Текст книги "Мост через Жальпе"

Автор книги: Юозас Апутис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Это такая важная привилегия?

– Не ахти что, конечно. Однако, видите ли, я испытал, что голый человек из-за непривычного на людях положения становится приниженнее и справедливее. Вместе с одеждой с него как бы спадает то, что накладывают на него должность, общество, связи и все такое прочее. Вы даже представить себе не можете перед врачом голым какого-нибудь видного сановника.

Какая иногда открывается мизерность, когда он начинает стонать, хотя на самом-то деле стонать еще нечего, однако ему кажется, что не приведи господи, чуть что – так все осиротеют без такого человека!.. Поэтому он старается завести тесное знакомство с врачами, чтобы потом чувствовать себя с ними как дома.

– Сегодня вы шутите, доктор.

– Не сказал бы… А что делать?

– В прошлом году вы были вроде бы другим.

– В прошлом?! Правда?

В прошлом… В прошлом я, может, и был другим. В прошлом году я вышел оттуда, со двора, обнесенного бетонной стеной. Уж так хорошо у меня все шло, уж столько было всяких надежд. В прошлом году я думал, что мы уже справились, что Гильда тоже наконец одолеет темноту.

– В прошлом году в этом озере утонул цыган.

Герда внимательно посмотрела прямо в глаза Бенасу.

В прошлом. Странное слово. Как зеленое, мягкое, пульсирующее пятно. В прошлом.

– Герда, почему вы спросили – важная ли это привилегия?

– Насчет людей-то? Потому, что все это на поверхности, доктор, и вы сами это хорошо знаете. Самое главное скрывается глубже…

– Правда, Герда. Я только хотел сказать, что иногда врачам приходится сталкиваться с очень смешными вещами… А настоящим человек бывает, когда он остается один, когда оказывается где-нибудь в чистом поле и глядит, устремив глаза в небо, воображая себе, что все на свете люди таковы, как он в этот миг. Но это длится так недолго. Потом идешь в толпе, сталкиваясь с людьми, как со столбами, видишь их злые, отупевшие, озабоченные, пустые лица или слышишь смех, который так далек от тебя, и ничто тебе не важно, кроме одного темного пятна, которое маячит перед глазами, мельтешит как жучок под микроскопом, а ты хочешь сфокусировать эту точку и отрегулировать линзы; ты напрягаешь мышцы, сжимаешь глаза в глазницах, и все равно точка маячит будто тень!

Бенас с каждым словом странно покачивал головой. Глаза его покраснели.

– Доктор!..

– Так уж оно есть, Герда, и вы это уже знаете.

– Что, доктор?!

– Что невообразимо трудно сделать прямо даже один шаг.

Таким был первый день, когда он приехал сюда этим летом. Бенас тоже вспомнил, что видал Герду и раньше, но тогда она была ребенком и он попросту проходил мимо.

Герда работала в маленьком магазине, который она рано открывала и рано закрывала, а потом гуляла по берегу озера и часто встречала доктора, гуляли они вдвоем, и многие в городке уже качали головами. Бенас ни разговоров, ни взглядов как будто не замечал. Только когда девушка, по неразумию, сама того не желая, начинала переступать грань, Бенас несколькими словами рассеивал туман, и они снова безмятежно беседовали о людях, рыбах и водах.

Почти месяц прошел с его приезда. Он жил у знакомого учителя, у которого был старенький довоенный автомобиль. Когда он ехал по узкому проселку, горб автомобиля плыл над рожью, кукурузой, всякими травами, и казалось, что по полям мчится большой черный пес.

Герду он не видел уже целую неделю, подумал, что она вообще уехала из городка.

Учитель иногда поднимался в его комнатку, чтобы сообщить какую-нибудь новость или спросить о чем-то. Вчера зашел, посидел несколько минут, потоптался у двери. Было видно, что он хочет что-то сказать.

– Случилось что?

– Мама Герды умерла. Она уехала на похороны.

– Что? Умерла мать! Герда никогда о ней не говорила.

– Наверно, похоронили уже. Несколько дней назад. Жила где-то одна в деревне, в глуши.

Бенас покачал головой:

– Мелькают по доскам рубанки гробовщиков…

Вчера, перед появлением учителя, Бенас отправил письмо. Письмо было коротким:

Дейма, было бы хорошо, если бы ты смогла вырваться и приехать хоть на несколько дней. Соскучился. Ничего не случилось, не бойся. Дейма, у меня опять… Опять лезет в голову нехорошее… Конечно, спешить не надо, когда сможешь вырваться, тогда и приезжай. Я все время буду ждать.

Вечером он снова отправился к озеру, снял замок с лодки, неторопливо вставил весла. Вода была как подогретая. Солнце светило сквозь сосны, и ребятишки в белых рубашках на небольшом мосту, переброшенном через канал, соединяющий два озера, были похожи на мотыльков. Остров посреди озера озарило солнце. По его краям росли береза и ольха, а вершина была голой, лишь поросла шероховатой бурой травой. Бенасу она казалась похожей на голову монаха-капуцина.

Увидев приближающуюся по берегу Герду, он шагнул из лодки, потрогал цепь и замок, а потом пошел ей навстречу.

Герда была бледна.

– Опять поплывете? – подавленно спросила она.

– До острова…

– Как всегда?

– Да… Трудно выдумать что-то новое… Герда, я знаю, учитель мне говорил.

– Все так внезапно…

– Болезнь?

– Опухоль легких. Злокачественная, как сказали бы вы.

– Много лет ей было?

– Шестьдесят восьмой.

– Мы, врачи, такой исход считаем почти благополучным. Слава богу, человек прожил достаточно. Нам бы столько… Однако нельзя так говорить. Простите. Долго болела?

– Скоропостижно.

– Тем более…

– Вы так утешаете?

– Вы в этом и не нуждаетесь, Герда… А мы тут вчера похоронили соседку учителя. Слышали, наверно, что умерла, родила ребенка и умерла при родах. Меня учитель тоже возил в больницу, но было уже поздно.

– Вы простите, но говорят, что врачи этой больницы виноваты. Это правда, доктор?

Герда стояла перед ним почти в профиль, чуточку наклонив голову. Он смотрел на ее маленькое ухо, которое смахивало на розовую раковину, подарок, привезенный из дальних стран.

– Когда раньше времени умирает человек, врач всегда виноват, даже если никто его не обвиняет. Разве ты можешь быть уверен, что сказал последнее слово, что нашел последний выход? Я не смею утверждать, что было так или иначе. Не хочу и врачей обвинять. Знаю только одно: страшен человек без страха, без сомнений, без душевных весов.

– О чем вы, доктор?

– О тех, кто лишен душевных весов… Может, и об этих врачах. Страшен человек, который, не прилагая никаких усилий для постижения самого себя, повинуясь звериному инстинкту любой ценой вытянуть, подобно мерзкому земному червю, свою плотскую голову выше других, выбрасывает эти весы на свалку!

Ему показалось, что Герда удивительно спокойна.

– Много смертей я видел, но на этот раз все было по-другому. Процессия, ползущая на коричневатый холм на кладбище, и страшнее всего – мать покойной. Она шла за гробом, увядшая и старенькая, доживающая последние дни, и несла на руках новорожденного. Такой маленький и сразу одинокий, один на свете.

– Отца его не было?

– Неизвестно, кто был отцом. Разве что сама мать знала.

Герда пальцем ноги катала камешек.

– Да… Вырастет среди людей, не пропадет. А ваши воспоминания, доктор? – спокойно спросила она некоторое время спустя.

– Собираю, все собираю, Герда.

На этот раз он должен был поступить иначе, чем всегда. Он не должен был оставлять ее, такую одинокую, на зеленом берегу. Однако черный жук снова задрожал в окуляре микроскопа, и он отчалил один. Герда стояла на берегу, катая ногой камешек, а потом все повторялось: она поднималась на холм, останавливалась посреди красного клевера и глядела на башню серого костела. Слабый ветер шевелил платье Герды. Стояла она недолго, – не оборачиваясь, шла дальше, вошла через маленькую калитку во двор костела, и на этом месте глазам Бенаса предстала лишь унылая пустота.

Бенас медленно греб к острову, к голове капуцина, где обитало много полевых мышей и кротов. Когда он был в самом центре острова, то услышал удары костельного колокола. Стая ворон с громким карканьем кружила над кладбищем и костелом, а потом уселась на деревьях.

Бенас сел, снял кепку и слушал, как вечером на острове трудились кроты, крест-накрест вспарывая землю и изредка попискивая, – Бенас слышал, даже не прикладывая ухо к земле.

Так прошло еще два дня. С самого утра он уходил на озеро и, выбравшись на остров, был там до позднего вечера, возвращаясь лишь ночевать. Оба дня он видел, как по берегу гуляла Герда, издали она казалась ему совсем крохотной, гуляла недолго, и только вчера просидела несколько часов под березой, читала книгу, пробыла на берегу допоздна, пока из-за острова не показалась его желтая лодка.

Греб он прямо к дому учителя, решив привязать лодку к ольшине. Войдя во двор, на меже среди картофеля увидел черный автомобиль и самого учителя, который забрался под машину и стучал по ней огромным молотом.

– Не слишком ли сильно? – спросил Бенас.

– Что?

– Не велика ли кувалда для такой работы?

– Старого черт не возьмет.

– Поломался?

– Зачихал в полдень и заглох возле школы, когда ехал в гору. В школе полно студентов, для них это развлечение, сбежались и затолкали меня на горку.

– Красиво выглядела.

– Что?

– Да ваша езда в гору…

– Недурно и выглядела… Как день прошел? – учитель еще раз бабахнул молотом и стал выползать на животе из-под машины. – Уплываете и до вечера не показываетесь. В другие годы по деревням катались, окрестности осматривали.

– Да ваша техника шалит, – сказал Бенас.

Учитель развел руками:

– Когда вы поедете, шалить не будет…

– Доктор, и не говорите… Этот старый драндулет вся его радость. И не надоест же – с утра до вечера под машиной, – выпрямилась на грядке жена учителя, ставя наземь лейку.

– Не слушайте ее, доктор. А разве лез под машину, когда тебя в Лиепаю свозил? Быстро все забываешь.

– Твое катанье… Раз покатаешь, потом год вспоминаешь. – Она взяла ведра.

– Дайте-ка мне, натаскаю водички, давно не доводилось так воду носить, – потянулся за ведрами доктор Бенас.

– Нет уж, не позволю. Не так много у меня работы. У нас ведь теперь каникулы, есть время и воду потаскать. Вы же тоже намучились, целый день на веслах.

– Не завидуйте. Для меня это удовольствие – носить воду.

Едва прикоснулся к дужкам ведер, знакомый запах или вкус холодного железа как будто передался по пальцам к самому сердцу; казалось, вытащит ведро из воды, отнесет на горку, а там окажется выпряженная лошадь, которая, увидев его, ласково фыркнет, потом бархатными губами осторожно поплещется в воде и станет жадно пить, медленно погружая в ведро морду и благодарно глядя одним глазом на Бенаса. А может, и нехорошо так думать, ведь некоторым кажется, что если человек что-нибудь вспоминает, то он обязательно хочет вернуть это воспоминание в реальность…

Одно ведро поставил на межу, а из другого стал наливать в лейку. Вода лилась через край.

– Разучился, – усмехнулся Бенас.

– Вы так осторожно наливаете, доктор. Какая тут еще нужна наука? Большое спасибо.

– Вспомнил свой старый дом, когда ребенком жил в деревне.

– Да, доктор, с годами многое уже – только прошедшее время. Все уже было, было, было… Вначале кажется, что прекрасное время было двадцать, пятнадцать, десять лет назад, а потом время все сжимается, и уже иногда приятно вспомнить то, что было в прошлом году, потому что прошлый год кажется куда лучше того, в котором живем.

– А разве это плохо?

– Что?

– Все время что-нибудь вспоминать?

– Не поняла, доктор. Разве такое можно мерить добром или злом?

– Положим, нет.

Бенас замолк.

В прошлом году… В прошлом году он вышел  о т т у д а. Гильда проводила его до стены двора. Она сказала, что Бенас должен жить иначе, если только окажется возможным, он должен навеки оставить этот забор и ее, Гильду… Не нужна такая печальная жертва. Тогда он сделал ошибку? Но разве теперь он не впадает в другую? Он посмотрел на ее побледневшее лицо, а потом, выйдя за забор, провожал ее взглядом, пока она не смешалась с толпой полосатых. Уходя, Гильда ни разу не обернулась: на это способны только женщины – тогда, когда любят, а мужчины лишь тогда, когда ненавидят. Он не раз это испытал, ему казалось, что женщины почти всегда духом сильнее мужчин.

Все тяготы Гильда тогда приняла на себя.

В прошлом. В прошлом году в морском заливе он слышал, как жалобно плакал ребенок.

Из-за угла дровяного сарая появилась полосатая кошка. Она шла прямо, останавливаясь и прислушиваясь, как шелестит вода по листьям огурцов. Поняв, что в этом нет никакой опасности, как и всегда в этом приветливом дворе, кошка отправилась дальше и, проходя мимо людей, изящно изогнула хвост и, ласково мяукнув, поздоровалась.

– Соседская кошка. Если ей покажется, что там дали мало молока, приходит попросить к нам, – сказала жена учителя. Кошка опять почти равнодушно мяукнула. – Потерпи немножко. Вот кончим поливать, тогда пойдем в дом. Может, ты хочешь, чтоб я все бросила?

Кошка прищурила один глаз, потом уселась у тропы и принялась усердно облизывать лапки, изредка все-таки прислушиваясь к чему-то.

– Здесь так тихо, что даже страшно, – сказал Бенас.

– Нервы отдыхают, – сказала жена учителя.

– Даже страшно, какой покой, – во второй раз сказал доктор Бенас.

– Хороший покой. Мы-то к нему привыкли за столько лет. Приятно жить в таком покое, доктор.

– Страшно, какой покой, – повторил диктор Бенас, снова взяв ведра и собираясь к озеру, но жена учителя сказала, что поливать она кончила, воды больше не надо.

– Жаль, что все так быстро кончается.

Учитель между тем уселся в автомобиль и завел его. Автомобиль подрагивал среди грядок – черный и как бы соответствующий озеру и соснам в этот вечер.

– Не покатаемся, доктор? Под вечер озеро – просто чудо, давайте объедем его, полюбуемся дорогами, по которым давно не катались.

– Понимаете, я Дейме написал, чтоб приехала. Нехорошо будет, если она меня не застанет. Попросил ее, чтоб приехала… Недавно мне сон снился, хочу ей рассказать…

Учитель открыл дверцу. Бенас заметил, что жена учителя пугливо прислушалась к разговору.

– Сон? А-а, – протянул учитель. – Сон… Может быть… Но все автобусы через наш городок уже прошли. На станции поездов тоже больше не будет, вдобавок, как она доберется оттуда в такой час? Ей просто не на чем приехать. Может, завтра или на другой день.

– Нехорошо будет, если она меня не застанет. Она может приехать и на попутке. Кто-нибудь подвезет.

Доктор Бенас уселся на пенек среди сосен. Жена учителя остатками воды полила еще несколько огурцов.

– Вы меня выручили, – сказала она доктору.

– Для меня это была приятная работа. Она навеяла воспоминания.

Проходя мимо полосатой кошки, жена учителя сказала ей:

– Вот и управились. Теперь топай за мной, молочка налью.

Кошка медленно встала, огляделась, покосилась зелеными глазами на Бенаса и засеменила за ней.

– Поехали все-таки. Еще будет время, насидитесь на этих пенечках. Объедем озеро и вернемся. Долго это не затянется, хотя, с другой стороны, – куда нам спешить? – Учитель подъехал совсем близко к Бенасу. – Поехали, вам надо рассеяться.

Он уселся рядом, автомобиль с проселка выехал на асфальт. Старая машина устремилась к закату. Небосвод побагровел, над землей плыли рваные черные тучи. Казалось, что в той стороне, где сквозь тучи пробиваются лучи солнца, находится тревожащая Страна Снегов.

Автомобиль полз мимо старого помещичьего особняка со стройными белыми колоннами и тенистой липовой аллеей. Вдоль аллеи ложились последние лучи солнца, и по ней, словно через таинственные врата, проходили люди в полосатых одеждах, они гуляли по одному и группками, а когда догоняли других, идущих в ту же самую сторону, то казалось, что людей там очень много. Бенас попросил, чтобы учитель ехал еще медленнее, автомобиль теперь полз как черепаха, и Бенас старался вглядеться в лицо каждого, словно искал знакомых или нелепой опоры для успокоения. Учитель сидел за рулем какой-то растерянный, он ничего не понимал. Полосатые тоже терялись, замолкали на полуслове, ждали, пока этот драндулет уползет дальше.

От напряженного глядения у Бенаса заболели глаза.

Мимо вековых помещичьих лип шли надломленные тяжким бременем люди. Бенас запомнил двух девушек. Они весело щебетали, размахивая руками. У одной из них были чудесные алые губы, нижняя чуточку отвисала. Бенас вздрогнул, невольно схватив за локоть учителя.

– Знакомые, доктор?

– Нет, просто так загляделся. Они такие полосатенькие…

– А-а…

Увидев в машине лицо доктора, девушка остановила свою подругу и кивком показала на Бенаса.

– И этот проходу не дает, – сказала первая специально очень громко и смеялась, зажмурясь и откинув красивую головку, фыркнула и вторая. У Бенаса к щекам прилила краска, но вскоре и он захохотал, его лицо вдруг стало пустым и каким-то простодушным.

– Молодому везде хорошо, – некоторое время спустя, когда они отъехали дальше, сказал учитель.

– Что?

– Может, здесь и неплохо молодому человеку, – робко сказал учитель.

– Вы хорошо думаете… Где-нибудь приходится быть, где-нибудь тебе и хорошо. Приспособился ты – и хорошо!..

– Доктор… Вы уж не обижайтесь…

– Что?

– Вы так нарочно?

– Как?

– Ну, ко всему относитесь… просто как-то жутко…

Доктор Бенас вздрогнул, дожидаясь, что учитель скажет еще.

– …ко всему относитесь, простите, будто хотите укусить.

– Учитель, – спокойно сказал доктор Бенас, легко касаясь рукой его плеча, – вы сильно ошибаетесь… Сильно. Не я хочу укусить, а всячески выкручиваюсь, чтоб меня не укусили. Поймите, я ужас как боюсь этих укусов. Ужас как боюсь.

– Не сердитесь, может, я не понял.

– Понимаете, только вам трудно с этим примириться.

– Может быть. Простите.

Учитель газанул, смеющаяся девушка осталась далеко позади, Бенас ее уже не видел, хотя в ушах все еще звенел ее смех.

Вскоре они доехали до старой склоненной ивы с засохшей верхушкой. Будто венок, зеленели внизу ветки. Опустив голову на низко растущую ветвь, глядел вдаль старичок. Хотя они подъехали совсем близко, старичок словно не заметил машины, продолжая глядеть прямо перед собой.

Бенас печально смотрел на этого небуднично успокоенного человека, вздумавшего столь непривычно отдыхать. Учитель опять ехал мимо на малой скорости. Старичок повернул голову и сказал:

– Там – холодные воды. В них водятся рыбы с красными крапинками.

– Т а м! – крикнул Бенас, и учитель с опаской посмотрел на него. – Это верно, вы не просто так говорите? – спросил он, чуть успокоившись. Он высунул из окошка руку, к черному боку машины прижимая побелевшие пальцы.

– Там освежающие родники, я правду говорю. Всюду катаются, а этого не знают! Вы, может, думаете, что я помешался, а я рассуждаю совсем трезво. Я бы давно подох, если б не эти прохладные воды и не эти пестрые рыбы…

Медленно удалялись они, а старичок продолжал о чем-то беседовать сам с собой.

– Если можете, остановитесь, – вскоре попросил Бенас.

– Случилось что?

– Надо бы навестить эти прохладные воды, учитель.

– Хорошо, я вас здесь подожду. Придется идти пешком, туда не проехать.

Бенас свернул в угол сумрачной аллеи. Вечерней прохладой веяло от вековых лип. Он спускался по ступенькам все ниже, пока не услышал звонкое журчанье воды. Когда он сделал еще несколько шагов, родниковая вода заиграла со всех сторон. В мутном полумраке то тут, то там виднелись белые брызги падающей воды.

Поравнявшись с холодными бассейнами, Бенас почувствовал, как несколько капель упало на лицо и опущенные руки. У края бассейна теплился крохотный огонек. Бенас шел прямо на него. На старом стульчике сидел такой же старый человек и курил.

– Так поздно. В такой час здесь почти не бывает чужих, – сказал он Бенасу.

– Здесь освежающие воды. Мне наверху сказали. Теперь и сам чувствую.

– Сердце здесь оживает, – сказал человек и снова закурил. – Прислушайтесь, как живут.

– Где?

– Да тут, в воде. Слышите?

Бенас прислушался.

Невидимые, мелькали в холодной воде рыбы с красными крапинками.

Бенас напряженно вглядывался в старого человека. Сейчас он сидел, свесив руки между коленями. Бенасу показалось, что человек на старом стульчике плавает вместе с рыбами в воде.

– Вы здесь живете? – спросил Бенас.

– Нет. Прихожу из деревни. Три километра. Скоро кончится моя смена, и потопаю.

– Смена? Разве может вас кто-то сменить? Вы работаете посменно? Господи…

– Спрашиваете! Кого уж не смогут сменить… Неужто есть какие-нибудь несменяемые люди? Разве что где-нибудь наверху… А как же. Посменно…

– Не может быть.

– Точно.

– И ходите пешком?

– Ну да. Иногда подбросят, если кто едет мимо.

– А вы не можете плыть домой по озерам?

– Не могу. Раньше-то мог, пока запруды не было. Теперь и рыба отсюда не выплывает, и лодку перетащить трудно.

– Вам непременно надо плыть по воде.

Человек как будто не расслышал. Он поднял руку, снова вспыхнул красный огонек. Прошло несколько минут.

– Почему вам кажется, что я должен плыть по озерам?

Бенас смотрел на движущуюся в темноте воду.

– Ваше хождение по земле, по дорогам и тропинкам кажется мне странным…

– Ха! Все может быть… Может… – человек замолк. Какое-то время спустя поднял голову и торопливо спросил: – А ваше?..

– Мое? Мое-то очень печальное – и по земле, и по водам.

Человек теперь снова держал руки между коленями, потихоньку всем телом раскачиваясь в стороны. Казалось, что его и его стульчик на самом деле колышут волны прохладной воды – от невидимой суеты рыб.

– Прощайте, – сказал Бенас.

– Так быстро?.. Счастливого возвращения, – ответил человек, продолжая колыхаться вместе с водой.

Подойдя к машине, Бенас спросил:

– Вам, наверно, уже надоело?

– Нисколько. Ведь вы быстро. Как там все выглядит вечером?

– Прохладно, очень даже прохладно.

Автомобиль увеличивал скорость.

– Все-таки может еще приехать Дейма, – тихонько сказал Бенас.

– Всякое бывает, но я не верю. Зачем ей ехать на ночь глядя?

– Иногда она появляется и очень поздно. Так уже бывало. Особенно, если я писал ей, что мне снился сон…

– Скоро вернемся, ведь проехали уже почти полдороги. Обратно ехать нет смысла. Обогнем озеро и примчимся по другой стороне. Вам тоже надо отдохнуть, весь день в таком напряжении.

– Будто резиновый, от напряжения, – сказал доктор.

Вдруг учитель принялся тормозить, потому что на шоссе, едва различимая, появилась девушка. Бенас сразу узнал ее. Она шла в ту сторону, куда они ехали. Остановив машину, учитель заглушил мотор.

– Что-нибудь случилось?

– Там Герда. Нехорошо теперь так пролететь мимо. Давайте предложим ей покататься вместе, потом все вернемся в городок, а по дороге ее выпустим. С ней приятно поболтать.

Бенас молчал. Казалось, он чего-то боится.

– Да, я хорошо ее знаю. Однажды даже намекнул ей, что буду писать воспоминания. – Потом Бенас произнес слова, от которых ему самому стало не по себе. Учитель даже оглянулся.

– Не стоит останавливаться, учитель. Поедем дальше, и, если можно, посильнее нажмите на газ. Время уже позднее. Она еще может все-таки объявиться…

– А, вы насчет гостьи… Да где уж…

– О, нет, нет! Не то вы подумали! Ей-богу, не из-за этого надо быстрее ехать!.. – взахлеб выпалил Бенас.

– Как хотите, но не к лицу нам убегать, будто разбойникам… Что ж, воля ваша, но просто мне, понимаете, ни то ни сё…

– Очень нужно, чтоб вы поднажали.

Учитель больше не сказал ни слова. Они догнали Герду и, когда та, услышав гул, обернулась, учитель так нажал на газ, что мотор взревел. Автомобиль вильнул влево, колеса подняли целое облако пыли, а Бенас даже не посмотрел на Герду, он напряженно вглядывался в мутно-розовый горизонт.

Несколько минут спустя учитель сердито свернул с асфальта через мелкую канаву на проселок, ведущий к озеру, которое теперь потемнело и затихло, лишь изредка выпрыгивала из воды светлая рыбина и с громким всплеском снова ныряла вглубь. С другой стороны озера остров в полумраке был похож уже не на капуцина, а на восточную женщину в темной чадре до самых глаз. Проселок был ухабистым, ехать пришлось медленно, в автомобиль проникала пыль, от которой болели глаза и першило в горле. Рядом с проселком, на берегу озера, стояла старая изба и по тропинке к ней бежали наперегонки два полураздетых мальчугана, показывая на автомобиль и держа в руках большие трепыхающиеся рыбины.

– Простите, что я… Нехорошо вы…

– Что нехорошо, учитель?

– Что проехали мимо Герды.

– Вот вы какой памятливый… Недавно мы с ней вспоминали… Я пошутил, что у меня привилегия – видеть людей голыми. А она ответила, что ничего хорошего в этом нет, поскольку человек скрывается под своим телом.

– Правильно и ответила…

– Вы сердитесь… А я тогда сказал: то, что находится под телом, можно понять только в одиночестве. Учитель, просто-напросто некрасиво какими-то банальными пустяками сокращать человеку самые прекрасные его часы. Может, она хотела побыть одна, наедине с собой, а мы бы ей только помешали, ей пришлось бы волей-неволей приспосабливаться к нам…

– Дело ваше, но говорите вы страшно, – сказал учитель.

– Вы не желаете вникать.

– Дело ваше… Но почему вы думаете, что все всё видят с той же точки, что и вы?

– Учитель! Я уверен: вы отлично понимаете, что не могу я глядеть с другой точки… С какой-нибудь всеобщей. Ведь не нарочно я так делаю, а потому, что иначе не получается.

– Хочу, чтоб вам было легче.

– Я тоже хочу этого и для вас, и для себя, но не получается. Спасибо, учитель…

Они уже почти обогнули озеро, автомобиль теперь плясал по настилу из редких бревнышек через мутный ручеек.

– Все меняется, – вздохнул учитель и тут же, круто тормозя, закричал: – А тебя куда черт несет!

Навстречу, низко пригнувшись, летел на мопеде мужичок, повесив на руль авоську с бутылками. Глаза мужичка вытаращены, это заметно даже в полумраке. Мопеду мало было шоссе, он то и дело вылетал на обочину. Мужичок кое-как остановил свой механизм, едва не скатившись при этом в кювет.

– Проучить бы такого! Ты что, ума лишился?

– Ох, не надо, учитель. Да и от ума одни крохи остались. Спасибо, остановили меня, потопаю теперь пешком. Жена уже носит под сердцем, через несколько лет получите ученика, а то ведь дефицит у вас…

И мужичок враскачку побрел по дороге, мопед заносил его в стороны.

– Неинтересной была бы жизнь строго по правилам, – глядя на маленькое черное озеро, сказал доктор Бенас.

Когда автомобиль остановился перед домом, оба услышали, что за кустами тарахтит мопед.

– Ну разве не черт? – засмеялся учитель.

– Веселый мужичок, – сказал Бенас.

– Уж точно… Ученика для моей школы вынашивает…

Бенас снял пиджак и стал вытряхивать его. Жена учителя подошла к нему:

– Запылились? Эта машина пыль втягивает получше пылесоса.

– Досталось нам пыли, – сказал Бенас.

Жена учителя спускалась мимо забора по тропе, и учитель, не выдержав, огрызнулся:

– А другие-то не втягивают?.. Куда на ночь глядя?

– К соседям кошку провожаю.

И правда: рядом с ней, изящно, словно балерина, переступая лапами, двигалась полосатая кошка.

На другой день доктор Бенас по своему обыкновению с самого утра сел в лодку, оставив лежащего под машиной учителя. Доплыв до середины озера, опустил весла в воду, а сам лег на дно лодки, выстланное сухим камышом. Так он лежал долго, глядя в небо, глубокое и голубое; ветер дул то с одной, то с другой стороны, толкая лодку поближе к берегу и опять унося ее на середину озера. О борта плескалась вода, по шоссе изредка с гудением проносились машины, и все время стояла такая тишина, что он слышал, как на другом конце озера человек бросал удочку; до него доносились как из-под земли далекие детские голоса… Он лежал и до усталости глядел в небо, не раз накатывала странная отрешенность от всего на свете. Казалось, что живет он не на этой земле, лодка перевернулась и скользит днищем по голубому небосводу, а голубизна, которую он видит наверху – это вода… Страшно было приподняться и выглянуть из-за борта, ведь тогда он опять увидел бы все реально, и не знал бы, ни что делать, ни что сказать человеку, если б вдруг кто-нибудь здесь оказался.

Так прошло еще немало времени. Может, он даже задремал или еще больше от всего отрешился, но вдруг его привел в чувство страшный удар по борту лодки. Боясь шелохнуться, он ждал, что будет дальше. Что-то еще раз стукнулось о борт лодки. Он заставил себя поднять голову и посмотреть. Краешком глаза покосился за борт: в его лодку уперлась другая, в ней, кажется, никого не было. Осторожно усевшись на скамью, он опасливо заглянул туда. Там и правда никого не было, только валялась на дне жестянка, в которой извивались уже вялые черви. Тошнота подступила к горлу, доктор Бенас вынул весло из уключины, уперся им в чужую лодку и с силой оттолкнул ее, потом торопливо вставил весло на место, догнал ничейную лодку и со злостью ткнул носом своей лодки, отталкиваясь подальше, а потом сам стал грести в сторону, стараясь побыстрее удалиться от нее, и в этот миг услышал на другом берегу озера бибиканье. Поначалу он не понял, что это значит, все на свете вылетело из головы. Автомобиль сигналил, не переставая, он посмотрел на звук и увидел сквозь камыши черную блестящую морду учительского автомобиля. Рядом с машиной стояла смуглая женщина в цветастом платье. Учитель уже махал доктору Бенасу, и Бенас налег на весла. Мелькнула мысль, что и впрямь все очень меняется – вчера места себе не находил, только и думал о встрече, а сегодня мысли были так далеко от предстоящего.

– Вот видишь, зовешь, а сам убегаешь, – ласково сказала Дейма, а он, застигнутый врасплох, не знал, что предпринять, сидел в лодке, надвинув на глаза бежевую кепку.

– Я к острову плыл, Дейма. Когда я там оказываюсь, то малость забываюсь…

– Давайте заедем все домой, доктор. Потом покатаетесь. Поедем все вместе, и жена еще не знает, что у нас гостья.

Дейма все еще стояла, глядя на Бенаса.

Он медленно вылезал на берег, потом подтянул за цепь лодку.

– Не знаю, как Дейма, но мне надо бы покататься. Сегодня-то я еще не был на острове.

– Мне тоже вначале хотелось бы побыть на воде, – сказала Дейма.

– Может, мне потом приехать вас забрать? – учитель посмотрел на Дейму.

– Спасибо. По воде доберемся, – ответил доктор.

– Тогда до вечера. – Учитель направился к машине, а Дейма разулась и торопливо забралась в лодку.

– Где прикажешь сесть?

– Все равно.

– Как ты сидишь, когда гребешь? Я же не знаю. Хотела бы сидеть напротив тебя.

– Я буду глядеть на берег.

– На который?

– На тот, куда учитель уехал.

Дейма пропустила Бенаса, а потом уселась, ласково шлепнув его по колену.

Автомобиль учителя с яростным рычаньем карабкался на холм, и Бенас как бы между прочим сказал:

– Сейчас задохнется.

– Кто?

– Автомобиль учителя.

– Да разве? – Дейма улыбнулась. – Он задыхается?

– Он иногда даже лает, Дейма…

Дейма рассмеялась.

– Как сейчас в городе? Небось, жутко воняет смолой и дымом? – спросил он спустя какое-то время.

– Наверно. Сам знаешь, как бывает, когда живешь постоянно: привыкаешь и ничего не замечаешь.