Текст книги "Развод. Испеку себе любовь (СИ)"

Автор книги: Яна Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

43. Утро

Аля проснулась от того, что в комнату пробивался странный, незнакомый свет. Он был мягче, чем свет в её старой комнате у мамы, и падал на стену под другим углом. Несколько секунд она лежала в полной прострации, пытаясь понять, где находится. Потом память вернулась – суд, пустая квартира, Артём…

Артём.

Она повернула голову на подушке. Артем спал на боку, повёрнутый к ней. Его лицо в рассветных лучах было безмятежным, без привычной лёгкой усмешки или сосредоточенной складки между бровями. Он выглядел совсем юным и беззащитным. Одна рука Артема лежала на подушке между ними, ладонью вверх, будто приглашая ее, Алю, коснуться его.

Аля не шевелилась, боясь отпугнуть от себя то хрупкое спокойствие, что окутало её. Вчерашнее отчаяние отступило, оставив после себя странную, почти звенящую пустоту. Как будто после долгой и страшной бури наступил полный штиль, и можно было просто лежать и слушать тишину.

Артем пошевелился, его дыхание изменилось. Тёмные глаза медленно открылись, встретились с её взглядом. В них не было ни удивления, ни сожаления, ни вопросов. Был просто тихий, глубокий покой. Он не отвёл взгляд и не попытался сказать что-то, чтобы заполнить пространство. Он просто смотрел. И его молчание было красноречивее любых слов.

– Утро, – прошептала она, и её голос прозвучал хрипло от сна.

– Утро, – согласился он, его губы тронула чуть заметная улыбка.

Он не спросил "Как ты?" или "Что будем делать?". Он медленно протянул руку и коснулся её щеки. Его пальцы были тёплыми. Это прикосновение было не страстным и не утешающим. Оно было… подтверждающим. Как печать на невысказанном договоре.

– Мне нужно в пекарню, – сказала она, не двигаясь с места.

– Я знаю, – кивнул он. – Я отвезу тебя.

Они поднялись и молча собрались. Никакой неловкости, никаких лишних движений. Они двигались вокруг друг друга с новой, интуитивной грацией, будто делали это всю жизнь. Заварили кофе в её новой, ещё пахнущей заводской смазкой кофеварке. Пили его стоя у окна, глядя на просыпающийся двор.

– Судья запросила дополнительные документы по бизнесу, – сказала Аля, глядя на свой стаканчик. – Отчёт о движении денежных средств за последний месяц.

– Елена Викторовна уже готовит, – отозвался Артём. – Цифры хорошие. Рост на тридцать процентов – это сильный аргумент.

Артем сказал это обычным, деловым тоном, но когда их взгляды встретились, в его глазах было нечто большее. Была гордость – не за цифры, а за неё.

Когда они вышли из подъезда, утренний воздух был холодным и свежим. Аля глубоко вдохнула. Вчерашний страх не исчез совсем, он ждал своего часа где-то на периферии, тёмный и холодный. Но теперь между ней и этим страхом стоял Артем. Его присутствие, его рука, лежавшая на её спине, когда он открывал ей дверцу машины.

Они ехали в пекарню, и солнце, поднимавшееся над крышами домов, золотило стёкла. Аля смотрела на его профиль, на руку, лежавшую на руле, и понимала, что всё изменилось. Не потому, что они провели ночь вместе. А потому, что эта ночь стёрла последнюю невидимую границу между ними.

Они подъехали к цеху, в котором уже бурлила жизнь – Денис начал утреннюю выпечку. Артём заглушил двигатель и повернулся к ней.

– Готовься, сегодня будет жаркий денёк, – сказал он. Но в его глазах было не предупреждение, а обещание. Обещание, что что бы ни случилось, они встретят это вместе.

– Я знаю, – ответила Аля. И впервые за долгое время эти слова не звучали как признание поражения. Они звучали как готовность к бою.

Она вышла из машины и направилась к двери пекарни. Не оборачиваясь, она знала, что Артем следует за ней как человек, который теперь был частью её жизни и частью ее борьбы. И это знание придавало её шагу твёрдость, которой не было ещё вчера.

44. Отдушина

Стук в дверь прозвучал как выстрел в гробовой тишине квартиры. Аля не шевельнулась, лежа на диване и уставившись в потолок. Еще один заседание позади, очередная порция унижений и туманных перспектив. Казалось, силы покинули ее навсегда, растворившись в тягучем смоге апатии.

Вика ворвалась в её жизнь, как всегда – с грохотом каблуков, громким смехом и парфюмом с запахом чёрной смородины, который не спутать ни с чем. Высокая, собранная, в безупречном пальто цвета верблюжьей шерсти и на каблуках, которые отчётливо цокали по паркету, возвещая о её приходе. За ней тянулся шлейф дорогого, бодрящего парфюма с нотами чёрной смородины и пачули.

– Боже правый, у тебя тут как в склепе, – объявила она с порога, решительно подошла к окну и рывком дернула штору. – Молчи, не сопротивляйся. Сегодня мы ужинаем в приличном месте, и я не приму "нет" в качестве ответа. Ты превращаешься в растение.

Аля бессильно откинулась на спинку дивана. Протестовать не было сил. Вика смотрела на неё с такой стальной решимостью, что любое сопротивление было бесполезно. Сдавленно вздохнув, Аля поплелась в спальню. Она машинально потянулась к привычному тёмному комплекту – удобным брюкам и свободному свитеру, своей ежедневной броне. Но Вика, словно обладая даром телепатии, крикнула из гостиной:

–И надень что-нибудь этакое!

Аля на секунду замерла. Рука сама потянулась к дальней стенке шкафа, где висели реликвии её "прошлой" жизни. Её пальцы наткнулись на шёлк. Она достала платье – короткое, цвета густого индиго, с дерзким вырезом на спине. Она купила его в бутике на Петровке в тот день, когда подписала свой первый крупный контракт в московской фирме. Надела всего пару раз. Потом была беременность, роды, бессонные ночи, медленное возвращение к себе, а затем – развод и война с Ильёй. Платье стало символом свободы, которую она безвозвратно утратила.

Она натянула его на плечи, ожидая знакомого, душащего чувства тесноты на талии, горького разочарования... но его не было. Ткань мягко, почти по-старому, облегла бёдра, на талии не было и намёка на натяжение. Аля с изумлением подошла к зеркалу. Её отражение было бледным и уставшим, но силуэт... Силуэт вернулся к прежним очертаниям. Стресс, нервное истощение, дни, когда еда становилась безвкусной, а единственным топливом был чёрный кофе – всё это сделало своё дело. Она похудела и не заметила.

– Ну, ты там заснула? – нетерпеливо позвала Вика.

Выйдя из комнаты, Аля увидела, как глаза подруги вспыхнули одобрением.

– Вот это да! – оценивающе свистнула Вика. – Смотрю, судебные тяжбы тебе к лицу. Поехали, красотка.

Ресторан был шумным и модным, полным чужих голосов и звона бокалов. Первые полчаса Аля чувствовала себя не в своей тарелке, будто аквариумная рыбка, выпущенная в открытое море. Она инстинктивно съёживалась, её пальцы нервно теребили край скатерти. Но бокал прохладного совиньон-блана и неумолкаемый, как горный ручей, поток болтовни Вики постепенно растопили лёд. Мыщцы лица наконец расслабились, и Аля позволила себе слабую улыбку.

– Ну, так что у вас с Артемом ? – перейдя к главному, спросила Вика, откладывая меню. – Ты вся светишься, когда упоминаешь его.

Аля покраснела, отведя взгляд.

– Он… другой. И между нами ничего нет!

– Другой – это хорошо, – твёрдо заявила Вика. – После Ильи тебе и нужен "другой". Главное, чтобы он тебя ценил. А я с ним поговорю, если что, – добавила она с хитрой улыбкой.

Потом разговор неминуемо зашёл о деле, о доме, о деньгах. Вика, всегда практичная и прямолинейная, нахмурила свои идеально выщипанные брови.

– Слушай, я всё не пойму. Почему ты просто не взяла кредит на дом? Закрыла бы вопрос и не нужно было бы водиться с этим... Ну, с Ильёй.

Аля медленно покачала головой, её пальцы замерли на тонкой ножке бокала:

– Я не могу, Вик. После всего, что случилось, после его угроз... Влезть в долги на двадцать лет? Он использовал бы это против меня. Сказал бы суду, что я финансово нестабильна, не могу обеспечить дочь. Это слишком большой риск.

– Ладно, с кредитом понятно, – не сдавалась Вика, делая глоток вина. – А почему не вернулась в московскую фирму? У тебя же там была блестящая карьера! Зарплата, которая решила бы все проблемы. Ты была лучшей!

На лице Али появилась горькая, усталая улыбка. Она отодвинула тарелку с салатом, который почти не тронула.

– Потому что я просто устала, Вик, – тихо призналась Аля, глядя куда-то мимо подруги, в шумную темноту зала. – Я устала от этой вечной гонки. От этих каменных джунглей, от офисных интриг, от жизни на чемоданах между Москвой и командировками. Я хотела дать Соне другое детство. Не у чужих нянь, а в городе, где она знает каждое дерево в парке, где у неё есть бабушка, которая печёт для неё пироги и читает сказки. Я променяла карьеру на её спокойствие. И сейчас, как бы ни было тяжело, как бы я ни выла по ночам от бессилия... я не жалею. Ни на секунду.

Вика внимательно посмотрела на неё, и её взгляд, всегда такой острый и оценивающий, смягчился, наполнившись пониманием. Она протянула руку через стол и крепко сжала холодные пальцы Али.

– Прости. Я просто хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Чтобы тебе не было так чертовски тяжело.

– Я знаю, – улыбнулась Аля, чувствуя, как на душе становится теплее. – И спасибо, что приехала. Иногда мне кажется, что ты веришь, что я справлюсь, даже когда я сама в это не верю.

– Дура, – фыркнула Вика, но глаза её неожиданно блеснули от навернувшихся слёз. – Я в тебя не верю. Я в тебя знаю. А теперь доедай, я заказала нам два куска того шоколадного торта, от которого нет никакой пользы, зато сплошное счастье.

Когда на столе появился торт – высокий, тёмно-шоколадный, с глянцевой глазурью и алыми пятнами ягод, – Аля лишь бессильно махнула рукой.

– Вик, я не могу. У меня после этого заседания в горле комок.

– Вот именно потому – можешь, – отрезала подруга. – Этот торт – лучшее лекарство от адвокатских рож. Я прописываю. Ешь.

И Аля сдалась. Первая вилка, густо обмакнутая в нежнейший крем и мякоть бисквита, казалась предательством. Вторая – уже блаженством. А с третьей она и сама не заметила, как расслабилась и позволила себе просто наслаждаться моментом.

– Слушай, давай на этот раз всерьёз подумаем о твоём личном аккаунте? – деловито начала Вика, откладывая вилку. – Не "хлебном", а именно твоем. История основательницы. Сильная женщина, которая строит бизнес с нуля, борясь за своего ребёнка. Это же готовый сюжет! Аудитория будет зашкаливать, а внимание к пекарне взлетит до небес. Это же козырь!

Аля медленно покачала головой и её взгляд стал отсутствующим.

– Я не могу об этом даже думать, Вик. Честно. Каждый пост, каждая история... Илья будет выискивать в них каждое слово, каждый намёк. Перекрутит, вырвет из контекста и преподнесёт суду как доказательство моей «неадекватности» или «нестабильности». – Она сгорбилась, словно под невидимой тяжестью. – Да, публичность может быть козырем. Но это может стать и петлёй на шее. Я не могу рисковать. Не сейчас.

Она помолчала, смотря на подругу, и в её глазах появилась тихая, уставшая вина.

– Прости. Я знаю, какая это на тебе нагрузка. Ты взяла на себя всё продвижение, все эти съёмки, общение... А я только и делаю, что боюсь и отказываюсь. Я понимаю, как это несправедливо по отношению к тебе.

– Да брось, – отмахнулась Вика, но её голос прозвучал тепло. – Я сама напросилась. Просто... Мне жаль, что ты так загнала себя. И я вижу, как это могло бы помочь.

– Я обязательно займусь этим, – тихо, но очень чётко сказала Аля. – После суда. Не знаю, как он пройдёт. Отсужу я Соню или... или нет. Но когда всё решится, я создам этот чёртов аккаунт. И буду весим аккаунт пекарни тоже. Буду рассказывать обо всём – о дрожжах, о печах, о провалах и победах. Но только после. Пока же... пока мне нужно просто выжить. Без лишних глаз.

Вика внимательно посмотрела на неё, и в её взгляде уже не было давления, а лишь понимание и поддержка. Она протянула руку через стол и сжала ладонь Али.

– Ладно. Договорились. А пока... пока доедай свой торт. Это твоя текущая стратегическая задача.

Уголки губ Али дрогнули в слабой, но искренней улыбке. Этот вечер был её маленькой, хрупкой отдушиной. И сейчас ей было достаточно просто сидеть здесь, с подругой, и верить, что когда-нибудь настанет это «после».

45. Точка кипения

Неделя после суда прошла в лихорадочном темпе – вчего на один вечер с Викой Аля позволила себе отдохнуть и расслабиться. Она работала как одержимая, выкладываясь на все двести процентов. Каждая буханка хлеба, каждый проданный пряник были для неё кирпичиком в стене, которую она возводила против Ильи. Поддержка Артёма была постоянной и ненавязчивой: вовремя поданный кофе, чёткий совет по документу, его спокойное присутствие где-то рядом, как тихая гавань в шторм.

Она постепенно возвращала себе боевой настрой. Страх никуда не делся, но он отступил, уступив место жёсткой, холодной решимости. Она почти поверила, что может так продолжать – работать, бороться, держать дистанцию с Артёмом, сохраняя этот хрупкий, новый баланс между делом и чувством.

Всё рухнуло в пятницу вечером.

Дверь пекарни распахнулась с такой силой, что она ударилась о стену. На пороге стоял Илья. Он был без пальто, в дорогом костюме, и его лицо искажала не просто злость, а ярость.

– Поздравляю, – прошипел он, обращаясь к Але, которая замерла с противнем горячего хлеба в руках. – Хорошо провернула дело с арендой. И адвоката себе подобрала… дорогого.

Артём, сидевший за своим столом, медленно поднялся. Его движения были плавными, но в воздухе запахло озоном перед грозой.

– Молчанов, здесь не место для сцен, – холодно сказал он.

– Я не с тобой разговариваю, пацан! – отрезал Илья, не отрывая взгляда от Али. – Ты думаешь, какая-то бумажка из риелторской конторы что-то изменит? Ты думаешь, этот мальчик на побегушках тебе поможет? – Он сделал шаг вперёд. Аля инстинктивно отступила.

– Соня – моя дочь. И она останется со мной. Ты неудачница, Аля. Была и останешься. Все твои попытки испечь себе счастливую жизнь – просто жалкое зрелище.

В этот момент Артём оказался между ними. Он не толкал Илью, просто встал так близко, что тот вынужден был отступить.

– Выйди, – тихо сказал Артём. И в его тихом голосе было столько ледяной угрозы, что даже Илья на секунду опешил. – Пока я вежливо прошу.

Илья окинул их обоих взглядом, полным ненависти, фыркнул и, бросив на прощание “ Увидимся в суде, дорогая ”, развернулся и ушёл, хлопнув дверью.

Тишина, наступившая после его ухода, была оглушительной. Аля стояла, всё ещё сжимая в дрожащих руках противень. Вся её хлипкая уверенность разлетелась в прах от одного его появления. Его слова, как ядовитые стрелы, впились в самое сердце. Неудачница. Жалкое зрелище.

Противень выскользнул из её рук и с грохотом упал на пол. Горячие булочки покатились по бетону. Она не двинулась с места, просто смотрела на них, чувствуя, как её захлёстывает волна стыда и бессилия.

– Аля… – Артём подошёл к ней.

– Не трогай меня! – она отшатнулась, закрывая лицо руками. Ей было стыдно. Стыдно за свой страх, за свою слабость, за то, что он видел, как Илья унижает её.

Но он не послушался. Он мягко, но настойчиво разжал её пальцы и отвёл её руки от лица.

– Смотри на меня, – приказал он тихо. – Он ошибся. Ты слышишь? Он совершил огромную ошибку, придя сюда.

В его глазах не было ни жалости, ни сочувствия. В них горел холодный, ясный огонь. Огонь, который растопил лёд внутри неё.

– Я не могу… – её голос сорвался. – Я не выдержу ещё одного такого удара…

– Выдержишь. Потому что ты не одна.

Его пальцы сжали её запястья, не больно, а твёрдо, приковывая к реальности. Дыхание их смешалось, короткое, прерывистое – её, ровное и глубокое – его. Напряжение, копившееся неделями – с момента первого поцелуя, через ночь доверия, через утро после – достигло точки кипения. Оно витало в воздухе, густое, сладкое и опасное.

Он не целовал её. Он смотрел ей в глаза, и в его взгляде был вопрос и обещание одновременно.

– Я не хочу быть сильной, – прошептала она, и это была чистая правда. Она устала быть сильной.

– Тогда не будь, – его голос был низким, хриплым. – Просто будь со мной.

Артем не стал ждать её ответа. Он взял её за руку и повёл к выходу. Аля не сопротивлялась. Он усадил её в машину, сам сел за руль и резко тронулся с места. Они молчали всю дорогу. Аля смотрела в окно и после очередного поворота поняла, что Артем вёз её не к её безликой квартире, а к себе.

Его дом оказался таким, каким она его и представляла – современный лофт с панорамными окнами, минималистичной мебелью и идеальной чистотой. Но здесь пахло не стерильностью, а им – кожей, кофе, его одеколоном.

Дверь закрылась. И всё сдерживаемое неделями напряжение вырвалось наружу. Не было нежности их первой ночи – это была страстная, отчаянная, испепеляющая буря.

– Я не могу больше это сдерживать, – прошептал он, прижимая её к стене, и его губы обрушились на её шею, жадно, без церемоний.

– И не надо, – задыхаясь, ответила она, впиваясь пальцами в его волосы, срывая с него свитер. Ей нужна была эта близость, нужна была эта потеря себя. Чтобы забыть. Чтобы чувствовать.

Аля не думала ни о Илье, ни о суде, ни о долге. Существовал только Артем – его руки на её коже, его губы на её губах, его тело, прижимающее её к прохладной стене, а потом к мягкому ковру. Это было падением в бездну, потерей контроля, и она отдавалась этому с наслаждением, кричала от освобождения.

Одежда падала на пол, их тела сливались в порывистом, почти отчаянном танце. Он поднял её, прижал к прохладному стеклу панорамного окна, и она, не в силах сдержать стон, впилась ногтями в его плечи. Не было ни стыда, ни сомнений. Была только плоть, жар и всепоглощающая потребность быть как можно ближе.

– Ты так прекрасна, – хрипло проговорил он, срываясь с губ, когда они, сплетённые, рухнули на мягкий ковёр. – Я так долго хотел тебя.

– Я тоже, – призналась она, глядя ему в глаза, и в её взгляде не было ничего, кроме чистой, обнажённой правды. – Боялась, но очень хотела.

Эти слова сорвали с него последние оковы. В его глазах вспыхнула та самая искра, что предвещает не конец бури, а её новый, еще более яростный вихрь.

– Не надо больше бояться, – его голос прозвучал низко и с хрипотцой, пока он сметал с дивана бархатную подушку. – Ничего.

Его прикосновения были властными, требовательными, её ответ – таким же яростным. Когда тишину комнаты снова нарушило лишь их прерывистое дыхание, казалось, наступила передышка. Но едва Артём оторвался от её губ, его взгляд, тёмный и полный неутолённой жажды, снова выжег в ней всё до тла. Того единственного раза оказалось каплей в пустыне – он не смог сдержаться.

– Ещё, – хрипло прошептал он, и это было не просьбой, а признанием, против которого у неё не было защиты. – Мне мало.

И снова его руки и его губы нашли её, но теперь уже без первоначальной стремительности, с новой, животрепещущей осознанностью. Он изучал её тело, как карту, заново открывая каждую линию, каждый изгиб, и Аля снова тонула, отдаваясь нарастающей волне.

Позже, когда их тела наконец отделились друг от друга, он поднялся, налил ей стакан воды из кувшина на тумбочке и протянул.

– Жарко? – его голос был хриплым от страсти, но в глазах плескалась улыбка.

– Ты спалил меня дотла, – выдохнула она, принимая стакан. Вода показалась ужасно вкусной.

– Это я ещё только разжег, – парировал он, и Аля не сдержала смешка, лёгкого, счастливого, который давно не звучал в этих стенах.

Он поймал звук её смеха, как драгоценность, наклонился и поцеловал её – нежно, почти благоговейно. Но нежность была обманчива. Едва его губы коснулись её, как снова вспыхнула та же неистовая искра. Ладонь, лежавшая у неё на талии, сжалась, а другой рукой он погрузил пальцы в её волосы. Поцелуй углубился, стал жарче, требовательнее.

– Чёрт, – срываясь, прошептал он в ее губы, и это было не просьбой, а признанием. – Я не могу насытиться тобой. Снова.

И он снова накинулся на неё, уже без тени шутки, с первобытной, всепоглощающей потребностью. На этот раз еще медленнее, но глубже, пронзительнее. И когда волна нарастала, затмевая разум, он, глядя ей в глаза, прошептал хрипло:

– Я люблю тебя. Понимаешь? Люблю.

Слова повисли в воздухе, смешавшись с их дыханием. Аля замерла, чувствуя, как от этих слов по коже бегут мурашки, и сердце начинает биться в унисон с его признанием.

– Я тоже тебя люблю, – выдохнула она в ответ, обнимая его крепче, и эти слова, вырвавшиеся наружу, казалось, сняли последние оковы, сделали их единение абсолютным.

Они искали друг в друге не просто забвение, а это признание, что наконец-то обрело голос. Их страсть то затихала до шёпота и нежных прикосновений, то взрывалась новым вихрем, пока за панорамным окном ночная чернота не начала медленно разбавляться первыми признаками рассвета. Успокоились, измождённые и безмерно довольные, они лишь тогда, когда первые лучи утра прочертили золотые полосы на потолке, сплетённые в объятиях, найдя в тишине наступающего утра то, что так долго искали – не просто страсть, а любовь, ставшую наконец пристанищем.

Аля закрыла глаза. Она не была неудачницей. Она была женщиной, которую желают и защищают, которую любят. И с этим знанием сила возвращалась к ней – не как холодная стальная решимость, а как живой, горячий поток жизни. Завтра будет битва, но сегодня она была жива.