Текст книги "История Нины Б."

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

13

Когда мы вошли в маленькую комнату за кухней, Юлиус Мария Бруммер сидел на краю железной кровати Милы, окрашенной белой краской. Старая кухарка лежала на спине. Она выглядела ужасно: желтое лицо блестело от пота, щеки впали, губы отдавали синевой, руки прижаты к животу. Дыхание было прерывистое и частое. Ее искусственная челюсть лежала в стакане с водой рядом на столике.

Бруммер заботливо вытирал пот со лба старой женщины белым шелковым платком. Он демонстрировал преданность сына, глубоко озабоченного состоянием здоровья своей матери.

– Вот вы где!

Мила приподнялась. Закашлявшись она произнесла:

– Что случилось с достопочтенной госпожой? Что случилось с ребенком?

– Микки уже дома, Мила. – Нина заторопилась к кровати. Она погладила Милу по впавшей щеке. – Она вернулась домой десять минут назад, мы ее видели, господин Хольден и я.

Мила опустилась на подушки. Она улыбнулась, но из глаз ее покатились слезы. Задыхаясь от очередного приступа икоты, держась за живот, она продолжала расспрашивать:

– А она здорова? С ней ничего плохого не случилось?

– Совсем ничего, Мила.

Нина посмотрела на мужа и сказала прямо ему в лицо:

– Двое мужчин посадили ее в машину. Они хотели отвезти малышку домой. А потом машина сломалась, и на ремонт ушло очень много времени.

– О боже, я же Микки все время говорила: никогда никуда не ходить с посторонними! А как вы на это смотрите, уважаемый господин: уже такая большая девочка – и такая глупая! Уж это, во всяком случае, не от меня!

Лицо Бруммера было исполнено сострадания и выражало нежность. Он мягко сказал:

– Дети есть дети. Слава богу, что все хорошо кончилось. – Он с нежностью посмотрел на Нину: – Хочу сказать и тебе спасибо, моя дорогая.

– За что? – спросила она еле слышно.

– За то, что ты сразу же отвезла ребенка к родителям. – Он склонился перед Ниной в знак благодарности и поцеловал ей руку. – Надеюсь, что им было приятно твое присутствие и сочувствие.

– Им было очень приятно, – сказала Нина. Она смотрела на мужа с гримасой отвращения, но он лишь улыбался и кивал головой:

– Ну, вот видишь! – Он повернулся ко мне: – Вас я тоже хочу поблагодарить. Приятно сознавать, что есть люди, на которых можно положиться.

За спиной раздался негромкий шорох. Я обернулся. Доктор Цорн поднимал ворох фотографий Нины, упавших со стола:

– Неловко получилось – споткнулся.

Он тоже дружелюбно улыбался, исполненный благожелательности.

Внезапно Мила застонала и стала судорожно ловить ртом воздух:

– Руки болят…

Нина склонилась над ней.

– Не беспокойся, мне уже лучше. Это просто от волнения. Завтра я смогу приготовить вам оленью вырезку, госпожа.

– Ни в коем случае!

– Нет-нет, обязательно надо будет сделать оленью вырезку, ведь завтра мы ждем гостей! Поверьте мне, госпожа, завтра я буду в полном порядке и такая же бодрая.

Бруммер встал и скрестил руки за спиной. Голос его звучал искренне:

– Тебе нужно отдохнуть, моя старушка, причем немедленно.

– Но ведь я не могу уехать…

– Почему не можешь? Если необходим отдых, надо отдыхать!

– Нет, это вам надо отдохнуть, уважаемый господин!

– Я моложе тебя. И вообще, как ты можешь сравнивать? Ты уже достаточно наволновалась! Так дальше продолжаться не может.

– Боже милостивый, куда же мне тогда податься?

– Послушай, дорогая. Ты с нами уже одиннадцать лет. Ты служила нам верой и правдой, отлично готовила для нас, проявляя ежеминутную заботу. Ты заболела в моем доме.

– Нет-нет, это не так!

– Именно, так. – Он посмотрел на копию Мадонны в изголовье кровати Милы. – Я виноват перед тобой, очень виноват.

– Не говорите так, господин Бруммер, вы такой добрый!

– Я знаю, ты возражаешь мне исключительно из чувства порядочности. И я знаю, как тебе нужен покой.

– Да, конечно, но чтобы именно в такой момент…

– Да, именно теперь! У меня есть маленький домик внизу, на озере Шлирзее. Мила, разреши подарить его тебе.

– Прошу вас, господин, не говорите так, а то мне опять станет дурно!

– Мила, отныне этот дом твой. Я дарю его тебе со всем содержимым. Жалованье тебе я тоже буду платить. Ты сможешь нас навещать, когда захочешь. Но сначала Хольден отвезет тебя туда. И ты останешься там до тех пор, пока не поправишься. Поняла? Я напишу доктору Шустеру, чтобы он следил за тобой.

– Уважаемая госпожа, да скажите же своему мужу, что это просто сумасшествие какое-то, он не должен так разбрасываться своим богатством, я ведь этого не заслужила!

– Ты этого заслуживаешь больше, чем кто-либо, – сказал Бруммер и снова вытер пот с ее лба. Внезапно она схватила его маленькую розовую руку и прижалась к ней губами.

– Еще рано, – недовольно сказал он.

Скрюченными старческими пальцами с обломанными ногтями Мила вытирала слезы, продолжая причитать:

– Ах, госпожа! Разве ваш муж не самый добрейший человек на земле!

Нина Бруммер посмотрела на мужа. Он лучезарно улыбался. Точно так же улыбался и доктор Цорн. Я тоже лучезарно улыбался.

– Да, – лучезарно улыбаясь, сказала Нина, – он самый лучший человек на свете!

14

Мое письмо доставили вместе с утренней почтой. Я был в гостиной, когда новый слуга сортировал письма, журналы и газеты, который принес посыльный с почты. И среди всего этого было письмо, написанное мною у слепых…

Высокомерный новый слуга положил его вместе с остальной корреспонденцией на большой оловянный поднос и понес в рабочий кабинет Бруммера. Теперь мне оставалось лишь ждать последующих событий.

Но дальше вообще ничего не произошло.

Часы показывали 9.00. 9.30. 10.30.

По-прежнему ничего.

Я направился в гараж, вывел из бокса «Кадиллак» и начал его мыть. Никаких событий. Затем я вымыл и «Мерседес». Было уже 23.30. Я пошел наверх в свою комнату. Мне было не очень хорошо: еще утром мне пришлось немного выпить, чтобы успокоиться.

Еще один глоточек – и стоп. Но когда я сделал этот маленький глоточек, у меня так задрожали руки, что я даже пролил коньяк. Мне пришлось выпить вторую порцию, а затем и еще одну.

Потом я опять спустился в гараж, вывел третью машину и стал мыть и ее. Было 12 часов дня. В четверть первого появился доктор Цорн. Он приветливо помахал мне, когда шел через парк. В половине первого появился высокомерный слуга и сообщил мне, что господин Бруммер желает со мной поговорить.

Я надел пиджак и пошел к вилле. Когда я вошел в кабинет Бруммера, ко мне, волоча ноги, направилась старая полуслепая собака и стала тереться о мое колено. Цорн стоял у окна. Бруммер сидел за письменным столом. На столе перед ним лежало мое письмо.

– Вы звали меня, господин Бруммер?

Он посмотрел на меня:

– Да, я приказал позвать вас. – Затем он переглянулся с Цорном, а потом посмотрел на письмо. День выдался прохладный, центральное отопление уже отключили, однако, несмотря на это, меня бросило в пот.

– Собака, – сказал Бруммер.

– Что, простите?

– Собаку надо вывести. Отведите ее вниз, к озеру, Хольден. – Бруммер сунул в рот жвачку и стал что-то насвистывать.

– Пошли, Пуппеле, – сказал я.

Часы показывали 12.45.

15

В 14.30 я отвез Бруммера в город к следователю. Он хотел узнать новости, и я включил радиоприемник в машине. Мы узнали, как идут дела в Алжире, что делается в Лондоне и в Литтл-Роке. А вот что происходило в Германии…

– Бонн. На сегодняшнем заседании бундестага оппозиционная партия направила запрос в адрес федерального правительства. Какие шаги намерено предпринять федеральное правительство в связи с тем, что процесс против дюссельдорфского предпринимателя Юлиуса Марии Бруммера, время начала которого уже было определено, внезапно был перенесен на неопределенный срок в связи с тем, что все важнейшие свидетели обвинения по непонятным причинам отозвали свои заявления. Известно ли федеральному правительству, что Бруммер был освобожден из следственной тюрьмы под залог в пятьсот тысяч марок, хотя…

– Выключите это говно, – сказал Бруммер. Я выключил радио. Бруммер засопел и стал что-то насвистывать. Затем он сказал: – В пять заберите мою жену. Она у портного. Доставьте ее домой. Вы мне понадобитесь лишь в шесть часов.

– Слушаюсь, господин Бруммер.

Покидая машину у следственной тюрьмы, он спросил:

– Вы печатаете на пишущей машинке?

– Так точно.

– Печатаете хорошо?

– Нормально.

– Тогда до шести, – сказал он и вошел внутрь большого здания.

Часы показывали 15.45. Я поехал в сторону Грюнторвегштрассе. Здесь я остановил машину и, пересев в такси, поехал в сторону Рейна. Не доезжая примерно километра до кораблика-ресторанчика, я расплатился с водителем и пошел вдоль шоссе. В стоявших по обочинам шоссе деревьях насвистывал осенний ветер, а я смотрел на гребешки волн, которые ветер закручивал на реке.

Нина опять стояла в тени старого каштана. Заметив меня, она пошла мне навстречу. На ней были бежевые брюки, туфли без каблуков, короткая меховая куртка и темные очки. На светлые волосы она и в этот раз накинула темный платок. Нам обоим пришлось пройти довольно значительное расстояние, пока мы не встретились. Сначала мы шли медленно, затем быстрее – и под конец мы уже бежали. Она схватила меня за руку, и мы пошли вверх по течению реки. Мы не разговаривали. В ресторанчике посетителей не было. Корма была пуста. Старик, похожий на Хемингуэя, стоя на коленях, драил палубу. Нас он не заметил. В этом месте полотно шоссе уже было покрыто пестрым слоем опавших листьев. Над рекой кружили чайки.

Мы дошли до того места, где начинался перелесок. Как и раньше, Нина шла впереди меня по теплой песчаной гуще, где с деревьев свисали водоросли и старая трава, оставшиеся с последнего наводнения. Нина остановилась на небольшой полянке и стала ждать, пока я подойду. Из-за густых крон деревьев сюда не проникал ветер. На полянке было тихо и очень уютно.

У нее были соленые губы, а дыхание отдавало свежим молоком. Мы уселись рядом на маленьком бугорке, поросшем травой, и опять держались за руки, а над нами, над старыми деревьями, свистел осенний ветер. Я думал, что никогда не захочу другой женщины, и думал, как счастливы мы будем, когда я убью Юлиуса Бруммера. И еще я думал о том, как странно то, что я обо всем этом думаю, – я ведь так мало знал о Нине. Собственно говоря, я знал только, что она делает меня счастливым, держа мою руку. «Как в школе, – думал я, – как в школе…»

– О чем ты думаешь?

– О том, что мы ведем себя так, как будто еще ходим в школу…

– Так я себя еще никогда не вела.

– Я тоже.

– А с твоей женой?

– И с моей женой я так себя не вел.

– Неправда.

– Нет, это правда.

– Но ведь ты же любил ее?

– Любил. Но по-другому.

– Ты говоришь, что я похожа на нее.

– Но она не была такой, как ты.

– А какая она была? Расскажи, мне хочется это знать.

– Почему?

– Потому что я ревную тебя к ней.

– Но она же мертва.

– Но я же похожа на нее. Может быть, ты и любишь меня только за то, что я на нее похожа?

– Глупости.

– А может быть, ты вообще не любишь меня. Может быть, ты продолжаешь любить ее. Я несчастна оттого, что похожа на твою покойную жену.

Я поцеловал ее, и она откинулась на траву. Я расстегнул ее меховую куртку и положил руку ей на грудь, вздымавшуюся и опускавшуюся под тонким пуловером. Нина закрыла глаза, ее руки лохматили мои волосы. Я слышал, как кричали чайки и медленно, очень медленно приближался какой-то пароход. Моя рука скользнула под ее пуловер…

– Роберт…

– Да?

– Это ты написал письмо?

16

Я убрал руку и сел, а она осталась лежать и смотрела на меня, озабоченная и грустная.

– Какое письмо?

– Не лги, прошу тебя. Все мои мужчины всегда мне лгали. Я не вынесу, если и ты будешь лгать.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Роберт, я прошу тебя!

– Я не писал никакого письма.

– Клянешься?

– Конечно.

– Нашей любовью?

– Да.

– Мы никогда не будем счастливы, мы никогда не будем вместе, если ты мне лжешь!

– Разумеется, – сказал я.

А что я мог ей сказать? Она посмотрела на меня. В ее глазах отражалось небо и ветки старой ивы. Пароход подходил все ближе. Вся явственнее тарахтел его двигатель. Нина тоже встала:

– Какие красивые у тебя глаза. Красивые лживые глаза.

Я смотрел на нее и молчал.

– Роберт, лгать очень легко. Ведь другой человек не может себя защитить. Это поведение труса.

– Я не лгу.

Пароход стал отдаляться. Мы смотрели друг другу в глаза, и я думал о том, что моя любовь дала мне силу вынести ее взгляд. Я думал о том, что моя любовь ее в конце концов убедит.

Она сказала:

– Я верю тебе. Значит, все остальное только привиделось.

Она опять оказалась в моих объятиях.

– Расскажи, что произошло, – попросил я. Пароход удалялся, опять надвигалась тишина. Нина рассказала о таинственном письме, которое сегодня получил Бруммер. Он прочел ей это письмо и спросил, может ли она себе представить, что его написал я, и если да, то с какой целью.

– И что ты ответила? – спросил я, гладя Нину по волосам и обнимая ее.

– Я сказала, что не могу себе этого представить. – Она высвободилась из моих объятий. – Роберт, я сумасшедшая? Мы все сошли с ума?

– Ты слишком впечатлительная.

– Но это касается только тебя. Я… я думала, может быть, у тебя есть какой-то план… для нас двоих… чтобы мы наконец-то смогли остаться вдвоем, что… у тебя возник какой-то сумасшедший план…

– У меня нет никакого плана, – ответил я и спросил: – А что твой муж? Что он обо всем этом думает?

Ее ответ наполнил меня дикой радостью.

– Он боится, Роберт, он стал вдруг испытывать страх!

17

Юлиус Бруммер, этот толстый недоумок с миллионами, стал испытывать страх. Наконец-то у тебя появился страх. И это всего лишь начало, Юлиус Бруммер. Мы в начале длинного пути, нам придется пройти его вдвоем и войти в тот туннель, наполненный ужасом, в преисподнюю страха, лишенную разума, из которого нельзя будет убежать, тебе нельзя будет убежать, нет, только не тебе. Я, я один смогу подняться вверх, к свету наполненного разумом мира. И вот тогда я навсегда останусь с Ниной и никогда не буду разлучаться с ней, ни на один час. А маленькая девочка всегда будет в безопасности.

В то время как я обо всем этом думал, я услышал голос Нины:

– Он попытался установить, на какой машинке было написано это письмо.

– И что же?

– Это оказалось невозможным.

– Почему?

– Машинка, на которой напечатано письмо, очень старая и очень плохая, такие машинки уже слишком изношены, чтобы сохранить какие-то характерные признаки.

«Видишь, Юлиус, – думал я, – если бы ты потратил на свое общество слепых больше денег и не покупал бы все самое дешевое и изношенное, всякую дребедень, то, может быть, теперь у тебя и был бы шанс поймать меня. Но ты слишком жаден, Юлиус, ты экономишь на всем, когда речь идет о помощи бедным людям. Бог покарает тебя за твою жадность, Юлиус Мария Бруммер…»

– Роберт… – прошептала Нина.

– Да?

– Скажи мне, что означает это письмо?

– Ты же знаешь, что оно означает.

– Но ведь такое бывает только в кино или в романах!

– Это не обязательно двойник. Вполне достаточно человека, который очень похож на меня. А такое бывает. Как-то раз я зашел в один отель в Мюнхене – мне надо было кое-кого встретить в холле, – а портье помахал мне и вручил целую охапку почты. – «Она накопилась с тех пор, когда я последний раз останавливался в этом отеле», – подумал я. – А я никогда в том отеле не останавливался. Фамилия на конвертах мне была совершенно незнакома, и я вернул всю эту кипу. Портье даже извинился передо мной. Почта эта была предназначена для другого человека, просто очень похожего на меня. Такое бывает, причем не только в романах.

Нина резко встала и испытующе посмотрела на меня.

– Что с тобой? – спросил я.

– Ты говоришь так спокойно, таким деловым тоном. Тебя что, самого все это совсем не пугает?

– Все это меня напугало раньше, чем всех вас. После аферы с бензином мне уже стало ясно, что нас ожидает.

– Что тебе стало ясно?

– Что они нашли человека, похожего на меня.

– Кто «они»?

– У твоего мужа много врагов. Я не знаю, кто из них. Может быть, Либлинг. А может быть, еще кто-нибудь. Один из тех, кого шантажирует твой муж, имея компрометирующие документы. Один из тех, кому все это надоело и кто хочет наконец-то отомстить – за мой счет.

– За твой счет?

– Конечно. Человек, очень похожий на меня, может делать все, что захочет. И всегда это будет выглядеть так, как будто это сделал я.

– Он может… сделать все? – прошептала она.

– Да, все.

– И даже…

– И это тоже. И если он Бруммера убьет, все будут думать, что это сделал я. Потому что у меня на это есть причина: я шантажировал Бруммера, и я люблю тебя.

– О боже, – сказала она.

Она медленно опустилась на спину и тихо лежала на моем плаще, который я расстелил на полянке. Ее волосы обрамляли лицо как белый веер, рот был приоткрыт, в глазах появился влажный блеск.

– Роберт… я страшно в тебя влюбилась… у меня ни с одним мужчиной не было так, как с тобой. Когда ты на меня смотришь, у меня начинается кружиться голова… это так приятно, когда на тебя так смотрят… но мы никогда не будем вместе… что-то произойдет… произойдет что-то ужасное…

– Ничего не случится.

– Когда два человека любят друг друга, всегда происходит что-нибудь ужасное. Например, один из них умирает. Или вдруг начинается война, которая их разлучает. Они не хотят, чтобы мы были счастливы…

– Я постараюсь нас защитить…

– И как же ты сможешь это сделать?

– Найду способ.

– Ты просто хочешь ободрить меня. А на самом деле ты боишься не меньше меня.

– Это правда, – сказал я.

– За это я и люблю тебя. Не убирай руку, прошу тебя. Мне так хорошо.

Я наклонился и поцеловал ее. Потом я положил голову ей на грудь и услышал, как она сказала:

– Я хочу стать твоей женой. Прямо сейчас. Я хочу, чтобы ты был моим мужем, Роберт.

Я встал. Она смотрела мне прямо в глаза.

– Да, пожалуйста. Пожалуйста, сделай это. Прошу тебя, сделай это. Я знаю, мы разлучимся. Что-то произойдет… но я хочу быть твоей, если это произойдет.

– Я люблю тебя, – сказал я.

…Ее тело было прекраснее, чем тело любой другой женщины, какое мне когда-либо приходилось видеть. Ее нежность была пленительнее нежности других женщин. И то, что она сказала мне в этот час, я не забуду никогда. Другой пароход шел вверх по течению реки, все громче и громче раздавался стук его двигателя, а чайки с криком кружили вокруг нас на фоне неба. Нина была совершенно не похожа на Маргит, мою покойную жену. Глупость какая-то, что мне когда-то пришло это в голову и я заговорил об этом.

– Я тебе нравлюсь? – прошептала она. – Я такая, какую ты хочешь?

– Ты прекрасна, дорогая, ты просто чудесна…

Шум от приближающегося парохода стал невыносим, поднявшиеся от него волны стали биться о берег. Нина тихо вскрикнула. А мне показалось, что моя жизнь утекает вместе с речным потоком. Я готов был умереть в этот момент. Я слышал, как Нина прошептала:

– Если бы мы сейчас смогли вместе умереть, это было бы прекрасно…

18

Я не знаю, господин комиссар криминальной полиции Кельман, знакомо ли вам состояние, когда вы очень долго добиваетесь любви определенной женщины и наконец завоевываете ее. Иногда после достижения своей цели бывает не очень хорошо на душе. Большинству людей становится хорошо несколько позже. Нам же было прекрасно с самого начала, уже самый первый раз был прекрасен.

Когда мы уходили с этой поляны, уже начало темнеть. С воды поднимался туман, облака стали темно-серыми, а воздух голубым, уже пахло осенью, а низко, у воды, запах осени был еще сильнее.

Шоссе было усыпано пестрыми осенними листьями. Мы шли медленно, держась за руки и не отрывая глаз друг от друга. Иногда мы останавливались и целовались. Но это были уже другие поцелуи.

– Я еще никогда не была в таком отчаянии, – сказала она.

– Я найду выход. Дай только время. Дай мне еще немного времени.

– Ты уже это говорил однажды.

Мы дошли до кафе «Рейнские террасы» в местечке Хофгартен.

– Сегодня вечером я опять должна буду с ним говорить… опять должна его видеть… Как я смогу вынести все это – и именно теперь?

– Нужно еще совсем немного времени… совсем немного…

Она посмотрела на меня прищурившись:

– Так, значит, у тебя все-таки есть какой-то план?

– Нет.

– Не отнимай у меня надежду. Ты что-то задумал. И это то, чего я не знаю. И не хочу знать. Единственное, что я хочу знать, – это то, что у тебя есть какой-то план. Роберт, только эта мысль заставляет меня жить.

– Нет, Нина, я ничего не задумал – пока не задумал, – ответил я, и у меня защемило сердце. – Иди домой. Уже почти шесть часов. Я должен заехать за твоим мужем. Иначе у него может возникнуть подозрение.

– Ты действительно не имеешь к письму никакого отношения?

Я не имел права открыть ей свою тайну, я не хотел ставить ее под удар. То, что я задумал, я должен был осуществить в одиночку. И, мысленно прося у нее прощения за то, что смог дать ей так мало, после того как она отдала мне так много, я отрицательно покачал головой, поцеловал ей руку и сказал:

– А теперь, дорогая, иди домой.

И она, низко опустив голову, медленно пошла в сторону дороги.

На шоссе уже началось оживленное вечернее движение. На остановке «Хофгартен» то и дело тормозили автобусы. Здесь выходило много людей. Я тоже впервые приехал сюда на автобусе. Как давно это было. Среди выходивших пассажиров было много парочек. Обнявшись, они проходили мимо меня, глядя друг на друга влюбленными глазами, о чем-то беседовали и смеялись.

Я посмотрел вслед Нине, уходящей все дальше и дальше по Цецилиеналлее. Она ни разу не обернулась. Мне было очень больно оттого, что она уходит от меня именно так. Это было самое печальное зрелище в моей жизни еще и потому, что я только что был на вершине счастья.

Я остановил такси, сел на заднее сиденье и назвал адрес – Грюнторвегштрассе. На этой улице стоял «Кадиллак». Сев в машину, я поехал к следственной тюрьме. Я подъехал через десять минут, но опоздал: Бруммер уже стоял на улице.

Когда я открывал перед ним заднюю дверь машины, он внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Вы не пунктуальны, Хольден!

– Прошу прощения, господин Бруммер. Когда я приехал, портниха уважаемой госпожи еще не закончила работу.

– Не закончила работу? – Он ухмыльнулся и растянул свой розовый ротик в улыбке. – Вам что, пришлось ее ждать?

– Так точно, господин Бруммер.

– Ох уж эти женщины!

Он сел в машину, я захлопнул за ним дверь, и мы поехали. На улице уже горели фонари. Осень в этом году была ранняя…

– Давно пора, – сказал Бруммер.

– Простите?

– Я сказал, что моей жене давно пора отказаться от услуг этой портнихи. С такими нервами часами ждать, пока твой заказ будет выполнен! Да за это время можно обокрасть весь Дюссельдорф!

Мне удалось удержать ровный ход машины. Мы плавно остановились у светофора, так как зажегся красный.

– Сегодня после обеда я приказал зарезервировать ей авиабилет, – сказал он. – Она улетает послезавтра. Пусть как следует отдохнет от всех этих треволнений. Доктор Цорн сообщил мне адрес первоклассного отеля на Мальорке. Сейчас для отдыха там самое лучшее время. Немецкие туристы уже уехали, а погода стоит просто отменная. Пусть проведет там месяц-другой – верно, Хольден?

– Так точно, господин Бруммер, – сказал я и почувствовал, как пот стекает мне за воротник.

– А может, она пробудет там и дольше. Я и сам слетаю туда на Рождество. Пробуду до Нового года и проведу там пару приятных деньков. Кстати, Хольден, я совершенно, забыл: завтра вы отвезете Милу.

– Милу?

– Наша добрая старуха уже пакует вещи. Вы отвезете ее вниз, на озеро Шлирзее.

Мне показалось, что через ком ваты внезапно прорвался чей-то голос:

– Эй, парень, да что с вами такое? Вы что, уснули за рулем? Не видите, что светофор уже давно переключился на зеленый?