Текст книги "Ледяной ад"

Автор книги: Юрис Юрьевикс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 18

«Русь» выскользнула из фьорда. Тяжкое молчание воцарилось в лодке: люди выполняли свои обязанности, словно автоматы; вахтенные обменивались лишь самыми необходимыми фразами.

Руденко вглядывался в монитор внутренней видеосвязи на посту управления, отмечая позы водолазов, находящихся в компрессионной камере. Матрос, который закладывал заряды внутри «Владивостока», сидел в отдалении от остальных, подтянув колени и закрыв лицо руками. Двое полулежали, заслонив глаза руками от света, бьющего из ламп над головой. Орловский располагался ближе всех к телекамере, то ли забыв о ее присутствии, то ли не придавая этому факту никакого значения. Он неподвижно сидел с безжизненным выражением на лице, уперев в стену невидящий взор. На подбородке висела капля воды.

Отвернувшись от монитора, Руденко облокотился о стол и подпер рукой щеку. Он ждал. Старшина вел отсчет времени. Наконец послышался звук далекого взрыва… Слабый – на грани нереальности – и все же пугающе конкретный.

– …твою мать! – Голос Орловского, донесенный динамиком, был единственным, раздавшимся в рубке.

Корабль устремился на большую глубину. За спиной у Руденко, на мониторе, сжавшись в комок, втянув голову в плечи и стиснув ее руками, плакал самый младший из водолазов.

Руденко нажал на кнопку внутренней связи и тихо справился у Орловского о состоянии паренька. Тот посмотрел в объектив телекамеры, потом показал на свой висок.

– У него крыша едет. Не стоило посылать его на лодку. С тех пор трясется не переставая. И несет какую-то околесицу. По-моему, разговаривает с матерью. Адмирал, парню нужно выбираться отсюда. Да и всем нам тоже. Сколько еще часов вы нас будете держать в барокамере?

– Адмирал, – позвал Немеров.

Руденко отключил интерком.

– Что?

– Я бы не советовал торопиться с декомпрессией.

– Полагаете, это чересчур опасно?

– Не знаю. Только младшие офицеры говорят, что, если водолазы появятся в кубрике, начнется мятеж. Экипаж не хочет иметь с ними ничего общего.

– Младшему водолазу нужна помощь.

– Мои люди опасаются, что ныряльщики заразились при контакте с «Владивостоком».

Руденко взглянул на экран – на Орловского и остальных.

– Понятно.

– Они хотят, чтобы водолазов держали на карантине.

– Это ваш корабль. Принимайте решение.

Немеров покачал головой:

– Не представляю, что делать. – Он медленно выдохнул. – Прежде, командуя судном, я никогда не испытывал стыда.

– Счастливчик, – горько усмехнулся Руденко.

Немеров обомлел, не смея поверить осенившей его догадке.

– Неужели приказ был уничтожить лодку, не проверяя, жив экипаж или нет?

Руденко отвернулся.

Лицо Орловского, искаженное рыбьим зрачком телекамеры, заполнило весь экран.

– Командир! Мы должны вернуться к нормальным условиям жизни, как только закончится декомпрессия. Мы сидим взаперти с тех самых пор, как отплыли.

Немеров нажал кнопку интеркома:

– Уверен, вы понимаете, что данная ситуация несколько необычна.

Казалось, Орловский едва держит себя в руках.

– Капитан, до Санкт-Петербурга еще по меньшей мере – сколько? – целых три дня! Мы рехнемся, если не выберемся из этого ящика.

– Все не так просто, сержант. Люди… э-э… встревожены.

Орловский шлепнул себя по ноге и отвернулся.

– Ах да, конечно. Теперь вы будете держать нас в загоне под наблюдением, как мартышек в зоопарке.

– Хватит! – вскричал лейтенант.

Немеров поднял руку, знаком приказывая подчиненному замолчать.

Гидроакустик объявил о шуме двигателей на поверхности вод: российский ВМФ прикрывал выход своей подлодки из норвежских территориальных вод.

– Мне, честное слово, жаль, сержант, – признался Немеров.

– Не так, как нам.

Немеров промолчал, оставив без внимания дерзкий ответ.

– Товарищ командир, – обратился Орловский с экрана.

– Что, сержант?

– В мои обязанности входит сообщать о повреждениях оборудования.

– И что? – обеспокоенно спросил Немеров. – Вам есть о чем доложить?

– Да, – ответил Орловский. – Боюсь, вот это сломано. – И он врезал кулаком по объективу телекамеры. Экран залила чернота.

ГЛАВА 19

На утреннем совещании должны были обсуждать тему «Периодическое ослабление магнитного поля Земли». Вместо этого при первых звуках государственного гимна Канады на трибуну поднялся Феликс Маккензи. Большинство собравшихся никогда не видели своего директора в костюме. В петлицу он вставил какую-то цветущую веточку из питомника.

По окончании гимна Маккензи жестом пригласил выйти вперед японских ученых. Одетые в белые, традиционно траурные одежды, коллеги Юнзо Огаты совершили краткую буддийскую церемонию поминовения. Они ударяли в маленькие гонги, жгли благовония и молились.

Японцы уступили место другим людям, желающим сказать добрые слова в адрес погибших сослуживцев.

Сжато, зато высокопарно и скучно Минскова помянули русские товарищи. Из западных коллег отдал ему должное лишь один – как-то поверхностно, безразлично.

Когда речь зашла об Анни Баскомб, присутствующие невольно заулыбались сквозь слезы. Они вспомнили рок-н-ролльные вечеринки с караоке, что она устраивала, и ее скандальный костюм амазонки на празднике солнцестояния, и ее наглядное доказательство способности женщины помочиться в бутылку, как любой мужик, в чем усомнился австралийский зануда. Потом слово взял Верно. Он повторил историю, которую обожала рассказывать Анни, – о том, как она стала предметом страсти молодого итальянского метеоролога в первый год их пребывания на станции:

– Несчастный ухажер повсюду преследовал ее, каждый вечер исполнял серенады. Хотя он совсем не говорил по-английски, а она по-французски, оба знали немецкий, но, к сожалению, не настолько, чтобы пылкий юноша понял, насколько Анни к нему равнодушна. Когда же наконец до него дошла печальная истина, реакция была крайне бурной. Столкнувшись с Анни в столовой, он заорал на весь зал: «Анни Баскомб, du bist ein Frigidaire! Лье-дышка!» – Присутствующие грустно рассмеялись. – Уж чем-чем, а ледышкой Анни точно не была. Все мы навсегда сохраним в памяти ее душевную теплоту, ее пыл, ее неукротимый энтузиазм…

В зале воцарилось молчание. Верно, не скрывая скорби, покинул трибуну и занял стул в первом ряду.

Старейшие сотрудники станции почтили память Алекса Косута – в их речах звучало тихое благоговение. Последним выступил Феликс Маккензи:

– Мы с доктором Косутом похожи. Мы, молодые, целеустремленные парни, приехали, мечтая оставить яркий след в науке и возвратиться домой, дабы заслуженно почивать на лаврах. В те времена Алекс был настоящим идеалистом. Он верил, что ему все по плечу. Впрочем, как и я. Мы полагали, что раскроем все тайны Севера, и вдохновенно принялись за дело. – Маккензи отвел взгляд в сторону. – Он был моим давним другом… – Директор помолчал, перебарывая волнение, и окинул взглядом собравшихся. – Очень скоро Арктика покорила наши сердца своей первозданной и беспощадной красотой. Мы осознали, что это и есть награда за наши труды. Здесь наш дом. – Директор поднял глаза к потолку, не давая пролиться слезам. – Мы вместе положили начало этой станции, сделали все, чтобы она стала реальностью. Мы вместе встречали суровые зимы, вместе любовались летом на ледяных полях. Арктика стала делом нашей жизни. Алекс с гордостью называл себя членом семьи «Трюдо». Как символично, что его дни окончились здесь, в высоких широтах… рядом со станцией… – Маккензи взял себя в руки и вновь обратил взгляд на зал: – Скорбя о страшной смерти, постигшей Алекса, мы навсегда запомним его бескорыстный вклад в исследование и сбережение этого уникального и малоизученного уголка нашей планеты. Алекс… был выдающимся метеорологом. Моим лучшим другом. Мы вместе лелеяли мечту о научном центре, где могли бы работать мужчины и женщины со всего мира. Мне его недостает – нет сил выразить, насколько сильно…

Маккензи сошел с трибуны и знаком попросил Ди и Хэнли встать рядом с ним у двери. Собравшиеся медленно потянулись на выход. Ди и Маккензи принялись методично представлять Хэнли всем, от старших научных сотрудников до официантов. При этом директор искусно намекал каждому руководителю отдела на крайнюю необходимость оказывать микробиологу всяческую помощь. Хэнли пришла в восхищение от обаяния Маккензи и его огромного таланта оказывать влияние на исключительно непростой коллектив.

Церемония знакомства приближалась к концу, когда в зал ворвался коренастый эскимос и начал вызывать Джека Нимита. Тот выступил из толпы, выслушал донесение запыхавшегося служащего и стремглав кинулся вон.

– В чем дело, Джек? – крикнул ему вдогонку Маккензи.

– Внутренний двор! – бросил на бегу Нимит. – Четвертое строение. Пожар!

Толпа повлекла Хэнли к месту пожара. Джесси слепо пронеслась по коридорам, вверх по скату, потом натри ступени вниз и через дверь в леденящую темноту.

Взметая языки пламени на высоту тридцать футов, неистово полыхал снегоход. Два человека в защитных костюмах разматывали пожарный шланг. Высоко над головами клубился дым, образуя над собой водяную взвесь. Из шланга ударила струя воды.

– Стойте! – закричал Нимит. – Arrêtez! [20]20
  Остановитесь (фр.).


[Закрыть]

Однако пожарные не услышали его из-за гула разъярившегося пламени. Не достигнув огня, жидкость обернулась хлопьями и осыпалась. Зрители прикрылись руками от иссушающего жара.

– Прекратите! – надрывался Нимит, сложив ладони рупором. – Остановитесь! Вы только подпитываете огонь!

Верно и Маккензи, размахивая руками, гнали зрителей подальше от пылающего снегохода. Хэнли отступила сама, без понукания. На нее накатил страх: «Если сгорит станция, то куда денутся полярники? Переселятся в малый „Трюдо“? Но долго ли они там протянут?»

Натянув рукава свитера на ладони, Нимит попытался перекрыть шланг. Хэнли, забыв о страхе, ринулась к нему. Натянув рукава блузы по примеру Нимита, она всей тяжестью навалилась на рычаг. Даже находясь в считанных метрах от огня, Хэнли ощущала, как ее пронизывает холод, ресницы заиндевели.

Струя воды уменьшилась. Нимит подбежал к японцам, которые орудовали шлангом. Хэнли не разобрала слов, но по жестам поняла, что Нимит объясняет, как сдержать огонь. Неожиданно горящий «хорек» взорвался, сбив троицу с ног и заставив зрителей отскочить назад. В мгновение ока машина превратилась в скелетоподобный хлам. Языки пламени сверкнули синим цветом и образовали белый шар. Окажись горе-пожарные чуть ближе, их испепелило бы вместе с машиной. Полярные костюмы и без того уже дымились. Стену ближайшего строения опалило дочерна.

– Всем срочно уйти! – закричал Нимит, вскакивая.

Верно и Маккензи погнали людей под защиту купола. Нимит и двое потрясенных японцев задержались, подтаскивая камни и сооружая из них кольцо, чтобы оградить догорающее пламя.

Хэнли, как и остальные, наблюдала из окна за их работой, засунув ладони под мышки и приплясывая на месте, чтобы восстановить кровообращение. Когда троица присоединилась к укрывшимся под куполом, все мигом повеселели.

Нимит подошел к Хэнли:

– Спасибо, что помогли со шлангом. Вы не представляете, сколько раз я говорил, что нельзя тушить горящие химические вещества водой.

– Какого черта там случилось? – спросила Хэнли, стуча зубами.

– Должно быть, в топливом баке снегохода произошло возгорание. Химический огонь не просто горячий – его температура такова, что вода распадается на водород и кислород.

– Превращается в газ?

– Ага. А газы затем воспламеняются. Ну, вы сами видели. Потому-то машина и взорвалась, как аэростат «Гинденбург».

– Так, значит, я видела, как горит вода?.. Слышал бы это мой сын!

Не то слово. Если бы огонь забрался в шланг… Вообще-то корпус, в котором лежат Алекс и другие, чуть было не занялся огнем от «хорька».

Хэнли вздрогнула всем телом – но уже не от холода.

– Жду не дождусь, когда смогу приступить к работе, сообщила она, притворяясь безумно храброй.

Верно разместил Хэнли в помещении, обычно используемом только летом. Комнаты, где ей предстояло жить, находились по соседству с лабораторией, туда вел короткий коридор.

– Сдается мне, Верно не хочет, чтобы я тратила время на дорогу, – поделилась Хэнли с Ди.

Джесси пометила помещение знаками биологической опасности и ограничила допуск в него лишь персоналом, находящимся в ее распоряжении. Джек Нимит принялся модифицировать рабочую зону. Неожиданно выяснилось, что данное пространство вполне приспособлено для резервации. Над лабораторным столом Нимит укрепил воздухозаборник и установил фильтры высокой очистки на окнах.

– У меня к вам просьба, – обратилась Хэнли к Джеку. – Нужно придумать способ герметизации помещения. Мы сделаем все, чтобы не выпустить заразу, однако в случае чего вам придется запереть нас здесь, дабы защитить остальную часть «Трюдо». – Она глянула в черные омуты его глаз и потонула в их необычной красоте и мягкости, так странно сочетающейся с тяжелыми, рублеными чертами лица.

Совершенно невозмутимый Нимит заверил микробиолога, что позаботится обо всем.

Хэнли отвела обширную часть помещения под собранные в рабочем лагере вещи погибших – их приволокли, ворча, члены технического персонала, облаченные под полярными костюмами в защитные перчатки и маски. Свое недовольство полученным заданием они продемонстрировали, бесцеремонно свалив вещи в несколько куч.

Хэнли и Ди в костюмах биологической защиты «Тивек» и респираторах расчертили пол на четыре сектора и принялись раскладывать вещи, ориентируясь на фотографии, сделанные Верно в рабочем лагере.

– Ди, как только встретишь хоть какую-то еду, крикни. Именно ее я хочу проверить в первую очередь.

Нимиту как инженеру Хэнли поручила составить описание каждого механизма и отметить все, что покажется необычным.

– Примерно так выглядели археологические раскопки в малом «Трюдо», – сказала Ди, обращаясь к Хэнли. – Там по кусочкам складывали картину жизни ранних обитателей острова Курлак. Как странно, что мы занимаемся почти тем же самым…

– Понимаю, – стиснув руку Ди в своей, сочувственно произнесла Хэнли.

Внимательно вглядываясь в предметы и сличая их с фотографиями, она пробовала в уме воссоздать картину трагедии.

Хэнли перелила остатки ликера из бутылки в пробирку и собрала каждую крупицу обнаруженной пищи, чтобы сделать посев на питательную среду. Она внимательнейшим образом исследовала даже пластиковые туалеты, однако их содержимое порошкообразные энзимы уже давно превратили в безвредные для экосистемы компоненты.

– Хорошо, вот это я заберу в лабораторию. Когда закончите, заприте дверь и принесите мне ключ.

– Запереть? – переспросила Ди. – У нас в «Трюдо» не так-то просто раздобыть замок.

– Попроси Нимита быстренько что-нибудь сообразить. Я хочу, чтобы тут все было под надежной защитой.

По возвращении в лабораторию Хэнли и ее добровольные помощники, медлительные из-за непривычных им костюмов биозащиты, очистили рабочее пространство, раздвинув тяжелые коробки.

– А теперь давайте-ка осмотрим полярные костюмы по-настоящему, – сказала Хэнли. – Дюйм за дюймом.

– Что мы ищем? – спросила Кийоми.

Как правило, разгадки находишь там, где имеется нарушение ткани или структуры вещества, но жестких правил на этот счет не существует. Я бы искала пятна грязи, следы ожога или разъедания, странные запахи – словом, то, чего по идее быть не должно. Причиной трагедии может оказаться материал, сам по себе безвредный, но ставший токсичным при контакте с чем-то или в процессе чего-либо.

– Например?

– Скажем, какой-нибудь катализатор мог изменить циркуляцию газов внутри костюма.

Изучив внешние и внутренние поверхности костюмов, ученые взрезали перьевой слой и вентиляционные жилеты.

– Вот и конец тридцати штукам долларов… канадских, – подытожил Ули, когда ножи проткнули искусно сконструированные оболочки. Он вырвал пучок полупрозрачных перьев. – Кийоми, прими пару соломинок из снопа.

Хэнли осмотрела участок материи, откуда Ули выдернул перья. К своему изумлению, она обнаружила, что ткань под перьями черная.

– Как у белых медведей, – объяснила Кийоми. – Черная кожа лучше поглощает солнечные лучи. Мех медведей прозрачный. Он только кажется белым, потому что отражает свет.

– Выходит, полярный костюм – диковинный гибрид медведя и птицы, – произнесла Хэнли, разделяя жилет на составные части.

– Верхний слой – да, – кивнула Ди. – Ведущие производители спорттоваров коленки протерли, стремясь заполучить лицензию на использование нашей технологии.

Хэнли сосредоточилась на поиске нарушений текстуры или цвета слоев. Хоть бы что-нибудь!.. Ничего не попадалось на глаза. Она отослала Ули в питомник за парой зябликов.

– Кийоми, будьте так добры, соберите все аэрозоли и жидкости, принесенные из рабочей зоны. Составьте таблицу, мне бы хотелось, чтобы вы по очереди испытали возможные катализаторы на каждом из слоев костюма – не последует ли реакция? Если мы ее не увидим, то заметят зяблики. Они будут нашими «канарейками в угольной шахте».

Вошел Джек Нимит, держа в руках переносную безотходную мусоросжигательную печь, извлеченную из фургона погибших ученых, но не упомянутую в описи. Хэнли произнесла крепкое словцо и кинулась брать мазок с поверхности устройства.

– Что вы надеетесь обнаружить?

Возможно, печь превратила какое-то заражающее вещество в микроскопические частицы, которые они все вдохнули.

Однако агрегат полностью оправдал свою добрую характеристику – оказался экологически чистым. Исследование мазка под микроскопом не дало искомого результата. Тем не менее Джесси посеяла образцы микрофлоры на питательную среду.

Затем она вместе с Ди вернулась в помещение, где были разложены вещи. Геодезические инструменты Огаты и метеорологическое оборудование Косута также разочаровали Хэнли. Разнообразие колб и пробирок Анни Баскомб – специалиста по борьбе с загрязнением окружающей среды – повергло ее в уныние, и она решила оставить их «на закуску».

Из морозильника Минскова Джесси достала пластиковые тюбики с пробами ледяной массы.

Она перевела удивленный взгляд на Ди.

– Насколько я знаю, исследователи приносят пробы на станцию и растапливают. Их интересует наличие питательных веществ, микробов, водорослей… Посмотри в компьютере Минскова, наверняка найдешь соответствующие записи.

Хэнли отдала дискеты с копиями файлов Минскова Кийоми. Образцы льда выглядели многообещающе. Если трое ученых наткнулись на что-то смертоносное, то оно вполне могло гнездиться во льду. По словам сослуживцев Минскова, возраст покрова, пробы которого он брал, исчислялся миллионом лет. У Хэнли от возбуждения и испуга пробежали мурашки по телу.

Она растопила пробы, поместила их в питательные среды и закрыла в воздухонепроницаемых емкостях.

– В каком отделе «Трюдо» вы работали до того, как вызвались помогать мне? – спросила она у Кийоми.

– В «Хибернакулуме».

– Звучит красиво. А что это такое?

– Это инициированный НАСА проект по изучению феномена зимней спячки. Мы стараемся выяснить, каким образом арктическим животным на семь месяцев удается сокращать свою жизнедеятельность до минимума и при этом не терять здоровье. НАСА нужны гормоны, отвечающие за инертность в зимний период. В проекте участвуют также канадские, американские и немецкие фармацевтические компании. Они хотят знать, почему уровень холестерина у животных в два раза выше зимой, чем летом, и почему они не страдают от склероза. Медведи наращивают количество белка, даже когда не едят; в их организмах не накапливаются токсины и расходуется исключительно жировой запас. Желчь спящего медведя, введенная человеку, растворяет желчный камень. Представляете!

– Представляю, какие деньги готовы выложить за результаты ваших исследований эти производители медпрепаратов.

Кийоми кивнула:

– Сумма покроет половину нашего бюджета.

Хэнли положила руку на плечо Кийоми:

– Спасибо, что вызвались мне помогать.

– Юнзо, Анни, доктор Минсков, Алекс, – неторопливо перечислила Кийоми. – Они были нашими друзьями.

Позволив себе два часа сна, Хэнли и Ди опросили медиков, выезжавших на место происшествия, и сравнили их рассказы с официальным докладом. Индивидуальные толкования события почти не расходились, факты совпадали полностью. В момент обнаружения Баскомб и Огата были живы, у них наблюдался нитевидный пульс при том, что кровяное давление было чрезвычайно низким, легкие не работали и кожные покровы белели, как снег; Минсков не подавал признаков жизни.

– Мы все равно попробовали его реанимировать, – сообщила младшая медсестра.

– Ja, [21]21
  Да (нем.).


[Закрыть]– подтвердил Ули.

– И ничего?

– Nichts. [22]22
  Ничего (нем.).


[Закрыть]

Хэнли поблагодарила их и вызвала Саймона Кинга, возглавляющего отдел защиты окружающей среды, в котором работала Анни Баскомб.

– Не было ли каких-либо странностей в ее поведении перед выходом на полевые работы?

– Нет.

– Она держала на станции домашних животных?

– Нет.

– Получала ли она в последнее время какие-либо телесные повреждения на лабораторных работах?

– Нет.

– Укусы подопытных животных?

– Нет.

– Она часто контактировала с птицами?

– Нет.

– Вы не замечали странностей в ее походке?

– Нет.

– Она каким-либо образом контактировала с кожсырьем?

– Нет.

– Со щетиной?

– Нет.

– Со ртутьсодержащими смесями?

– Нет.

– С серой?

– Нет.

– С фунгицидами?

– Нет.

– Она любила есть моллюсков?

– Нет.

– А яйца?

– Нет. Это все?

– Он когда-нибудь отвечает «да»? – поинтересовалась Хэнли у Ди после того, как Кинг ушел.

– Нет.

Женщины расхохотались.

Вернувшись в свою лабораторию, Джесси натянула защитную одежду и проверила кислородные баллоны на предмет осадка этиленгликоля, хрома, метилртути… Все впустую.

Кийоми вручила Хэнли результаты анализа жидкости, собранной с двух тел. Прозрачная влага вокруг ртов погибших оказалась водой. Простой пресной водой с небольшой примесью безвредных бактерий из ротовой полости.

Черт побери! – Хэнли скомкала бланк и швырнула в мусорную корзину.

Пока эскимос с профессиональной ловкостью разбирал машину, она пристально смотрела на его маленькие ладони, на резкие черты лица.

Фургон оказался в безупречном состоянии. Никаких следов коррозии или пожара.

– Проклятие, – пробормотала Хэнли. Она так надеялась найти хоть какое-то свидетельство физического воздействия на людей.

Нимит перешел к снегоходу, которым управлял Косут, и подверг «хорька» вивисекции столь же сосредоточенно, что и предыдущую машину. Снова ничего.

– Невероятно! – воскликнула Хэнли.

– Что именно?

– Безукоризненная чистота автомобилей.

– Спасибо.

– Не думайте, что это комплимент. Надеюсь, вы не догадались их помыть или сделать что-нибудь еще?

– Нет. К ним никто не подходил с тех пор, как все это произошло. Поверьте, желающих не нашлось.

Лабораторный журнал Хэнли все пополняли записи об отрицательных результатах поисков. Кийоми на дискетах Минскова не нашла информации, заслуживающей внимания; в пробах льда тоже не обнаружилось ничего интересного, как, впрочем, и в остатках пищи, найденных на месте полевых работ. Хэнли переправила Исикаве список химических веществ и смесей, обнаруженных в лагере. Ким прошерстил справочник по фармацевтике и базу данных Управления США по охране труда и промышленной гигиене и выявил множество токсинов, однако ни один из них не вытравливал глаза и не испарялся из организма бесследно. Ни сам по себе, ни в сочетании с другими препаратами.

– Спутник уходит, – произнес Исикава еле слышно из-за радиопомех.

Благодаря крошечным камерам, встроенным в ноутбуки, они с Хэнли сейчас видели друг друга.

– Сын прислал мне письмо по электронной почте? – спросила она.

– Да, я его сейчас тебе переправлю. – Исикава взглянул на другую часть экрана. – Порядок!

– Спасибо.

Кстати, теперь ты можешь общаться с Джоем напрямую. Мы с шефом все уладили.

Спутниковая связь оборвалась. Хэнли быстро открыла три сообщения от Джоя и жадно впитала каждую подробность его жизни на освещенной стороне планеты.

В последнем письме содержалась просьба. Оказывается, Джой рассказал об отважных приключениях мамы своим одноклассникам и теперь умолял ее о прямом репортаже с места событий. Черт! Не может же она поведать десятилеткам, чем здесь занимается!.. Впрочем, не будет особого вреда, если она опишет детям чудеса станции «Трюдо», – быть может, кто-то из них выберет науку делом своей жизни.

– Вот так-то лучше, – сказала Ди.

Хэнли подняла на подругу удивленный взгляд:

– Ты о чем?

– О твоей улыбке. – Ди положила отчет около клавиатуры ноутбука. – Обнаружена каиновая кислота в тканях мозга.

– Каиновая кислота?..

– Да, так сказала Кийоми.

Через несколько минут Хэнли удалось восстановить связь с Лос-Анджелесом.

– Каиновая кислота. Иси, какова симптоматика? – спросила Хэнли.

Исикава быстро задал параметры поиска в базе данных.

– Поражает нервные клетки. Вызывает возбудимость, слабость, нервное расстройство. – Он оторвал взгляд от клавиатуры. – Но как она попала в мозг?

– Хороший вопрос, – заметила Хэнли.

Слушай, здесь у меня Сибил. Она просит передать тебе, что каиновая кислота родственна домоевой кислоте, которая является виновником большого количества случаев отравления ракообразными в Канаде. Домоевая кислота подавляет глутаматные рецепторы мозга и заставляет нервные клетки работать до тех пор, пока не отомрут. Так сказать, «перенапряжение в сети».

– Ракообразные… – повторила Хэнли. – Спасибо, Иси. До связи. – И она выключила компьютер.

Оставив лабораторию на Ди, Хэнли схватила контейнер для образцов и отправилась опрашивать взволнованную команду кухарок, которые собирали еду для полевых исследователей.

Шеф-повар пустился в объяснения:

– Для полевых исследователей существует довольно стандартный набор блюд. Обильная калориями пища.

– Возможно, в последний раз было что-то сверх программы? По спецзаказу одного из ученых?

Кухарки переглянулись.

– Было, – признался шеф-повар. – Мы не сказали об этом, потому что боялись санкций министерства рыболовства и океанических ресурсов Канады. Дело в том, что летом мы отловили нескольких трубачей. Они далеко не всем по вкусу, но русская леди просто с ума по ним сходила. Она буквально потребовала, чтобы мы дали ей с собой моллюсков для прощальной вечеринки.

– У вас остались трубачи?

– Да, мы держим их в баках с соленой водой.

Хэнли ощутила резкий выброс адреналина в кровь. «Возможно, содержащийся в этих брюхоногих моллюсках яд не разрушается при высоких температурах. Тогда почему при аутопсии Ингрид Крюгер не обнаружила в содержимом желудков признаков токсина? Да потому, что сакситоксин, который упомянула Сибил на совещании в Центре, обычно не оставляет следов в желудочно-кишечном тракте. А если трубачи – пища на любителя, то Косут, избежавший вскрытия, наверное, и не ел их».

«Спокойно, спокойно, – сказала себе Хэнли, – будем продвигаться шаг за шагом».

– Тараканова действительно забрала моллюсков? Мы не обнаружили раковин в полевом лагере.

– Значит, они выбросили их в полынью. Это экологически безопасно, к тому же не надо тащить лишний груз обратно на станцию.

– Ясно. Мне придется конфисковать трубачей.

– О Боже! Вы полагаете, что в смертях виноваты моллюски? – Одна из кухарок разрыдалась.

Хэнли ошеломленно уставилась на алюминиевый бак:

– Неужели вы и впрямь едите эти… штуки? Да они размером со слона!

Она перенесла трубачей из кухонного бака в пластмассовый ящик, помеченный знаком биологической опасности, и понеслась по коридорам к своему корпусу. В ажиотаже она пропустила нужный поворот и проделала лишний путь.

– Кийоми! Ули! – закричала она прямо с порога. – Нужна ваша помощь!

– Думаете, нашли то, что искали? – спросил Ули.

Хэнли помедлила с ответом. Даже со своими помощниками она предпочитала держаться дипломатично.

– Я все больше убеждаюсь, что мы имеем дело с органикой, – сказала она, глядя на Кийоми и Ули и определяя меру собственной откровенности. – У меня хорошая новость: если моя догадка верна, то эпидемия станции не грозит.

Включив компьютер, она попросила Исикаву выяснить все о трубачах и сакситоксине.

– Ули, пожалуйста, пересчитайте моллюсков и раздобудьте по три мыши на каждого. Требуются здоровые особи весом от восемнадцати до двадцати граммов. Возьмите грызунов из разных лабораторий, чтобы никого сильно не ограбить. Хотя если найдете способ изъять всю партию из отдела Саймона Кинга и досадить ему, то ради Бога!

Хехт рассмеялся и убежал.

– Отлично, Кийоми. Когда Ули вернется с охоты, поставьте опыт на мышах. Наденьте перчатки. Возьмите образец ткани у каждого трубача и вколите трем животным. Но прежде пометьте все раковины и всех мышей, чтобы мы знали, на какой зверушке что опробовали. Зафиксируйте моменты инъекций. Будем работать посменно и наблюдать за мышами круглосуточно, потому что, если они умрут (а я искренне на это надеюсь), нам понадобится точное время смерти.