистой водой и вошли в лабораторию через вторую дверь. Более высокий уровень защиты обеспечивал «инкубатор», какового на станции не оказалось.
В отношении оборудования тоже особо выбирать не пришлось. Большую часть Нимит раздобыл в разных подразделениях «Трюдо», остальное взял из тюков, привезенных Хэнли. В результате «сыщики» имели в своем распоряжении автоклав, стерильные лотки, питательную среду для посева вируса, реагенты, мензурки, предметные стекла, взятую напрокат центрифугу, спектроскоп, два цейсовских микроскопа с входами для видеокамер, четыре ящика оплодотворенных куриных яиц и человеческие кровяные клетки в питательной среде. Хэнли посчастливилось пополнить свой маленький запас кроличьей крови за счет пожертвований криогенной лаборатории. Конечно, обстановка была далека от идеала, но Джесси приходилось работать и в худших условиях.
Ангелоподобный Ули Хехт и блистающая суровой красотой Кийоми Таку работали на совесть: брали пробы, изучали ткани каждого органа и записывали все, что обнаруживали.
– Следите внимательно, – наставляла молодых Хэнли. – Если появятся чистые зоны, значит, вирус начинает разрушать клетки почек. К несчастью, возбудитель-убийца действовал слишком быстро, антитела не успели выработаться, так что по ним нам причину смерти не обнаружить. Но у нас в руках есть другие ниточки. Кийоми, Ули, давайте начнем работать с кровью. В общем-то нам нужны образцы крови всех трех жертв, однако русские держат Минскова вне досягаемости, так что ограничимся двумя. Раз уж тело Косута также подверглось вскрытию, проведем все тесты и с его образцами – на всякий случай, чтобы ничего не упустить. Добавьте образцы крови жертв в кровь кроликов. Белковая оболочка вируса, если он есть, сразу начнет цепляться за кровяные клетки животных. Эритроциты будут образовывать сгустки и оседать на дно пробирки. Пусть до всего дотрагивается только Кийоми, – как у биохимика, у нее есть опыт работы с тонкими препаратами. А от вас, Ули, требуется запись каждого шага. Кийоми будет ежедневно проверять журналы наблюдений.
Кийоми согласно кивнула.
– Пока вы будете заняты пробами, взятыми при вскрытии тел, я начну собирать образцы по всей «Трюдо», чтобы протестировать их.
– А что вы ищете? – спросила Кийоми.
– Все, что воздействует на кровь в пробирке так же, как наш возбудитель – на кровь в живом теле. – Хэнли указала на пробирки с образцами крови, лишенной эритроцитов.
Хэнли заглянула в лица помощников:
– Будьте осторожны. Неизвестно, где кроется зараза. Если лоток с тестируемыми образцами откроется при ударе или треснет, быстро швыряйте его туда. – Она указала пальцем на ярко-красный контейнер. – Бачок наполнен стерилизующим веществом.
Помощники кивнули с серьезным видом.
– И зовите на помощь меня или Ди. Одна из нас всегда будет тут. И еще. Кийоми, пометьте здесь все бирки и пронумеруйте скорлупу каждого яйца. Я хочу, чтобы вы взяли и ввели образцы тканей погибших в куриные яйца.
– Чтобы вывести вирус? – предположил Ули.
– Нет, – объяснила Кийоми. – Бактерию можно вывести, вирус нельзя. Он только перемещается – и сохраняется. Для питания и размножения ему нужны живые ткани.
– И желательно ваши, – усмехнулась Хэнли. – Поэтому держитесь от него подальше. Помните, вирус не может умереть. Он способен только затаиться. Стоит ему попасть в подходящую среду, как он начинает действовать.
– Неужели микроорганизмы такие сообразительные? – усомнился Ули.
Хэнли вспомнились наивные расспросы Джоя.
– Похоже на то. За какие-то месяцы заболеваемость атипичной пневмонией подскочила с трех процентов до семидесяти. На создание антибиотика у нас уходит шестнадцать-семнадцать лет. Бактериям же нужно несколько минут, чтобы выработать против него защиту. Бактерии и вирусы спасаются от наших лекарств, меняя свой химический состав.
– Но как?
– Они крадут ДНК из остатков клеток и подменяют генетические материалы другими микроорганизмами, чтобы замаскироваться и приобрести качества, которые могут понадобиться им для борьбы с врагами – антибиотиками или с крайними температурами, кислотами, светом… словом, с чем угодно.
– Умные твари, – заключил Ули.
– Серьезные. – Хэнли оглядела помощников. – Если произойдет заражение бациллой, у нас есть чем помочь больному, – антибиотиком. – Она подняла одноразовый шприц. – Но на многие вирусы антибиотик не действует. Очевидно, трое погибших столкнулись с каким-то новым возбудителем. Мы находимся в положении эскимосов и индейцев, повстречавшихся с европейскими болезнями, и европейцев, вступивших в контакт с хворями аборигенов Американского континента.
– Беззащитны, – констатировал Ули.
Хэнли кивнула:
– Не то слово. От оспы пострадал Новый Свет, от сифилиса – Старый. Арктическому возбудителю не терпится завоевать планету, потому мы обязаны быть осторожны.
Кийоми спросила:
– Вы не думаете, что его привезла российская субмарина? Или что мы сами доставили его в Арктику?
– Мы пока ничего не знаем, – отозвалась Хэнли. – Тем не менее по поведению он ни на что не похож. Скорее всего это мы к нему пришли, а не наоборот. Климат здесь меняется. Вечная мерзлота постепенно оттаивает. Высвобождается огромное количество органических питательных веществ, что стимулирует рост опять же огромного количества микроорганизмов и их переносчиков. Люди потревожили возбудитель – и он проснулся. Потому-то я и хочу выяснить, с какими организмами вы здесь работали до недавнего времени.
– А как мы узнаем, что нашли искомое? – спросил Ули.
– Если это бактерия, то на питательной среде в чашках Петри появится колония. Она будет похожа на грибок, или на плесень, или на засушенный под прессом цветок.
– А если это вирус?
– Он будет похож на цветную мозаику. Не беспокойтесь, он весьма примечательный. Вирус начнет светиться, так что вы его не пропустите.
– А с какими людьми можно сравнить вирус и бактерии? – поинтересовался Ули.
Хэнли улыбнулась: еще один вопрос в стиле Джоя.
– Бактерия похожа… на джазмена, вечно импровизирует, а вирус, пожалуй, напоминает классического органиста.
– Потому что органы разные, а музыка одна?
– Совершенно верно. Кийоми?
Кийоми отвесила почтительный поклон Хэнли и обратилась к Ули:
– Я займусь непосредственно образцами, взятыми из тел. Доктор Хэнли подготовит питательную среду и клеточные ткани. Ули, пожалуйста, составьте таблицу на каждого из умерших. Внесите в нее названия образцов и тестов. У нас есть пробы слизи, спинномозговой жидкости, стула, тканей печени, селезенки, легких, поджелудочной железы, шейки матки и так далее. Очень большая подготовительная работа. И тем не менее нам нужно действовать осторожно. Аккуратное ведение записей исключительно важно для успеха.
Хэнли пристально посмотрела на помощников:
– В случае чего не покидайте помещение. Не открывайте внешнюю дверь. Обработайте друг друга хлорной известью и ополоснитесь водой. Не снимайте костюмов. И – повторяю – не покидайте пределов горячей лаборатории, чтобы не разнести заразу по всей станции.
– Wieviel? – спросил Ули. – Ну… то есть сколько у нас останется времени… в случае чего?
Хэнли помолчала.
– Вы имеете в виду, сколько вам останется жить после заражения вирусом? Полагаю, четыре часа.
ГЛАВА 24
Доктор Сесил Скудра оказался маленьким человеком с невыразительным лицом и сверкающим золотом передним зубом. Вид у него был отсутствующий. Пока Хэнли досаждала ему вопросами о необычных формах жизни, которыми он занимается, доктор Скудра разглядывал стаю насекомых, беззвучно роящихся в большом стеклянном ящике. Насколько поняла Хэнли, жизнь насекомых была неотъемлема от жизни задумчивого социобиолога из Риги. В компаниях доктор Скудра неизменно хранил молчание, пока кто-нибудь не поднимал тему биологической основы социальной активности арктических комаров: об этом он мог говорить часами.
– Самок комаров возбуждают определенные значения температуры и влажности. Кроме того, их притягивает углекислый газ. Потому все, что его исторгает, повергает комарих в состояние экстаза. Отсюда тот непреложный факт, что они предпочитают лобызать в голову. – Он искоса посмотрел на свою гостью и продолжил: – Гемоглобин и некоторые аминокислоты их также привлекают, например, те, что содержатся в поте. Наш белок нужен им, чтобы выкармливать детенышей.
– Только комарихи? – спросила Хэнли.
Доктор отрешенно кивнул. Он уже размышлял над чем-то другим.
– Самка арктического комара исключительно кровожадна. Она с остервенением набрасывается на теплокровное животное и выкачивает крови в четыре раза больше собственного веса. Известно, что карибу [25]25
Карибу – северный канадский олень.
[Закрыть]теряет таким образом четверть суточной крови. Арктическая комариха способна обескровить жертву всего за несколько часов, – провозгласил Скудра. – Местные племена в прошлом прибегали к подобной казни. Существуют свидетельства того, что комарам удавалось сводить с ума крупных животных и людей. Поразительные создания!
Хэнли не отрываясь следила за роем.
– Да… Но как эти насекомые, – она указала на самку, севшую на стекло, – умудряются выживать в арктическом климате?
– Их икра достаточно легко переносит температуру ниже точки замерзания воды. Так сказать, эволюционная адаптация. Неплохим подспорьем к эволюции является их оголтелое жизнелюбие. Они едят все, лишь бы уцелеть: детрит, водоросли, бактерии, друг друга…
– И себе подобных? – удивилась Хэнли.
– Именно, именно, – с гордостью за своих любимцев подтвердил Скудра. – Комары арктической разновидности никого не жалеют. Скудность пищи – очень мощный стимул для аморальности. В чем-то они подобны бродячим муравьям: нападают сообща.
– Они летают зимой? – спросила Хэнли.
– В лабораторных условиях – несомненно. В природе – никогда.
Есть ли на станции колонии других насекомых?
– Да. В частности, желто-полосатых.
– Ос?
– Разумеется! Мы исследуем их жизнестойкость, – вдохновился доктор Скудра. – Рабочие особи и трутни, конечно, погибают – приблизительно каждые тридцать дней. Жить продолжает лишь королева. С приходом зимы рабочие пчелы перестают воспроизводиться, а королева удаляется в убежище. Хотя на улице минус сорок, в ее ячейке температура не опускается ниже плюс пятнадцати. Мало того, королева каким-то образом ухитряется понизить собственную температуру тела ниже точки замерзания воды. И все же кристаллы льда в ее клетках не образуются – в отличие от того, что произошло с бедолагой Алексом. Она как бы мумифицируется, но не умирает. Если нам удастся разобраться в этих процессах… Другое направление нашей работы – исследование клеточного антифриза, который, похоже, способны вырабатывать рыбы и жуки. Данные просто феноменальные!
– Не сомневаюсь, – кивнула Хэнли. – А есть ли здесь летом клещи?
– О да, в изобилии. Вы подозреваете, что заболевание переносится клещом?
– Мне необходимо выявить все потенциальные источники заразы. Насколько я знаю, существует масса микробов, которые проникают в тело животного через укус насекомого. Это, например, пироплазмы – охотники на эритроциты, – правда, только лошадей и мулов.
– Людей не трогают?
– Пока нет. Однако каждое заболевание проявляется по-разному в разных частях земного шара и у разных организмов. Возможно, что-то выступило здесь иначе, чем где-нибудь еще на планете.
Скудра задумался.
– Не завидую я вашей миссии, мадам.
– Я тоже, – усмехнулась Хэнли. – Мне нужны образцы всего, что живет в полынье или поблизости от нее: тюленьи вши, ракообразные… В особенности те виды, что не встречаются за пределами Арктики.
– У нас есть несколько очень необычных поганок. Одни выстреливают шляпки со спорами, словно пушки, а другие охотятся на микроскопических червей.
– Есть ли среди них галлюциногенные? Я бы с удовольствием позаимствовала прямо сейчас.
Скудра провел Хэнли в темную комнату, наполненную серным зловонием. Хэнли боязливо, словно слепая, вытянула вперед руки. Скудра дал ей очки ночного видения.
– Наденьте. Мы стремимся воссоздать среду обитания, привычную для наших постояльцев.
Хэнли надела очки и увидела бак с зеленоватой кипящей водой. Сквозь стеклянные стенки просвечивали длинные бесформенные силуэты, извивающиеся, будто змеи.
– Они обалденно ужасные, как сказал бы мой сын. И обалденно вонючие.
– Обычные морские черви, – с любовью пояснил Скудра. – Впервые обнаружены в семьдесят седьмом году у гидротермальных источников в Тихом океане. Поэтому они и живут у нас в титане: им требуется высокая температура.
Хэнли уставилась на червя, скользящего вдоль стекла бесконечной петлей.
– А какой длины будет этот червь, если его разложить на столе?
– От четырех до пяти футов, – сказал Скудра будничным тоном. Он, казалось, совершенно не замечал тошнотворного запаха.
Хэнли чихнула.
– Никогда ничего подобного не встречала, – проговорила она с зажатым носом.
– И неудивительно, – принялся рассказывать Скудра. – Отдельное семейство животных, совершенно иная организация жизни. Этот червь впитывает серу прямо своими мышцами. Невероятное создание. Перерабатывает серу! Я хочу сказать, что сульфид во много раз более смертоносен, нежели цианид. Отрава для всех и вся, а этот малый цветет пышным цветом, питаясь ею.
– Какое полезное качество, – заметила Хэнли, утирая нос. – Поразительно уже то, что черви не дохнут от одного только серного запаха.
Для нас они совершенно новы, но вообще-то они обитают на планете издавна. Их следы встречаются на древнейших образцах осадочных пород.
И зачем вам в Арктике изучать такие теплолюбивые создания?
– О, они местные.
Хэнли вскинула глаза.
– Местные?
– Они прямо из кратера вулкана на хребте Гаккеля. [26]26
Хребет Гаккеля подводная гряда длиной 1000 км в Северном Ледовитом океане.
[Закрыть]Испытательный аппарат поднял этих малышек с трехмильной глубины. Скудра ласково оглядел червей. – Вот жизнь, движимая не солнечным светом, но тепловой энергией!
Хэнли уперлась руками в колени, чтобы получше рассмотреть содержимое титана.
– Они очень странные.
– Как и большинство тех, кто обитает подо льдом, – едва ли не с благоговением проговорил Скудра.
– А вам и вправду здесь нравится, – поняла Хэнли.
– Да. Дивное место. Мы сидим на краю мироздания. Это действительно что-то особенное – изучать нашу планету с такой выгодной позиции. Поразительно, что подобная идея никому не приходила в голову раньше. Будет жаль, если из-за этой беды закроют станцию. Ну… Готов взять любой образец ткани червя, какой вы попросите.
Хэнли обшарила взглядом комнату.
– Боже мой!
В соседнем баке плавало нечто напоминающее руку, разлученную с телом на каком-нибудь сеансе магии. Абсолютно белую руку. Набравшись мужества, Хэнли присмотрелась и убедилась, что это не ампутированная конечность.
– A-а, редкий феномен, – улыбнулся Скудра.
– Что это?
– Красивая, правда? Это рыба, доктор. Живет на очень больших глубинах в морской воде, температура которой около точки замерзания.
– Я даже вообразить себе не могла подобной твари.
– Да, – согласился Скудра, – она уникальна. Лишь очень немногим из нас посчастливилось ее видеть. Совершенный тип организма. Вырабатывает собственную защиту против холода.
– Но почему она такая… бледная?
– У нее белая кровь, – объяснил Скудра, поднимая очки. – Чем-то напоминает кровь наших бедолаг.
ГЛАВА 25
Хэнли и Ди принялись за работу с организмами и образцами тканей, переданными Скудрой. Около восьми вечера команда сделала перерыв на ужин.
– Бог ты мой, ну и зверинец! Кажется, мне следует прилечь, – заявила Хэнли и удалилась к себе в комнату.
Через час Ди принесла ей свежие результаты тестов. Джесси к тому времени уже проснулась и сидела за ноутбуком, общаясь с Лос-Анджелесом. На связи был Исикава.
– Привет, Джесс. Я тут побывал в банке данных Института антивирусных средств, чтобы разобраться в записях, обнаруженных в лагере. Все предельно ясно, кроме слов «ignis fatuus», нацарапанных на электронном блокноте Огаты. Я прошелся по этой фразе. Смотри, что удалось найти.
Снизу вверх по экрану поползли светящиеся строчки данных – пучки электронов на синем фоне.
– Перевод: блуждающий огонек, – вслух прочла Хэнли. – «Тот дух, что бледный пламень шлет, / Юнцов маня среди болот». Что за бред, Иси?
– По-видимому, речь идет о болотном газе.
– Болотный газ? Какой, к черту, болотный газ посреди арктического ледяного поля? Думаешь, перед смертью у них начались галлюцинации? Проклятие! Нам нужен свидетель, тот, кто был там, когда все случилось. Где эта мисс Лидия?
– Мансон ведет через Вашингтон дипломатическую игру в попытке напасть на ее след. Но русские пока так ничего прямо не ответили. И вообще их лодку не засек ни один радар.
– Джесси, – позвала Ди.
– В чем дело? – Хэнли обернулась.
Ди прикурила от зажженной сигареты Джесси и сделала долгую затяжку.
– Мы обнаружили масляную кислоту, – сообщила она, перемежая слова с завитками дыма.
– В какой части тела?
– В позвоночнике.
Так, ясно. Присутствие масляной кислоты в спинномозговой жидкости вполне нормально. Давай посмотрим. – Она взяла у Ди таблицу, испещренную тщательным почерком Кийоми. – Уровень кислоты намного выше нормы… Иси, что скажешь?
– Некоторые заболевания способствуют повышению уровня масляной кислоты, – отозвался Исикава. – Тот же столбняк. Надо бы справиться на этот счет у Сибил.
Ким был в рубашке, без пиджака. Хэнли видела, как из окна за его спиной струится солнечный свет.
– Валяй.
Хэнли взяла у Ди следующий отчет и просмотрела данные.
– И еще, – сказала она Исикаве, – пожалуйста, передай Сибил, что мы везде имеем аномальные уровни, но не видим никаких признаков того, что могло бы явиться причиной их повышения.
Сейчас же займусь, – пообещал Исикава, наклоняясь к экрану; лицо его заняло большую часть видеоокошка в углу экрана. – Все?
Черт, если бы я знала! – отозвалась Хэнли и выключила компьютер.
Ди отправилась отдохнуть. Хэнли задумалась о болотном газе: «Богата ли арктическая пустыня миражами, как калифорнийская? Что вызывает миражи: разве не жара? Неужели у кого-то из погибших начались галлюцинации?..» В поисках ответов на эти вопросы Хэнли пошла к Неду Гибсону, штатному психологу станции.
Записка на двери кабинета Гибсона извещала, что психолог находится в «Прихоти Маккензи». Сунув руки в карманы и ссутулившись, Хэнли побрела в оздоровительный комплекс. Миновав корт для сквоша, бледно-желтый зал для аэробики, фитнес-центр с набором всевозможных тренажеров, она оказалась в овальном атриуме бассейна. Здесь пахло морем.
На деревянной скамье лежала обнаженная женщина. Хэнли узнала по записи аутопсии: доктор Крюгер, хирург. Подобно большинству европейцев, немка, похоже, не страдала стеснительностью. «Впрочем, – подумала Хэнли, – если бы я так выглядела, то, наверное, тоже без стыда щеголяла перед посторонними в таком виде».
Ингрид Крюгер отличалась безупречным сложением. Под равномерно загорелой кожей угадывались плавные изгибы мышц. На лобке поблескивали волоски. Единственными светлыми пятнышками на теле были ступни ног, ладони и глазные впадины, которые она явно защищала от ультрафиолетового излучения.
Доктор Крюгер открыла глаза, но не двинулась с места. Заслонив лицо от льющегося сверху света, она посмотрела на Хэнли. Прямые темные волосы, заплетенные в косу, римский нос, а глаза!.. Изумительные, выдающие то, чего нет и намека в остальных чертах лица. Редчайшее сочетание скрытности и простодушия.
– Если я вас шокирую, – произнесла она с едва уловимым акцентом, – можете не смотреть.
Хэнли выдавила улыбку:
– Простите. Не хотела вам мешать. – Она отвернулась.
Доктор Крюгер плавно встала и легко прыгнула в бассейн, на поверхности мелькнуло отражение тела – и разбилось вдребезги.
В это время мужчина, также обнаженный, преодолевал поворот на второй дорожке. Мастерски оттолкнувшись от стенки, он под водой устремился в обратном направлении и вынырнул прямо перед Хэнли.
– Здравствуйте!
Незнакомец выбрался из бассейна и левой рукой подхватил полотенце, правую он протянул для приветствия. Хэнли на миг заколебалась: раньше ей не приходилось обмениваться рукопожатием с совершенно голым мужчиной. Преодолев смущение, она завершила акт знакомства.
– Нед Гибсон. О, прошу прощения! – Он предложил Хэнли уголок полотенца, чтобы она вытерла руку.
– Нет-нет, – запротестовала Хэнли, – это… ах! – И она вытерла руку о брюки. – Очень рада познакомиться.
Ингрид Крюгер начала быстрый заплыв на спине. Члены ее двигались удивительно слаженно. Она была отличной спортсменкой.
– Ладно, – сказал Нед Гибсон, – я сейчас.
Хэнли постояла, глядя на воду, ожидая, пока Гибсон вытрет полотенцем рыжие волосы и облачится в банный халат.
– Сожалею, что нам не пришлось пообщаться раньше. – Он промокнул глаза широким рукавом.
– Доктор Гибсон…
– Просто Нед.
– Нед, нужна ваша помощь.
– Конечно. Что, уже началась кабинная лихорадка? – Гибсон обеспокоенно склонился к Хэнли. От него слегка веяло сладким аперитивом.
– Вполне возможно, – сказала Хэнли. – Но я хочу поговорить с вами о другом. Мне необходима информация о людях, погибших во льдах. Каково было их психическое состояние?
Гибсон уставился на свои голые ноги.
– Понимаете, здесь есть этическая сторона. Конфиденциальность бесед.
– Да, я понимаю.
В атриуме появилась молодая пара. Сбросив одежду, юноша и девушка присели на бортик бассейна, чтобы осторожно погрузиться в воду. Их обнаженная бледность составляла резкий контраст с изумрудной глубиной. Доктор Крюгер перешла на брасс; каштановая коса тянулась за головой, как беличий хвост.
– Давайте обсудим все у меня в комнате, – предложил психолог.
Голос Гибсона звучал из маленькой туалетной комнаты:
– Работа в Арктике поразительно сплачивает. Люди чрезвычайно привязываются друг к другу. Рабочий коллектив превращается в клан. Для многих это возможность выбрать спутника жизни.
В комнату он вернулся, облаченный в пижаму и тонкую японскую рубашку.
– Острова Арктического архипелага всегда диктовали жесткие условия работы. Никакой уединенности. Люди ссорились, впадали в депрессию, порой теряли рассудок… Именно поэтому мы так много внимания уделяем здесь удовлетворению потребностей и созданию комфорта. И все же зима – трудное время. Одиночество. Ни дождей, ни солнечного света. Нарушенное чувство времени.
– Понимаю, – подтвердила Хэнли, – кажется, я с этим уже столкнулась.
– Да. Я с некоторых пор наблюдаю за вашим расписанием.
Хэнли опешила. Она не привыкла быть предметом пристального изучения со стороны кого бы то ни было, исключая бывшего мужа.
– Мак попросил меня за вами приглядывать.
Хэнли широко зевнула, не в силах проигнорировать сигнал утомленного организма.
– Простите. Со дня приезда я не очень-то много сплю.
– Вы и еще половина сотрудников станции, – поведал Гибсон.
– Что вполне понятно, принимая во внимание случившееся.
– Не в том дело. Просто такой режим обычен для жизни в Арктике. Некоторые сотрудники не спят месяцами! В лучшем случае им удается придавить пару часов в сутки. Смерть наших сослуживцев усугубила положение. Вам снятся цветные сны?
– Да, – ответила Хэнли, – и зрелищные. Откуда вы знаете?
– Это симптом. Вы зацикливаетесь.
– То есть?
– То есть вы погружаетесь в сон всякий раз в разное время. Вы перестраиваетесь на тридцатипятичасовые сутки.
– Понятно, – сказала Хэнли.
– Какой сегодня день недели, Джесси?
Она покачала головой:
– Не знаю.
– Сегодня вторник. Вы провели у нас восемь суток, а уже теряете точку опоры. Отчасти это происходит из-за специфики вашей миссии, но в основном оттого, что вы входите в циркадный ритм. По натуре вы предпочитаете уединенность, что замечательно, однако не до такой же степени. Вам необходим хотя бы минимальный социальный контакт.
– Не думаю, что люди обрадуются, увидев меня прыгающей в бассейн, когда я должна думать над тем, как защитить их. Они беспокоятся. – Она заговорила более бодрым тоном: – Слушайте, я в норме. У меня всегда сбивается распорядок дня, когда я на полевых работах. И я всегда мало сплю. А еще каждый день я двадцать минут медитирую.
Хэнли гадала про себя, поймет ли Гибсон, что она его обманывает. На самом деле ей ни разу с момента прилета не удалось расслабиться настолько, чтобы заняться медитацией. «Хватит, – решила она. – Пусть лучше он отвечает на мои вопросы».
– У людей в Арктике часто случаются галлюцинации?
– Иногда бывает. Не то чтобы это типично для Арктики, но и не невидаль.
– А что типично для Арктики?
– Полярная станция – непростое место. Взять хотя бы малый «Трюдо». В одной комнате жила дюжина человек, удобства на виду. В малом «Трюдо» у меня появилось несколько настоящих друзей, но хватало и сплетников, и параноиков. Особенно тяжело было зимой. Маленькие недоразумения раздувались до неимоверных скандалов. Злословие, бурлящая ненависть, открытая вражда, драки.
– Вы не опасались, что начнутся самоубийства?
– Постоянно. Частота самоубийств за Полярным кругом в тридцать раз выше, чем в остальном мире. Сезонная депрессия – это данность. Эскимосы называют ее «перлерорнек» – «зимняя грусть». Часто встречается клаустрофобия. Нас окружают просторы – и все же мы, в сущности, находимся в заточении. Теперь, когда люди боятся покидать станцию, это особенно чувствуется.
– И как вы боретесь с «зимней грустью»?
– Во-первых, стараемся быть максимально терпимыми: не обращаем внимания на грубость и навязчивость, не порицаем тех, кто ведет образ жизни, отличный от нашего. Во-вторых, приветствуем занятия спортом и медитацией, проводим дискуссии по самым разным вопросам. Организуем кружки по интересам, устраиваем вечера талантов, «открытые микрофоны». Несколько зим просуществовало театральное общество. Каждую неделю у нас какое-нибудь мероприятие. Конечно, все это смахивает на развлечения во время круиза на корабле и попахивает домом престарелых, но что поделать! Людям это необходимо. Недаром они участвуют в таких мероприятиях, от которых в привычном мире держались бы подальше.
– Что ж, разумно.
– Полагаю, мы избежали огромного количества наиболее опасных стрессов, связанных с работой за Полярным кругом.
– Но очевидно, не всех?
– Увы, – ответил Гибсон, – должен признать, не всех. Однако в условиях малого «Трюдо» очень немногие выдерживали больше одного сезона. Теперь же для целой группы людей станция, по сути, стала домом.
– Для Маккензи, Примакова?
– Да. И для других: Тедди Зейла, Саймона Кинга, Сесила Скудры, Алекса.
Гибсон включил электрический чайник, опустил в темно-синий заварочник два чайных пакетика и положил немного меда в кружку.
– Не хотите составить мне компанию? Чай цветочный.
– Нет. Но спасибо за приглашение, – улыбнулась Хэнли.
В комнате Гибсона царил аскетизм. Около торшера с зеленым абажуром стояла самодельная скамья. Небольшой выступ служил прикроватным столиком. В мебельной стенке размещались телевизор, видеоплейер, музыкальные колонки и спутниковый телефон. Ни одной сентиментальной вещички. Изогнутая, как и все стены на станции, перегородка была прозрачной, сквозь нее виднелся коридор. Он упирался в стеклянную поверхность, за которой чернела полярная ночь. «Летом отсюда великолепный вид», – подумалось Хэнли.
Гибсон задвинул плотную занавеску на перегородке. Комната сразу сделалась уютнее.
Перед внутренним взором Хэнли вспыхнул солнечный свет и разлился бескрайний океан. Сколько пройдет месяцев, прежде чем она вернется в Калифорнию?
Засвистел чайник. Гибсон налил кипяток в заварочный чайник и перенес его на узкую низкую скамью:
– Пусть настоится.
– Так почему Алекс Косут фактически покончил жизнь самоубийством, если чувствовал себя здесь как дома?
– Алекс… – вздохнул доктор Гибсон. – У него началась бессонница и отчасти дезориентация – что-то вроде психоза, который бывает у заключенных.
– Могли у него при этом возникнуть галлюцинации?
Гибсон замолчал, собираясь с мыслями. Наконец произнес:
– Постоянно работать в замкнутом помещении – это ненормально. Это сказывается на нервах. Некоторые слетают с катушек и превращаются в зомби.
– В зомби?
– Да, мы так говорим. Вследствие бессонницы умственная деятельность у них замедляется, они упираются во что-то взглядом и смотрят не отрываясь. Полностью теряют чувство времени. Начинают ходить шаркая, словно в шлепанцах. Поворачиваются и уходят посреди разговора.
