Текст книги "История Нины Б."

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

26

В тот день была сильная гроза. Я очень хорошо ее помню до сих пор и думаю, что вряд ли смогу когда-нибудь забыть. Гроза без перерыва бушевала над Дюссельдорфом в течение нескольких часов. Небо почернело, воздух от вздымаемой ветром пыли стал цвета серы. Но на землю еще не упало ни капли, и за прерывистым изгибом молнии еще ни разу не прогремели раскаты грома. На улице стало очень темно и душно, во многих магазинах уже в три часа дня зажгли электрический свет. И ветер был жарким. А все люди были раздражены.

В 15 часов я должен был забрать Нину, которая навещала свою подругу на улице Делльбрюкштрассе. По дороге туда я включил радио и опустил окно машины со своей стороны. В тот же миг я ощутил на своем лице горячий сухой ветер, а из радиоприемника услышал высокий женский голос, обращавшийся к радиослушателям-детям:

– …И когда они подошли в темноте к мосту, старший брат, как посоветовал ему дьявол, приказал младшему идти вперед и на середине реки ударил его сзади так, что тот замертво свалился с моста. После этого старший брат забрал у младшего сокровище, похоронил его под мостом, ибо так приказал ему дьявол, и принес сокровище королю, сказав, что это он его нашел. И король отдал ему в жены свою дочь…

Я остановился на красный свет светофора. Вокруг машины поднялась желтая пыль. На улице становилось все темнее. Мне подумалось, что в немецких сказках слишком много убивают и врут, обманывают и боятся, как в жизни, да, как и в самой жизни.

Зажегся зеленый сигнал светофора, и я поехал дальше.

– …но от Бога скрыть ничего нельзя, и вот спустя много лет один пастух гнал свое стадо через этот мост и внизу на песке он вдруг увидел белую как снег косточку. Он подумал, что она ему пригодится, спустился вниз и вырезал из нее мундштук для своего рожка…

В городе зажглись уличные фонари. Засуетились люди. Вся улица превратилась в сплошной нерв. Так начинали нервничать города перед завыванием сирен, тогда…

– …когда пастух первый раз подул в свой мундштук, то, к его большому удивлению, косточка вдруг начала петь сама собой:

 
Ах ты, дорогой пастушок,
ты дуешь в мою косточку,
мой брат меня убил,
под мостом закопал
и все ради золота
ради дочки короля.
 

«Какой чудесный рожок, – подумал пастух, – он поет сам по себе. А не отнести ли мне его королю?»…

С воющей сиреной и включенной мигалкой меня догнал патрульный полицейский автомобиль, я увидел его в зеркало заднего вида и затормозил у обочины. Полицейский автомобиль промчался мимо. Я поехал дальше, и пыльный ветер дул мне в лицо, и я почувствовал резь в глазах от этого ветра. А гроза все не начиналась.

– …когда пастух пришел к королю, косточка снова начала свою песенку. Король понял, о чем эта песня, приказал раскопать землю под мостом, и там нашли убитого брата. Старшему брату пришлось сознаться в своем преступлении, его положили в мешок и живым утопили, а останки убитого брата похоронили на церковном дворе в красивой могилке. Вот, так, дорогие детки, закончилась эта история. Злой братец ради золота стал союзником дьявола. Он ему доверился, ел и пил с ним вместе. Но тот, кто хочет есть вместе с дьяволом, должен иметь длинную ложку.

Три секунды в машине было тихо, после чего раздался мужской голос:

– Кельнская радиостанция «Вестдойчер рундфунк» закончила передачу для детей. Ингеборг Лехнер читала сказку братьев Гримм «Поющая косточка».

В следующий момент в небе сверкнула первая молния. Она меня так ослепила, что пришлось закрыть глаза и нажать на тормоз. После нее сразу же раздался удар грома, сухо и резко, как выстрел из ружья в непосредственной близости от меня. Какая-то женщина вскрикнула. И после этого – наконец, наконец! – начался страшный ливень и зажегся зеленый свет.

27

В тот день на ней было красное шерстяное платье, и когда я подъехал, она уже стояла у ворот дома. Я выбрался наружу, открыл дверцу машины, и она побежала что есть мочи на высоких каблуках через проливной дождь. Ей пришлось добежать до машины всего несколько шагов, но, когда она упала на заднее сиденье, я увидел, что красное шерстяное платье облегало ее тело как слишком узкое трико. И мне тоже вода попала за воротник.

Тяжело дыша, Нина произнесла:

– Домой.

От дождя в десяти метрах ничего не было видно. Сполохи молнии вспыхивали теперь беспрерывно, гремел страшный гром. С тротуаров исчезли прохожие, но десятки машин застревали в пробках перед каждым перекрестком. Многие из них гудели. Сквозь необычный, зеленый свет аквариума низвергались серые, белые и серебристые потоки дождя, барабанившего по крыше машины.

– Вы не поняли, что я вам только что сказала, Хольден?

– Я вас не слышал, госпожа.

– Нужно ехать быстрее!

– Я не могу ехать быстрее!

– Но я боюсь грозы!

На это я ничего не ответил. В зеркало я видел, что она забилась в угол, закрыла глаза и зажала ладонями уши. Мне стало ее жалко, но при всем желании я не мог ехать быстрее.

Тем не менее я сумел добраться до Цецилиеналлее за двадцать минут. Дождь превратился в сплошную пелену, похожую на брызжущий бетон. Ветер сломал несколько больших веток на деревьях, и они валялись на дороге, по которой бурными ручьями катилась в сторону Рейна вода. Решетки сливных люков были забиты землей, листвой, цветами и травой, дорожки были захламлены. А непогода не прекращалась, и свет все сохранял свой зеленый аквариумный оттенок. Я уже подъехал к вилле и хотел въехать в парк через распахнутые ворота, как вдруг я услышал ее крик:

– Остановитесь!

Я затормозил, тяжелая машина скользнула в сторону и остановилась перед большим дубом рядом со входом. Здесь стоял какой-то человек. Первой его увидела Нина, я же разглядел его только сейчас. Это был Тони Ворм. Очевидно, непогода застала его врасплох, так как он был без плаща. В серых фланелевых брюках, в кожаных сандалиях, синем пиджаке и открытой белой рубашке он прятался от дождя под кроной дуба. Он был очень бледен, его красивые, темные глаза с шелковыми ресницами блестели. Несколько движений широкими плечами, узкими бедрами и длинными ногами – и он по-кошачьи грациозно в три прыжка оказался рядом с машиной. Нина резко открыла дверцу:

– Тони!

Он упал на сиденье рядом с ней. Дверца захлопнулась. Взгляд Нины стал нежным и томным. Она схватилась за сердце и прошептала:

– Что ты здесь делаешь?

Молодой человек с вьющимися черными волосами и выразительными узкими руками ответил:

– Я позвонил. И мне сказали, что ты будешь через час. И я стал тебя здесь ждать. Здравствуйте, господин Хольден.

– Здравствуйте, господин Ворм.

Когда-то в Мюнхене у моего соседа была собака, дружелюбное животное с длинными ушами. Сосед постоянно мучил этого пса, а его самого мучила его жена. При любом удобном случае хозяин хлестал собаку плеткой и отбирал у нее жратву, командовал псом и бил, бил и бил его. В конце концов он где-то приобрел удушающий ошейник. Я упрекнул его за это, а он мне ответил: «Вы, дорогой мой, ничего не понимаете. Я просто хочу натренировать своего Рекса для охоты, а там он должен точно выполнять мои команды. И он сам это прекрасно понимает, не так ли, Рекс?» Услышав это, собака склонила голову, радостно залаяла, завиляла хвостом, и в ее больших глазах появилось выражение преданности и любви к своему мучителю, безграничного восхищения и безграничной самоотдачи тому человеку, который мучил ее. И мне стало ясно: если и есть на свете какое-либо существо, во имя которого эта собака слепо и без всякого промедления даст разорвать себя на куски, то это мой сосед. Точно такое же выражение, именно такое же выражение я увидел в глазах Нины Бруммер, когда она смотрела на Тони Ворма…

– Что случилась? – прошептала она.

– Не здесь…

– Ты не можешь войти в дом. Там Мила…

– Езжайте дальше, господин Хольден, – сказал Ворм.

Я не реагировал.

Внезапно Нина закричала как сумасшедшая:

– Вы что не слышали, что вам приказано ехать дальше!

Ворм решил выступить посредником:

– Все мы нервные. – На улице блеснула молния и загрохотал гром. – Я прошу вас, господин Хольден, отъехать отсюда.

Я продолжал сидеть без движения, глядя на них.

– Если вы не хотите ехать, господин Хольден, то выйдите из машины, а мы поедем дальше.

«Собачьи глаза, – подумал я. – Кнут и пряник. Эти собачьи глаза».

– Куда мне ехать? – спросил я.

– Вниз по течению Рейна, – ответил Ворм.

И я поехал вниз по течению Рейна. В зеркале я видел, как Нина смотрела на него, и как он смотрел на нее, и они оба молчали, а дождь барабанил по крыше машины, сверкала молния, и гремел гром. Рука Нины скользнула было по кожаному сиденью в сторону его руки, но затем вернулась на свое место, он же лишь смотрел на нее – сентиментально, как бы апеллируя к их совместным воспоминаниям.

Чего он хотел? Почему он вернулся? Меня стало раздражать, что они молчат и что я не узнаю, чего он хочет.

– Там, впереди, – сказал Ворм.

Впереди показалась маленькая пивная, столы которой стояли под деревьями, а стулья были прислонены к столам. Со стульев ручьями стекала на землю вода.

– Я не могу пойти туда, – сказала Нина. – Здесь мы часто покупаем пиво или содовую. Меня могут узнать.

– Туда пойдет господин Хольден, – сказал Ворм. – Прошу вас!

Я покачал головой. В глазах Нины появилось выражение страстного желания убить человека:

– Вы немедленно пойдете туда!

Я покачал головой.

– Вы что, с ума сошли, Хольден? Что это вам взбрело в голову?

– Я не пойду.

Она открыла дверцу машины и выскочила под дождь. Одним рывком я догнал ее и схватил за плечи. Она отскочила назад. Дождь бил по нашим лицам как град. Я закричал:

– А если вас узнают?

– Мне все равно! Мне ни до чего нет дела!

Тони Ворм остался в машине и со страхом наблюдал за нашим спором.

– Вы все, все уничтожите! – закричал я.

Нина вырвалась и изо всех своих сил ударила меня по лицу. Спотыкаясь, она побежала в сторону пивной, а я подумал, что будет, если нас кто-нибудь увидит, догнал ее и тихо сказал:

– Ну ладно, я оставлю вас одних.

Она тут же помчалась назад к машине. Дверца захлопнулась, и они остались в машине одни, а я стоял под дождем…

В пивной посетителей не было.

За стойкой сидела толстая женщина и читала газету. У нее на коленях мурлыкала кошка. Скатертей на столах не было. В том месте, где сидела толстая женщина, горела электрическая лампочка без абажура. Другого света в пивной не было. Я снял пиджак и сел у окна. Зеленые грозовые молнии освещали стоящий на улице «Кадиллак». Людей, сидящих в нем не было видно, их никто не мог увидеть, так как было слишком темно, но я, я-то знал, что они там сидели, я ведь это знал…

Толстая женщина подошла ко мне. У нее было приветливое лицо.

– Ну и погодка, не так ли?

Я смотрел на «Кадиллак», стоящий на улице.

– Пить будете что-нибудь?

– Пожалуй, рюмку коньяка.

– Может быть, добавите к нему что-нибудь?

– Да, бокал пива.

Она ушла, а толстая коричневая кошка подошла ко мне и стала мурлыкать. Я же смотрел на «Кадиллак», стоящий на улице, я смотрел на этот «Кадиллак».

28

Она ударила меня. Она ударила меня. Она ударила меня. Кое-что она себе и раньше позволяла. Есть вещи, которые я еще в состоянии сносить. Она ударила меня. А вот этого ей делать не следовало. Это был уже перебор.

– Еще пивка и коньячку?

– Двойной коньяк, пожалуйста.

– Сейчас принесу двойной.

Моя жена меня тоже ударила тогда. Когда я вошел в комнату. Вот тогда она и ударила меня по лицу. Точно так же я получил по лицу и сейчас. И вот тогда-то… тогда я и сделал это. И тогда у меня вдруг закружилась голова, точно так же как и теперь она начинает у меня кружиться, и кровь стучала в моих висках, точно так же как и сейчас…

– Пожалуйста, принесите мне еще двойную порцию коньяка.

А теперь надо прикрыть глаза, потому что очень сильно кружится голова. А кровь в голове стучит, стучит, стучит. Ударила. Ударила. Она меня ударила.

На улице стоит машина.

Смотреть туда я не хочу. Но я должен туда смотреть. Но и на улице все так же кружится под зелеными потоками дождя. Но там стоит машина. А они сидят и разговаривают, правда, я не знаю о чем. Она смотрит на него своими влажными собачьими глазами, смотрит на красивого мальчика, с которым она голая валялась в кровати, тяжело переводя дыхание. И он вернулся, и все ее тело тянется к нему, и они опять будут этим заниматься, да, они будут…

Нет. Что значит «нет»?

Я этому воспрепятствую.

Идиот. Как же ты сможешь этому воспрепятствовать?

Однажды я уже кое-чему воспрепятствовал. И за это мне дали двенадцать лет, а Маргит умерла. Но зато она уже больше не могла мне изменить, не могла. И я опять это сделаю, я сделаю это опять. Но на этот раз я уже в тюрьму не попаду. Она меня ударила. Спокойно. Я должен успокоиться.

Нет, я не хочу. Больше не надо. Я хочу покончить со всем этим. Я еще не дорос до всего этого. Я сейчас покончу со всем этим. И с собой, и с этими двумя. Я сейчас к ним вернусь. Красивый мальчик слабее меня. К тому же он трусоват. А Маргит всего лишь женщина. Нет, не Маргит. Это было… это было тогда. А ее зовут Нина. Маргит. Нина. Маргит. Нина. Я не обращу на нее никакого внимания. Я тронусь с места, не сказав ни единого слова. А дождь все идет. Все будет выглядеть как несчастный случай. Они набросятся на меня с кулаками и сделают все, чтобы я остановился, это ясно. Но они сидят сзади. Нельзя сильно побить человека, если сидишь у него за спиной. Еще полкилометра, потом Рейн будет рядом с дорогой, я знаю это место. Там очень много предупреждающих знаков. И Рейн в том месте очень глубок. Надо вывернуть руль. Машину занесет поперек дороги. Они закричат. Они захотят вылезти из своего гроба, который их потащит вниз, но будет уже слишком поздно. Вода польется через открытые окна, они вцепятся друг в друга, как и я вцеплюсь в руль. Маргит и Тони. Нина и Тони. Нина и Тони.

Кровь… кровь стучит в моих висках…

Я кладу деньги на стол и надеваю сырой пиджак. Медленно выхожу, так как теперь мне наплевать, что я вымокну. Осталось десять шагов до массивного черно-красного «Кадиллака», стоящего здесь в темноте. У меня перед глазами все плывет, все плывет.

Я подхожу сзади, чтобы они ничего не заметили, главное, чтобы они ничего не заметили. Еще пять шагов. И тут я оступаюсь. Падаю. Поднимаюсь. Кровь. Кровь стучит в моих висках. Маргит и Нина. Маргит и Нина…

Осталось сделать еще три шага.

Свет все еще сохраняет свой ярко-зеленый оттенок. Вода тоже зеленая. Нас будут окружать рыбы и водоросли. Ночью будет темно и холодно, но мы этого уже не почувствуем. Ее красивое тело разложится, а в красивых волосах запутаются водоросли и речные животные.

Еще один шаг.

«Она ударила меня, – думаю я. – И это конец».

Я резко распахиваю дверцу машины и плюхаюсь на переднее сиденье за баранку. В этот момент я почувствовал руку Нины на своем плече и услышал ее всхлипывание:

– Хольден, слава богу, Хольден, что вы пришли!

29

– Хольден, слава богу, Хольден, что вы пришли!

Я снял ногу с педали газа и обернулся, но очень медленно, так как мое тело не слушалось меня, а Нина откинулась назад, и по ее лицу катились слезы. И так она лежала в своем сыром шерстяном платье, ее руки дрожали. Тони Ворм сидел рядом с ней, и когда я на него посмотрел, он сразу прикрыл рукой лицо и сказал:

– Если вы дотронетесь до меня, я сразу же выпрыгну из машины и позову на помощь!

Я опустил окно машины, глубоко вздохнул, затем провел ладонью по лицу и отрывисто сказал:

– Кто вас трогает, господин Ворм, кто вас собирается тронуть?

С Рейна послышался гудок корабля. Гроза уже прекратилась, но дождь шел не утихая.

– Ты подлец, – сказала Нина. – Ты редкостный подлец.

В ответ на это Ворм только пожал плечами.

– Что случилось? – спросил я, решив, что теперь о пустяках мы говорить не будем.

Нина наклонилась так низко, что ее светлые волосы упали на красное шерстяное платье.

– Он шантажирует меня, – прошептала она.

Я подумал, что мне надо быть очень осторожным. Я сам был на грани срыва. Надо дышать ровно. Говорить медленно. Не дать себя завести.

– Господин Хольден, – начал Ворм, – вы знаете о нашей связи, поэтому я апеллирую к вашему разуму.

Нина истерично засмеялась.

Стало так сумрачно, что я уже не различал их лиц. С реки на шоссе поднимался туман, зеленый свет стал темнее и теперь умирал. Зажглись фонари. С Рейна опять донесся гудок парохода. Под шум дождя и всхлипывания Нины Ворм продолжал говорить:

– Поставьте себя на мое место. Я еду в Гамбург. И там вдруг выясняется, что обещание принять меня на работу в местный бар «Эден» – не более чем блеф.

– Это как?

– Владелец бара в Дюссельдорфе просто хотел отделаться от меня. А в Гамбурге у него уже есть пианист, и у него контракт на три года. Таким образом, я выброшен на улицу. И я еще и прописаться не успел, как приходят из налоговой полиции и говорят, что у меня в Дюссельдорфе задолженность. Платить мне нечем. Жрать мне не на что. Я сижу в неоплаченной меблированной комнате какого-то пансиона. У меня нет даже рояля, чтобы работать. А рапсодия, если вы помните, господин Хольден, моя рапсодия!

Нина опять рассмеялась.

Я затянул ручной тормоз и вытащил ключи зажигания, так как сюрпризы мне были не нужны: в Рейн мне уже не хотелось. Как все-таки смешон человек.

Теперь, когда я понял, что Нина презирает и ненавидит этого красивого мальчика, я опять полюбил жизнь, с которой только что хотел распрощаться, причем полюбил изо всех сил. Это я-то хотел лишить себя жизни! Идиот. Жизнь была полна надежд, жизнь опять сулила мне все, чего я желаю.

Как все-таки смешон человек.

– Нина… – начал Ворм.

– Не называй меня Ниной!

– Фрау Бруммер не права. Мы любим друг друга. И потому, что мы любим друг друга, именно поэтому, я вернулся.

«У мальчика хорошие нервы», – подумал я и спросил:

– Зачем вы приехали?

– Вы когда-нибудь жили хуже, чем сейчас?

– Да.

– Тогда вы меня поймете. Неожиданно у меня в Гамбурге образовались одни долги. Я стал получать один счет за другим. Какие-то люди распустили сплетни, и по городу обо мне поползли разные слухи.

– Какие слухи?

– Что у меня были любовные связи с фрау Бруммер – мне ведь запретили говорить «Нина». Приятно, не правда ли?

– Ты подлец, просто подлец…

– И эти слухи распространялись изо дня в день все сильнее. Ворм и Бруммер. Ворм и Бруммер. Я испугался! Я не хотел иметь ничего общего с господином Бруммером. Разве это не понятно?

– Дальше, – сказал я. Нервы. У парня хорошие нервы!

– Я хотел покинуть страну и уехать в Канаду. Подальше отсюда. Но на это у меня не было денег! И тогда ко мне пришел этот человек, его фамилия Хельд. И он утверждал, что у меня якобы есть письмо от Нины. Надо было их видеть в этот момент, когда они привели его ко мне.

– Это просто смешно, – сказал я.

– Ни один человек вас не видел! – простонала Нина. – Он просто подлец, подлый шантажист!

– Пусть он выговорится, уважаемая госпожа, – сказал я, и что-то в моем голосе вызвало его недоверие, вкрадчивое недоверие крысы.

– Если вы протянете в мою сторону руку, я выпрыгну из машины! – вскрикнул он.

– Я ничего вам не сделаю. Говорите дальше.

– Этот человек предложил мне деньги за то, чтобы я отдал ему это письмо.

Без всякого выражения в голосе Нина сказала:

– В письме я написала о том, почему попыталась свести счеты с жизнью: в порыве отчаяния мой муж открылся мне и рассказал, что он совершил.

– И все это было описано в письме? – спросил я обескуражено.

– Да.

– Вы написали, что муж вам во всем сознался?

– Не во всем, но во многом. Я была почти без ума…

Наконец-то я все понял. Я спросил Ворма, превратившегося в темноте в какую-то тень:

– А не намеревался этот человек приобрести это письмо для господина Лотара Либлинга?

– А откуда вам это известно? – обескуражено спросил он.

– Сколько он вам предложил?

– Двадцать тысяч. Он сказал, что господин Бруммер оказывает нажим на господина Либлинга, поэтому Либлингу надо спасаться. Письмо, в котором госпожа Бруммер собственными словами подтверждает вину своего мужа, подействует на суд сильнее, чем…

– Перестаньте болтать, – сказал я. – А откуда Либлинг узнал, что у вас есть письмо, которое его может спасти? Он что, ясновидящий?

– Я…

– Вы сами предложили ему это письмо!

– Нет!

– Так почему же вы его тогда не сожгли?

– Перестаньте, Хольден, – устало произнесла Нина. – Все это не имеет смысла. Он хочет денег.

Ворм заламывал узкие руки, играя свою роль с большой серьезностью:

– Я в отчаянном положении… я не хочу отдавать письмо господину Либлингу… именно поэтому я и приехал сюда…

– Зачем?

– Он хочет получить от меня деньги, – сказала Нина.

– Только потому, что они мне очень нужны! А тебе это ничего не стоит… ты же богатая женщина…

– Перестань!

– Да, – сказал я. – Будет лучше, если вы прекратите.

После этого мы все ненадолго замолчали.

Затем я спросил:

– А где это письмо?

– В моем чемодане. В камере хранения на вокзале. Но с собой у меня квитанции нет, – поспешно и трусливо добавил он.

– О боже! – тихо сказала Нина. – И это из-за тебя я хотела… – Она закрыла лицо руками.

– Я в отчаянном положении, – пояснил он с необычным напором, с каким выставляют оправданные претензии.

– Вам надо ему заплатить, – сказал я Нине.

– У меня нет денег.

– Продайте свои украшения.

– Все мои украшения забрал адвокат.

– У тебя же есть друзья, – сказал Ворм. – Займи деньги у них.

– Двадцать тысяч. Это сумасшествие, – сказал я.

– Такую сумму мне предлагает Либлинг, вы можете сами ему позвонить.

– Это не имеет никакого смысла, – сказала Нина, – я и половины-то найти не смогу. Делай что хочешь. Исчезни.

– Стоп, – сказал я. – А ваш муж? А судебный процесс?

– Нина, господин Хольден говорит разумно.

– Заткнитесь! – рявкнул я, и он опять прикрыл свое лицо руками.

– Выйди из машины, – сказала Нина. – Я не могу смотреть на тебя. Дай мне несколько часов. Я попробую что-нибудь сделать.

– Мой поезд отправляется в полночь. Я должен на нем уехать. Либлинг будет ждать только до завтра, до полудня. Я снял номер в пансионе «Элита».

После этого Ворм открыл дверцу машины и пошел под дождем в сторону маленькой пивной.

Мы смотрели ему вслед. Гроза удалялась в южном направлении. Небо уже прояснилось.

– Простите меня, – сказала Нина. Я кивнул. – Извините, что я вас ударила. Простите меня за все, господин Хольден. Все это очень огорчает меня.

Я кивнул.