Текст книги "Развод. Испеку себе любовь (СИ)"

Автор книги: Яна Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

7. Адский день, как и обещали

Адский день начался не с крика петухов, а с оглушительного треска – это сломалось коромысло у старого колодца, когда Аля пыталась натаскать воды. Ведро с грохотом улетело вниз, и утренняя тишина взорвалась эхом и парой крепких выражений, сорвавшихся с её губ помимо воли.

Рассвет только зарился над Сосновском, окрашивая небо в бледно-розовый цвет, когда её телефон окончательно сошёл с ума. Он вибрировал, звенел и подрагивал на грубом столе летней кухни, как раскалённый уголёк. После постов Вики сообщения сыпались градом.

"А это можно заказать?"

"А доставка в Москву будет?"

"Сколько стоит? Я из Сосновска, сам заберу!"

"Девушка, вы гений! Где точка?"

Аля, с мокрыми от холодной воды руками и растрёпанными волосами, смотрела на этот хаос с ощущением, что попала в эпицентр торнадо. Она успела испечь за ночь шесть караваев. Они лежали на чистой ткани, золотистые и душистые, как шесть солнц. Шесть солнц, которые нужно было сейчас кому-то продать.

– Мам! – удивилась Аля. – Ты так рано! Помоги, пожалуйста, найти мои весы! Не помню, куда их убрала.

Маргарита Вениаминовна, с заспанным лицом и в бигуди, выражала явное недовольство и обеспокоинность состоянием дочери. Аля была похожа на электровеник, который вот-вот прикажет долго жить от перенапряжения.

– Что ты здесь крутишься, дочка? – удивилась она. – Зачем тебе весы? Хлеб на вес не продают, поштучно.

– Нужно понять, сколько каждая буханка весит, чтобы цену назначить, – попыталась объяснить Аля, уже чувствуя себя идиоткой. Она, бренд-менеджер с опытом вывода на рынок многомиллионных продуктов, стояла в шесть часов утра в пижаме и не знала, сколько стоит буханка хлеба.

Пока они с матерью взвешивали хлеб на кухонных весах, приехала Вика. Не одна, а с таксистом, который выгрузил на траву два мешка муки, пару вёдер и здоровенный чемодан со своим съёмочным оборудованием.

– Так, друзья мои, начинаем! – объявила она, с ходу включив штатив. – Народ жаждет! Аля, ты просто работай, а я тебя сниму в процессе. Естественно, без пафоса. В духе "утро начинается не с кофе".

– Вик, я не могу, я выгляжу как... – начала Аля.

– Идеально! – перебила подруга. – Настоящая хозяйка! Никакого глянца. Это же тренд – #настоящаяжизнь. Поехали!

Под объективом камеры всё стало казаться ещё более сюрреалистичным. Аля месила тесто, Вика снимала крупным планом её руки в муке. Аля растапливала печь – Вика залезла чуть ли не внутрь, чтобы снять, как поленья превращаются в жар. Маргарита Вениаминовна сначала жаловалась, что "освещают её, как в цирке", но потом втянулась и даже сама поправила платок, когда Вика решила снять её с термосом.

В восемь утра к калитке подошла первая покупательница – пожилая женщина в цветастом халате.

– А это тут, слышу, хлеб продают? – крикнула она через забор. – В телефоне увидала, от Нины, ей дочка сбросила.

Оказалось, Вика не только выложила сторис, но и создала канал в социальной сети с говорящим названием "Хлеб от Али".

Аля, краснея, продала ей один каравай за триста рублей. Женщина вытаращила глаза и стала причитать, что триста рублей для хлеба – это грабеж! Вика сразу же начала убеждать женщину в том, что такого хлеба она никогда не пробовала! Соблазненная запахом выпечки и сладкими речами блогерши, женщина протянула триста рублей. Вика с улыбкой до ушей взяла деньги и отдала замотанных в пакет каравай. Женщина в халате тут же отломила горбушку, попробовала и одобрительно хмыкнула:

– Ничего, ничего. В магазине хуже. Дай-ка ещё один, зятю.

К девяти утра у калитки собрался народ: человек семь пришли поглазеть. В основном соседки Маргариты Вениаминовны и их любопытные родственники. Однако, к удивлению Али, все шесть караваев были распроданы за двадцать минут.

– Всё! – растерянно развела руками Аля, глядя на пустую лавку. – Больше нет.

– А когда следующий? – спросила только что подошедная девушка с ребёнком в коляске.

– Через... через три часа? – неуверенно сказала Аля, прикидывая в уме, сколько времени нужно на расстойку и выпечку.

Народ покачал головой и стала медленно расходиться. Хлеб хвалили, но смеялись и причитали – эка видано, в двадцать первом-то веке хлеб в печи выпекать! Пошли разговоры, что для столичных их маленькая жизнь – шутка. Но была пара человек, которые пообещали вернуться за хлебом.

– Слышишь? – Вика ткнула её локтем в бок. – Они хотят еще! Это же золото! Надо увеличивать объёмы!

Увеличивать объёмы оказалось нечем. Одна печь, одна миска, две руки. После импровизированного обеда Аля закончила вторую партию – ещё восемь караваев.

Внезапно подъехал местный блогер на видавшем виды седане и начал снимать сюжет для паблика "Новости Сосновска". Заголовок родился сам собой: "Столичная бизнес-леди вернулась и накормила район настоящим хлебом". Вика проявила дружелюбие и даже помахала в камеру, но потом быстренько спровадила местного коллегу, который не захотел покупать хлеб.

– Значит, денежки на нас поднять он захотел, а как помочь малому бизнесу – это там три сотни жалко!, – ворчала Вика. Но хлеб они все-таки распродали – вернулась девушка с коляской, еще пара человек подтянулась. Прибежала даже девочка лет 15, подписчица Вики, взяла один каравай и попросила сфоткаться. Вика охотно согласилась и даже засняла ее в сторис. Девочка убегала с улыбкой до ушей и обещанием вернуться еще.

Аля чувствовала себя загнанной лошадью. Руки ныли от постоянного замеса, спина – от скрюченной позы у печи. Но был и кайф. Пьянящее чувство, что всё, кажется, получается.

Эйфорию оборвал звонок. Незнакомый мужской голос, жёсткий и не терпящий возражений.

– Алёна Игоревна? Говорит участковый уполномоченный Сидоров. Ко мне поступила жалоба. Вы осуществляете несанкционированную торговлю в неположенном месте без разрешения СЭС и документов на продукцию. Прошу прекратить незаконную деятельность до выяснения обстоятельств.

Аля опустила телефон. Воздух из неё вышел, словно из проколотого шарика.

– Что случилось? – насторожилась Вика.

– Участковый. Жалоба. Говорит, торгую незаконно.

Маргарита Вениаминовна ахнула и схватилась за сердце.

– Я же говорила! Надо было справки собирать, в администрацию идти!

– Мам, какие справки? У меня 87 дней! – почти крикнула Аля. У неё начали дрожать руки. Она посмотрела на печь, где подходила третья партия теста. На телефон, где продолжали приходить заказы.И тут её взгляд упал на табличку на заборе: "Частная собственность. Охраняется законом". Идея, отчаянная и на грани фола, родилась мгновенно. Она набрала номер участкового.

– Уважаемый... товарищ участковый? – начала она, стараясь говорить максимально официально. – Торговли как таковой я не осуществляю. Это частная территория. А я... провожу дегустацию для друзей и соседей. Безвозмездно. Пожертования они оставляют по собственному желанию. На развитие... пекарного искусства.

На другом конце провода повисла пауза.

– Дегустация? – скептически протянул участковый.

– Именно так, – твёрдо сказала Аля. – В рамках личного потребления и поддержания добрососедских отношений. Закон о защите прав потребителей на безвозмездное распространение образцов не распространяется. Она блефовала, но блефовала уверенно, используя язык, понятный чиновнику. Участковый что-то пробурчал про "смотреть будем" и положил трубку.

– Ух ты! – выдохнула Вика. – Гениально! "Дегустация"! Снимаю продолжение: "Как мы победили систему с помощью одного слова".

Но напряжение не отпускало. Весь этот день был похож на бег с препятствиями. Аля понимала – так продолжаться не может. Нужно легализоваться, находить помещение, налаживать процессы. И самое главное – найти на все это деньги.

Вечером, когда последний покупатель ушёл с тёплым караваем, а Вика уехала монтировать видео, Аля подсчитала выручку. На столе лежали её первые заработанные купюры. Четыре тысячи двести рублей. И это за несколько суток постоянной работы! Аля никогда в своей жизни так не упахивалась. Давно позабытые годы материнства всплыли в сознании, но тогда она была уверена в завтрашнем дне и своем муже. Сейчас она уверена только в том, что у нее ничего не выйдет. Эйфория прошла, наступила отчаяние.

Аля перевела взгляд на телефон и открыла список заказов в новом канале: он растянулся почти на две недели вперёд. Затем девушка посмотрела и на кучу грязной посуды. Да это смешные деньги! Каплей в море по имени "1.8 миллиона". И такими темпами больше она не заработает.

Она села на порог летней кухни, прислонилась лбом к прохладному косяку и закрыла глаза. От печи ещё шёл жар. Тело гудело от усталости, но мозг отказывался отключаться, проигрывая снова и снова цифры: прошел еще один день, а она заработала только чертовы четыре тысячи.

Она проиграла сегодняшний бой с системой? Нет. Она отвела его в ничью. Но война только начиналась. И следующим её ходом должна была стать не очередная буханка хлеба, а поход в администрацию. Она поднялась, отряхнула с коленей муку и потянулась к мешку.

– Ладно, красавица, – прошептала она усталой печи. – Давай ещё одну смену. Пока я не придумала, что делать дальше.

И ночь снова наполнилась запахом дыма и теста. Теста, которое Аля замешивала не только из муки и воды, но и из злости, упрямства и одной-единственной надежды.

Через несколько часов в кармане завибрировал телефон. Аля ненадолго вынырнула из водоворота неродосных мыслей и вернулась в реальность. Но на этот раз это был Илья.

"Слышал, у тебя первый блин вышел комом. Участковый, проблемы... Я же говорил, что это безнадёжная затея. Ещё не поздно всё обсудить. Я в Сосновске."

Аля не стала читать дальше. Она не стала отвечать. Она просто сидела и смотрела, как последние угольки в печи медленно гаснут, оставляя после себя пепел.

Для Али эта борьба давно перестала быть только финансовой битвой. Каждый удар ладонью о тесто был ударом по образу той Али, которой она стала за двенадцать лет брака – удобной, предсказуемой, живущей по расписанию, утверждённому кем-то другим. «Я не просто пеку хлеб, – ловила она себя на мысли, с силой вдавливая ладони в упругую массу. – Я замешиваю себя заново. Из злости, слёз и собственного упрямства».

Дом – это не просто недвижимость, а символ права на собственный выбор, на ошибки, на ту самую «собственную жизнь», которую она так легкомысленно променяла когда-то на обещания стабильности и тепла. Проиграть Илье означало не просто лишиться крыши над головой. Это означало капитулировать, признать, что он был прав – что она не способна сама, без его указаний и контроля, выстроить свою судьбу. И от этой мысли Але становилось тошно.

8. Ночь гнева и дрожжей

Для Али Сосновск оказался осязаемой паутиной чужих взглядов. На скамейке у подъезда маминой квартиры, как неотъемлемая часть пейзажа, восседала Нина Семеновна, местная домовая книга. В её цепких глазах, будто на кассету, мгновенно записывалось всё: во сколько Аля приходила к матери, во сколько уходила, во что была одета и сколько пакетов унесла с собой. Аля ловила на себе её пристальный взгляд и понимала: любое её даже самое неинтересное действие уже через час, обрастая невероятными подробностями, погуляет по всему двору, а может, и всему Сосновску. И, чем черт не шутит, возможно долетит и до Ильи.

Этот город все больше и больше напоминал ей муравейник, где кажный оставшийся муравейчик будто тыкал в нее палочкой и говорил: ”Ты уехала и бросила нес. А теперь вернулась. Получается, ты неудачница?”.

Но были и другие краски. Например, Дядя Витя, когда-то учивший её с отцом рыбачить на местной речушке, увидев её возню с мешком муки, молча подошёл и отремонтировал шатающуюся дверь сарая, бросив на прощание: «Коли что – свисти». И в этом молчаливом жесте, в противовес сплетням, была настоящая, непарадная душа этого места – душа, которая помнила её девочкой и была готова помочь, не требуя ничего взамен.

Утро началось не с запаха дыма, а с резкого звонка будильника в пять-тридцать. Тело ныло так, будто её переехал тот самый автобус "Москва-Сосновск". Каждая мышца кричала протестом. Но Аля не собиралась сдаваться.

Ярость – отличная закваска. Она поднимается быстрее дрожжей, пенится горячее опары и придаёт тесту упругую, несгибаемую силу. Вся злость, всё унижение, вся боль от разговора с Ильёй и матерью вылились в то, как Аля месила тесто в ту ночь. Она вбивала в липкую массу каждый его спокойный довод, каждый мамин упрёк, каждый холодный взгляд нового замка.

Вика застала её в таком состоянии – с разгорячённым лицом, в муке по локоть, сжимающую ком теста с таким напряжением, будто это была шея Ильи.

– Ого, – восхищённо выдохнула подруга, настраивая камеру на штативе. – Вот это энергетика! Никаких тебе «милые пирожочки». Сегодня печём «Хлеб ярости»? Без шуток, отличный хештег!

Аля не ответила. Она отломила кусок теста, с силой шлёпнула его о столешницу и снова принялась месить.

– Дорогая, а что с лицом? – продолжала Вика, снимая крупным планом. – Не надо делать «я добрая фея». Оставь всё как есть. Уставшая, злая, решительная. Это же правда жизни! Людям надоел гламур!

Правда жизни заключалась в том, что Аля чувствовала себя загнанной в угол. Осознание того, что Илья не просто отобрал дом, а поставил на него юридическую броню, делало её попытки заработать смешными. Как её пекарня на колёсах сможет соревноваться с его капиталом и расчётом?

– Он оформил дом как объект культурного наследия, – вдруг выдохнула она, перекладывая тесто в миску для расстойки. – И похоже, что это он настучал участковому о “несанкционированной торговле”.

Вика опустила камеру.

– Что? Какого ещё наследия?

– Культурного. Чтобы я не могла его потом перестроить или продать. Чтобы навсегда законсервировать. Как музейный экспонат.

Вика присвистнула.

– Блин, вот же гениальный козел. Ну ничего, – она снова подняла камеру. – Значит, наш ответ – не просто вернуть дом, а сделать его самым популярным местом в городе! Чтобы его «объект наследия» трещал по швам от количества гостей! Придумаем что-нибудь эдакое.

Идея, конечно, была бредовой. Но в этой бредовости был вызов. Аля достала закваску, которую наконец-то вывела за последние дни. Она была живой, пузырящейся, с резковатым хмельным запахом. Не идеальной, но своей.

– Ладно, – сказала Аля, смазывая миску маслом. – Сегодня экспериментируем. Готовим не просто хлеб. Сделаем его с характером.

Она порылась в маминых запасах и нашла пакетики с ромашкой, мятой и сушёным чабрецом, собранным за домом. Она собиралась эксперементировать. Пусть на первый взгляд странные – её новая стратегия, воплощённая в тесте. Местные, узнаваемые вкусы, которые пахли этим садом, этим небом.

Весь вечер и всю ночь летняя кухня напоминала алхимическую лабораторию. Аля пекла одну партию за другой. Простой деревенский хлеб. И хлеб с чабрецом. И на закуску – небольшие булочки с мятой и щепоткой перца. Вика не отходила от неё, снимая процесс под треки агрессивного трип-хопа, который, как она утверждала, идеально передавал "позитивные вибрации борьбы".

Они выкладывали сторис почти в реальном времени. "Героиня не спит, чтобы вернуть свой дом", "Смотрим, как рождается "Хлеб мести" #шутка”, "Кто оценит мятную булочку?". Отклик был ошеломляющим. Комментарии сыпались как из рога изобилия. Люди подписывались, спрашивали, советовали, поддерживали. За несколько часов количество подписчиков в их новом канале перевалило за тысячу.

Аля, уже на автомате замешивая очередную порцию, чувствовала странное, двойственное ощущение. С одной стороны – адская усталость. С другой – прилив энергии от этой безумной, живой обратной связи. Она была не одна. За её борьбой следили, в неё верили.

______

Поздний вечером в летней кухне, освещённой тусклым светом фонарика, царил творческий хаос. Мука покрывала всё, как иней, в углу подходило тесто, а Аля, сгорбившись, пыталась вывести в блокноте хоть сколько-нибудь вменяемый финансовый план. Цифры не сходились, и отчаяние снова подступало комом к горлу.

– Слушай, а если мы добавим воронку продаж? – Вика, сидя на полу и монтируя очередной ролик, посмотрела на подругу. – Что-то ты совсем приуныла.

Аля отложила блокнот и провела рукой по лицу, оставив белую полосу на щеке.

– Воронка... Раньше я такие воронки для брендов с многомиллионными оборотами строила. А сейчас не могу посчитать, сколько мне нужно испечь булок, чтобы хватило на пачку масла. Смешно.

– Ничего смешного, – Вика отползла от ноутбука и устроилась рядом на табурете. – Это сейчас булки. А завтра – своя пекарня. Я же вижу, как у тебя горят глаза, когда ты его из печи достаёшь. Этот твой хлеб.

– Это не просто хлеб, Вик, – тихо сказала Аля, глядя на тёплый, душистый каравай на столе. – Это... моя декларация независимости. Пафосно, да?

– Нет, – Вика покачала головой, и её лицо стало серьёзным, без привычной клоунады. – Говори.

– Я столько лет была «женой Ильи». Потом «мамой Сони». Потом «сотрудником на удаленке». А кто я сама? Аля... кто? – Она сжала кулаки. – Я в этом доме выросла. Я на этом заборе сидела, я на этом чердаке секреты хранила. А он приехал и купил его. Как вещь. Как будто и мое прошлое, и мои корни – это тоже лот на его аукционе. И теперь, чтобы доказать, что я не вещь... я должна продать кучу других вещей – булок. Замкнутый круг.

– Ты не вещи продаёшь, – поправила её Вика. – Ты себя отстраиваешь. Кирпичик за кирпичиком. Каждой булкой. Илья тебя в роль загнал, а ты из неё вылезаешь. Со скрипом, с кровью, но вылезаешь. И я... я просто снимаю этот увлекательный сериал под названием «Возвращение Али».

Аля посмотрела на подругу, и впервые за долгое время её глаза не потемнели, а, наоборот, посветлели.

– А если ничего не выйдет? Если я не успею?

– Значит, не успеешь, – пожала плечами Вика. – Но ты будешь знать, что билась до конца. Не как удобная картинка, а как настоящая, живая, дерзкая женщина. И Соня, когда вырастет, тоже это поймёт. Она увидит не неудачницу, а бойца. А это дороже любого дома.

Они сидели в тишине, слушая, как потрескивают угли в печи. И в этой тишине не было пустоты. Она была наполнена тяжёлым, но прочным пониманием. Аля снова взяла в руки блокнот. Цифры не изменились, но смотреть на них стало легче.

Под утро, когда первые птицы начали перекликаться в саду, а у Али от усталости начали слипаться глаза, Вика вдруг ахнула.

– Аля, смотри! – она протянула телефон.

Аля взяла его. На экране был комментарий под их последним постом. Аккаунт с именем Artem Kirillov и аватаром, на котором был силуэт человека на фоне панорамы Сан-Франциско.

Комментарий был лаконичным и чётким, как удар копья:

«Выпечка выглядит достойно. Готов рассмотреть инвестиции. Практическое испытание: доставьте 200 булок по 150 грамм к зданию бывшего завода „Прогресс“ к 8:00 утра послезавтра. Ассортимент – на ваше усмотрение. Если справитесь – обсудим дальнейшее. Артём Кириллов».

Аля перечитала сообщение три раза. Двести булок. К восьми утра. Послезавтра. Похоже, начали сказываться последствия недосыпа. Шутка-ли, несколько суток подряд почти без сна! И Вика с ней – это у них начались массовые галлюцинации.

– Не может быть, – прошептала Вика. – Это наш местный парень, который уехал учиться в Штаты, заработал кучу денег и начал вкладываться в стартапы! О нём все говорят! Он скупает старые заводы под IT-кластеры и в свои 28 лет сам добился нереального! Неужели он вернулся к нам из Калифорнии…

– Двести булок,– растерянно повторила Аля, окидывая взглядом свою маленькую печь. – Но я же физически не успею! Я делаю десять штук за раз, и то с трудом!

– Значит, надо искать решение! – Вика схватила её за плечи. – Аля, это шанс! Настоящий! Он смотрит, потянешь ли ты объемы и стоит ли вкладываться в твой бизнес. Двести булок – это же копейки для него! Ему важно увидеть, как ты работаешь в условиях хаоса! Твою организованность!

Логика в словах подруги была. Но паника уже накатывала. Двести булок. Это же тонны муки, горы теста, часы у печи. Это невозможно. Сейчас она начала вдруг вспоминать, сколько раз сама ставила такие невыполнимые условия на бывшей работе. И не прошедших списывала как “недостаточно оптимизированных”. А теперь она сама оказалась такой. Неликвидной.

Она посмотрела на таймер в телефоне. Каждый упущенный час все больше отдалял её от цели. Аля перевела взгляд на комментарий Артёма Кириллова. На вызов.

Невозможно – это всего лишь слово. Как "развод". Как "долг". Как "объект культурного наследия". И она уже научилась бороться со словами.

– Ладно, – хрипло сказала Аля, снова подходя к мешку с мукой. – Значит, не спим. Начинаем сейчас. Нам нужен план, мука и ещё одна печь. Или две.

Она отправила короткий ответ в комментарии:

«Будет сделано. Ждите в 7:55».