Хвала и слава. Книга третья

Текст добавлен: 29 сентября 2016, 00:53

Текст книги "Хвала и слава. Книга третья"

Автор книги: Ярослав Ивашкевич

Жанр:

Военная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Ох, вижу. Прекрасно вижу. Только Энгельс здесь ни при чем. Твой дуэт человек – природа действительно восходит к Тристану, к Вагнеру. Боюсь, что ты фашист.

Анджей на мгновение замолчал, потом ответил:

– Ну, если так разговаривать, то мы ни до чего не договоримся. У вас всегда один и тот же аргумент: кто не с вами, тот фашист. И не только тот, кто не мыслит по-вашему, но и кто не действует, как вы. А ведь действие иногда вовсе не достойно человека.

– Именно. Вот, значит, о чем идет речь: сидеть сложа руки.

– Ну, Знаешь! Ни я, ни мои товарищи не сидим сложа руки. Стоит ли это чего-нибудь – еще увидим. А вернее, даже и не увидим. Немногим из нас это удастся увидеть. Но будущее покажет.

– Значит, что же? И нашим и вашим? Так, что ли, вы действуете?

– Не знаю. Я не раздумываю. Делаю, что мне приказывают, и все.

– Нет, ты думаешь, думаешь о многом, но только не о том, кто тебе приказывает.

– В настоящее время мне это безразлично. Я не слишком верю в победу, во всяком случае, в ту победу, о какой думают те, кто мне приказывает. Они во что-то там верят.

– Во что же?

– Что маршалек встанет под звон серебряных колоколов из-под башни, куда его бросил кардинал Сапега. А я знаю свое…

– Что же ты знаешь?

– Твердо знаю одно: маршалек не встанет, серебряные колокола не зазвонят, белого коня не будет.

– Среди вас не столь уж многие разделяют этот взгляд.

– Немногие. Но это, может быть, и к лучшему.

– Почему же?

– Зачем же им знать, что дело, за которое они борются, – гиблое дело? Но вы ведь придете в Польшу…

– Ты так думаешь?

– Я убежден в этом.

– И что же?

– Пожалуй, этого я уже не увижу.

– Но увидят другие.

И вдруг Анджею стало жаль жизни, которая была сейчас такой трудной, но такой ощутимой, осязаемой, как тело женщины. Неужели ничто не ждет его завтра, послезавтра? Можно сколько угодно признавать, что жизнь очень трудна, тяжела, и все же сказка жизни увлекала его, как сложная интрига занимательной повести. Сердце у Анджея сжалось – так способно сжиматься сердце только очень молодого человека. Нет, несмотря ни на что, жизнь надо беречь! Надо пронести ее невредимой между всеми засадами сегодняшнего дня!

– Что же ты замолчал? Спишь? – с неожиданной сердечностью спросил его собеседник.

Анджей почувствовал благодарность к этому человеку.

– Надо спать, – сказал он. – Разговоры эти все равно ни к чему не ведут.

– И, однако, хорошо вот так выложить все, что на душе, – в голосе незнакомца чувствовалось тепло. – Особенно когда молод.

– Это верно, – примиренно прошептал Анджей. – Покойной ночи.

– Покойной ночи.

II

На другой день, уже довольно поздно, запыхавшийся пароходик пристал к берегу в Пулавах. Сосед Анджея поднялся рано и куда-то ушел. Анджей не помнил его лица – в темноте так и не удалось рассмотреть его как следует. В памяти остался только голос, чуть хрипловатый, глухой, произносящий слова как бы с усилием. Надо было уже сходить. Анджей сорвался со своей твердой койки, пригладил волосы и вышел на палубу. Озябшие матросы привязывали канаты к кнехтам на берегу. Сосед по каюте стоял у борта. Они обменялись смущенными взглядами. Их откровенный ночной разговор казался сейчас, при свете дня, детской болтовней, и Анджею было немного неловко. К тому же его беспокоила мысль, не слишком ли много он сказал.

Молча пожали они друг другу руки. Анджей старался не смотреть в лицо незнакомцу.

На пристани пароход поджидали двое жандармов. Однако они занялись проверкой содержимого корзин и мешков у баб, высадившихся с парохода, а на Анджея не обратили никакого внимания. Едва он сделал несколько шагов, как ему на шею бросилась какая-то девушка.

– Как хорошо, что ты приехал! – громко крикнула она и, прижавшись к лицу Анджея, шепнула ему на ухо: – Не удивляйтесь, я сказала, что жду брата. Надеюсь, бумаги у вас в порядке?

Анджей ответил улыбкой, которой старался придать выражение радости от этой встречи с «родственницей».

– Лошади в местечке, это недалеко, – сказала девушка, взяв Анджея за руку. А потом добавила тише: – Зачем вы взяли с собой этот рюкзак? Он очень бросается в глаза.

Некоторое время шли молча. Когда людей вокруг стало поменьше, Анджей спросил:

– За вами следят?

Девушка выразительно взглянула на него. У нее были большие черные блестящие глаза. На вопрос она не ответила, только сказала:

– Называйте меня по имени. Меня зовут Кристина.

– А меня Анджей.

– Знаю, – рассмеялась девушка. – Это Антек послал меня встретить вас. Сегодня в Пулавах что-то неспокойно.

Довольно долго шли они боковыми улицами по мокрым мостовым и тротуарам, на которых лежали большие, похожие на человеческие ладони, желтые с зелеными прожилками листья кленов. Анджей чувствовал себя неловко и молчал. Молчала и Кристина.

Наконец они оказались почти у городской черты. На краю обширной площади под порыжелыми каштанами стояла бричка, запряженная парой рослых лошадей. Кучер поклонился, но не произнес ни слова. Анджея удивила его молодость и какой-то дерзкий вид.

Когда проехали уже довольно много, Анджей спросил:

– Это далеко?

– Километров десять.

– Разве это в сторону Казимежа?

– Вовсе нет, в противоположном направлении.

За всю дорогу кучер только раз оглянулся на Анджея, окинув его пристальным взглядом, который Анджею не понравился.

Спустя час, а может, и больше, миновав деревню, въехали в боковые ворота парка, которые им открыл оборванный сторож.

Парк был необычайно красив. Анджей не успел оглянуться, как бричка остановилась перед большим домом под высокой серой крышей. Дом был очень старый или, может, только казался таким в сумеречном осеннем свете.

На крыльце сзади дома их встретил Антек. Анджей с трудом узнал брата. Он не видел его почти два года, и за это время он, естественно, изменился. С первого взгляда Анджей уловил перемены в лице брата: эти опущенные углы губ придавали презрительное выражение его лицу, красивому, но холодному. Анджей остро почувствовал отчужденность брата, его замкнутость. Он стоял перед ним, как перед дверью, запертой на ключ.

Анджей и прежде отдавал себе отчет, что, кроме родственных уз, ничто не связывает их. Матери он говорил, что любит Антония, и в самом деле любил его, но не этого Антония, а того, которого два года назад проводил на вокзал.

– Знаешь, кто здесь сейчас? – спросил Антек без всякого предисловия. – Марыся.

Анджей удивился.

– А Кристина? – спросил он.

Антек провел его через сени по лестнице наверх, в свою комнату. Налив Анджею воды в таз, он с любопытством смотрел, как тот мыл руки.

– У тебя все те же девичьи руки, – сказал Антек.

Анджей засмеялся и, вынув руки из воды, поднял их кверху, как врач перед операцией.

– Вовсе не девичьи. Покажи мне девушку с такими лапищами.

– Нет, конечно. Но очень уж они какие-то тонкие.

– Просто костлявые, как у скелета, – сказал Анджей и снова опустил руки в воду.

– Хорошо, что ты приехал сегодня. Повеселимся. Отпразднуем именины хозяйки дома.

– Именины? Как же ее зовут?

– Именины или день рождения, черт ее знает. Наверно, Филомена. Сегодня по календарю Филомена.

– Ну и что же это будет за веселье?

– Съедутся соседи. Увидишь нескольких чудаков.

Антек сказал это как-то многозначительно. Анджей взглянул на брата. В опущенных уголках его губ застыла усмешка.

– А что за чудаки?

– Да так. Разные. Сам увидишь.

– Все это совсем некстати, – сказал Анджей. – Мне надо серьезно поговорить с тобой.

– Завтра поговорим.

– Утром я хотел бы уже уехать.

– Завтра нет парохода.

– Поехал бы поездом.

– А о чем ты собираешься со мной говорить?

– Мама приказала мне поговорить с тобой обо всем. Она хочет, чтобы ты вернулся в Варшаву.

– Ну, знаешь! – вспыхнул Аптек. – Что мне делать в Варшаве? Здесь я сижу, как мышь под метлой, никто обо мне и не знает. А в Варшаве?

– Может, там нашлось бы и для тебя какое-нибудь дело.

– А ты думаешь, здесь не найдется? Еще увидишь. Ты голоден?

– Признаюсь, съел бы «того-сего», как говорит пан Козловский.

– А что с Ромеком?

– Он в Варшаве.

– Работает?

– Вместе со мной.

– Воображаю, что у вас там за работа!

– Ну, скромная работа в небольшой мастерской. Однако и это пригодится, из этой мастерской, может, что-нибудь и получится. Ромек торчит в ней целыми днями.

– Ну, пошли в столовую. Посмотрим, не дадут ли нам «того-сего».

Они спустились в огромную столовую, занимавшую половину первого этажа. За большим столом сидели Кристина и Марыся Татарская. Анджей почувствовал робость. Антек плел им какую-то чепуху, и видно было, что он с этими паннами на короткой ноге. Собственно говоря, Анджей не мог понять, что эти особы тут делают, откуда они взялись, и не знал, как объяснить беспечное, легкомысленное настроение, которое здесь царило.

Вошел высокий юноша в лакированных ботинках. Представился:

– Скшетуский.

– «Ты такой же Скшетуский, как я Заглоба», – подумал Анджей, рассматривая нового знакомого. Но тот отвернулся и начал шутить с паннами. Подали великолепную малиновую наливку, и это было только начало. Больше всего удивило Анджея, что и наливку и закуски подавала Анеля. Она даже не взглянула на него, и Анджей сделал вид, что принимает это как должное. Впрочем, его уже ничто не удивляло. Он был очень голоден, на пароходе ничего не ел, и вино сразу ударило ему в голову. Но он вполне отдавал себе в этом отчет и старался ничего не говорить, чтобы не сболтнуть что-нибудь лишнее.

Столовая наполнилась людьми. Всякий раз, когда кто-нибудь входил, Анджей вставал, а Антек говорил: «Мой брат». Анджей кланялся либо подавал руку и садился на свое место.

Время было уже позднее, и Анеля, не обращая внимания на сидящих за столом, накрыла к обеду. Тут Анджей огляделся вокруг и попытался сосчитать присутствующих. Дойдя до двенадцати, он запутался и начал сначала. Ему казалось, что он считает про себя, однако через некоторое время Марыся спросила его:

– Что это вы пересчитываете, пан Анджей?

Анджей и не заметил, когда она очутилась рядом с ним за столом. Он взглянул на нее с благодарностью. Вопрос был незначительный, но Анджею он показался выражением внимания.

– Я опьянел, – сказал он и посмотрел на молодую актрису – как ему представилось – с нежностью, ей же показалось, что он смотрит на нее беспомощно.

Начался деревенский обед. Хмель уже выветрился у Анджея из головы, и он с большим вниманием стал прислушиваться к разговору. Ему наконец удалось пересчитать сидящих за столом. Всего оказалось тринадцать человек. Кроме Антека и Скшетуского, за столом сидели еще четверо юношей и две девушки – это было уже восемь человек; хозяин дома; пожилой господин с усами, по виду управляющий; Марыся и Яцек – двенадцатилетний ученик Антека. Анджей был за столом тринадцатым и даже сидел на самом углу. Разумеется, рядом с Марысей.

К столу вместе с Анелей подавал юноша лет двадцати. Анджей заметил, что между ним и Антеком существует какое-то особое взаимопонимание. Юноша был стройный и красивый, с необычайно быстрым взглядом, как и пристало адъютанту. Анджей не сразу узнал в нем кучера, который привез его из Пулав.

Как Анджей сразу заметил, это не был обычный деревенский обед. В нем было столько «торжественности», словно у ксендза на отпущении грехов. Сначала было множество холодных закусок, к которым подали водку. Но Анджей стал уже более осмотрительным, пил мало, а то и вовсе отказывался. Марыся ему не подливала, один раз даже удержала его руку, потянувшуюся к рюмке, вернее, к толстому тяжелому бокалу.

– Не пей, – сказала она.

– Почему?

– Увидишь.

Потом были поданы запеченные в маленьких глиняных горшочках почки. Очень вкусные, хотя и не хватало в них красного перца. Зато майораном пахло на всю комнату.

Занятые едой, гости разговаривали мало. Теперь Анджей мог спокойно рассмотреть присутствующих. Только вот стеснял взгляд Антония, время от времени останавливавшийся на нем. Этот серьезный и проницательный взгляд больше всего убедил Анджея, что брат очень изменился.

Нетрудно было догадаться, что трое из молодых людей находятся в подчинении Скшетуского. Впрочем, один из них, одетый весьма небрежно, в простой военной одежде, помятой и в пятнах, не был похож на подчиненного. Он был горбат, правое плечо заметно выступало под парусиновой курткой, а голова казалась втянутой в плечи. Зато лицо у него было такое, что Анджей подумал: «Будь я немцем и попадись он мне на улице, застрелил бы на месте». Горбатый ел мало, не принимал участия в разговоре и много пил.

Руководство застольной беседой взял на себя хозяин, пан Тарговский. Заметно было, что он старался придать разговорам за столом как можно более незначительный характер. Вначале сам он беседовал с управляющим, паном Заорским, о хозяйственных делах, об уборке картофеля и свеклы. Пан Тарговский произносил длинные монологи, а пан Заорский, краснея, неизменно отвечал либо: «Правильно, правильно», либо: «Правильно вы это сказали, пан помещик».

Пани Тарговская молчала, опустив глаза в тарелку. Минутами казалось, что она едва сдерживает слезы. Впрочем, она стремилась скрыть тревогу и с безупречной вежливостью хозяйки старательно угощала сидящих рядом с ней юношей. Молодых людей не надо было уговаривать. Они ели за троих и даже за четверых, попросили по второй порции пришедшихся им по вкусу рубцов в мисочках. Запасы, приготовленные для этого пира, были, по-видимому, неистощимы.

Собравшиеся нисколько не были похожи на званых гостей. Молокососы, сидящие за столом, никак не могли сойти за «соседей» помещика, разве что были соседями особого рода – попросту говоря, из лясу. Они держались непринужденно, чувствовали себя у Тарговских как дома. И Кристина обращалась к ним как к товарищам.

Только один из этих «соседей» выглядел немного посолиднее, но у Анджея он вызывал чувство антипатии. Красивым голосом он изрекал такие страшные банальности, что просто с души воротило. Этот тип вел себя так, будто имел какие-то особые права на Кристину, и обращался к ней настолько фамильярно, что госпожа Тарговская несколько раз взглянула на него, и в ее больших черных глазах мелькнуло беспокойство.

Видно было, что все говорят совсем не о том, о чем думают, и это создавало какую-то напряженность. К тому же обед тянулся без конца. После рубцов появился бульон, к нему пирожки, начиненные мозгами, потом рыба, потом жаркое. Пышность обеда была просто неприличной. Наконец Анджей отложил вилку.

Он все еще был под впечатлением ночного разговора на пароходе. Этот разговор жил в нем, в ушах звенели слова собеседника и его собственные, словно воздух вокруг был ими наполнен. Проблемы и события, о которых они говорили, были, конечно, чужды и недоступны обществу, собравшемуся здесь. Если бы он сейчас вздумал заговорить, убеждать их или призывать к чему-то, то, наверно, встретил бы молчание или удивление.

Осенний пейзаж за окнами уже окутывался тонкой мглою. Эта мгла окончательно парализовала его. Бороться с этим оцепенением было бесполезно, Анджей знал это.

И эта столовая, эта усадьба вдруг показались ему – однако много же он выпил! – кораблем, качающимся на волнах седого тумана и плывущим неизвестно куда. Только не на Цитеру [10]10
Остров в Эгейском море, известный культом Вакха и Афродиты.

[Закрыть], это уж наверняка, несмотря на жаркую красоту Марыси, которая придвигалась к нему все ближе.

Такие вот пиры происходили в этой стране всегда. Так же пировала шляхта, собравшаяся вокруг Любомирского во время мятежа, так пировали и в Гродне, и у Чарторысских в Варшаве во время восстания. «И Пулавы отсюда недалеко», – вспомнилось Анджею.

Он уже не сомневался, что здесь собрались две группы, представляющие две разные организации, чтобы договориться по каким-то очень важным вопросам. И так же ясно было Анджею, что Антек у них играет роль связующего звена. Скшетуский обращался к нему со сдержанной сердечностью. Обсуждали, не стесняясь присутствием посторонних и слуг, предстоящую поездку Антека до лясу. Оказалось, что Антоний преподает «лесным братьям» польскую литературу. Разговор за столом принимал все более свободный характер.

– Что же ты им преподаешь? – удивленно спросил Анджей.

– Да так, кое-что. И сам учусь у них – ведь они на все реагируют по-своему и ставят очень принципиальные вопросы.

– Например? – спросила пани Тарговская, поднимая свои влажные глаза на Антония. Видно было, что она почувствовала облегчение, когда начался разговор о «лесных».

– Ну, например, спрашивают, зачем вообще нужна литература.

– Да, вопрос, характерный для образа мышления этих молодцов, – недружелюбно сказал пан Тарговский.

Скшетуский холодно и неприязненно взглянул на него, но ничего не сказал.

– Ну нет, это уже невозможно, – воскликнула Марыся, когда внесли огромное блюдо фруктов. – Кто это будет есть?

– Например, я, – смеясь сказал Антоний.

– Ну а я больше не могу, – и Марыся положила салфетку на стол.

– Будет еще десерт, – сказала Кристина.

– И черный кофе, – добавила пани Тарговская.

По поводу кофе никак не могли решить – пить его в гостиной или за столом. В конце концов решено было остаться за столом. Анджей взглянул в окно. Почти совсем стемнело. Владек разносил зажженные лампы и свечи. При огнях пиршество казалось еще торжественнее.

– Ну, панове… – сказал пан Тарговский, поднимаясь из-за стола.

Но в эту минуту быстрым шагом вошел все тот же Владек. Лицо у него было такое растерянное, что все испугались.

– Немцы? – спросил один из юношей.

– Н-нет, – пробормотал Владек, – Ройский приехал.

– Ведь говорила же я… – начала пани Тарговская и замолчала. Тотчас же за Владеком вошел Валерий Ройский. Пан Тарговский встал, чтобы с ним поздороваться, но остальные не тронулись с места. Анджей почувствовал, что задыхается от ненависти к этому человеку.

– Все еще за столом? – Валерий изобразил удивление. – А я приехал из Пулав. Лошадей оставил во дворе – зачем, думаю, подъезжать к самому крыльцу, как епископ! К тому же я без кучера. Надеюсь, кто-нибудь там позаботится о моих лошадях?

– Разумеется, – с подчеркнутой любезностью сказал пан Тарговский. – Прошу вас, садитесь.

– Я ни с кем не здороваюсь, чтобы не мешать вашей беседе.

Валерий сел рядом с пани Тарговской и окинул взглядом собравшихся. Во взгляде этом было удовлетворение: все выглядит именно так, как он ожидал. Вдруг он заметил Анджея.

– О, как поживаешь? – сказал он. – Давно ты здесь? К брату приехал?

Анджей молчал. Но Валерий и не ждал ответа.

– Вы, наверно, ничего не ели? – спросила пани Тарговская и, получив утвердительный ответ, велела подать обед нежданному гостю. Все время, пока подавался прибор, рюмки, потом вся череда блюд с самого начала, Валерий не переставал говорить. С одинаковым оживлением он рассказывал известия с фронта и городские сплетни, а попутно новости об арестах по соседству, о репрессиях в Пулавах, о людях, вывезенных в Люблин. Не забыл упомянуть и о Майданеке.

Анджей глядел на него не отрываясь. Валерий очень изменился. Когда он смотрел вниз – на тарелку, на рюмку в руке, было заметно, как он осунулся; к тому же синева бритых щек придавала ему болезненный вид. Но стоило Валерию поднять глаза и взглянуть на окружающих (при этом он несколько раз останавливал взгляд на Анджее), как в больших блестящих зрачках его загорался какой-то свет и все лицо молодело. Это снова был красавец Валерий.

– Как поживает мама? – обратился он к Анджею. Антек почувствовал, что если Анджей и на этот раз промолчит, не миновать беды, и ответил вместо брата:

– Спасибо, очень хорошо. Анджей привез добрые вести.

– Добрые вести? О, и это уже очень много в наше тяжелое время, – сказал Валерий, долбя что-то в тарелке. – Сейчас чаще всего мы получаем плохие вести.

Он сказал это обычным тоном. Обыкновенные слова, какие можно было услышать на каждом шагу. Но они заставили вздрогнуть всех присутствующих. От этих слов исходила какая-то угроза. Ледяным холодом дохнуло на пирующих. Анджей весь задрожал, скрытый смысл этих слов привел его в такое бешенство, что он не заметил, как согнул вилку, которую держал в руке. И тут же почувствовал на себе призывающий к спокойствию взгляд Антония.

– Что за дела творятся кругом! – продолжал Валерий. – Эти поляки совсем как дети. Ну и, понятно, немцы не могут не реагировать на их поведение. Хорошо, что я говорю по-немецки. Стоит только поговорить с ними на их языке, и они к вам уже совсем иначе относятся. Немцы очень хорошо воспитаны.

– Ну, не сказал бы, – сдержанно произнес хозяин дома.

– Во всяком случае те, с которыми я имею дело в Пулавах.

Валерий окинул взглядом собравшихся, как бы ожидая протеста, и вдруг наткнулся взглядом на Горбатого.

– О, – тихо произнес он и опустил глаза в тарелку. Теперь он снова казался немолодым и больным.

«Сколько ему лет? – подумал Анджей, глядя на него. – Он ведь еще не старый человек, лет сорок с небольшим, он моложе мамы. Но уж такую выбрал себе жизнь».

– Перейдем в гостиную, – с деланным спокойствием произнесла госпожа Тарговская, – там выпьем кофе. Молодые люди, – обратилась она к Антонию, – может, и вы хотите еще кофе или чаю?

К большому удивлению Анджея, ответил Скшетуский:

– Очень охотно. Я попросил бы чаю.

Анджей почувствовал на себе пристальный взгляд Валерия.

– Какие у вас темные волосы, – сказал Ройский. – И в кого только вы такие черноволосые? Ведь родители у вас блондины.

– А мы в дядю, – с насмешкой ответил Антек.

– О, я уже седой, – сказал Валерий, проводя рукой по шевелюре.

Действительно, его голову уже заметно припорошила седина.

Анджей посмотрел на его пальцы, длинные и тонкие. Руки у дяди были по-прежнему изящные и красивые.

– Не думал я, что вас здесь встречу, – сказал Валерий, когда все встали из-за стола. Он подошел к племянникам и, казалось, хотел сказать им что-то, но колебался. – Нет, в самом деле, – обратился он к Анджею, – как там мать? Ты вот говоришь, будто все хорошо. А моя мама мне сказала, что у вас неприятности.

– Нашей квартиры на Чацкой больше нет, – сказал Анджей. – Живем теперь в доме Билинских на Брацкой.

– А, знаю, знаю, – рассеянно поддакнул Валерий, нервно протирая глаза. – А от Билинских нет известий? Алек был, кажется, в армии?

– Я ничего не слышал об этом, – сказал Анджей, настороженно вслушиваясь в слова Валерия. И добавил с явной злостью. – Мы оба черноволосые, но глаза у нас голубые, а у вас черные, как уголь!

Валерий усмехнулся:

– Зато они все видят в розовом свете.

– Этому действительно можно позавидовать, – заметила шедшая впереди пани Тарговская.

В гостиную нужно было идти через холл, а говоря попросту, – через сени. Пока Скшетуский развлекал пани Тарговскую какими-то банальными замечаниями по поводу чая, а идущие позади Ройский с паном Тарговским увлеклись разговором об охоте, Кристина потянула Анджея за рукав.

– Идем, – сказала она.

Они тайком пробрались в маленькую комнатку рядом с сенями. Было темно и Анджей едва различал лицо Кристины. Здесь уже ждали Горбатый и Антоний.

– Это ужасно, – сказала Кристина, – он пронюхал.

– Что он здесь делает? – спросил Анджей.

– Что делает? Шпионит! – Кристина произнесла эти слова слишком громко и закрыла рот ладонью.

– Все высмотрел, – угрюмо заметил Антоний.

– Ну что ж, – задумчиво сказал Горбатый, – он сам вынес себе приговор. Нельзя дать ему уехать отсюда.

– Он здесь без кучера, – заметил Антек.

– Сам себя и припечатал.

С минуту все молчали.

– Ну а как? – спросил Антек.

– Это могу сделать только я, – неожиданно для самого себя сказал Анджей.

– Почему? – встревоженно спросила Кристина.

– Никто не знает, что я здесь. Валерий исчезнет на пути в Пулавы. А в усадьбе все останутся на местах.

Снова воцарилось молчание.

– У тебя есть оружие? – спросил Антек.

– Откуда же! – Анджей пожал плечами.

– Получишь, – сказал Горбатый так, словно уже взял на себя руководство.

– Итак, что я должен делать? – Анджей ждал разъяснений.

– Иди наверх к Антеку, – ответил Горбатый, – там все получишь – и оружие и инструкции. А вы отправляйтесь в гостиную, чтобы не вызвать у него подозрения.

– Он поедет отсюда не в Пулавы, – сказала вдруг Кристина, – он поедет в Голомб, в гестапо.

Взглянув на Кристину, Горбатый ответил строго:

– Посмотрим, тут нельзя гадать.

Антек повернулся к брату:

– Иди и жди, я сейчас приду. Найдешь мою комнату?

– Найду, – ответил Анджей и отправился в комнату Антека, где утром мыл руки. Не зажигая света, он лег на кровать Антония. Он чертовски устал.

«Надо немного отдохнуть, – подумал он, – В таком состоянии нельзя ничего делать».

Закурив папиросу, Анджей с удивлением заметил, что рука у него дрожит. «Спокойно, – сказал он себе. – Не так уж это страшно».

Он решил вздремнуть и прикрыл глаза. Но водка и кофе делали свое дело. «Шутка ли, – думал он, – вдруг, ни с того ни с сего, пристукнуть ненавистного дядюшку».

Не ожидал он ничего подобного, выезжая из Варшавы с мирной целью – привезти Антека домой.

Мысли то проваливались в пустоту, то упрямо лезли в голову. Такие двадцать четыре часа не пройдут даром.

Анджей открыл глаза. В окно проникал сумеречный свет угасающего дня. Он с удивлением вгляделся в полутьму комнаты. Не снится ли это ему? В комнате стояла Марыся.

– Почему ты скрылся? – спросила она после короткого молчания.

Анджей лениво собирался с мыслями.

– Я устал, – сказал он, – с меня довольно этого общества.

– Ты не хочешь видеть Валерия?

– Что мне Валерий? Мне до него нет никакого дела.

– Но от чего ты так устал? – настаивала актриса. – Участвовал в операции?

– Что за мысль? – Анджей взял папиросу, сделал несколько затяжек. – Неужели ты подозреваешь меня в таком безумстве?

Он отрицал инстинктивно. Не нравился ему этот визит в темноте. Но знал, давно знал, с той минуты, на вокзале, что эта очень красивая женщина будет ему принадлежать.

– Ты был близок с женщиной? – продолжала спрашивать Марыся и подошла к кровати.

– Я никогда еще не знал женщины, – медленно сказал Анджей и погасил папиросу в пепельнице.

Марыся засмеялась.

– Ого! Антек говорил о тебе совсем другое.

– Что он там знает! Я не виделся с ним с начала войны.

– Он говорил, что еще перед войной…

– Вы вели такие интимные разговоры? С чего бы это? Крутишь с Антонием?

– Что ты, он так влюблен!

– В кого?

– Ну конечно, в Кристину.

– В Кристину? – удивился Анджей. – Я не знал.

– Ты вообще ничего не знаешь.

– Кое-что знаю. Поди сюда, – он потянул ее за руку на кровать. – Иди, у нас мало времени.

Уже лежа рядом, Марыся спросила:

– Почему мало времени? У нас целая ночь впереди!

Анджей испугался. «Она что-то знает!» – мелькнуло у него в голове.

– Да, – произнес он вслух, – целая ночь впереди. А когда ты едешь в Варшаву?

– Скоро. Мне пора. Знаешь, я держу кофейню на Кредитовой. Дела идут пока неплохо.

– Я не хожу в кофейни, – сказал Анджей.

– Чем же ты занят?

– Чем занят? Учусь.

Они поцеловались.

– Ну, а теперь беги, беги, – сказал Анджей, слегка подталкивая ее. – Сейчас сюда придет Антек.

– Правда? А зачем он сюда придет?

– Слишком много хочешь знать. Смотри, берегись.

– Только бы не в злой час ты это сказал!

Марыся с неохотой встала с кровати. Она была уже у двери, но вдруг вернулась.

– Но вы ничего дурного не сделаете Валерию?

Молчание Анджея длилось слишком долго.

– Кто это – вы?

Собственный голос показался ему неестественно глухим. Он взялся за новую папиросу.

– Почем я знаю? – Марыся вздохнула. – Ну, вы все.

– Надо все-таки разбираться, что хоть мы «все» и собрались тут, но люди мы разные, каждый – сам по себе. Одно дело Горбатый, другое Скшетуский, а тот слащавый идиот, который отпускает комплименты Кристине, – это уже и вовсе иное.

– Да, – заколебалась девушка, – все разные, но у каждого есть автомат.

– Глупая, – уже со злостью сказал Анджей. – Если б у меня был автомат!

– Если бы очень хотел, то получил бы, – многозначительно сказала Марыся.

– Для этого мне надо было бы убить какого-нибудь немца.

– Или Валерия.

– А у него есть автомат?

– Должен быть.

– Но меня это не интересует.

– Жаль.

– Ты что, влюблена в Валерия?

– Нет, не влюблена, – Марыся снова отошла к двери, и голос ее звучал уже из темноты, – но хотела бы стать его любовницей.

Анджей свистнул.

– Поздравляю, – сказал он.

– Спасибо.

– Он очень красивый мужчина, – добавил Анджей.

– Ты на него похож, – сказала Марыся с каким-то вызовом.

– Только ростом немного повыше. И другого сложения. Мы с братом оба на него похожи, только глаза у нас голубые. Это ведь наш дядя.

– У тебя голубые глаза? Я и не заметила.

– Значит, не слишком приглядывалась, – Анджей был рад, что разговор пошел о другом, – а ложишься ко мне в постель!

– Не будь вульгарен, – сказала Марыся. – Ты спустишься вниз?

– А зачем?

– Хотя бы за тем, чтобы еще поболтать со мной.

– Поболтаем в Варшаве.

– Ты уезжаешь?

– Да, через несколько часов. Устрою одно дело и уеду.

– Какое дело?

– Мать просила. Хочет, чтобы Антоний домой вернулся. Мне надо с ним поговорить. Поэтому я и гоню тебя. Иди.

– Но ты спустишься?

– Тотчас же спущусь. Поговорю с Антонием и спущусь.

– Ну так до свиданья.

– До свиданья. Передай там привет твоему возлюбленному.

– Ты свинья! – Марыся сказала это уже за дверью. Слышно было, как она сбегала по лестнице.

– Черт! – выругался Анджей. Его очень расстроило это неожиданное посещение. Он громко свистнул. – Вот ненужное осложнение! А какая красивая женщина!

Он задремал. Его разбудило появление Антония.

– Бери, – Антоний протягивал ему автомат. – Ты умеешь с этим обращаться?

– Ты что, с луны свалился? Третий год идет война.

– Ну ладно. Поедешь верхом с Владеком. Сам Владек решил принять участие.

– Что это значит – сам Владек?

– Владек – командир Горбатого.

– Рассказывай!

– Сейчас не время для шуток. Надеюсь, понимаешь.

– Так. Ну, а вообще что это за люди?

– Гвардия Людова [11]11
Гвардия Людова – партизанская организация, созданная Польской рабочей партией в оккупированной гитлеровцами Польше. Армия Крайова (АК) – военная организация, подчиненная реакционному эмигрантскому правительству.

[Закрыть].

– Понятия не имел. А ты?

– А я в АК. Скшетуский ничего об этом не знает.

– Я так и думал. А что, дойдет у вас до соглашения?

– Когда Валерий уедет, поговорим.

– У Владека есть автомат?

– Есть. Но стрелять будешь ты.

– Где?

– Владек тебе скажет. На восьмом километре поворот в Голомб. Статуя и несколько деревьев. Там подождете.

– Ночь темная?

– Не очень. Но будет темнее. Под деревьями он вас не заметит.

– У Валерия есть автомат.

– Кто тебе сказал?