Текст книги "Число зверя"

Автор книги: Йорг Кастнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Да! – произнес он в трубку и понял, что голос его звучит нервно.

– Брат Кадрель? – раздался знакомый скрипучий голос Финчера.

– Я слушаю, брат Финчер.

Обычно такой решительный, Финчер, казалось, неожиданно замялся.

– У меня для вас плохие новости, брат Кадрель. Речь идет об отце Сорелли. Он… прошлой ночью он умер.

Пауля словно огрели кузнечным молотом. У него закружилась голова, и ему показалось, будто у него под ногами закачался пол. Роберт понял, как сильно он потрясен, и крепко взял его за локоть. Пауль опустился в черное офисное кресло и глубоко вздохнул.

– Вы меня слушаете, брат Кадрель? – спросил Финчер.

– Да, – тихо ответил Пауль и, уже громче, спросил: – Отца Сорелли убили?

Теперь настал черед Финчера удивляться. Пауль понял это по короткому, отрывистому звуку, произнесенному генеральным секретарем на том конце телефонного провода. Прошла целая вечность, прежде чем Финчер снова заговорил:

– Да, его убили. Но откуда, ради святого Игнатия, вам это известно, брат Кадрель?

2
Рим, Яникул

Уже через несколько шагов, сделанных по грунтовой дороге, ее кожаные сапожки, которые она только вчера впервые надела, оказались густо усеяны брызгами грязи. Клаудия Бианки невольно зарычала и остановилась, чтобы подвернуть штанины своих джинсов-стретч. Пусть хотя бы брюки останутся чистыми. Не успев нагнуться, она замерла, одновременно позабавившись и смутившись из-за нелепости своего поведения. Где-то там, между деревьями, лежит мертвец, жертва убийства, а она так распереживалась из-за нескольких капель грязи!

Продолжив путь, Клаудия спросила себя, не очерствела ли она за годы работы в полиции. Неужели еще один труп для нее уже нечто обыденное? Нет. Когда она, еще не до конца проснувшись, выслушала сообщение из управления полиции, ее охватило какое-то странное возбуждение, смесь любопытства и ужаса. Как и всегда, когда подобное сообщение означало, что она будет расследовать дело об убийстве. Тот, кто лишает другого высшего блага – жизни, не должен уйти безнаказанным. Охота за убийцей была для Клаудии внутренней потребностью, и в то же время ее каждый раз охватывало странное чувство, ужас от того, что люди могут сделать друг с другом. Это была загадка, которую ей никогда не удастся разгадать.

Между голыми деревьями она увидела карабинеров и несколько человек в гражданском, среди них и Альдо Росси. Клаудия заставила себя скрыть неприязнь к этому худому темноволосому мужчине. Они вместе будут работать над этим делом, как и над всеми другими делами, и личные отношения не играют тут никакой роли. По крайней мере, не должны играть.

Как только Альдо заметил Клаудию, он радостно улыбнулся ей, как будто между ними ничего не произошло. Не хватало еще, чтобы он ее поцеловал.

– Доброе утро, Клаудия. Хорошо выглядишь.

От нее не ускользнул взгляд, которым он окинул ее фигуру. Она решила говорить только о деле.

– Доброе утро, Альдо. Кто убитый?

Улыбка сошла с лица Альдо, а его взгляд невольно устремился на другую сторону Яникула, туда, где лежало самое маленькое и одновременно самое религиозное государство мира.

– Кто-то из Ватикана? – угадала Клаудия. – Священник?

Альдо кивнул и отошел в сторону, чтобы Клаудия могла увидеть труп. Мужчина, с ног до головы испачканный грязью, был крупным и, наверное, в молодости, когда еще не оброс жирком, был очень привлекательным. Она представила его себе – с узким лицом и густыми темными волосами, и это призрачное видение укрепило ее догадку. Он лежал навзничь на земле, сильно намокшей под ночным дождем. Под воротником темного пальто поблескивал белый римский воротничок-стойка. Убили его колющим оружием, необычайно изящным кинжалом, все еще торчавшим с левой стороны его груди.

Все это Клаудия заметила благодаря многолетней работе, автоматически, как компьютер, который кормят фактами, но взгляд ее снова и снова возвращался к лицу мертвеца. Она не знала, сколько трупов повидала на своем веку, да и не хотела их считать. Но она могла бы с уверенностью сказать: ни один мертвец не пугал ее так, как этот. Лицо убитого каким-то коварным, ужасным образом околдовало ее.

В момент смерти его губы застыли в улыбке. Клаудия пыталась убедить себя, что эта улыбка возникла в результате простого рефлекса, подергивания мышц во время агонии. Но чем дольше она смотрела на мертвеца, тем более странной казалась ей его улыбка – довольная, даже счастливая.

Такую улыбку можно представить себе у кого-то, кто умер в своей постели, прожив наполненную событиями жизнь, в мире с собой и окружающими. Но этот священник – или кем он там был на самом деле – лежал с кинжалом в сердце!

Однако не только зловещая улыбка мертвеца беспокоила Клаудию. У него на лбу красовалось большое кровавое число, будто только что вырезанное, – число, состоявшее из трех цифр: 666.

– Тот еще труп, верно? – вздохнул Альдо и отбросил со лба темный локон. – Таинственный, будто в английском детективе.

Не повышая голоса, Клаудия спросила:

– Но почему он улыбается? Он ведь, если я правильно сужу по взрыхленной земле, убегал от убийцы. Значит, он боялся, смертельно боялся. В таких случаях человек не умирает с довольной улыбкой на губах.

Пьетро Монелли, эксперт-криминалист, понял, что теперь его выход. До сих пор он стоял на коленях возле тела погибшего и тщательно осматривал его, не обращая внимания на появление Клаудии. Теперь он повернул к ней свое бородатое лицо и сказал:

– Выражение его лица не такое уж необычное. На самом деле никакая это не улыбка, а просто последствие агонии. Случайная гримаса, которую мы воспринимаем как улыбку.

– Возможно, – тихо сказала Клаудия. – Но он кажется таким… таким счастливым.

– Пьетро прав, впечатление обманчиво, – вмешалась ассистентка Монелли, юная Мориса Корридони.

Ее взгляд лишь на мгновение задержался на Клаудии и тут же переместился на Альдо. Слегка полноватая криминалистка рассматривала его с видимой симпатией. В этом она ничем не отличалась от большинства женщин, которые общались с Альдо, подумала Клаудия, – включая и ее саму. Воспоминания о счастливых мгновениях, пережитых вместе с ним, поднялись в ней и заставили ее загрустить и одновременно разозлиться. Разозлиться на Альдо, но и на себя тоже. Клаудия откинула голову и глубоко вдохнула свежий утренний воздух. Ей непременно нужно остыть. Чувства не должны мешать ее работе.

– Когда он умер? – спросила Клаудия, снова сосредоточившись на покойнике.

Монелли ответил, не задумываясь:

– Трупное окоченение еще не очень явно выражено, в чем, очевидно, виновата низкая температура ночью. Если принять во внимание еще и температуру тела, я бы сказал, что прошло примерно пять-шесть часов. Точнее смогу сообщить после того, как будут готовы результаты вскрытия.

– Значит, смерть наступила между двумя и тремя часами ночи, – констатировала Клаудия. – Что священник мог искать здесь, на холме, в такое время суток?

Монелли пожал плечами.

– Возможно, здесь, на холме, он чувствовал себя ближе к Богу.

– К Богу или к дьяволу, – задумчиво произнесла Клаудия, пристально глядя на лоб мертвеца.

– Как так – к дьяволу? – удивился Монелли.

– Из-за этих цифр.

– 666? – вступил в разговор Альдо. – Насколько мне известно, это символ сатанистов. В Библии этот знак означает вселенское Зло, или дьявола, если не ошибаюсь.

– Ты не ошибаешься, – ответила Клаудия. – Это число упоминается в Откровении Иоанна Богослова и означает Антихриста.

Альдо ухмыльнулся.

– Я вижу, воспитание в сиротском приюте приносит свои плоды. Остается вопрос, зачем убийца изуродовал иезуита числом Антихриста. Он что, скрытый сатанист?

– Убитый был иезуитом? – спросила Клаудия. – Значит, при нем были документы?

– Не было. Но мужчина, обнаруживший труп во время утренней пробежки, сам иезуит и сразу же узнал его.

Из кармана черного кожаного пиджака Альдо выудил блокнот и раскрыл его.

– Убитого зовут Ренато Сорелли, и он, судя по всему, был в Ватикане птицей высокого полета. Кем-то вроде специального уполномоченного Святого престола.

– Специального уполномоченного чего?

– Не имею представления, Клаудия. Я не говорил с тем, кто обнаружил труп. Карабинеры записали его показания и личные данные, а потом отпустили.

– Тогда, вероятно, в Ватикане уже известно о том, что здесь произошло, – пробормотала Клаудия себе под нос.

– Скорее всего, да. Это важно?

Не обращая внимания на вопрос Альдо, она повернулась к Монелли.

– Чем вырезали число на лбу мертвеца? Этим кинжалом?

– Я бы сказал, что число 666 появилось на лбу убитого уже после его смерти, хотя не хочу ничего утверждать наверняка до того, как будет проведено вскрытие. Но совершенно ясно, что этот кинжал тут ни при чем.

– Почему ты так в этом уверен?

– Потому что цифры не вырезаны у него на лбу, а выжжены.

– Выжжены? – недоверчиво повторила Клаудия.

– Ты же наверняка видела в каком-нибудь вестерне, как ковбои клеймят скот. – Правой рукой, затянутой в белую медицинскую перчатку, Монелли указал на лоб мертвеца. – Нечто подобное, как ты можешь себе представить, произошло и здесь.

На самом деле в последний раз Клаудия смотрела вестерн очень давно, но описанная Монелли сцена стояла у нее перед глазами. Она увидела ковбоев, изо всех сил прижимающих корову к земле. Один из мужчин достает из огня тавро и подносит раскаленный знак к животному. Клаудии почудилось, будто она услышала ужасное шипение, крик боли, и тут же в нос ей ударила тошнотворная вонь горелого мяса.

– Убийца воспользовался тавром? – спросила она, отчасти растерянно, отчасти с отвращением. – Но как же ему удалось его здесь нагреть?

– Нет, тавро тут явно ни при чем. – Палец Монелли указал на три шестерки на холодном лбу трупа. – Я думаю, он воспользовался паяльным пистолетом на батарейках или резаком для пенополистирола или пенопласта. Их можно сунуть в любую сумку, и разогреваются они легко.

Альдо вздрогнул.

– Но зачем такие сложности? Возможно, убийца хотел оставить после себя какой-то след, что-то вроде подписи?

– Возможно, – ответила Клаудия и вспомнила Откровение Иоанна Богослова. – Знак или предупреждение.

3
Рим, Трастевере

Старый радиоприемник на холодильнике старался перекричать рев и пыхтение фена, доносящиеся из ванной и накрывающие всю квартиру подобно снежной лавине. Антония Мерино навострила уши: это была одна из ее любимых песен – «Baby Jane» Рода Стюарта. Катерина переключила фен на более высокую мощность, и гортанно-хриплый голос Рода Стюарта превратился в неразборчивую кашу из звуков.

– Мещанка! – крикнула Антония в сторону ванной и снисходительно улыбнулась.

Разумеется, Катерина ее не услышала, а даже если бы и услышала, то эта песня, под которую ее мать танцевала на дискотеке более двадцати лет тому назад, вызвала бы у нее лишь недоумение. С другой стороны, то, что нравилось слушать Катерине, Антония воспринимала как некую кашу из звуков и ритмов. В некоторых же случаях даже о ритме речь не шла. Неужели она постарела? Антония вздрогнула и пообещала себе, что в следующий раз, когда Катерина снова включит свой агрегат на полную мощность, постарается прислушаться. Возможно, если она приложит немного усилий, то сможет хотя бы частично разделить музыкальные вкусы своей дочери. Кто молод душой, тот молод и телом, как сказал один умный человек.

Вздохнув, Антония потянулась к маленькой кружке, сунула ее под паровой клапан, нажала соответствующую кнопку, и ветхий кофейный аппарат, шипя, вступил в состязание с радио и феном. Когда молоко вспенилось и наполнило чашку, так что пена аккуратно легла сверху на капучино, Антония украсила напиток сердечком из какао-порошка. Фен замолчал, но Катерина не спешила выходить из ванной. Антония бросила нетерпеливый взгляд на наручные часы. Овальный циферблат был украшен пестрыми камешками, выглядевшими именно на ту небольшую сумму, которую она за них заплатила. После смерти Джулио приходилось следить за расходами, а у девочки в возрасте Катерины много желаний.

Антония подбежала к ванной, постучала в дверь и крикнула:

– Выходи, Катерина, тебе пора!

– Я хочу одеться как следует, – раздался из-за выкрашенной в белый цвет двери глухой и упрямый голос. – Я же не могу пойти в школу полуголой!

– Именно в таком виде ты и пойдешь, если не поторопишься! У тебя было достаточно времени, милая.

Милая.

Это означало, что Антония теряет терпение. С тех пор как четыре года назад Джулио, отец Катерины и муж Антонии, погиб, мать и дочь очень сблизились. Когда, совершая покупки, они вместе смеялись, их можно было принять за сестер или подруг. Эта тесная связь привела к тому, что Антония многое позволяла Катерине, но когда она называла дочь «милая», та понимала, что шутки кончились. Не прошло и трех минут после того, как Антония постучала в дверь ванной, как Катерина уже стояла перед ней, полностью одетая. Она надела облегающие джинсы и белую рубашку, которая вообще-то была слишком короткой. Когда Катерина наклонялась, ее спина была голой.

– Ты очень легко оделась, – заметила Антония скорее по привычке и из чувства долга, чем в надежде вызвать какую-то реакцию. – Сумасшедший март еще не закончился. Когда солнца нет, холодно.

Но Катерина ее совершенно не слышала. Она сделала глоток капучино, пожаловалась, что он уже остыл, и бодро затрещала, рассказывая о мальчиках в своем классе и о том, как они стараются произвести впечатление на девочек. Слушая ее болтовню, Антония окидывала дочь оценивающие взглядом. Катерине было четырнадцать лет, и ее худое тело развивалось на глазах. Она превращалась в привлекательную девушку. Красивые, до плеч, слегка вьющиеся волосы обрамляли ее хорошенькое личико. Скоро, подумала Антония скрепя сердце, она и впрямь начнет интересоваться одноклассниками. И не только.

– А что ты сегодня будешь делать, мама? – спросила Катерина, салфеткой вытерев с губ молочную пенку.

– Работать, как и всегда.

– И над чем ты потеешь? Над книгой о катакомбах?

– Нет, рукопись пока лежит у твоих бабушки с дедушкой. Над ней я работаю только по выходным. Это не срочная работа, да и денег приносит не много.

Катерина нагнулась и схватила кожаную сумку.

– А что приносит больше денег?

– Я редактирую перевод исторического детектива, который купило одно издательство в Германии. Кстати, сроки поджимают.

– О чем эта книга?

– Об Амстердаме семнадцатого века, об убийствах в окружении Рембрандта.

– Весьма увлекательно, – заметила Катерина, с трудом подавив зевок, и чмокнула мать в щеку. – До вечера, мама. Веди себя хорошо. Будь осторожна!

Антония тоже поцеловала ее.

– Ты тоже. И поосторожнее с мальчиками!

Катерина рассмеялась, сдернула джинсовую куртку с крючка у двери и вышла из квартиры. На скрипучей деревянной лестнице раздались ее шаги.

Только теперь Антония услышала радио; там как раз начинались восьмичасовые новости. Дикторша, с характерным для представительниц ее профессии чересчур сексуальным голосом, сообщила о запланированном саммите стран Большой восьмерки, о новейших научных исследованиях всемирной климатической катастрофы и о масштабном теракте в Багдаде, после чего перешла к сообщению, заставившему Антонию прислушаться.

– Рим. Как нам только что стало известно, на Яникуле совершено загадочное преступление. Сегодня рано утром был найден труп иезуита, по имеющимся сведениям, занимавшего высокую должность в Ватикане. Как только нам станут известны подробности этого дела, мы сообщим их вам в нашей дальнейшей программе.

Иезуита, по имеющимся сведениям, занимавшего высокую должность в Ватикане, – на какую-то секунду Антония подумала о… Да нет, это было бы слишком невероятное совпадение. Она посмеялась над собой. Разговор со священником-иезуитом заставил ее нервничать, да так сильно, что она сама себе удивлялась. Она не должна придавать никакого значения этой болтовне – во всяком случае, до тех пор, пока ей не предъявят какое-то доказательство.

Она открыла стеклянную дверь и вышла на маленький балкон, под которым лежал темный и узкий внутренний двор. Но не он привлек ее внимание. Антония смотрела на близлежащий холм, на Яникул. Часто, когда она уже не могла усидеть за письменным столом и понимала, что нужно глотнуть свежего воздуха, она отправлялась туда гулять. Вот как близко к ее дому убили того иезуита. Совпадение, снова сказала она себе, дрожа всем телом. Разумеется, дрожала она из-за утренней прохлады.

Антония вернулась на кухню, закрыла балконную дверь и взяла с буфета деревянную коробочку со своими таблетками. Лекарства ей приходилось принимать регулярно. Вскоре после смерти Джулио у нее случился полный упадок сил, и врачи обнаружили у нее порок сердца. Ничего страшного, если регулярно принимать лекарства и не волноваться.

Проглотив таблетки, Антония направилась в крошечный кабинет, чуть побольше кладовки, и включила компьютер. Но как бы она ни старалась сосредоточиться на работе, в голову все время лезли мысли об убитом иезуите.

4
Рим, Яникул

– Что-то не так с оружием, которым было совершено преступление? – спросила Клаудия Бианки, и ее взгляд переместился со лба убитого иезуита с выжженным на нем числом 666 на его грудь. – Почему оно по-прежнему находится в ране?

– Ну, ты же всегда требуешь, чтобы, когда ты проводишь осмотр места преступления, все оставалось нетронутым, – ответил ей Альдо. – Мы все фотографируем и измеряем. И кинжал можно вытащить в любой момент.

– Хорошо.

Клаудия достала из кармана куртки медицинскую перчатку, привычным движением натянула ее и склонилась над убитым. Уже протянув руку к кинжалу, она неожиданно замерла, когда ее лицо вплотную приблизилось к голове мертвеца. Навсегда застывшая улыбка одновременно притягивала и раздражала ее. Пусть Монелли говорит что хочет, но Клаудия не верила в то, что это всего лишь результат дрогнувшего в агонии нерва. Улыбка на лице Сорелли казалась такой настоящей, такой глубокой, будто в последние мгновения своей жизни он увидел перед собой нечто невероятно прекрасное.

– Как иезуит, он наверняка был глубоко верующим человеком, – заметил Альдо, словно прочитав ее мысли. – Возможно, он обрадовался предстоящему воскрешению, встрече с Богом.

– Может, и так. Но для человека, радующегося предстоящей встрече с Богом, он, очевидно, слишком уж беспокоился о том, чтобы убежать от убийцы.

– Тогда он еще надеялся выжить. Однако увидев, что смерть неминуема, он, наверное, покорился судьбе.

Клаудия протянула руку к орудию убийства и осторожно достала его из раны. Это действительно оказался кинжал с длинным лезвием, и к тому же необычно тяжелый. Клинок был испачкан кровью. Полицейский фотограф сделал несколько снимков, после чего Клаудия положила кинжал в заботливо протянутый Альдо пакет.

– А он и правда тяжелый, – заметил Альдо.

– Возможно, он сделан из серебра, по крайней мере, и рукоятка, и клинок похожи на серебряные. Это могло бы объяснить его вес.

Альдо тихонько присвистнул сквозь зубы.

– Если это подтвердится, то убийство было совершено вовсе не с целью ограбления, пусть и неудавшегося. Такое эксклюзивное оружие стоит кучу денег.

– Это совершенно определенно не было убийством с целью ограбления. – Клаудия указала на лоб мертвеца. – Зачем обычному грабителю тратить силы на то, чтобы оставить клеймо – 666?

– Возможно, чтобы сбить нас с толку. Чтобы мы думали, будто это ритуальное убийство или что-то в этом роде. Но, учитывая кинжал, я так больше не считаю. – Альдо поднес пакет с оружием к лицу и стал задумчиво его рассматривать. – А что это за украшение на рукояти?

– Поверни-ка пакет на девяносто градусов, – попросила его Клаудия.

После того как Альдо исполнил ее просьбу, окровавленное острие кинжала оказалось направленным вверх.

– А теперь медленно поворачивай его, – продолжала Клаудия и стала внимательно рассматривать вращающееся вокруг своей оси оружие. – Адам и Ева в Эдемском саду, – наконец определила она. – Ты их тоже наверняка увидел. На одной из широких сторон рукоятки расположено древо познания. Змий, опоясавший его ствол, одновременно вьется вокруг всей рукояти. По бокам стоят Адам и Ева, их срам прикрыт крупными листьями, и Ева берет из пасти Змия запретный плод.

Альдо с сомнением посмотрел на Клаудию.

– Убийца с чувством юмора? Он убил иезуита кинжалом, украшенным сценкой из Библии. И какой отсюда следует вывод?

– Во всяком случае, тут кроется нечто большее, чем желание убийцы подшутить над нами. Для шутки все чересчур серьезно, а кинжал слишком дорого стоит. Кстати, подержи пакет так, чтобы острие было направлено вниз. Мне кое-что бросилось в глаза.

– И что именно? – спросил ее Альдо, повернув пакет с кинжалом так, как просила Клаудия.

– Посмотри еще раз на Змия и на древо, – произнесла она изумленно, почти недоверчиво. – Теперь тонкий ствол дерева похож на иглу или клинок, торчащий из-под земли и пронзающий Змия насквозь, от головы до хвоста.

– Точно. Кто бы ни сделал это украшение, у него тоже было или есть чувство юмора.

– Ты смотришь на все чересчур поверхностно, Альдо, глазами современного атеиста.

– Послушай, я католик.

– Формально многие католики.

Альдо притворился обиженным.

– А у тебя все иначе, из-за того что ты можешь сослаться на пару лет, проведенных в женском монастыре?

– Возможно. – Клаудия позволила себе слабую улыбку, впервые после того, что произошло между ней и Альдо. – По крайней мере, я в таких вещах разбираюсь. Мы имеем дело не с обычным убийством и уж точно не с обычным орудием преступления, если слово «обычный» вообще уместно, когда речь идет об убийстве.

Не успела она закончить свою маленькую речь, как к ним подошел карабинер и сообщил, что в восьмичасовых новостях был показан сюжет об убийстве.

– Что ж, теперь об этом известно всему городу, и очень скоро журналисты забросают нас вопросами, – заметил Альдо. – Надо как можно скорее найти хотя бы парочку ответов на них.

– А называли в новостях имя убитого или конкретные обстоятельства преступления? – уточнила Клаудия.

Карабинер ответил отрицательно.

– Значит, мы пока можем дышать свободно. – Она повернулась к Монелли. – Пьетро, район вокруг места преступления уже обыскали на предмет каких-нибудь следов?

– Да, но безуспешно. Дождь, который прошел ночью, многое смыл, мы не смогли отыскать ни одного достаточно четкого отпечатка ног. – Монелли широко улыбнулся. – Но если ты не доверяешь моим людям, можешь сама еще раз все прошерстить.

Клаудия восприняла его шутливое предложение всерьез. Монелли абсолютно прав: ей в любом случае нужно еще раз самостоятельно осмотреть район вокруг места преступления. Но не из-за недоверия к сотрудникам, а лишь потому, что она чрезвычайно добросовестный полицейский и к тому же привыкла полагаться только на себя.

Комиссар прошлась вдоль красно-белых кеглей из твердой пластмассы; они обозначали путь, который Ренато Сорелли, предположительно, проделал, убегая от убийцы. Медленно, шаг за шагом, Клаудия продвигалась вперед, не отрывая глаз от земли. Даже вновь зарядивший дождь не мог отвлечь ее от этого занятия. Она отказалась взять у Альдо зонтик, поскольку в подлеске он был бесполезен. На ней была непромокаемая куртка, а кроме того, ей было приятно отвергнуть помощь Альдо, пусть и по такому смехотворному поводу.

Добравшись до асфальтированной дороги, Клаудия резко развернулась и так же медленно направилась обратно. Теперь она рассматривала землю слева и справа от размеченной дорожки. Неожиданно Клаудия остановилась. Слева, среди упавших веток и частично истлевших листьев, лежал какой-то предмет. Клаудия подошла поближе, присела на корточки и осторожно разгребла грязь правой рукой, затянутой в перчатку. Перед ней лежала золотая цепочка с таким же золотым медальоном в форме сердца. Она подняла цепочку кончиками пальцев и подозвала Монелли и Альдо.

Клаудия ухмыльнулась и посмотрела на Монелли.

– Ну-ну, так ты говоришь, что твои люди все здесь тщательно осмотрели, да?

Начальник группы криминалистов что-то пробурчал в бороду и добавил, немного громче:

– Возможно, эта цепочка не имеет никакого отношения к убийству.

Клаудия провела большим пальцем по крошечному механизму, открывающему медальон. Она долго смотрела на две фотографии, каждая из которых была не больше монетки в один евро. И хотя темноволосый мужчина на фотографии выглядел лет на тридцать-сорок моложе умершего, она с первого взгляда узнала в нем Ренато Сорелли. Клаудия повернула открытый медальон так, чтобы Монелли и Альдо тоже увидели фотографии.

– Если этот мужчина – не наш мертвый иезуит, то я не Клаудия Бианки.

Монелли, защищаясь, поднял руки.

– О'кей, о'кей, ты выиграла. Прошу прощения за халатность своих людей. Интересно, кто потерял здесь эту цепочку: сам Сорелли или его убийца.

Альдо подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть фотографии.

– А меня больше интересует, кто эта женщина. Такие подвески в форме сердца обычно носят влюбленные. Разве иезуиты не дают обет целомудрия?

– Ты прав, – согласилась Клаудия.

Монелли ухмыльнулся.

– Ну и что с того? У многих священников есть незаконнорожденные дети. Впрочем, знаете, как размножаются монашки и монахи?

Альдо покачал головой.

– Как?

– Делением.

Монелли и Альдо громко захохотали и замолчали лишь после того, как заметили суровый взгляд Клаудии.

– Прошу прощения, – пробормотал Монелли. – Я, разумеется, не имел в виду тот монастырь, в котором ты выросла.

Клаудия не стала углубляться в рассуждения на данную тему, а снова пристально посмотрела на снимок женщины. Ее лицо было миловидным и доверчивым, даже, пожалуй, несколько простодушным. Может, именно такая женщина и способна влюбиться в священника? В Божьего человека, который нежно шепчет ей на ушко, что любовь к ней для него не менее важна, чем любовь к Богу?