Текст книги "История Нины Б."

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

19

За нами остановились другие машины. Они начали гудеть. Полицейский дал нам знак, чтобы мы проехали вперед. Когда наша машина тронулась, я заметил, что Бруммер сидит, как-то странно скрючившись. Он вытянул ноги, а руками опирался на сиденье. Лицо его было бледным, губы дрожали. Он пробормотал:

– Дальше…

Я съехал с автобана и остановился на большой стоянке перед придорожным кафе, построенным еще во времена Третьего рейха по типичному проекту того времени: с бесконечным рядом окон и колоннами.

Бруммер сидел не шевелясь. Теперь его лицо было иссиня-бледным, рот открыт, кончик языка высунулся наружу. Я расстегнул ему рубашку и увидел под ней тонкую золотую цепочку, к которой была прикреплена золотая пластина величиной с монету достоинством в пять марок. На пластине было выгравировано:

У меня серьезный сердечный приступ.

Прошу Вас вынуть из моего правого кармана пиджака капсулу с медикаментами и положить ее мне в рот. Спасибо.

Юлиус Бруммер

Я нашел в правом кармане его пиджака коробочку с медикаментами, вынул мягкую прозрачную капсулу с красноватой жидкостью, положил ее Бруммеру в рот и сжал его челюсти. Едва слышный звук возвестил о том, что капсула открылась. Я подождал минуту. Он задышал, синеватый оттенок начал исчезать с его лица, и Бруммер открыл глаза.

– Чем я могу вам помочь? – спросил я.

– Все в порядке. Такое со мной иногда случается. – Он смущенно застегнул рубашку. – Ну теперь вы хотя бы знаете, что делать, – на будущее. Мне надо пару минут отдышаться. Сходите на место наезда. Постарайтесь узнать, что стало с папкой, которая была у погибшего в руках. Это для меня очень важно. Я должен узнать, куда делась эта папка!

– Я все понял, господин Бруммер.

Я вышел из машины и пошел в сторону автобана. Здесь все еще стояло много любопытных. Машина «скорой помощи» с покойником уже уехала, но полицейские все еще продолжали ходить взад-вперед. Они фотографировали лужу крови на проезжей части, зеленую полосу и оставшиеся следы.

Я остановился между двумя мальчишками и прислушался к их разговору:

– Никаких следов торможения. Вот это да! Он въехал на скорости сто километров прямо в зад этому идиоту.

– Политическое дело.

– Что?

– Это наверняка политическое дело. Возможно, это был американец.

– Не пори чушь!

– Ты же сам сказал, что никаких следов торможения. А у того не было никаких документов. Вообще никаких!

– И у меня с собой нет документов.

– Но ты еще ребенок. Если у взрослого нет с собой никаких документов, сразу ясно, что дело политическое!

– Да брось ты!

– Не оборачивайтесь, – промямлил чей-то жалобный голос, – не показывайте виду, что вы меня знаете.

Я зажег сигарету, потом обернулся и протянул пачку стоящему сзади меня мужчине. Это был господин Дитрих, мрачного вида агент с плохими зубами, с которым я познакомился прошедшей ночью, когда он искал Юлиуса Бруммера. В свете дня он выглядел еще более жалко. Его бледный лоб был покрыт испариной, а нос из-за простуды опух и покраснел. Глаза слезились. Подавленные, без какого-либо блеска, они тускло смотрели из-за стекол очков. На Дитрихе были серые штаны с пузырями на коленях, стоптанные ботинки и старый коричневый жакет. Он уселся прямо на землю. Я расположился рядом. Пахло шалфеем и ромашками. Мальчишки бегали за полицейскими, рассыпавшими магниевый порошок по проезжей части с целью обнаружить еще какие-нибудь следы.

Брызгая слюной, Дитрих сказал:

– Я все видел. Это произошло без пятнадцати пять. – Руки у него были грязные и дрожали. – «Опель-Капитан». В нем сидели трое. Машину я могу описать. Я и номер запомнил. Я все отлично видел. Они остановились. Но сделали это медленно, поэтому полицейские не могут найти следы торможения. Один вышел из машины и побежал назад.

– Зачем?

Послышалось блеяние овцы – это смеялся Дитрих:

– За портфелем! Он вытащил портфель… А где ваш шеф?

– На стоянке.

– Скажите ему, что мне надо с ним поговорить.

– Тогда пойдемте со мной.

– Здесь слишком много полицейских. Мне надо быть осторожным. Пусть он подождет еще четверть часа. Я пойду вперед. Он увидит меня на правой обочине автобана, по направлению к Айзенбергу. Когда вы догоните меня, я сяду в машину, но лишь в том случае, если в ней никого, кроме вас, не будет. Пусть он даже не пытается что-либо провернуть против меня. Мы же в советской зоне.

20

Солнце зашло.

Наступил вечер, и стало прохладнее. Небо на западе озарилось красным, а на востоке стало бесцветным. Я въехал в лес неподалеку от города Айзенберг.

– Это он, – сказал Бруммер. Он уже пришел в себя.

Перед нами по краю автобана в северном направлении шагал Дитрих. Он шел ровным шагом, держа руки в карманах брюк, колени на которых уже превратились в мешки.

Я нажал на тормоз. Когда Бруммер открыл дверцу машины и впустил агента, собака зарычала.

– Тихо, Пуппеле!

Наконец мы все сидели рядом. Лес отошел от автобана, и перед городом Цайц открылась плоская долина. Дитрих говорил подобострастно, но иногда его голос звучал дерзко и издевательски:

– Я очень сожалею, что так произошло, господин Бруммер!

– А как вы вообще сюда попали?

– Мне дали знать. Вчера ночью. В Дюссельдорфе.

Бруммер повернулся ко мне:

– На следующей стоянке остановитесь. Мы с ним выйдем и продолжим наш разговор.

– Слушаюсь, господин Бруммер.

– Об этом не может быть и речи, – сказал Дитрих. Неожиданно он улыбнулся.

– Любая машина, которая сейчас остановится, сразу вызовет подозрение у полицейских. Особенно машина с западным номером. Не думаете ли вы, что я хочу засыпаться в этом деле?

– Вы полагаете, что я буду беседовать с вами в присутствии моего шофера?

– Тогда пусть будет как будет! – Маленького грустного Дитриха было не узнать. – Я не выйду из машины. Я буду разговаривать с вами во время езды или вообще не скажу ничего!

Воцарилось молчание: Бруммер гладил старую собаку и смотрел вперед, на пролетавшую мимо белую разделительную полосу автобана. Первый раунд против Дитриха он проиграл. Свое поражение он дал прочувствовать и мне:

– Хольден!

– Слушаю, господин Бруммер?

– Вы становитесь постоянным свидетелем моих личных дел. – Он повысил голос. – Вы только что из тюрьмы, Хольден, и мне на это наплевать. Я дал вам работу. Но если вы будете болтать, если вы пророните хоть одно слово о том, что вы здесь видите и слышите, я вас выкину, и на Западе вам будет больше нечего делать, об этом я позабочусь! У меня достаточно знакомых. Дитрих, как вы думаете, я могу расправиться с человеком, если захочу?

Агент согласно кивнул.

– Так скажите ему об этом!

– Господин Бруммер может расправиться с любым человеком, если он этого захочет. Поэтому, дружище, держите свой рот на замке!

– Вам все ясно, Хольден? – Бруммер опять превратился в сильного человека. Бруммер-босс. Бруммер, не терпящий никаких возражений. Бруммер – настоящий титан.

– Я все понял, господин Бруммер, – сказал я.

После этой победы надо мной его голос опять возвысился:

– Ну, а теперь вопрос к вам, Дитрих. Так о чем же вам тогда дали знать?

– Что вы ищете нашего человека. Ищете документы.

– А кто вас об этом проинформировал?

– Я бедный человек, но и у меня есть друзья. Они меня и проинформировали.

– А почему вы мне об этом не сообщили?

– Я уже не застал вас. Я еще раз позвонил в больницу. Честное слово.

– Вы лжете.

– Я бедный человек…

– Вы свинья.

– Бедная свинья, господин Бруммер. И бедная свинья должна знать свои слабые места. У меня это легкие.

– Да, черт побери, – сказал Бруммер. Дорога опять пошла в гору. Горизонт на севере стал фиолетовым и как бы в дыму. Свет исчезал. – Здесь все совершенно ясно. Они приехали к разъезду и ждали. Вашего приятеля они не предупредили.

– Он не был моим приятелем.

– Они подумали: посмотрим, чья возьмет, Бруммер или другие. Они смогли это сделать. Таким образом, ждали-то они меня. Если бы мне это удалось, то другие зацепили бы меня.

– Бедный не выбирает, господин Бруммер. Вот если человек богат, как вы, то все обстоит иначе. – Дитрих чихнул, и собака зарычала.

– Тихо, Пуппеле! Я мог бы заявить на вас в полицию. На ближайшем полицейском посту. Вы это понимаете?

– Конечно, господин Бруммер, разумеется, господин Бруммер. Меня бы допросили. И я должен был бы дать показания, то есть рассказать все, что знаю. Это было бы просто здорово, господин Бруммер!

– Мой водитель говорит, что вы запомнили номер машины.

Это было его второй ошибкой. Автоматически он вовлек во все это и меня.

– Да, это так.

– А где гарантия, что вы мне не врете?

– Ее нет, господин Бруммер. Машина все еще едет по автобану. Но очень скоро она уже доедет до Берлинского кольца. На границе зоны сидят мои друзья. Если мы договоримся, то я выйду около Шкойдица. Там есть маленький магазинчик. Я позвоню своим друзьям. Как только машина появится, они сядут ей на хвост. Документы в той машине. Если мы не придем к единому мнению, то завтра же они вернутся на Запад.

– А может, все это просто вранье. Документов я в глаза не видел.

– А я видел.

– Вы лжете.

– Я не позволю вам меня оскорблять, господин Бруммер, – сказал Дитрих с чувством гордости, присущим пролетарию.

– Послушайте, ведь все это не что иное, как обыкновенный шантаж!

– Я много лет выполнял для вас грязную работу, господин Бруммер. Платили вы мне за это плохо. А почему? Да потому, что вам кое-что обо мне известно, вот почему! Возможно, вы что-то знаете о многих людях. Но теперь и я знаю кое-что о вас.

– Ничего вы не знаете!

– Пусть эти бумаги попадут на Запад, господин Бруммер. – Дитрих вытащил из кармана грязный платок, высморкался и с большим состраданием посмотрел на его содержимое. – С меня хватит такой жизни. Мне всего сорок лет…

«И ему тоже», – подумал я.

– …в сорок лет человек начинает задумываться…

«Не может такого быть», – подумал я.

– А это значит, что каждому один раз в жизни предоставляется шанс. На этот раз шанс появился у меня. Я поеду в Мюнхен. Там я открою кафе-эспрессо. Когда-то я был официантом и кое-что смыслю в этом деле…

Мы проскочили мимо щита с надписью «Кафе Шкойдиц» – 17 км».

– Видите ли, господин Бруммер, маленькие люди тоже должны думать о своем будущем. Слово «уверенность» имеет огромное значение для всех.

– Сколько?

– Двадцать тысяч.

– Да вы с ума сошли!

– У меня есть накладные расходы. Я должен оплатить услуги моих друзей в Берлине.

Надвигались сумерки. Я включил стояночный свет автомобиля.

– Послушайте, Дитрих, – Бруммер разозлился, – а не пошли бы вы в задницу!

– Двадцать пять тысяч, господин Бруммер. Пять тысяч за то, что вы только что сказали. Я беден. Но я такой же человек, как и вы! Я не позволю вам меня оскорблять.

– А я никому не позволю меня шантажировать. Тем более такому гаденышу, как вы. Хольден!

– Слушаю, господин Бруммер.

– Остановитесь и вышвырните этот типа из машины.

Я направил машину к бровке автобана. Воздух уже наполнился сыростью, и я заскользил по траве, когда переходил на другую сторону машины и открывал дверцу, у которой сидел Дитрих.

– Поберегите силы, дружище, – сказал он и вышел из салона. – Как только документы окажутся в Дюссельдорфе, вам придется искать новое место работы! – Он засунул руки в карманы пиджака и пошел прочь.

Четыре шага. Шесть. Семь.

– Пять тысяч, – сказал Бруммер.

Человек в очках в стальной оправе продолжал идти вдоль автобана прямо в темноту.

– Десять тысяч!

Ответа не последовало.

– Пятнадцать, и это мое последнее слово.

Человек в мятых штанах с пузырями на коленях продолжал свой путь. Мимо нас проскочила машина с западными номерами. Водитель посигналил.

– Господин Бруммер, здесь нельзя стоять.

– Дитрих! – крикнул он. Таким голосом обычно подзывают собаку.

Дитрих никак не реагировал. Он отошел уже на довольно приличное расстояние и превратился в серый силуэт, наполовину погрузившийся в ночь. Из леса медленно поднимался туман, молочный и пока еще прозрачный. Мимо нас промчалась еще одна машина. Водитель тоже сигналил, долго и раздраженно.

– Я не имею права здесь… – начал я.

– Двигай за этой свиньей, быстро!

Я сел за руль и включил дальний свет, острые лучи которого разрезали мрак и осветили старые штаны, покрытый пятнами пиджак и соломенного цвета волосы. Я догнал Дитриха. Он прыгнул в траву и помчался в сторону ближайшего леса. Совсем недавно он был свидетелем того, что бывает, когда машина начинает охоту за человеком.

Я остановил машину. Бруммер открыл дверь и заорал:

– Идите сюда!

Но Дитрих продолжал бежать в сторону деревьев, спотыкаясь в траве, доходившей ему до колен.

– Вы получите свои деньги!

Дитрих остановился:

– Двадцать пять тысяч?

– Да, двадцать пять тысяч!

– Как я получу эти деньги?

– Чеком… – выдавил из себя Бруммер. Мне показалось, что у него вот-вот начнется новый приступ. – В одном из западных банков. Расчетным чеком, который я заблокирую на три дня – на случай, если выяснится, что вы солгали…

– Выписывайте, – донесся голос Дитриха со стороны густой травы, отвратительный голос простуженного человека, стоявшего посреди шалфея, васильков и чертополоха. Юлиус Бруммер вытащил блокнот и, держа его на коленях, выписал чек.

– Возьмите, Дитрих!

Агент вернулся назад. Бруммер протянул чек из окна машины. Дитрих его тщательно рассмотрел.

– Если вы меня обманули, я его заблокирую, – сказал Бруммер.

– Если при получении денег меня арестуют, я расколюсь до конца, – сказал Дитрих. После этого он перешел к делу и назвал номер машины, водитель которой сбил человека на автобане у Хермсдорфской развязки. Он назвал цвет машины, а также фамилии своих друзей на КПП перед въездом в западный сектор Берлина.

Бруммер все записал. Перед тем как выписать чек, он надел очки в роговой оправе и сейчас записывал все в свой блокнот четким почерком школьника-отличника. Когда он посмотрел на меня поверх очков, он был похож на жирную сову.

– Поехали в Шкойдиц, быстро. Ему надо позвонить.

– Слушаюсь, господин Бруммер!

Туман, поднимавшийся со стороны леса, стал плотнее. Он уже висел над автобаном, но лучи фар пока шли над ним. Не обращая внимания на ограничение скорости, я держал сто сорок километров в час. Небо стало черным.

Перед нами в тумане замаячили огни.

– Это Шкойдиц, – сказал агент.

– Остановитесь около этой пивнушки, – приказал Бруммер.

– Нет, пожалуйста, чуть раньше.

– О'кей.

– Драйлинден, – сказал Дитрих, увидев огни, блестевшие в темноте. – Западный контрольный пункт. Остановитесь около таможенного барака. К вам подойдет мужчина и назовет ваше полное имя.

Я остановился. Дитрих вышел из машины.

– Теперь я смогу вставить зубы, – сказал агент. Он кивнул нам и пошел в темноту.

– Отвратительный туман, – сказал Бруммер, – надеюсь, что он хотя бы не станет еще плотнее!

Я подумал, что наша безопасность иногда зависит от документов, иногда – от автомобильного номера, а иногда и от тумана. Мир довольно жалок. Но с другой стороны…

Три недели назад я пошел с уличной девицей. У нее была маленькая квартирка. Потом мы разговорились о жизни. Это была очень пессимистично настроенная девушка. Она сказала:

– Это не доставляет мне удовольствия. Это всего лишь толика счастья. А сколько неприятностей! Спасибо за фрукты.

– Ты хочешь умереть?

– И чем скорее, тем лучше, – ответила она. – Я могу сделать такой подарок – жизнь!

Такова была ее точка зрения.

Но той же ночью в ее маленькой квартирке мы неожиданно почувствовали запах газа и совершенно голые в полной панике выбежали на кухню. Газовый кран был открыт: мы поставили чайник, и, пока лежали в постели, вода перелилась через край и погасила пламя.

– О боже, – сказала девушка, – ты только представь себе, парень, что было бы, если бы мы заснули! Мне дурно. Мы же запросто могли не проснуться!

21

Перед Эльбой туман стал таким плотным, что я сбавил скорость до тридцати километров. Время от времени я опускал стекло машины и высовывал голову наружу, так как дворники все время цеплялись один за другой. Туман пах дымом, вода пахла водой. Я видел только разделительную полосу и больше ничего. Постоянно встречались указатели, требовавшие переехать на вторую полосу. Через какое-то время я потерял всяческую ориентировку. Мне показалось, что я не заметил щита с указанием вернуться на свою полосу и что мы едем не по тому автобану. От неуверенности у меня появилось ощущение тошноты, хотя по фарам машин, ехавшим нам навстречу, я мог догадаться, что мы едем по правой полосе.

На мосту через Эльбу отрабатывали ночную смену монтажники. Их ацетиленовые лампы освещали большую вышку. После Козвига я задавил зайца. Раздался отвратительный хруст, и машина подпрыгнула. Это случилось как раз тогда, когда Бруммер заговорил. После того как вышел Дитрих, он не сказал ни слова. И вот теперь он заговорил:

– Я вам угрожал, Хольден. Я жалею об этом. Извините меня.

– Конечно, господин Бруммер, – ответил я.

Туман уже пришел в движение. Восточный ветер нес его клубы через автобан. Бруммер говорил, тщательно взвешивая каждое слово, как человек, диктующий свое завещание.

«Не умрет ли он скоро?» – подумалось мне.

– Вы многое узнали с тех пор, как стали работать у меня. Это были неприятные часы…

Я тупо уставился на разделительную полосу, отчего у меня начала болеть спина. День оказался очень длинным.

– Должно случиться еще очень многое, Хольден. Может быть, вы мне понадобитесь. Вы хотите мне помочь?

Я молчал. Часы показывали 20.30. За последние полчаса нас не обогнала ни одна машина и ни одна нам не встретилась. Мы буквально парили в тумане, как будто были последние люди на этой планете.

– Вы меня не знаете. Мне не нужны дружеские услуги, мне не нужна сентиментальность. Я все оплачиваю. Вы будете мне помогать, если я все оплачу?

– Я должен знать, что происходит, господин Бруммер. Видите ли, я ведь…

– …из тюрьмы, – сказал он, – именно так, Хольден.

– Простите?

– Почему вы оказались в тюрьме? – Он сам ответил на свой вопрос: – Потому что в тюрьме вы отбывали за свои грехи. А с чем они были связаны? Это были грехи вашего прошлого. – Он положил в рот жвачку и закашлялся. – Видите ли, Хольден, большинство людей, живущих в настоящее время, имеют неприятное прошлое. Одни были нацистами, другие – коммунистами. Кто-то был в эмиграции. Кто-то должен был уехать из страны, но не уехал. Иные уже больше не верят в Бога. Есть и такие, что все пропили и разрушили свою семью. Нашелся хотя бы один человек, который смог бы не допустить случившегося? Семьи распадаются. Детей воспитывают совершенно неправильно. Политики плохо спят. Как можно сейчас осуществить то, что ты обещал сделать год назад? Ученые, создавшие атомную бомбу, напрочь лишились аппетита! Было бы отлично, если бы можно было утверждать: все это натворили не мы, уважаемые господа, а совершенно другие люди…

Начал накрапывать дождь. Мы проскочили какой-то придорожный щит и поняли, что доехали до городка Трауенбритцен.

– Представьте себе – большие люди, маленькие люди… у каждого есть свое прошлое – большое прошлое, маленькое прошлое, все они боятся, у всех совесть не чиста. Вы знаете, что всем им нужно, Хольден?

– Что, господин Бруммер?

– Им всем нужен двойник! Ей-богу, это открытие двадцатого века! Им необходимо их второе Я, которое все, что бы они ни натворили, возьмет на себя – подлости, заблуждения, ошибки! Эту идею надо запатентовать! Двойники для нечистой совести – вот что позволит всем опять спать спокойно!

22

Итак, двойник…

Я не знаю, знакомо ли вам это ощущение, когда какая-то идея овладевает вами, когда она намертво оседает в мозгу и в крови; я не уверен, что вы знаете, что это такое.

Итак, двойник…

Человек разговаривает с вами целый день. Но в мозгу остается одна-единственная фраза. Всего лишь какая-то пара слов. И от них никак не отделаться. Вам знакомо это?

Итак, двойник…

Если бы он существовал, то не было бы больше ни вины, ни покаяния. Это сделал не я, Высший суд. Это сделал кто-то, кто похож на меня; он говорит как я; он живет в той же квартире, где и я, он живет так же, как я. Но он злой человек. А я хороший. Высший суд, ты должен покарать его. Именно его, а не меня…

Таких двойников не бывает.

Той дождливой ночью родилась одна идея. Она возникла между местечком Трауенбритцен и Берлинским кольцевым автобаном. Он сам вызвал ее появление у меня в голове, именно он, ее будущая жертва – Юлиус Бруммер.

23

Из шума дождя ко мне вернулся его поучающий голос. Как мягкий голос диктора из фильма, он вернул меня в настоящее:

– …и мое прошлое, Хольден! Да, разумеется! Я должен быть с вами предельно откровенен. И не потому, что надеюсь на ваше взаимопонимание, – в конце концов, я же вам плачу. А просто потому, что вы должны это знать, если вам придется мне помогать…

Проехали разрушенный мост через автобан. Придорожные рекламные щиты были мокрыми от дождя. Народное предприятие «Цейс-Йена» рекомендовало свою продукцию. Лейпциг приглашал на выставку.

– Да, в том числе и у меня… и у меня есть свое прошлое, и у меня также нет двойника, который взял бы его на себя…

Двойников просто не бывает.

– …нет злого Юлиуса Бруммера-второго, на которого я мог бы все свалить…

Я должен подумать. Я обо всем должен подумать, но позже, когда останусь один.

– Они у меня за спиной, Хольден. Они хотят меня заложить в суде…

– Кто, господин Бруммер?

– У меня есть враги. Я добился успеха. Поэтому у меня есть враги. Они пытаются возбудить против меня дело, вот уже несколько месяцев. Уважаемые господа, известные бизнесмены, видные граждане. А вы знаете, что я сделал в ответ?

– Что, господин Бруммер?

– Я сказал себе: у этих людей есть свое прошлое! Это моя теория. У каждого есть прошлое. Это обошлось мне в уйму денег, но сейчас оно у меня есть.

– Что у вас есть?

– Прошлое моих обвинителей. В фотографиях и документах, в тексте и картинках. А знаете где?

– В украденной папке.

– Правильно.

– Но ее у вас нет.

– Будьте уверены, я ее верну! В Драйлингене, у западного шлагбаума, меня ждет приятель господина Дитриха. Господин Дитрих мой друг, потому что я ему дал денег. А друг господина Дитриха – мой друг, так как ему даст денег господин Дитрих. Я верну папку, у меня будет еще больше денег и у меня будет еще больше друзей, в том числе и вы среди них, Хольден. – Его голос понизился до шепота: – Тот, кто владеет этой папкой, – самый могущественный человек в городе. А может быть, и во всей стране. Никто не осмелится представить его перед судом! Против него вообще не может быть никакого процесса! Против него никто не скажет ни одного злого слова! А что это было? Опять заяц?

– Это была шоколадка, господин Бруммер. Она упала с сиденья.

– Какая шоколадка?

– Для детей в советской зоне.