Текст книги "Развод. Испеку себе любовь (СИ)"

Автор книги: Яна Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

39. День после

Когда дверь квартиры закрылась за ней, Аля на секунду замерла в прихожей, всё ещё ощущая на себе тепло прощального взгляда Артёма. В воздухе витал знакомый запах ванили и свежей выпечки – Маргарита Вениаминовна явно засиделась за работой.

– Алёнушка, это ты? – раздался из кухни её голос.

– Я, мам, – Аля сбросила пальто и прошла на кухню.

Маргарита Вениаминовна сидела за столом, заваленным корректурой, в слабом свете под абажуром. Её внимательный взгляд сразу же отметил необычное состояние дочери – смягчённые черты лица, задумчивый блеск в глазах.

– Ну как? Как Сонечка? – спросила мать, откладывая красную ручку.

Аля села напротив, приняв чашку горячего чая, и на её губах дрогнула лёгкая улыбка.

– Всё прошло хорошо. Замечательно, даже. Она была счастлива.

Она рассказала о кафе, о коктейлях, о подаренной книге – умышленно опуская главного героя вечера. Говорила общими фразами: "Мы сходили", "Нам было весело". Ни единым словом не обмолвившись об Артёме.

Но материнское сердце – самый чуткий радар. Маргарита Вениаминовна внимательно смотрела на дочь, на её оживлённое лицо, на мягкость в голосе, когда та говорила о вечере.

– Ты сегодня какая-то... другая, – осторожно заметила она, пристально глядя на Алю поверх очков.

Аля почувствовала, как по щекам разливается лёгкий румянец. Она опустила взгляд в чашку, сделала глоток душистого чая.

– Просто хороший вечер выдался, – мягко парировала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Приятно, когда видишь, как твой ребёнок сияет от счастья.

Она встала, поцеловала мать в щёку.

– Я пойду, спать хочется. Не засиживайся допоздна.

Маргарита Вениаминовна кивнула, но во её взгляде осталась тихая, понимающая улыбка. Она видела, что дочь что-то скрывает, что-то важное и светлое, и была достаточно мудра, чтобы не расспрашивать.

Аля ушла в свою комнату, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней, наконец позволив той волне тёплого, смущающего счастья накрыть себя с головой. Она не была готова делиться этим ни с кем – даже с матерью. Эти новые, хрупкие чувства были только её, её самое дорогое и трепетное секрет.

_______________

Утро началось не с тревоги, а с непривычного, щемящего чувства лёгкости. Аля вошла в цех, когда Денис выгружал из печи румяные багеты. В офисе, за своим столом, сидел Артём. Он разговаривал по телефону, его голос был собранным и деловым, но увидев её, он поднял глаза и кивнул. Не официально-холодный кивок партнёра, а тёплый, узнающий жест. «Доброе утро», – сказал этот взгляд.

– Алёна, как раз кстати, – он положил трубку. – Звонил логист из "Гастронома". Просят увеличить поставку "Утренника" вдвое. Говорят, разлетается в первый же час.

Это была отличная новость. Лучшая за последнее время.

– Это же прекрасно! – улыбнулась она, подходя к его столу. Она не боялась подходить теперь.

– Прекрасно, но есть нюанс. Наши мощности на пределе. Нужно думать о втором миксере и, возможно, о втором пекаре в ночную смену.

Раньше такой разговор вызвал бы у неё приступ паники – новые расходы, новые риски, сейчас же она чувствовала азарт:

– Давай посчитаем. Если "Гастроном" берёт стабильно двойной объём, покроет ли это кредит на оборудование? И если да, то мы сможем заработать больше, заключив еще контракт…

Они склонились над экраном его планшета, их плечи почти соприкасались. Она чувствовала исходящее от него тепло. Это было… естественно. Они работали. Вместе.

Днём приехела Вика, как всегда энергичная и с миллионом идей.

– Аля, срочно нужно сделать новые фото для постов! "Утренник" – хит, народ требует картинок! – она остановилась, посмотрела на Артёма, потом на Алю, и её взгляд стал пристальным и узнающим. – У вас тут что-то поменялось.

– Всё как всегда, – попыталась отшутиться Аля, но покраснела.

– Ага, как всегда, – фыркнула Вика. – Только ты не ходишь по струнке, а он не смотрит на тебя как на свод правил бухгалтерского учёта. Ладно, не отвлекаю. Артём, подвинься, я тут придумала гениальный кадр с караваем на фоне печи!

Артём с удивлённым видом уступил ей место, и их взгляды встретились над головой увлечённой Вики. В его глазах читалась та же лёгкая паника и веселье, что и у неё. Это было забавно. Это было по-домашнему.

Самым большим испытанием стал вечер – Артём предложил остаться, чтобы помочь с ночной выпечкой увеличенного заказа. Они снова были одни в цехе, как в ту ночь, но теперь тишина между ними была не гнетущей, а насыщенной, живой.

В какой-то момент Аля тянулась за мукой на верхнюю полку и не могла дотянуться.

– Дай я, – его голос прозвучал прямо за её спиной. Артем легко достал мешок. Их тела не соприкоснулись, но она почувствовала его близость всей кожей. Она обернулась – Артем стоял очень близко, не отступая. Он не прятался.

– Спасибо, – прошептала Аля.

– Всегда пожалуйста, – так же тихо ответил он.

Их взгляды снова встретились, и в воздухе снова запахло озоном. Но на этот раз не было паники, лишь понимание и вопрос. Он медленно, давая ей время отодвинуться, протянул руку и смахнул со её щеки крупинку муки. Движение было до боли знакомым, но теперь в нём не было спонтанности – была осознанная нежность.

– Честно? – тихо спросила она, глядя ему в глаза.

– Честно, – он не отвёл взгляд. – Мне очень хочется тебя поцеловать. Прямо сейчас.

– А честно мне страшно, – призналась она. – Но не потому, что не хочу. А потому, что хочу слишком сильно.

Он кивнул, понимающе.

– Мы никуда не торопимся, Алёна. У нас есть время.

Он отступил на шаг, разряжая напряжение. Но их связь не прервалась. Они продолжили работу, и теперь их движения были слаженными, как танец. Он подавал ей ингредиенты, она замеряла температуру. Они говорили о бизнесе, о Соне, о её тревогах перед судом.

Перед рассветом, когда последние караваи были готовы, он помог ей надеть пальто.

– Завтра, – сказал он, – я еду смотреть с тобой квартиры. Как… друг. Четыре глаза видят больше.

– Хорошо, – согласилась она. – А потом, может, поужинаем? Не как партнёры. А как два взрослых человека, которые… очень устали от одиночества.

Он улыбнулся. Это была самая долгая и самая искренняя его улыбка.

– Это звучит как лучший план на вечер.

Он не поцеловал её на прощание. Он просто коснулся её руки – коротко, уверенно. И ушёл.

Аля осталась стоять на пороге пекарни. Предрассветный ветер был холодным, но внутри её горел тёплый, ровный огонь. Они не определили, что они такое, не дали своим чувствам названия. Они просто перестали врать. И этот первый день честности оказался самым светлым за долгие-долгие месяцы.

40. Островки

Суд был назначен через две недели. Каждый день превращался в марафон: встречи с адвокатом, сбор документов, бесконечные звонки в опеку и, конечно, сама пекарня, требовавшая всё больше внимания из-за растущих заказов. Жизнь Али напоминала скоростной поезд, мчащийся по краю пропасти.

И именно в этом безумном ритме возникли островки – маленькие, украденные у суеты моменты, которые становились якорями, державшими её на плаву.

Первым таким островком стала машина Артёма: теперь он часто отвозил её вечером к дому, чтобы Аля могла повидаться с Соней хотя бы перед сном. Эти двадцать минут в салоне тёплой иномарки стали для неё священными. Они не всегда говорили о важном, иногда молчали, слушая музыку. Иногда Аля, закрыв глаза, просто отдыхала, а он не мешал ей, лишь снижал громкость.

В один из таких вечеров, когда дождь стучал по стеклу, заставив мир за окном расплыться в светящихся пятнах, Артём неожиданно заговорил.

– Знаешь, я чуть не забыл, какая тут осень бывает, – сказал он, глядя на мокрый асфальт. – В Калифорнии дождь – это событие. А здесь… это просто фон. Как дыхание.

– Скучал? – спросила Аля, поворачиваясь к нему на сиденье.

Он задумался.

– Не за дождём. А за этой… нормальностью. Там всё время нужно быть на гребне волны. Успешным, ярким, голодным. Улыбаться, когда не хочется. Зарабатывать, чтобы тратить на показную роскошь, которая тебя на самом деле бесит. Однажды я понял, что мой пентхаус с панорамными окнами пахнет… ничем. Стерильно. Как гостиничный номер.

Аля слушала, затаив дыхание. Это был первый раз, когда он так откровенно заговорил о своём прошлом.

– А что пахнет "нормальностью"? – тихо спросила она.

Он посмотрел на неё, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок.

– Твоя пекарня. Горячим хлебом, дрожжами и… жизнью. Даже когда ты вся в муке и готова сорваться, это пахнет по-настоящему.

Вторым островком стал случайный совместный ужин. После особенно изматывающего дня, когда они оба засиделись в цехе, Артём вдруг сказал: "Я голоден. Хочу не бутербродов, а нормальной едой". Они поехали в крошечный грузинский дворик, который днём работал как столовая, а вечером превращался в почти домашнее кафе.

Ели хачапури и салат из печёных овощей. Говорили не о бизнесе и не о суде: Артём рассказывал, как в десять лет тайком от бабушки лазил за яблоками к соседям и как его поймал суровый сосед-фронтовик, который вместо того, чтобы ругаться, научил его отличать спелую антоновку от недозрелой. Аля смеялась, представляя его, сорванца, и впервые за долгое время смеялась не потому, что надо было снять напряжение, а потому, что было смешно.

– А почему ушёл из большого фонда? – спросила она, отламывая кусочек теста от хачапури. – Ты же был на вершине.

Его лицо стало серьёзным.

– Потому что перестал видеть в проектах людей. Видел только цифры, графики окупаемости. Один раз я провалил сделку, которая могла спасти маленькую семейную мастерскую. Не потому, что она была плохой. А потому, что окупаемость её инвестиций была ниже на полпроцента, чем у очередного модного приложения для доставки еды. В день, когда они закрылись, я получил бонус за ту самую "успешную" сделку. И понял, что задыхаюсь.

Он говорил, а Аля смотрела на него и видела не уверенного в себе инвестора, а человека, который ищет искупления. Который в её хлебе, в её борьбе увидел шанс вернуть себе что-то важное.

Когда он отвозил её домой, у подъезда она задержалась.

– Спасибо за ужин. И… за рассказ.

– Спасибо тебе, – он положил руку на руль, но смотрел на неё. – За то, что напомнила, за что стоит бороться.

Он снова не пытался её поцеловать, потому что понимал – сейчас это было бы слишком просто. Слишком похоже на те самые быстрые решения, от которых он сбежал из прежней жизни. Их зарождающаяся близость была важной и такой хрупкой – она требовала не страсти, а уважения.

Артем видел, как Аля устала, видел следы сегодняшних переживаний в уголках её глаз. И потому его рука на руле оставалась неподвижной. Этот момент, эта тихая благодарность в полумраке салона были ценнее любого поцелуя. Они были обещанием. Обещанием того, что здесь, в этом городе, в этой непростой истории, он научился ждать. Ждать, пока не будет готовы они оба.

Аля поднялась в квартиру, где уже спали мама. Она стояла в темноте, прислонившись к двери, и чувствовала, как внутри неё растёт что-то новое, сильное и тёплое. Это было не просто влечение. Это была связь, рождённая не в идеальных условиях, а в гуще общего хаоса и борьбы. И от этого она казалась только прочнее.

Аля поднялась в квартиру. Было тихо и пусто. Мама, видимо, уже спала. Аля прошла в маленькую комнату, где теперь жила сама, и где всегда в ожидании маленькой хозяйки стояла аккуратно застеленная кровать Сони. Сейчас она была пуста, и Але было очень больно это видеть. Игрушки лежали в коробке, будто ожидая хозяйку. Глиняная кошка, подаренная Артёмом, одиноко красовалась на тумбочке.

Она стояла в дверном проеме, глядя на эту пустоту, и сжала кулаки: “ Спасибо за то, что напомнила, за что стоит бороться ”.

Она провела рукой по холодному одеялу. Это была не просто борьба за дом или бизнес. Это была борьба за право услышать вот здесь, за этой дверью, ровное дыхание своего ребенка. За право будить её по утрам и читать ей на ночь старую книгу о географии.

41. Точка опоры

На следующее утро Аля проснулась с чётким, почти стальным чувством решимости. Пустота в соседней кровати больше не парализовала, а заставляла двигаться вперёд с удвоенной силой. Каждый час, каждая минута теперь была кирпичиком в фундаменте её будущей победы – победы, которая должна была вернуть ей Соню.

В пекарне её ждал Артём со свежей пачкой документов и двумя эклерами с вишнёвым вареньем – её любимыми.

– Юрист считает, что нам нужно срочно предоставить опеке хоть какой-то договор аренды, – без предисловий начал он, откусывая свой эклер. – Даже временный, на полгода. Это снимет основной удар.

– Я договорилась о просмотре трёх вариантов сегодня после обеда, – кивнула Аля, с аппетитом принимаясь за десерт. Сладкий вкус стал маленьким актом сопротивления унынию.

– Я с тобой, – просто сказал Артём.

И он поехал. Не как начальник, не как инвестор, а как поддержка. Он молча стоял рядом, пока она осматривала тесные однушки с затхлым запахом старых обоев.

Первый вариант оказался крошечной квартиркой с открытым балконом и очень старым ремонтом. Риелтор бодро рассказывал о "видах на город", пока Аля в ужасе разглядывала пятна плесени в углу и щели в рассохшихся рамах. Она пыталась представить здесь Соню, её книги и игрушки, но воображение рисовало только унылую тоску. Отчаяние, холодное и липкое, подкатило к горлу: “ Это всё, на что я могу рассчитывать?”

Вторая квартира была больше, но находилась на первом этаже. Влажный, спёртый воздух больно ударил в нос, под окнами – “шикарный” вид на круглосуточный ларек и ликеро-водочный магазин. Риелтора здесь не было, их встретила хозяйка, и с порога начала ставить условия о тишине и соблюдении идеального порядка.

Аля молча слушала, чувствуя, как сжимается желудок. Казалось, сама Вселенная подсовывает ей варианты, достойные наказания, а не жизни. Чувство унизительной безысходности охватило её с новой силой – в который раз она смотрит квартиры, и ничего! Аля украдкой взглянула на Артёма. Он молчал, но его сжатые челюсти и твёрдый взгляд говорили красноречивее любых слов.

Третий вариант оказался получше – небольшая, но свежеотремонтированная квартира в спальном районе, в двух остановках от хорошей школы. Хозяйка, пожилая женщина по имени Валентина Петровна, смотрела на Алю с нескрываемым любопытством.

– Для вас и дочки? – уточнила она.

– Да, – твёрдо ответила Аля, и сердце её сжалось от смеси боли и надежды. После двух предыдущих "склепов" эти стены казались почти роскошными.

– Место хорошее, тихое, – кивнула женщина. – Семьи молодые живут, мирные.

Пока Аля осматривала санузел, Артём завёл с хозяйкой деловой разговор.

– Валентина Петровна, мы готовы заключить договор на год. Оплату внёс сразу.

Аля замерла у двери в ванную, услышав это. Она резко вышла.

– Артём, мы не договаривались... – начала она, но он её не слушал, глядя на хозяйку.

Та задумалась, явно соблазняясь предложением.

– Год... Это серьёзно. Ладно, я согласна.

– Я не согласна, – твёрдо заявила Аля. Она отвела Артёма в сторону, говоря вполголоса, но с горящими глазами. – Я не могу быть у тебя в долгу на такую сумму. Это мой долг, моя борьба. Я должна сама.

– Алёна, это стратегия! Суду нужна стабильность, а не договор на пару месяцев! – так же тихо парировал он.

– А что будет после суда, если я проиграю? Я буду обязана тебе за целый год аренды пустой квартиры? Нет. Я снимаю на тот срок, на который могу себе позволить. На два месяца.

Они стояли, уставившись друг на друга, как два упрямых быка. Валентина Петровна с интересом наблюдала за ссорой.

Внезапно Артём отступил. Он вздохнул, провёл рукой по волосам и повернулся к хозяйке с самой обаятельной улыбкой, какую только мог изобразить.

– Валентина Петровна, простите наши дебаты. Ситуация такая... – он опустил голос, сделав его заговорщическим. – Моя подруга здесь борется за своего ребёнка. Суд через три недели. Ей нужно просто показать суду, что у неё есть жильё на время процесса. Это вопрос жизни. Мы заплатим за два месяца, но по ставке как за долгий срок. И если всё уладится, она, конечно, останется. Вы только помогите ей этот порог переступить.

Валентина Петровна посмотрела на Алю, увидела её напряжённое, уставшее лицо, перевела взгляд на уверенного, но умоляюще смотрящего Артёма. Лицо её смягчилось.

– Ну что ж... Раз дело такое... Два месяца так два месяца. Только депозит за коммуналку внесите. И чтобы чисто было!

Когда они вышли на улицу, уже смеркалось. Аля шла, сжимая в руке предварительный договор.

– Извини, – сказала она, не глядя на него. – Я не хотела…

– Не извиняйся, – перебил он. – Ты была права. Это твоя битва. Моя работа – не мешать и поддерживать там, где могу. Уговаривать упрямых хозяек – как раз входит в мои обязанности.

Она хмыкнула, и напряжение немного спало.

– Спасибо. За то, что понял. И за то, что поехал со мной.

– Пустые благодарности оставь, – он отпер машину. – Я не просто так. Мне важно, чтобы ты осталась на плаву. Чтобы этот проект… чтобы ты устояла.

По дороге они заехали в пекарню забрать забытые Алей документы. Цех был пуст и тёмен, пахло остывшим хлебом и покоем. Аля включила свет над своим столом, и мягкий луч выхватил из темноты знакомое пространство – миски, весы, посыпанную мукой столешницу.

Артём остановился у дверного проема, наблюдая за ней.

– Знаешь, что я чувствую, когда прихожу сюда? – тихо спросил он.

Аля обернулась, вопросительно подняв бровь.

– Точку опоры, – продолжил Артем. – То, во что можно упереться, чтобы перевернуть мир. Или хотя бы свой собственный.

Он сделал шаг вперёд, и они оказались в сантиметрах друг от друга, освещённые одиноким светом лампы. Тишина цеха была густой, насыщенной.

– Я, наверное, никогда не скажу этого вслух снова, – прошептал Артем, глядя ей в глаза. – Но ты – самый рискованный и самый важный проект в моей жизни. И я не позволю ему провалиться.

Артем не стал ждать ответа – его руки мягко легли на её талию, притягивая Алю к себе. И на этот раз их поцелуй не был вспышкой отчаяния. Он был медленным, глубоким, почти исследующим. Это было не бегство, а возвращение домой. В его губах была вся накопленная за недели тревога, надежда и та честность, которую они себе позволили.

Аля ответила ему с тем же доверием – её пальцы вцепились в ткань его свитера, прижимая его ближе, как будто он был её единственной точкой опоры в клокочущем океане её жизни.

Когда они наконец разомкнули объятия, дыхание их было сбитым. Лоб Артёма касался её лба.

– Завтра, – выдохнула Аля, – мы подписываем договор аренды.

Артем улыбнулся и проводил её до машины. Они ехали по ночному городу, и Аля смотрела на огни в окнах чужих квартир. В одной из них скоро будет её временный дом. Но настоящей точкой опоры, тем местом, откуда она сможет перевернуть свой мир, была не квартира. Ею была пекарня. И человек, который верил в неё даже больше, чем она сама.

42. На грани

Суд был адом. Адвокат Ильи, подобный острому холодному скальпелю, методично вскрывал каждую слабую точку Али. Временная аренда? «Показатель неуверенности в собственном будущем». Растущий, но ещё не стабильный бизнес? «Рискованное предприятие с непредсказуемым доходом». Даже её усталость, проступившая тёмными кругами под глазами, была представлена как «эмоциональная нестабильность, нежелательная для воспитания ребёнка».

Илья сидел с каменным лицом, изредка бросая на неё взгляды, в которых читалось не торжество, а… удовлетворение. Удовлетворение от того, что всё идёт по его плану.

Судья, пожилая женщина с усталыми глазами, выслушивала обе стороны с одинаковым бесстрастием. Решение было отложено на две недели – для "изучения дополнительных материалов". Это была не победа и не поражение. Это была пытка ожиданием.

Аля вышла из здания суда, чувству себя выжатой и опустошённой. Холодный осенний ветер обжигал разгорячённые щёки. Рука Артёма мягко коснулась её локтя.

– Всё в порядке? – его голос прозвучал приглушённо, будто сквозь вату.

Аля лишь молча покачала головой, не в силах вымолвить слово.

Артем отвёз её в пекарню и извинился со словами, что ему нужно отъехать по делам. Аля не смогла оставаться среди запаха хлеба, который вдруг стал пахнуть не победой, а тяжким трудом, оказалось невыносимо.

Аля зашла в мамину квартиру, чувствуя себя выжатой лимоном. Дверь открыла Маргарита Вениаминовна – и по одному взгляду на дочь всё поняла.

– Отложили? – тихо спросила она, пропуская Алю внутрь.

Та лишь кивнула, не в силах говорить. Всё тело ныло от напряжения, а в ушах до сих пор звучали холодные формулировки адвоката Ильи: "нестабильность... риск... непредсказуемость..."

– Я только вещи заберу, – прошептала Аля, направляясь в свою бывшую комнату. – Поеду на ту квартиру.

Благодаря Артему у нее была такая возможность. Пару дней назад Аля стояла на пороге своей новой, временной квартиры и не могла поверить глазам. Вместо пыльных углов и пустых полок её встречал чистый блеск поверхностей, аккуратно застеленная кровать и аккуратные стопки свежего постельного белья. На крошечной кухне красовался простой, но качественный набор посуды – ничего лишнего, всё продуманно и практично.

Она знала, что это Артём. Он вызвал клининг и накупил кучу всего не спрашивая, нужна ли ей помощь. Он просто решил проблему, не требуя благодарности, не ставя её в неловкое положение.

В горле встал комок. После месяцев унижений, после попыток Ильи доказать её несостоятельность, эта простая, деловая забота значила больше, чем любые слова. Он не пытался её "спасти". Он просто создал условия, в которых она могла сама собраться с силами.

Мать молча последовала за ней. Пока Аля механически складывала в сумку немногочисленные вещи, Маргарита Вениаминовна стояла в дверях, сжав руки в кулаки.

– Он... многое про тебя говорил? – наконец не выдержала она.

– Достаточно, – коротко бросила Аля, глядя в стену. – Что я ненадёжная. Что бизнес мой – это авантюра. Что у Сони должна быть стабильность.

Она резко застегнула молок на сумке.

– А твоя пекарня? – в голосе матери прозвучала горькая обида. – Твой хлеб, который весь город ест? Это что, не стабильность?

– Для опеки – нет, – Аля повернулась к матери, и в её глазах стояли слёзы, которые она не позволила себе пролить в суде. – Для них стабильность – это стены. Квадратные метры. А не... – она смахнула непослушную прядь со лба. – не вера в себя.

Маргарита Вениаминовна вдруг резко подошла к ней и обняла – крепко, по-матерински, так, как не обнимала с самого детства.

– Ты самая стабильная дура на свете, – прошептала она в её волосы. – Упрямая, как сто ослов. И Соня это знает. Помни это.

Аля прижалась к маме на мгновение, почувствовав, как комок в горле немного рассасывается. Потом осторожно освободилась.

– Мне нужно идти.

– Иди, – кивнула мать, провожая её до двери. – Но помни – здесь твой дом навсегда. Сколько бы тебе ни было лет.

Спускаясь по лестнице с тяжёлой сумкой, Аля думала, что, возможно, мама права. Стабильность – это не стены, а место, где тебя ждут, несмотря ни на что.

____________

Квартира встретила её ледяным безмолвием. Сейчас скартира показалась ей такой чужой – пустые стены, безликая мебель, запах… Она включила свет, и её отражение в тёмном окне показалось ей призраком – бледным, размытым, нереальным. Она прошла в спальню, села на край кровати и закрыла лицо руками. Тишина давила на уши, и в ней чётко звучали слова адвоката Ильи: «…неспособность обеспечить стабильные условия…»

Слёзы не шли. Внутри была лишь чёрная, бездонная пустота. Она проигрывает. Она теряет Соню. Все её усилия, вся её борьба – всё это было лишь жалкой попыткой отсрочить неизбежное.

Вдруг раздался тихий, но настойчивый стук в дверь. Аля вздрогнула. Никто, кроме Артёма и мамы, не знал её нового адреса. Она медленно подошла к двери и посмотрела в глазок. На площадке, под тусклым светом лампочки, стоял Артем. В руках он держал два контейнера с едой и пластиковый стаканчик.

Она открыла дверь.

– Как ты… – начала она.

– Вика не дозвонилась до тебя, поэтому звонила твоей маме. Она сказала, что ты уехала сюда. Я подумал, что ты, наверное, не ела, – он вошёл, его взгляд скользнул по её лицу, по пустой, неуютной комнате. – Алёна… – его голос сорвался.

И этого было достаточно. Все плотины, все укрепления, которые она так тщательно выстраивала, рухнули в одно мгновение. Она не плакала. Она просто стояла, глядя на него, и всё её отчаяние, вся усталость, весь страх были написаны на её лице.

Он отставил еду на полку в прихожей и просто открыл объятия. Она шагнула в них, прижалась лбом к его груди, и её тело обмякло, отдавая ему всю свою тяжесть. Он молча держал её, его руки были твёрпдыми и надёжными на её спине. Они стояли так посреди чужой гостиной, и это молчаливое прикосновение было красноречивее любых слов.

– Я всё потеряю, – прошептала она наконец, её голос был глухим и разбитым.

– Нет, – твёрдо сказал он. Его пальцы вцепились в ткань её свитера. – Нет. Слушай меня. Ты не одна. Мы пройдём через это. Я не позволю ему забрать у тебя дочь.

Он повёл её на кухню, усадил на стул, разогрел еду в микроволновке. Аромат горячего супа наполнил маленькое помещение. Он не уговаривал её есть, просто сидел напротив и смотрел, пока она машинально заставляла себя глотать пищу.

Позже они оказались в спальне. Не было страсти, не было желания – была лишь потребность в близости, в тепле, в подтверждении того, что ты не один в этой тёмной пустоте. Он помог ей снять свитер, его прикосновения были бережными, почти отеческими. Она прильнула к нему в холодной постели, ища защиты от призраков, населявших её сознание.

Он обнял её, прижал к себе, и его дыхание на её волосах было ровным и спокойным.

– Спи, – прошептал он. – Я здесь. Я никуда не уйду.

И она заснула – почувствовала себя в безопасности и разрешила органиму расслабиться. Заснула, прислушиваясь к стуку его сердца – ровному, уверенному ритму, который заглушал все голоса страха.