Текст книги "Развод. Испеку себе любовь (СИ)"
Автор книги: Яна Марс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
50. Объятия перед рассветом
Ночь была долгой и бессонной. Аля ворочалась на узкой кровати в своей безликой квартире, прислушиваясь к каждому шороху. Паранойя, посеянная Ильей, прорастала ядовитыми ростками – теперь ей везде чудилась слежка.ени за окном казались подозрительными, скрип тормозов во дворе – сигналом опасности. Паранойя, посеянная Ильей, прорастала ядовитыми ростками.
Она закрывала глаза и пыталась представить завтрашний день в суде. Илья, уверенный в себе, его адвокат с ядовитой улыбкой. И вопрос, неизбежный, как удар ножом: "Не потому ли вы, г-жа Молчанова, так отчаянно цепляетесь за бизнес, что ваши отношения с инвестором вышли за рамки деловых?" Что она сможет ответить? Отрицать? Краснеть? Искать слова? А судья будет смотреть на неё усталыми глазами, и в её взгляде Аля прочитает приговор.
Потом она думала о Соне. О её испуганных глазах в тот день, когда Илья увозил её. О её пустой кровати. Ради этого взгляда, ради права снова укладывать её спать, читать ей книгу о географии, она была готова на всё. Даже на унижение? Даже на то, чтобы признать, что ей нужна помощь?
В четвертом часу утра она не выдержала. Дрожащими пальцами набрала сообщение: " Ты не спишь? "
Ответ пришёл мгновенно: " Нет. Жду твоего звонка."
Голос Артёма в трубке был хриплым от бессонницы, но таким тёплым и живым после мертвящей тишины её квартиры.
– Я не могу так больше, – выдохнула она, сжимая телефон. – Мне везде чудятся его глаза.
– Где ты? – сразу спросил он, и в его голосе зазвучала тревога.
– Дома. В своей квартире. Просто... мне нужно было услышать твой голос.
Он помолчал секунду, а затем решительно сказал:
– Останься на линии. Я уже еду.
Она хотела возразить, сказать, что не надо, но слова застряли в горле. Через пятнадцать минут под окном затормозила его машина. Она выглянула в глазок и увидела его – в мятом свитере и спортивных штанах, без куртки, будто он выскочил из дома сломя голову.
Она открыла дверь. Он вошёл, и сразу, без слов, притянул её к себе. Его объятия были крепкими, почти болезненными, а его тело дрожало от холода ночного воздуха.
– Дурак, ты чего сорвался, – прошептала она, уткнувшись лицом в его грудь.
– Молчи, – он прижал её крепче. – Просто молчи.
Они стояли так посреди тёмной прихожей, и его дыхание постепенно выравнивалось. Потом он отстранился, взял её лицо в свои холодные ладони и пристально посмотрел в глаза.
– Я не позволю ему сломать тебя. Слышишь? Никогда.
Его губы нашли её губы в темноте. Этот поцелуй был не страстным, а каким-то отчаянным, утешающим. Он был полон обещаний и защиты. Аля отвечала ему с той же жадностью, цепляясь за него, как за спасательный круг.
Он поднял её на руки, не разрывая поцелуя, и понёс в спальню. Они упали на кровать, срывая с друг друга одежду. На этот раз в их близости не было ярости, как тогда в лофте. Была какая-то щемящая нежность. Каждое прикосновение, каждый вздох говорили: "Я здесь. Ты не одна".
Когда рассвет начал заливать комнату серым светом, они лежали, переплетённые, под одним одеялом. Голова Али покоилась на его груди, а его пальцы медленно перебирали её волосы.
– Переезжай ко мне, – снова сказал он, но на этот раз его голос был тихим, без давления. – Пожалуйста. Я не вынесу мысли, что ты здесь одна, напуганная.
Аля приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него. Его лицо в утренних сумерках было усталым и бесконечно дорогим.
– Я знаю, что это логично, – прошептала она, проводя пальцем по его щеке. – Но это так похоже на бегство. Как будто я сдаюсь.
– Это не бегство. Это перегруппировка сил, – он поймал её руку и прижал к своим губам. – Ты самая сильная женщина, которую я знаю. Но даже сильным нужна крепость, где можно перевести дух. Позволь мне быть твоей крепостью. Хотя бы до суда.
Она закрыла глаза, прислушиваясь к стуку его сердца. Искушение было так велико. Сказать "да". Утонуть в этой безопасности, которую он предлагал.
– Дай мне сегодня подумать, – попросила она, открывая глаза. – Обещаю, к вечеру я приму решение. Но сейчас... сейчас я просто хочу, чтобы ты меня держал.
Артем не стал настаивать. Он просто обнял её крепче, и они лежали так, слушая, как за окном просыпается город. Аля ещё не знала, какое решение примет. Но она знала, что теперь этот выбор она будет делать не из страха, а с ощущением, что за её спиной – не пропасть, а человек, который будет там, что бы она ни решила. И это меняло всё.
51. Выбор и жертва
Они провели ленивое утро вместе в ее квартире, как в коконе, отгороженном от всего мира. Артём сходил в единственный работающий в такую рань магазин и принёс круассаны и апельсиновый сок. Они завтракали, сидя на полу, прислонившись к дивану, и солнечный луч, пробивавшийся сквозь жалюзи, казался добрым знаком.
Но чем выше поднималось солнце, тем сильнее сжималось сердце Али. Призрачный покой рассвета таял, уступая место суровой реальности. Она наблюдала, как Артём моет посуду на её крошечной кухне – его крупная, уверенная фигура выглядела чужеродно в этом временном пристанище. И она поняла.
– Я не могу переехать к тебе, – тихо сказала она.
Он замер у раковины, но не обернулся. Спина его напряглась.
– Почему? – его голос прозвучал ровно, слишком ровно.
– Потому что если я это сделаю, я никогда не прощу себе этого.
Он медленно вытер руки и повернулся к ней. В его глазах она увидела не гнев, а боль и непонимание.
– Объясни. Пожалуйста.
– Это будет похоже на то, что я сдалась, Артём. Что я не смогла сама и прибежала прятаться за твоей спиной. И наши отношения… они с самого начала будут построены на этом. На моей зависимости от тебя. На ощущении, что я обязана тебе спасением.
Она подошла к нему, готовая к спору, к возражениям.
– Я должна выиграть эту битву на своих условиях. На своей территории. Да, это глупо. Да, это рискованно. Но иначе… иначе я буду не Алей, которая вернула себе дом и дочь. А Алей, которую спас её богатый поклонник. И Илья будет прав. А наши чувства... они окажутся под таким давлением, что могут не выдержать.
Артём молчал, глядя на неё. Его лицо было непроницаемой маской. Прошла мучительная минута.
– "Нестабильная личная жизнь" – идеальный козырь для Ильи. А мой статус инвестора... Он может представить всё так, будто ты ввязалась в сомнительные отношения ради денег. Будто ты не самостоятельна в своих решениях. – наконец произнёс Артем. Его слова были как нож. Именно этих формулировок Аля и боялась.
– Да, – прошептала она, чувствуя, как слёзы подступают. – Это… самоуважение! Я потратила месяцы, чтобы снова научиться уважать себя! Я не могу вот так всё перечёркивать! Иначе мое собственное сердце будет использовано против меня. Как будто любовь – это преступление.
Она ждала взрыва. Ждала, что он назовёт её упрямой дурой, развернётся и уйдёт. Но он вдруг тяжело вздохнул, его кулаки сжались, словно от бессилия перед ее доводами. Он провёл рукой по лицу.
– Чёрт, – выдохнул он. – Ты невыносимая. И ты… безумно храбрая.
Он сделал шаг вперёд и взял её лицо в ладони.
– Ты права. Прости. Я думал о тактике, о выгоде. А ты думала о нас. О том, какими мы будем после всей этой истории.
Его понимание было для неё дороже любых слов поддержки. Она прижалась щекой к его ладони.
– Я должен был предвидеть это, – с горечью произнёс Артем. – Моё прошлое, мои деньги... Всё, что я хотел использовать, чтобы помочь тебе, может стать оружием против тебя. Я ненавижу эту мысль.
– Не говори так. Мне нужна твоя помощь, но я не хочу, чтобы ты спасал меня.
Он кивнул, и в его глазах зажёгся знакомый огонёк – огонёк азарта, вызова.
– Хорошо. Значит, тактику меняем. Если мы не можем спрятаться, мы идём в атаку. Открыто.
– Что ты имеешь в виду?
– Илья хочет использовать сплетни? Мы используем правду. Всю правду. Мы расскажем твою историю. Не для суда. Для людей.
Аля смотрела на него, не понимая.
– Краудфандинг, – сказал он, и его лицо озарилось улыбкой. – Мы запускаем кампанию "Народный хлеб". Рассказываем всё. О доме и о долге. О том, что ты делаешь, чтобы его вернуть. Мы не просим пожертвований – мы предлагаем людям стать частью твоей истории. Предоплата за год вперёд за хлебную подписку: скидки, экскурсии на пекарню – всё, что угодно! Мы превращаем твою борьбу в народный проект!
Идея была настолько безумной и грандиозной, что у Али перехватило дыхание. Выставить свою боль на всеобщее обозрение? Превратить личную трагедию в публичный проект?
– Это… это же полное безумие! – прошептала она.
– Все гениальные идеи кажутся безумием, – парировал Артём. – Ты борешься не только за себя. Ты борешься за каждого, кто оказался в подобной ситуации. И люди это почувствуют. Они помогут тебе. Потому что, помогая тебе, они будут помогать самим себе.
Он смотрел на неё с горящими глазами, и её страх начал отступать, сменяясь странным, щемящим волнением. Это был не побег. Это была атака. Самый смелый и отчаянный шаг из всех возможных.
Аля смотрела на Артема – на мужчину, в чьих глазах читалась не только стальная воля, но и та самая, пожирающая её саму страсть. Он излучал спокойствие и приносил уверенность в её шаткий мир, и мысль о том, что этот человек хочет именно её, всё ещё казалась невероятной.
Он, словно слыша её смятение, шагнул вперёд, и его руки обхватили её талию, прижимая к себе так сильно, что у неё перехватило дыхание.
–Я здесь. С тобой. Всегда, – прошептал он, и его губы нашли её губы.
На этот раз поцелуй стал бурей, сметающей все сомнения и страхи. Это был поцелуй-утверждение, поцелуй-завоевание, в нем было всё: и ярость против их врагов, и отчаянная нежность, и та самая животная страсть, что тлела между ними с первой встречи. Он губил её в этом поцелуе, а она отвечала ему с той же силой, впиваясь пальцами в его волосы, теряя границы между собой и им.
Когда им наконец пришлось оторваться, чтобы перевести дух, они стояли, тяжело дыша, прижавшись лбами друг к другу.
—Чёрт, – срывающимся от желания голосом прохрипел Артём. – Я не хочу отпускать тебя.
Его руки скользнули под подол её платья, ладонь жарко прижалась к её коже, и Аля с трудом подавила стон. Но где-то в глубине сознания зазвонил трезвый колокольчик ответственности. Собрав всю свою волю, она медленно, мучительно отстранилась, оставив между ними сантиметр воздуха, который казался пропастью.
Она посмотрела ему в глаза, сияющие тёмным огнём, и её губы дрогнули в смущённой, немного хитрой улыбке.
– Нам пора, – выдохнула она, касаясь его губ кончиками своих пальцев. – Сначала – покорим мир. А потом... – она обвела взглядом комнату и улыбнулась.
Артем застонал, прикрыв глаза, но в его ухмылке читалось понимание и принятие. Он сдался. Схватив Алю за руку, он накрыл её ладонь своей и прижал к своему сердцу, что билось так же часто, как и её собственное.
– Идём, – сказал он, и в его голосе снова зазвучала твёрдость. – Но я тебе это припомню. Каждую секунду.
– Надеюсь, – бросила Аля через плечо, выскальзывая из объятий и направляясь к двери, чувствуя, как по всему телу бегут мурашки.
52. Народный хлеб
Они поехали в пекарню, по дороге обзванивая свою команду. Артём, не теряя ни минуты, по дороге заскочил в супермаркет и скупил всё, что нашёл: несколько контейнеров готовой еды, пачки печенья, шоколадки и несколько бутылок колы. Здесь же, в кофейне, они взяли, кажется, литров десять кофе в стаканчиках. Они расположились в офисе. Через час самый большой стол в кофейне был завален ноутбуками, блокнотами и чашками.
Артём собрал всю их разрозненную, ставшую за последние месяцы семьёй, команду. Вика, заряженная как батарейка, уже чертила в планшете схемы пиара. Рядом сидел Сергей Петрович, технолог, его лицо хоть и выражало скептицизм, но в глазах читался интерес. Денис, пекарь-технарь, внимательно изучал графики на экране Артёма. Напротив устроилась Галина Ивановна, попивая чай с брусникой, а рядом с ней – её внук Сергей, отвечавший за поставки муки. Явились даже Василий Юрьевич, ночной пекарь, пожертвовав несколькими часами сна и Настя, не являющаяся сотрудницей.
– Добавим к вам сладенького? Я готова расширяться, – улыбнулась она.
– Коллеги, времени нет, – начал Артём, и в его голосе звучала сталь. – До суда над Алей – три дня. До крайнего срока выкупа дома у Ильи – две недели. Наш ответ – это подписка. – Он ткнул пальцем в экран ноутбука, где сиротливо висели два слова: "Народный хлеб".
Повисло тяжёлое молчание. Его прервала Галина Ивановна, грустно покачав головой:
– Две недели? Да на такую авантюру пара месяцев нужна.
– У нас нет месяцев, – парировала Вика, её пальцы уже летали по клавиатуре ноутбука. – Поэтому мы делаем грубый пиар в соцсетях, экстренные рассылки.
– А производство? – озабоченно спросил Денис, пекарь-технарь. – Если это сработает, даже частично, мы не потянем объёмы.
– Потянем, – неожиданно твёрдо заявил Сергей Петрович. Все удивлённо повернулись к нему. Технолог снял очки и устало протёр переносицу. – Пересмотрим график. Увеличим ночные смены. Я лично проконтролирую качество на всех этапах. – Он повернулся к внуку Галины Ивановны. – Сергей, тебе нужно договориться с поставщиком, нам нужно увеличить объемы вдвое.
Молодой человек тут же кивнул, уже доставая телефон: – Если не согласятся, я обзвоню всех поставщиков и найду, кто в долг отпустит.
Аля, слушая этот стремительный обмен репликами, чувствовала, как ей хочется плакать от благодарности. Эти люди не спрашивали "зачем?", не сомневались. Они спрашивали "как?". Идея, которая сперва казалась безумием, к полудню уже обрела чёткие контуры.
– Название – "Народный хлеб", – говорил Артём, расхаживая по комнате. – Суть – предоплата за годовую "Хлебную подписку". Уровни участия: "Булочник" – базовый набор раз в неделю; "Пекарь" – расширенный, с десертами; "Хлебный патриарх" – экскурсия на производство, эксклюзивный мастер-класс и именной сертификат.
– Мы не можем просто просить деньги! – объясняла Аля, сжимая в руках карандаш. – Это должно быть честно. Мы не благотворительность. Мы – бизнес, который борется за жизнь.
– Именно! – Артем остановился перед Алей, его глаза горели. – Мы продаём не хлеб. Мы продаём историю. Веру в то, что один человек может бросить вызов системе. Люди покупают не буханку – они покупают кусочек твоей победы.
Артем обвел всех взлгядом и заявил:
– Каждый, кто пожертвует деньги, будет получать ежемесячный отчёт – мы покажем им, куда был потрачен каждый рубль.
Мысль о такой публичности по-прежнему пугала Алю до дрожи. Выставить на всеобщее обозрение свою боль, свои счёты с бывшим мужем… Но где-то глубоко внутри эта идея отзывалась огоньком. Это была не жалоба, а шанс рассказать свою Праду и добиться победы.
– Нам нужно обращение, – сказала Аля, чувствуя, как в груди закипает решимость. – Снимем сегодня же.
Артём поднял бровь.
– Ты уверена? Тебе будет тяжело.
– Именно поэтому я хочу сделать это сегодня. Если я это сделаю, это будет правдой. Я не хочу, чтобы это был гламурный ролик. Я хочу, чтобы люди видели мои глаза. Слышали мой голос. Даже если он будет срываться.
Они работали несколько часов без перерыва. Вика продумывала уровни подписки. Аля писала текст, который хотела сказать, снова и снова переписывая его, вычёркивая жалость к себе, оставляя только факты и основной посыл. Артём строил финансовую модель, просчитывал риски, договаривался с юристом о правовых нюансах кампании. Сергей Петрович разрабатывал графики выпечки, а Настя осталась просчитать десерты. Денис с Галиной Ивановной отправились заниматься новой партией для поставки. Сергей уехал заниматься мукой, а Василия Юрьевича отправили отдыхать перед ночной сменой.
К вечеру план был готов. Пока все работали над своими задачами, Вика не теряла времени даром. С телефоном в руках она успела отснять яркие, живые кадры: Денис, сосредоточенно замешивающий тесто; Галина Ивановна, с любовью раскладывающая заготовки по формам; раскалённые печи, из которых золотым потоком выезжают румяные буханки. Получился настоящий гимн их общему делу – без прикрас, но с душой.
Осталось самое главное – обращение Али. И когда Вика установила телефон на штатив, который предусмотрительно носила с собой абсолютно всегда, а в цехе наступила тишина, её уверенность вдруг испарилась. Аля стояла перед объективом, чувствуя, как подкашиваются ноги, а в горле пересыхает.
– Я не могу, – прошептала она, отступая на шаг. – Это ошибка. Все будут смотреть на меня... жалеть...
Артём мягко взял её за локоть и отвёл в сторону.
– Никто не будет жалеть, – тихо, но твёрдо сказал он, глядя ей прямо в глаза. – Они увидят то, что вижу я – силу. Не придуманную для камер, а настоящую. Ту, что прошла через огонь, унижения и каждое утро вставала у печи, чтобы бороться дальше. Говори с ними так, как говорила со мной. Твоя правда – это твоя главная сила.
Его слова, как якорь, вернули её к реальности. Она глубоко вздохнула, закрыла глаза на секунду, собираясь с мыслями, и кивнула. Страх никуда не делся, но его оттеснила решимость.
Она вернулась на своё место, посмотрела в камеру и начала говорить. Сначала голос срывался, но с каждым словом он становился твёрже.
– Здравствуйте. Меня зовут Аля. Я не актриса и не блогер. Я – пекарь. И я мама, которая отчаянно борется за свой дом и за право воспитывать свою дочь. – Она говорила без заученного текста. Говорила о доме, который хотела вернуть. О долге, оставленном ей в наследство. О бизнесе, который она строила с нуля. О страхе перед судом. И о вере – в себя, в свой хлеб и в людей, которые, возможно, её услышат.
Аля не старалась казаться сильной. Она была настоящей – уставшей и напуганной. И в этой обнажённой искренности была такая мощь, от которой у Вики, снимавшей её, навернулись слёзы.
Когда Аля закончила, в цехе повисла звенящая тишина. Первым зааплодировал Сергей Петрович. К нему присоединились Денис, Галина Ивановна, а потом и все остальные.
Артём не аплодировал. Он просто смотрел на неё с восхищением, которого не скрывал. И его молчаливая поддержка значила для неё больше любых оваций. Аля сняля свою правду, и теперь эта правда пойдёт в мир.
53. Финальное противостояние
Кампания «Народный хлеб» оказалась мощнее, чем кто-либо мог представить. История Али тронула сердца не только жителей Сосновска, но и людей по всей стране. Новость о матери, которая печёт хлеб, чтобы выкупить свой дом у бывшего мужа и вернуть дочь, разлетелась по социальным сетям. Деньги на краудфандинговой платформе копились быстро, но не так, как хотелось бы.
Вика регулярно выходила в сторис, снова и снова рассказывала про их проект. Артем уверял Алю, что если исходить из его опыта краутфандинга в Америке, то у них очень неплохой старт, и что шанс набрать нужную сумму очень высок. Аля старалась не нервничать, но суд должен был состояться уже на днях.
Именно в этот момент в пекарню явился Илья.
Он вошёл не как разъярённый бульдозер, а холодный и собранный, в своём лучшем костюме. В руках он держал папку. Пекарня замерла – Вика притихла у стойки, Денис замедлил миксер. Артём, сидевший с Алей за столом с ноутбуком, медленно поднялся, заняв позицию рядом с ней, как страж.
– Поздравляю с успехом, Алёна, – голос Ильи был ровным, почти вежливым, но в нём слышался лёд. – О тебе вся страна говорит. Очень трогательно.
– Чего ты хочешь, Илья? – Аля не стала вставать. Её руки лежали на столе, и только Артём видел, как белы были её костяшки.
– Предложить сделку. Окончательную. – Он положил папку на стол перед ней. – Подпиши отказ от родительских прав на Соню. Отказываешься от всех претензий. И я немедленно подписываю договор дарения на дом. Бесплатно. Ты получаешь своё гнездо обратно. И мы больше никогда не увидимся.
Воздух в цехе вымер. Это было настолько цинично, так чудовищно, что даже Вика ахнула. Илья предлагал ей обменять дочь на стены и крышу.
Аля смотрела на него, и в её глазах не было ни злости, ни шока. Была лишь ледяная, бездонная пустота разочарования в человеке, с которым она когда-то делила жизнь.
– Ты действительно так меня ненавидишь? – тихо спросила она.
– Это не ненависть, – парировал он. – Это бизнес. Ты же стала такой деловой. Ты выставляешь свою жизнь на продажу, так вот тебе лучшее предложение. Дом – в обмен на проблемы. Я избавлю тебя от тягот материнства, а ты – меня от судебных издержек. Все в выигрыше.
В этот момент Артём шагнул вперёд. Но не с кулаками, не с криком. Он просто положил руку на плечо Али. Твёрдое, тёплое, тяжёлое прикосновение. Оно говорило громче любых слов: «Я здесь. Ты не одна» .
– Ты ошибся адресом, Молчанов, – сказал Артём, и его голос был спокоен, как поверхность озера перед бурей. – Здесь не торгуют детьми. Здесь пекут хлеб. И, судя по всему, у нас с тобой кардинально разные представления о том, что по-настоящему ценно.
Илья презрительно усмехнулся, окидывая Артёма взглядом с ног до головы.
– А, верно. Рыцарь на блестящем мерседесе. Ну, конечно, тебе легко говорить о ценностях, когда ты не имеешь к этому никакого отношения.
– Имею, – парировал Артём, не отводя взгляда. – Я имею отношение к Але. И к её праву быть счастливой. И быть матерью своей дочери. И твоё жалкое предложение даже не стоит того, чтобы его обсуждать. Выметайся.
Они стояли друг против друга – Илья, олицетворяющий цинизм и жажду контроля, и Артём, ставший стеной из преданности и принципов. Аля посмотрела на руку Артёма на своём плече, чувствуя, как по телу разливается странное спокойствие. Весь страх, вся неуверенность ушли. Его молчаливая поддержка, его готовность быть с ней в этот отвратительный момент, дали ей силу, которую не смогли бы дать миллионы из краудфандинга.
Она медленно поднялась. Её взгляд был прямым и твёрдым.
– Услышь меня раз и навсегда, Илья. Я не откажусь от Сони. Ни за что на свете. И свой дом я выкуплю сама. Не на твоих условиях, а на своих. А теперь уходи. И не приходи больше никогда. Следующая наша встреча – только в зале суда.
Илья наконец увидел, что в глазах Али больше нет отчаяния и изможденной затравленности. Видел солидарность людей вокруг неё. Он молча забрал свою папку, повернулся и направился к выходу.
Но Артём остановил его, и его голос прозвучал тихо, почти дружелюбно, что было страшнее любого крика.
– Кстати, Илья. Прежде чем ты уйдёшь... На всякий случай. – Он указал на неприметную камеру под потолком. – Весь твой визит, включая это душевное предложение обменять ребёнка на недвижимость, записан. И, разумеется, будет приложен к нашим материалам в суд. Думаю, судье будет очень интересно оценить моральный облик отца, который так заботится о благополучии дочери.
Илья замер, его спина напряглась. Он медленно обернулся, и на его лице впервые появилось нечто похожее на страх.
– Это... Это частная территория! Вы не имели права!
– Имели, – спокойно парировал Артём. – Знаки предупреждения о видеонаблюдении висят на всех входах. Так что всё чисто. И легально.
Он сделал паузу, давая Илье прочувствовать всю тяжесть ситуации.
– Но есть и другой вариант. Ты можешь забрать свой иск сегодня же, а Соня будет жить со своей матерью. Тогда мы удалим эту запись, а ты сохранишь репутацию.
Илья фыркнул, пытаясь сохранить остатки достоинства.
– Вы ничего не докажете! Это мое слово против вашего! Вы шантажируете меня!
– О, это не шантаж, – Артём улыбнулся, и в его улыбке не было ни капли тепла. – Это... информирование. К примеру, я информирую тебя, что мы в курсе жалоб на бизнес Али, отправленых в прокуратуру и налоговую. Очень подробные, с указанием на грубейшие нарушения. Странное совпадение, что они подписаны своим именем, правда? – Артем подошёл ближе. – Как думаешь, насоклько быстро следственный комитет заинтересуется, кто и зачем пытается уничтожить бизнес матери своего ребёнка накануне суда? Разбираться в этом неприятном деле тебе придётся очень долго..
Илья побледнел. Он смотрел на Артёма, и в его глазах читалось не просто бессилие, а животный ужас перед тем, что его собственная игра обернулась против него с десятикратной силой.
– Ты... – он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле.
– Я предлагаю тебе разумный выход, – голос Артёма снова стал деловым и холодным. – Убираешься из жизни Али и Сони навсегда. И мы забываем этот разговор. И все остальные. Выбор за тобой.
Илья больше не протестовал. Он молча, не глядя ни на кого, повернулся и вышел, на этот раз по-настоящему сломленный. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, который поставил точку в их войне.
Аля обернулась к Артёму. Слёз не было. Была лишь бесконечная благодарность.
– Спасибо, – прошептала она.
– Не за что, – он улыбнулся. – Я же люблю тебя.
И в этот момент она поняла, что уже победила. Не тогда, когда соберёт деньги. А прямо сейчас. Потому что обрела нечто гораздо более ценное, чем дом. Она обрела себя. И человека, который любил её именно такой – сильной, упрямой и неидеальной.
