Текст книги "Ледяной ад"

Автор книги: Юрис Юрьевикс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 34

Ди растянулась на кровати Хэнли.

– Они не винят тебя, Джесс.

– Видела бы ты Кинга.

– Саймон Кинг – задница.

– Но я с ним согласна. Если бы…

«Если бы» ничего бы не изменило. – Ди, проплакав целый час, постепенно приходила в себя. – Ингрид Крюгер не пожелала сделать то, что положено, не надела треклятый костюм. Она игнорировала меры предосторожности. Это трагично и глупо – но уже случилось. И все позади.

Я ведь тоже думала, что эта процедура – простая формальность. Я публично уверяла людей, что тела незаразны… Черт побери, я обязана была настоять!

– Что толку спорить? Ради всего святого, Ингрид была врачом, она прекрасно понимала, что делает! Ей просто не повезло. В поле заражения побывали многие – и не заболели. Она ничего подобного не ожидала, никто из нас не ожидал. А оно случилось.

– Но если бы я…

– Хватит, Джесс! – воскликнула Ди. – Ингрид не новичок. Она бы не стала производить аутопсию без серьезной защиты, если бы у нее имелось хотя бы малейшее подозрение, что Косут переносчик. Дьявол, мы с ней провели два вскрытия людей, умерших от этой заразы, одетые лишь в халаты, перчатки и маски! Вполне разумно не облачаться в костюмы биологической защиты для работы с телом, не имеющим никаких признаков заболевания. Не смей возводить на себя напраслину! Ингрид сама все решила, не пожелав возиться с костюмом. Если бы она действовала по установленному тобой порядку, то была бы сейчас жива.

– Еще раз перечисли, что на вас было во время предыдущих вскрытий.

Ди протараторила: колпаки, халаты, хирургические маски, лицевые щитки, перчатки.

– И естественно, никаких респираторов.

– Тем не менее вы не заразились, тела оказались безопасны при контакте. Получается, смертоносный агент уничтожает носителя и погибает сам. Почему же Косут оказался бомбой замедленного действия? – Хэнли закрыла лицо руками. – Наверное, он был инфицирован вместе с остальными, но его смерть задержала развитие патогена. А может быть, для того Алекс и разделся на холоде – чтобы остановить распространение болезни. Если это так, то размораживание тела активировало возбудитель. Неужели такое возможно? Это… это неправильно.

– Ты так думаешь?

– Я не знаю, что думать. Дьявол, я чувствую себя дерьмом.

– Отлично, – объявила Ди, – даю тебе час. Если нужно, можешь чувствовать себя дерьмом даже два часа. А потом ты обязана найти эту штуку, или же никого из нас не отпустят домой в марте – конечно, при том условии, что мы дотянем до марта. Нас запрут в каком-нибудь бараке и превратят в подопытных крыс. Знаешь, я не прочь сообщить тебе, что мне страшно.

Хэнли стиснула ладонями виски.

– Пять летальных исходов. Пять из пяти. Здесь есть что-то…

В открытую дверь постучали. «Хорошо бы Джек», – подумала Хэнли.

Вошли Маккензи и Верно, оба мрачные.

Маккензи спросил:

– Что произошло?

Хэнли потерла лоб.

– Доктор Крюгер проводила вскрытие тела Алекса Косута. Она отказалась воспользоваться костюмом биологической защиты и три часа и сорок восемь минут назад умерла.

– Вы же говорили, что тела незаразны, – проговорил Верно.

– Я ошиблась. И у меня, и у Ди были собственные системы подачи воздуха, и с нами все в порядке. Ингрид Крюгер… Должно быть, она вдохнула инфекцию. Какова реакция сотрудников? – спросила Хэнли.

Маккензи покачал головой:

– Люди потрясены. Отказываются поверить.

И откровенно напуганы, – добавил Верно. – Сотрудники в ужасе от того, что инфекция проникла на станцию. Все просят выдать им маски и перчатки. У нас просто нет такого запаса. Я не знаю, что делать.

Хэнли кивнула, соглашаясь с тем, что положение хуже некуда.

– Сообщите людям, что мы заблокировали доступ в опасную зону в помещениях, где находятся тела, понижена температура, двери заварены. Костюмы биологической защиты, в которых мы с Ди были, тщательно обработаны хлоркой. Зараза не расползется.

– Что вы собираетесь предпринять? – спросил Верно.

Хэнли твердо посмотрела на него:

– Мы будем продолжать работу до тех пор, пока не отыщем возбудителя.

– А что нам делать с телами? – осведомился Верно. – С доктором Крюгер и Алексом?

– Они останутся там, где лежат. Никто к ним больше не притронется.

– Договорились, – сказал Маккензи и кивнул Верно.

Когда они удалились, Хэнли отправила Ди отдыхать и, сев за компьютер, послала Сибил письмо с описанием ужасного происшествия. Рядом со столом размещалась большая, от пола до потолка, пластиковая доска, испещренная неряшливыми строчками. Джесси встала и маркером – красным по белому – наискось зачеркнула перечень неподтвердившихся гипотез. Потом она перевернула доску, добавила к списку жертв неведомой болезни Крюгер и принялась мерить комнату шагами в надежде разогнать туман, окутавший мозги.

Совершая третий круг, Хэнли заметила конверт, приклеенный скотчем к лампе дневного освещения. Вскрыв конверт, она обнаружила листок, заполненный красиво выведенными буквами:

Спасибо, что позволили мне вернуться в лабораторию Анни. Я нашла все, что хотела. Ингрид Крюгер.

Скомкав записку, Хэнли устремилась в лабиринт коридоров. Чтобы успокоиться, она медленно вдыхала и выдыхала на ходу. Дойдя до кабинета Крюгер, она тихо открыла и закрыла за собой дверь, нащупала на стене выключатель, зажгла свет. И ойкнула. За столом сидел человек.

– Джек!

Он повернулся к ней.

– Пусто.

– А это? – Она кивнула на стопку бумаг на столе.

– Письма, памятки, адреса – все личного характера.

– А что с компьютером?

– Посмотри сама.

Экран дисплея светился ровным голубым цветом: ни единого ярлычка. Курсор пульсировал в верхнем левом углу, у надписи: «Диск „С“ отформатирован».

– Все вычищено, – констатировал Джек.

– Какого черта здесь происходит? – возмутилась Хэнли. Что мне теперь делать?

– Идти к полынье.

ГЛАВА 35

Нимит осторожно вывел машину по длинному скату наружу, в ночь. Впереди двигался автомат, прозванный «качалкой»; он соединялся с фургоном желтой проволочной спиралью и предназначался для обнаружения участков с тонким льдом.

В двадцать часов двадцать пять минут из-за горизонта вылез краешек луны. Через полчаса кобальтово-синяя луна уже сияла так ярко, что подвывающий от натуги автомобиль отбрасывал на ледяную поверхность четкую тень. Ребристый рельеф местности походил на лунный пейзаж: одна сторона освещена, другая погружена в кромешную тьму, за которой будто и нет ничего – край земли.

У Хэнли дух захватывало от неба, усеянного звездами. Иногда этот неоглядный простор казался ей лаковой миниатюрой, иногда – бездонной пропастью, наводящей ужас.

– Жаль, что мне не удается расслабиться и насладиться великолепным зрелищем, – пожаловалась она Джеку.

– Ты ни разу не отдыхала по-настоящему с тех пор, как приехала сюда, правда?

– Если отбросить время, проведенное с тобой, то да. Все считают, что я должна заниматься расследованием сутки напролет. И что люди хотят почувствовать себя в безопасности. А теперь, после случая с Ингрид, всем, в том числе и мне, стало ясно, что до конца эпопеи далеко. Знаешь, я рада, что вырвалась со станции. Очень тяжело служить объектом массового психоза. Не удивлюсь, если ты на меня злишься.

– Я не злюсь. Конечно, мне, как всем, страшно. Однако я помню, что здание возводится по кирпичику.

– Вот именно.

– Для установления причин возникновения лихорадки Эбола и болезни легионеров потребовались месяцы. При поиске очага атипичной пневмонии были исследованы четыре тысячи образцов шестидесяти видов животных. На выявление лаймской болезни ушло четыре года.

– И это при том, что были задействованы целые бригады ученых, – поддакнул Джек.

Хэнли досадливо поморщилась:

– Дело не в том, что я фактически работаю одна, это не впервой. Дело в том, что данный случай не похож ни на один из тех, с которыми я сталкивалась прежде.

– В чем разница?

– В скоротечности болезни. Никогда не встречала, чтобы рост агента имел настолько взрывной характер. Ах, если бы я заставила Ингрид надеть костюм! – И она погрузилась в размышления о недавней смерти.

Нимит умело вывел машину на идеально ровное поле.

– Эту взлетно-посадочную полосу построили и обслуживают мои ребята. Обычно ледяная поверхность шероховата. А тут – смотри! – ни сучка ни задоринки.

Джек улыбнулся, и Хэнли поняла, что он очень гордится своим детищем. А еще она почувствовала благодарность за очевидную попытку отвлечь ее от самобичевания.

– Да здесь можно на коньках кататься! – похвалила она.

Через полмили Джек указал Хэнли на холм:

– За ним пресноводное озеро. Там-то мы и бурили скважину.

Плато с замерзшим озером сливалось с окружающими льдами. Фары осветили белую простыню и померкли – ветровое стекло почернело. Нимит включил свет в кабине.

– Что происходит? – спросила Хэнли.

– Ветер разыгрался. Нас ослепило.

– Сколько это будет продолжаться?

– Точно не знаю… надеюсь, что недолго. Я справлялся о погоде перед выездом, серьезных атмосферных явлений не ожидалось. Не волнуйся. У нас есть пайки, одежда и инструменты для выживания. Я захватил даже кабинку биотуалета.

– Какая предусмотрительность!

– Постарайся расслабиться. Надо просто переждать.

Хэнли проверила свое снаряжение. Еще на станции Нимит отобрал у нее все предметы, неспособные перенести жесткие погодные условия. В сторону были отложены пакеты на нейлоновых «молниях», пластиковые пробирки и спринцовки, колбы и стеклянные пузырьки для сбора образцов. Вместо них Джек положил в рюкзак Хэнли коробку специальных термостойких бутылочек с оранжевыми крышками и полиэтиленовые мешки, рассчитанные на испытание при температуре до минус ста градусов. Против ловушек на животных – потенциальных носителей вируса – он не возразил.

Некоторое время сидели молча. Нимит сохранял спокойствие, Хэнли же вынужденное безделье раздражало. Ей требовалось двигаться, чувствовать, что она занята чем-то полезным. Мысли снова и снова возвращались к телу Косута, распростертому на металлическом столе.

– Как ты думаешь, какими были последние мгновения жизни Алекса?

Подумав, Джек ответил:

– Неприятными. Без одежды при температуре минус тридцать и ветре, скажем, около тридцати миль в час Алекс умер бы через полминуты. Однако ему повезло меньше: в тот день было минус пятьдесят и практически безветренно. Наверное, он протянул десять-двенадцать минут.

– Вы так и нашли его – обнаженным?

– Да.

– На каком расстоянии от остальных он лежал?

– Не знаю… далеко… вне поля зрения.

Знал ли он, что произошло с Баскомб и Огатой?

– Он мог что-то слышать по местному каналу связи.

А на станции слышны переговоры тех, кто находится снаружи?

– Нет. Мы не прослушиваем канал внутренней связи. Ребята Тедди Зейла следят за длинными частотами, а не коротковолновыми. Ты понимаешь, что с Косутом случилось?

Хэнли покачала головой:

– Пока нет.

Джек налил ей кофе из термоса; сняв перчатки, Джесси взяла чашку и пригубила напиток. Где-то далеко, куда не проникал свет фар, был горизонт, а за ним – солнце и дом. Она вздохнула.

– Джесси, – позвал Нимит.

Она обернулась к нему.

Джек потер руки и на несколько секунд закрыл ей глаза ладонями. Джесси замурлыкала от удовольствия.

Снег поредел, потом и вовсе прекратился.

Что Минсков нашел подо льдом озера? – спросила Хэнли.

– Преимущественно пучки водорослей.

– Всего-то?

– Жаль, что тебя не было здесь в тот момент, когда мы бурили скважину. Мы обращались с ней, словно с мемориальной капсулой.

– Почему?

– Гляциологи высчитали, что этому озеру несколько миллионов лет.

– Ух ты! – восхитилась Хэнли. – Древнее создание.

– He-а. Наше озеро – дитя по сравнению с теми, что нашли подо льдами Антарктиды. Ученым удалось нанести на карту семьдесят шесть скрытых пресных озер. Одно из них по размерам сопоставлено с Онтарио.

– Озеро подо льдом? Ты серьезно?

– Совершенно. Подо льдом толщиной в две мили. Ты готова? Поехали.

– Пора приступать к осмотру достопримечательности? – сострила Хэнли.

Нимит ответил ей веско, как кувалда:

– Это не достопримечательность. Это гробница.

ГЛАВА 36

Нимит повернул к малому «Трюдо». То, что в неверном свете фар походило на бункер, на самом деле было крытой траншеей в четыре машины шириной. Крыша из гофрированного металла держалась на подпорках и сверху была завалена снегом.

С одной стороны к траншее вел длинный пандус. Нимит направил машину по нему.

– Здесь все вырыто с помощью восьмилопастного винта – такие используют для расчистки завалов на альпийских переходах. Потребовалось сто пятьдесят три часа.

Двухсотпятидесятилитровые бочки из-под горючего выстроились вдоль стены пандуса.

– А это что, для украшения? – поинтересовалась Хэнли.

– Нет. Они пустые. Слишком дорого стоит от них избавиться, – ответил Нимит. – Вывезти каждую стоит двести американских долларов. Мой бюджет такое не потянет.

– Если бы я гарантировала их вывоз, ты сумел бы перевезти несколько штук в горячую лабораторию? Полдюжины я могла бы использовать для загрязняющих веществ, если ты поставишь их рядом с обеззараживающим душем и желобом для опасных отходов.

– Ну конечно! Всегда рад помочь, – отозвался Нимит, останавливая автомобиль.

Взяв мощные фонари, они двинулись в бункер. Под ногами потрескивали деревянные доски. Во тьме мелькнули огоньки; Нимит посветил фонарем и распугал ночных обитателей. Хэнли вздрогнула:

– Крысы?

– Не бойся, – сказал Джек.

– Это ты мне? Я подрабатывала в Лос-Анджелесской лаборатории крыс. Некоторых отбракованных зверьков мы брали домой как талисманы. Кроме того, не забывай о моей личной коллекции в дни юности зеленой.

– Это лемминги, [31]31
  Лемминги – группа млекопитающих семейства полевок.


[Закрыть]а не крысы. Крысам Арктика не по вкусу.

– Я даже знаю почему, – фыркнула Хэнли.

Джек резко обернулся к ней. Она подняла руки, как бы защищаясь.

– Я не это имела в виду, не это. – С помощью шлемового фонаря она осмотрела бункер. Затем достала из рюкзака капканы. – Хочу взять парочку грызунов для тестов. Грызуны скандально известны своей способностью распространять вирусы. – Она установила ловушки на полу. – Как только зверьки попадутся, близко не подходи. Если найдешь мертвого лемминга, крикни мне.

В свете шлемовых фонарей Хэнли разглядела проходы, отходящие под прямыми углами от главного туннеля. Домики из гофрированного железа, покрашенные в желтый и красный цвета, заполонили боковые коридоры, которые Нимит назвал аллеями. Одна аллея называлась, как и улица в Торонто, Йонге, другая Блор, о чем сообщали соответствующие таблички. Дальше путешественникам встретились пара статуэток розового фламинго, полоска искусственного зеленого газона и собрание изогнутых медных труб и котелков.

– Что это такое? – указала Хэнли лучом фонаря.

– Дистиллятор, – объяснил Нимит. – С его помощью гнали самогон. Кто-то из инженеров сделал кольцо из стебля бычьей бурой водоросли. Ты когда-нибудь видела, как выглядит это растение? Оно твердое, как кулак, и похоже на длинную пустую трубку. Водоросль заморозили в форме петли, установили во льду и начали перегонку. В конце концов я заменил стебель вот той железякой.

– Ты умеешь гнать самогон?

– Естественно! Для этого не надо быть спецом в химии.

«Как и для того, чтобы сделать биологическое оружие», – подумала Хэнли.

Джек снял шлем и предложил ей жестом сделать то же самое.

– Ого, – заметила Хэнли, освободив голову от надоевшего убора, – а тут тепло.

– Да. Относительно. Двадцать градусов по Фаренгейту. Дыхание Джека превращалось в пар. – Летом снег остужает воздух и отпугивает комаров.

Нимит повел Хэнли дальше.

Потолок становился все ниже и ниже.

– А если мы набредем на спящего медведя? – спросила Хэнли.

– Дадим деру, – усмехнулся Нимит. – Хотя скорее наткнемся на тупилат.

– Это еще что такое?

– Призрак.

Аллея сужалась.

– Скоро придется пробивать себе дорогу, – заметил Нимит. – Земля, то оттаивая, то замерзая, передвигает стены.

– Маккензи рассказывал мне, что вы поддерживаете здесь порядок на случай пожара. Должно быть, это немалый труд.

– Мы действительно очень опасаемся пожара. Ты уже видела, на что способен огонь.

Они подошли к каменной расселине. Нимит снял частую стальную сетку, закрывающую проход, пояснив:

– Это чтобы лемминги не забрались. – Он поманил Хэнли и шагнул в трещину.

В ущелье стоял сладковатый запах плесени, вызвавший у Джесси воспоминание о бабушкином диване. Проход от метра к метру становился ниже и уже. В итоге они почти ползком проникли в пещеру.

Нимит поднялся на ноги и помог Хэнли, потом затянул вход в расселину металлической сеткой, вынул из фонаря отражатель и осветил пещеру.

На полу в центре черного круга сидели две дюжины фигур с иссохшими лицами – скрестив ноги, сцепив руки под подбородками, пергаментную кожу покрывали черные пятна. Над фигурами возвышался свод из китовых ребер, с которых свисали клочья звериных шкур. Это было истлевшее иглу.

– Ну и ну! – воскликнула Хэнли. – Невероятно!

Она обвела взглядом пещеру и, слегка поколебавшись, спросила:

– Не возражаешь если я сделаю для сына несколько фотографий?

Нимит ответил приглашающим жестом. Хэнли поставила на пол фонарь и увидела другие фигуры. Они были размещены ярусами: в переднем ряду находились мужчины, в заднем – женщины и дети. Хэнли поразилась прекрасной сохранности мумий лишь в дальнем углу пещеры две фигуры подверглись настолько сильному разложению, что их лица стали похожи на обезьяньи орды. Каждая мумия прижимала руки к груди. Умершие словно молили о чем-то, и это производило страшное впечатление.

– Тела завернуты в шкуры выдры и морского льва, – принялся рассказывать Нимит. – Видишь, спинами мужчины опираются на боевые щиты. У большинства иннуитов даже нет слова, обозначающего войну, но эти люди – алеуты. Среди северных народностей алеуты выделялись воинственностью.

Как их готовили к захоронению?

– Сначала вынимали внутренности, затем заполняли тела колосняком дикой рожью. Идеально сухой воздух и холод сохрани их навсегда. Самым старым останкам, которые я видел, было тысяча шестьсот лет. Те, что перед нами, гораздо более поздние – конца девятнадцатого века. Наш остров служил алеутам летней стоянкой. Именно это в первую очередь привлекло сюда Мака и остальных. Но и прежде археологи находили предметы быта, выполненные моими соплеменниками в каменном веке, и многочисленные кости животных. Находки из самых нижних слоев принадлежащим видам удавалось даже обнаружить отпечатки пальцев.

– Отпечатки пальцев?

– На черенках посуды. Отпечатки обжигались вместе с глиной. Нимит медленно повернулся, осматривая пещеру. – Алеуты пришли на остров позднее иннуитов.

Хэнли, помня реакцию Джека на ее последнюю шутку, помедлила в раздумье, прежде чем задать следующий вопрос.

– Это мумии твоих предков?

– Нет. Останки моих сородичей, возможно, являются частью экспозиции Смитсоновского или Полевого музея в Чикаго, а может быть, и Музея естественной истории в Нью-Йорке. Представители этого племени проживали на Алеутских островах. На Курлак, расположенный далеко на северо-востоке, они переправились, спасаясь от врагов.

– Суровая у них, наверное, была жизнь, – заметила Хэнли, вглядываясь в мумии.

– Да, хотя, возможно, и более приятная, чем на западе, откуда они пришли.

– Почему ты так думаешь?

– В середине восемнадцатого века цивилизация алеутов была фактически уничтожена русскими. Культура, просуществовавшая девять тысяч лет, пала за один-единственный сезон. Русские пришли на Аляску с ружьями, пушками… и болезнями. Того, кого миловала пуля, подкашивала неведомая прежде хворь. По-моему, именно от русских алеуты сбежали на Курлак.

– Я не вижу стариков, – сказала Хэнли, разглядывая отдельные фигурки в видоискатель камеры.

– Немудрено. Алемуты считали их обузой. Бедняг, которым повезло дожить до преклонных лет, переставали кормить. Или бросали на произвол судьбы при перемене стоянки.

– Далекое от идеала общество.

– Да уж, – согласился Нимит. – Неподходящее для слабодушных.

– Как ты думаешь, почему алеуты оставили Курлак?

Джек пожал плечами:

– Могу предположить, что они здесь просто вымерзли. Приблизительно в сороковых годах девятнадцатого века случился небольшой ледниковый период. А что касается нас… Общины были малочисленны. Чужаки направо и налево «раздавали» корь, оспу, грипп, туберкулез и алкоголь. В какой-то момент все это сказалось на восьмидесяти процентах иннуитов. Вы, европейцы, едва не стерли нас с лица земли. Зато мы в качестве компенсации получили письменность.

– Иероглифическое письмо? Как на твоем плакате?

– Ты очень наблюдательна.

– Не сочти мои слова за грубость, но выглядит ваше письмо диковато. Похоже на руны. Или код. Очень… экзотично.

– Ты так считаешь? Письменности нас обучил миссионер, который увлекался системой стенографии Грегга. Потому буквы похожи на клинописные знаки. Ценнейший дар делового мира иннуитам, – печально улыбнулся Нимит.

– Вроде алфавита, который алеуты переняли у русских?

– Совершенно верно. Больше им русских не за что благодарить.

Хэнли указала на одного из мужчин:

– Похоже, его подвергли краниосекральной терапии. Позвоночник искривлен, нижняя челюсть отсутствует.

Нимит кивнул:

– Это потому, что у него отняли голову, а потом вернули.

– И для чего?

– Он был ангакок, то есть шаман. Ангакок имеет право забирать и даровать жизнь. И сам может воскресать из мертвых. Лишь удар в горло способен его прикончить.

Хэнли нахмурилась:

– Зачем же было убивать святого человека?

– Остается только предполагать, – отозвался Нимит, присаживаясь на корточки рядом с останками. – Шаман обычно был самым неуживчивым членом племени. Он был сосредоточен на себе, его посещали галлюцинации и мучили обмороки. В общем, типичный невротик, а порой и шизофреник. И уж во всяком случае, плохой охотник. Тем не менее окружающие его терпели. Шаман знал то, чего не знали другие. Он обладал таинственной властью над вещами.

– Например?

– Мог изрыгать предметы, вязать ртом узлы на веревке, чревовещать, втыкать нож в собственную плоть, не теряя ни капли крови. Мог летать, глотать пламя, превращаться в любого зверя, вытягивать недуг из больного. Мог предсказывать будущее. Мог залететь на луну, опускаться на дно моря. Моги проходить сквозь скалу. Мог вызывать демонов и беседовать с мертвецами.

– Как племя относилось к шаману?

– Говоря современным языком, потребительски. Его – в отличие от дурачков, которые тоже считались ясновидящими – терпели до тех пор, пока он мог договариваться с мертвыми.

– Договариваться с мертвыми?

– Да. Его самой важной работой было договариваться с мертвецами. – Джек пристально посмотрел на Хэнли. – Белых не слишком беспокоят трупы, вы, скорее, боитесь умереть сами. Иннуиты не боятся смерти, но они испытывают ужас перед мертвецами. Для них очень важно умиротворить мертвых, иначе те из зависти навлекут на них голод или бурю. Шаман должен любым способом успокоить мертвеца, он посредник между светом и тьмой. Но он подвергается риску. Если ему не удается подавить зло, то оно овладевает им. Злой дух – илисиитсог – переселяется в шамана и принуждает корчиться. Когда такое случалось, деревня изгоняла шамана, а чаще убивала подобным способом.

– Отрубая голову?

– Да. Чтобы он не обернулся животным, не заразил охотника, который его поймает, падучей болезнью.

– Значит, они убили его в целях безопасности, – заключила Хэнли, опускаясь на колени около мумии.

– По всей вероятности. – Черные глаза Нимита изучали Хэнли. – А потом похоронили как почетного члена общины. Он был великой силой в их жизни. Которой боялись. И которую почитали.

– Откуда тебе знать?

Нимит указал на мертвеца:

– Посмотри, как дорого и красиво он одет. Куртка сшита из медвежьей шкуры, капюшон с песцовым мехом. Глаза накрыты светло-голубыми раковинами. Переливчатая вышивка на головном уборе выполнена морскими ушками. А мешочек! На нем венецианские бусины. Теперь такую ерунду купишь в любом универмаге, а в те времена на одну большую синюю бусину можно было выменять сани, собачью стаю и полдюжины песцовых шкур.

– А почему у него шапка наполовину светлая, наполовину темная?

– Потому что он принадлежит наполовину нашему миру, наполовину миру духов.

Хэнли склонилась над мертвым шаманом. Почувствовав на себе взгляд Нимита, она пожалела, что под глазами у нее залегли темные полукружия. Желая переключить внимание Джека, Хэнли перевела камеру выше и спросила:

– Надпись на мешочке сделана кириллицей?

– Ага.

– Алеуты до сих пор ею пользуются?

– Нет, дети читают и пишут по-английски.

– А что в мешочке?

– Возможно, кости для гадания.

– Его одежда… – Хэнли замолчала, склонив голову набок. – Опушка, ожерелье, ракушки. Все это больше пристало женскому наряду, нежели мужскому. Или я ошибаюсь?

– Нет. Ты права.

– Тогда что это означает?

– Возможно, что он был гомосексуалист. Или трансвестит.

– Гей?

Как многие шаманы. Но дело не в этом. Ожерелье выполнено из раковин красной шипастой устрицы. Устрицы – гермафродиты: сегодня – мужская особь, на следующий год – женская. Устрицы символизируют двойственную сущность шамана.

Хэнли протянула руку, собираясь коснуться мумии.

– Не делай этого! – Нимит схватил ее за запястье. Кожа на его ладони была удивительно мягкой для человека, много работающего руками.

– Ты боишься шамана?

– Да, черт возьми, боюсь. А еще помню, что существует Акт о защите и сохранности захоронений коренных жителей.

– Извини. – Хэнли мягко высвободила запястье. – Я должна взглянуть. Деформация позвоночника…

Она приподняла голубую ракушку левой глазницы с мумии.

Нимит содрогнулся.

Хэнли осторожно убрала правую ракушку и приблизила фонарь к лицу шамана. Увиденное повергло ее в оцепенение. Глазницы были точь-в-точь такими же, как у троих погибших ученых.