Текст книги "Развод. Испеку себе любовь (СИ)"
Автор книги: Яна Марс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
33. Сахарная пудра на асфальте
Идея с «Хлебной подпиской» сработала с ошеломляющей скоростью. Пост Вики, озаглавленный «Хлеб как акт сопротивления. Выбери свою сторону», собрал за ночь тысячи лайков и репостов. К утру на лендинге было уже полсотни заказов. Не три тысячи, конечно, но для начала – оглушительный успех.
Аля, не спавшая уже вторые сутки, чувствовала прилив адреналина, заглушающий усталость. Она расфасовала первые заказы по коробкам, подписывая каждую имя клиента. Денис, бледный, но довольный, загружал лотки в старенький фургон, который Артём где-то раздобыл для доставки.
– Смотри, не перепутай, – шутливо подтрунивала она, передавая ему коробку с надписью "Марья Ивановна". – Наша репутация теперь в твоих руках.
– Не бойся, штурман, – улыбнулся Денис, протирая потный лоб. – Доставлю в лучшем виде.
Он уехал, а Аля принялась за новый замес. Работала она одна – Галина Ивановна должна была прийти к полудню, сменив её. Тишину нарушал только ритмичный стук ножа по тесту и навязчивый тревожный звонок в голове: "А что, если не получится? А что, если Илья уже что-то задумал?"
Мысли прервал звук подъезжающей машины. Не фургона Дениса – тот только что уехал. Аля выглянула в окно и замерла. У ворот стоял дорогой чёрный внедорожник Ильи.
Сердце ушло в пятки. Она инстинктивно потянулась к телефону, чтобы позвонить Денису или Артёму, но остановилась. " Капитан не бежит с корабля при первой же буре ", – пронеслось в голове.
Она вышла на крыльцо, вытирая руки о забрызганный мукой фартук. Илья вышел из машины. Он был в своём обычном безупречном костюме, но лицо его было мрачным, почти злым.
– Что тебе, Илья? – спросила Аля, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
– Я привез дочь, – отрезал он. – У неё сегодня мероприятие в лагере. Ты забыла, как обычно.
Аля ахнула, схватившись за сердце. Действительно, в этой суматохе она совершенно вылетело из головы. Она видела, как из машины вышла Соня в нарядном платье принцессы. Девочка неуверенно помахала ей рукой.
– Соня, солнышко, прости маму, я сейчас переоденусь! – крикнула Аля и бросилась внутрь.
– Не надо, – холодно остановил её Илья. – Я её отвезу. У тебя ведь тут "круглосуточный штурм". Я просто хотел, чтобы ты увидела, какую мать ты из себя представляешь в глазах дочери. Вечно занятую, вечно в муке.
Его слова ударили точно в цель. Аля почувствовала, как краснеет. Соня смотрела на них испуганно, переминаясь с ноги на ногу.
– Илья, это низко, – прошептала Аля. – Использовать ребёнка как оружие.
– Это не оружие, это правда, – парировал он. – Ты выбираешь между духовкой и своим ребёнком. И выбор твой очевиден.
В этот момент на дороге показался фургон Дениса. Он подъехал, распахнул дверь и выскочил с сияющим лицом.
– Алёна! Ты не представляешь! Все в восторге! Марья Ивановна чуть не расцеловала меня! Говорит, первый раз за десять лет съела нормальный хлеб!
Он замолк, увидев Илью и напряжённую сцену. Соня, прятавшаяся за отцом, робко выглянула.
– Мама! – обрадовалась девочка, но Илья резко отодвинул её за спину.
– Денис, – тихо сказала Аля, – отнеси, пожалуйста, коробки в цех.
Но Соня уже заметила маленькую булочку в форме сердца, лежащую сверху в открытой коробке.
– Мама, а это для меня? – прошептала она, не сводя глаз с посыпанной сахарной пудрой выпечки.
Аля бросила вызовящий взгляд на Илью, затем мягко кивнула дочери:
– Да, солнышко, это твоя булочка с корицей.
Девочка осторожно взяла угощение и откусила кусочек. Её лицо озарилось счастливой улыбкой.
– Вкусно! Папа, смотри! Мама испекла мне настоящее королевское угощение!
Илья наблюдал за этой сценой с каменным лицом. Он видел, как его дочь радуется простой булочке из пекарни, которую считал никчёмной затеей. Видел, как Аля, вся в муке, с сияющими от гордости глазами, выглядит счастливее, чем когда-либо за последние годы их брака.
– Поехали, Соня, – резко сказал он. – Мы опаздываем.
– Но, папа, я не доела...
– Поехали! – его голос прозвучал как хлыст.
Илья наблюдал за этой сценой с каменным лицом. Он видел, как его дочь радуется простой булочке из пекарни, которую он считал никчёмной затеей. Видел, как этот долговязый пекарь смотрит на Алю с обожанием. Видел, как Аля, вся в муке, с сияющими от гордости за свой продукт глазами, выглядит счастливее, чем когда-либо за последние годы их брака.
– Поехали, Соня, – резко сказал он. – Мы опаздываем.
– Но, папа, я не доела…
– Поехали! – его голос прозвучал как хлыст.
Он грубо взял дочь за руку и поволок к машине. Булочка выпала у Сони из рук и упала в пыль у ворот. Девочка расплакалась. Илья, не глядя на Алю, усадил её в машину и с визгом шин рванул с места.
Аля стояла, как парализованная, глядя на маленькую булочку, лежащую на асфальте. Сахарная пудра медленно таяла, смешиваясь с грязью, образуя жалкое, липкое пятно.
Денис подошёл к ней.
– Алёна, прости, я, наверное, всё испортил…
– Нет, – перебила она его, и в её голосе снова зазвучала та самая сталь, что появилась прошлой ночью. – Ты всё сделал правильно. Он показал своё истинное лицо. А Соня… Соня увидела, где её настоящий дом. Дом, где пекут хлеб с любовью.
Она посмотрела на булочку, лежавшую в пыли, и что-то в ней сжалось. Всего несколько минут назад Сонины глаза сияли от счастья, а теперь... Аля резко наклонилась, подняла испачканное угощение и замерла на мгновение, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. Она смахнула ее тыльной стороной ладони, оставив на лице мучную полосу.
– Выброси, пожалуйска, – тихо сказала она Денису, передавая булочку. – Разгружай фургон. Принимаем новые заказы. И готовься – сегодня ночью будем пробовать новый рецепт. Ржаной хлеб с солодом и мёдом. Назовём его "Утренник".
В её глазах горел не просто решимость, а ярость, которая превращала слабость в силу, а боль – в топливо.
Илья хотел унизить её, показав её провал как матери. Но он не понимал, что мать, борющаяся за будущее своего ребёнка, – это самая опасная сила на свете. И Аля была готова это доказать. Ценой всего.
34. Смена со вкусом соли
Тишину цеха нарушал только ровный гул оборудования. Аля стояла у большого стола, замеряя температуру воды для закваски. Ритуальная точность действий успокаивала. Градусник показал ровно тридцать два. Идеально. Она влила воду в большую миску с опарой, и та отозвалась тихим, пузырящимся вздохом. Живой организм, более предсказуемый и честный, чем люди.
Дверь цеха скрипнула. Аля вздрогнула, не оборачиваясь. Знакомые шаги.
– Я не сплю, – сказала она, продолжая вымешивать тесто. – И нет, я не собираюсь "взять паузу". Поспала немного в смену Галины Ивановны.
Артём остановился по другую сторону стола, положив руки на деревянную столешницу. Он был в простой темной футболке и пах ночным городом и дорогим кофе.
– Привез ужин. И… кое-что ещё, – он помахал веером из документов. – Это все жалобы Ильи в контролирующие органы за последний месяц. Я достал их через знакомого юриста.
Аля оторвалась от теста, её глаза расширились. Перед глазами замелькали заявления в Роспотребнадзор, пожарную инспекцию, трудовую инспекцию – все с пометками о скорых внеплановых проверках.
– Думал, тебе стоит знать, с чем придется столкнуться на этой неделе, – его голос был спокоен, но в глазах читалась напряженность. Он стал быстро зачитывать одно заявление за другим.
Аля молча смотрела то на Артема, то на листы в его руках, чувствуя, как подкатывает тошнота. Каждый листок был идеально составлен – ни к чему нельзя было придраться, только ждать визита проверяющих.
– Он хочет задавить нас бюрократией, – прошептала Аля. – Зная, что у нас нет ни времени, ни денег на юристов...
– У нас есть я, – Артём жестом предложил ей пройти в офис. – И есть твой хлеб. Проверки мы переживём. Главное – не дать ему сломить тебя морально.
Аля оставила тесто подниматься и, помыв руки, прошла в офис, где ее уже ждал Артем, а на столе стоял куриный суп. Она взяла ложку, руки слегка дрожали. Первый глоток тёплого супа вернул ощущение реальности.
– Спасибо, – сказала она, глядя на документы. – За то, что предупредил. И за ужин.
– Ешь, – он разложил листы по стопкам. – Завтра с утра начнём готовить ответы. Я уже связался с юристом, который специализируется на таких проверках.
Аля снова зачерпнула супа, и вдруг её губы тронула слабая улыбка:
– Знаешь, а ведь он сам подписывается под этими жалобами. Это же доказательство его целенаправленных действий против меня.
Артём поднял на неё взгляд, в его глазах вспыхнула искра понимания:
– Именно. И когда мы соберём все эти бумаги воедино...
– Это будет уже не просто спор о ребёнке, – закончила мысль Аля. – Это будет доказательство систематической травли.
Аля отложила ложку и медленно обвела взглядом цех, словно ища точки опоры в знакомых очертаниях печей и столов.
– Он привёз её сегодня утром, – начала она тихо, глядя на свои руки в муке. – Стоял у ворот с таким видом... будто привёз ребёнка в зоопарк на экскурсию. "Посмотри, Соня, где твоя мама работает"...
Она замолчала, сглатывая комок в горле.
– А потом... потом он просто вырвал у неё из рук булочку. Ту, что я испекла специально для неё. Бросил на землю и растоптал. Говорил что-то про антисанитарию, про то, что я кормлю её отбросами...
Голос её дрогнул, и она сжала край стола так, что костяшки побелели.
– А Соня... она так плакала. Смотрела на меня такими глазами... будто просила прощения за то, что не может ничего сделать. И я ничего не могла сделать. Просто стояла и смотрела, как мой ребёнок плачет, а он увозит её в свою идеальную, стерильную жизнь.
Аля наконец подняла глаза на Артёма, и в них стояли слёзы, которые она не позволяла себе пролить до этого момента.
– Я ненавижу себя за эту беспомощность. За то, что не могу защитить собственного ребёнка.
Артём молча слушал, не перебивая. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах бушевала буря. Когда Аля замолчала, он медленно подошёл к ней.
– Дай мне руки, – тихо сказал он.
Аля с удивлением протянула ладони, которые Артем взял в свои, тёплые и сильные.
– Ты не беспомощна, – его голос прозвучал твёрдо и ясно. – Ты строит здесь не просто пекарню. Ты строишь дом. Настоящий дом, где пахнет хлебом и любовью. И Соня это чувствует.
Он сжал её пальцы.
– Илья может уничтожить булочку. Но он не может уничтожить тот свет в глазах дочери, когда она видит тебя за работой. Не может отнять вкус твоего хлеба, который она запомнит навсегда.
Артём отпустил одну руку и мягко коснулся её подбородка, заставляя посмотреть ему в глаза.
– Ты даёшь ей не просто еду. Ты даёшь ей пример. Пример силы, упорства и настоящей любви. И это никому не отнять.
В его словах не было пустого утешения. Была простая, железная правда, которая заставила Алю выпрямиться.
– Если он хочет войны – тихо сказала она. – Хорошо. Но это будет война не только за дочь. Это будет война за право быть собой. И я не проиграю.
– Вот это я понимаю, правильный настрой, – улыбнулся Артем. – Кстати … кое-что ещё.
Она наконец подняла на него глаза. Он держал в руке маленькую, кривовато слепленную из глины фигурку кошки, раскрашенную в рыжие пятна. Подарок Сони.
– Нашёл у ворот, – пояснил Артём. – Теперь я понимаю, что это могло выпасть из кармана Сони, когда Илья её… затаскивал в машину.
Аля медленно взяла фигурку. Глина была холодной. Она сжала её в ладони, пытаясь согреть. Ком в горле встал такой, что стало трудно дышать. Она закрыла глаза, чувствуя, что сейчас точно не сдержит слез. Нет, только не сейчас. Не перед ним.
– Аля, – его голос прозвучал совсем рядом, и она почувствовала, как его пальцы осторожно касаются её сжатых кулаков. – Можно?
Она с сопротивлением разжала пальцы, выпуская из рук глиняную кошку. Вместо неё Артём вложил в её ладонь что-то маленькое, твёрдое и неожиданно тяжёлое. Аля разжала пальцы и увидела старый, потертый гаечный ключ.
Она с недоумением посмотрела на него.
– Для печи, – коротко объяснил он. – Расшаталась одна гайка, подкрути, когда будешь свободна. Работа ждёт.
Это было так неожиданно, так далеко от ожидаемых слов утешения, что Аля фыркнула – странный, сдавленный звук, помесь смеха и рыдания. И это сломало плотину. Слёзы хлынули ручьём, но теперь это были не слёзы беспомощности, а слёзы облегчения.
– Он её испугал, – прошептала она, глядя на фигурку руке Артема. – Она плакала. А я просто стояла и смотрела.
– Ты не просто стояла, – поправил он её, прислонившись к столу. – Ты не стала устраивать истерику на глазах у дочери. Ты приняла удар и осталась на ногах. Это требует куда большего мужества.
– Какой в этом толк? – в голосе Али прозвучала усталость. – Опека на пороге, долг висит дамокловым мечом, а я тут ночами хлеб мешу, как сумасшедшая…
– Толк в том, – Артём обвел рукой помещение, – что ты создаешь нечто настоящее: из муки, воды и соли. А Илья разрушает из страха, злобы и высокомерия. Рано или поздно Соня это поймёт. Если уже не поняла.
Его слова падали на благодатную почву. Аля глубоко вздохнула. Он был прав. Эта пекарня была не просто бизнес-проектом, это был её ответ миру, который пытался её сломать. Ответ Илье. Ответ самой себе.
– Новый рецепт, – сказала Аля, возвращая Артему гаечный ключ. – "Утренник". Ржаной, на солоде, с цветочным мёдом. Чтобы сладкое никогда больше не ассоциировалось с болью.
Аля посмотрела на Артема, и впервые за этот вечер в её взгляде не было защиты, а только уязвимость и вопрос.
– Почему ты всё это делаешь? Инвестиции, ночные дежурства, мои истерики… Вика говорила, что прочитала, будто бы тебе предлагали долю в московском коворкинге. Более надёжную историю.
– Потому что здесь пахнет будущим, – тихо ответил он. – А в Москве пахнет фальшю. И мне… надоело.
Артем на мгновение задумался, глядя на Алю.
– В Кремниевой долине я научился различать запахи, – начал он медленно. – Есть запах стартапа-однодневки – сладковатый, как подгнивающий фрукт. Инвесторы в восторге, команда ликует, но через год от проекта остаётся только красивая презентация. А есть запах настоящего дела. – Он провёл рукой по деревянной столешнице, оставляя след на пыльной поверхности. – Он всегда с горчинкой.
Артём встретил её взгляд.
– Я устал вкладываться в красивые обёртки с пустотой внутри. Там, за океаном, я был профессиональным мечтателем – продавал фантазии о будущем. Но здесь... – он кивнул в сторону печи, – здесь будущее уже наступает. Его можно пощупать руками.
Он не стал развивать тему дальше. Взгляд его скользнул по её лицу, задержался на губах, потом снова встретился с её глазами. Воздух сгустился, наполнившись невысказанным. Будильник на телефоне Али пропищал, возвещая, что пора сажать хлеб. Заклинание рассеялось.
– Ладно, шеф-повар, – Артём отступил на шаг, и его голос вновь приобрёл деловой тон. – Давай выпекать этот твой "Утренник" с характером. А утром я позвоню своему юристу. Надо готовить контратаку против опеки. Пассивная оборона – проигрышная стратегия.
Первый каравай отправился в огонь. Они стояли рядом и молча смотрели, как через стеклянную дверцу тесто начинает медленно подрумяниваться, а по цеху разносится тёплый, хлебный запах – запах дома, который она обязательно вернёт.
35. Ночное притяжение
Первый «Утренник» пышно подрумянился в печи, наполнив цех сладковатым ароматом ржи, солода и мёда. Этот запах был настоящей победой, физическим воплощением её решимости. Аля, надев грубую рукавицу, вынула хлеб и поставила его на решётку остывать. Золотисто-коричневая корка, украшенная единственным глубоким надрезом – тем самым «шрамом», – выглядела идеально, по-своему цельно.
– Получилось, – констатировала она больше для себя, чем для Артёма.
– Я никогда не сомневался, – отозвался он из дальнего угла, где тихо переговаривался с телефону с Денисом. Ночью Василий Юрьевич выходит в первую смену, Денис обещал проконтролировать.
Они продолжали работать в молчаливом тандеме ещё около часа. Аля делила тесто, Артём помог расформовывать булочки для утренней отгрузки. Рутинные действия создавали иллюзию нормальности, но невысказанное напряжение, рождённое их последним разговором, никуда не делось. Оно витало в воздухе, густея с каждой минутой, смешиваясь с запахом теста и горячего металла.
Когда была закончена последняя форма, Аля сняла фартук. Внезапная тишина, нарушаемая лишь ровным гудением оборудования, оглушила.
– Кажется, на сегодня всё, – сказала она, чувствуя, как накатившая усталость подкашивает ноги. Эмоциональная буря и несколько часов физической работы сделали своё дело.
Артём кивнул, вытирая руки полотенцем. Он погасил основной свет, оставив только дежурную лампу над столом, и цех погрузился в полумрак, став уютным и камерным. Он подошёл к ней, чтобы попрощаться. И остановился в шаге.
– У тебя… – он сделал нерешительное движение рукой.
– Что?
– Мука. Во волосах.
Аля машинально провела рукой по волосам, но только размазала белую пыль по светлым прядям.
– Да где? – она попыталась увидеть себя, будто это было самое важное дело на свете.
– Дай я, – его голос прозвучал тише. Он шагнул ближе. Аля замерла, чувствуя, как учащается пульс. Артём медленно, почти с нежностью, протянул руку и осторожно стряхнул муку с её виска. Его пальцы едва коснулись кожи, но по телу Али пробежала волна жара. Его взгляд был прикован к её лицу, тяжёлый, тёмный, полный того самого невысказанного, что висело между ними всю ночь.
Он не убрал руку. Его пальцы скользнули вниз, от виска к щеке, задели линию скулы. Дыхание Али перехватило. Она видела каждую ресницу, тень от его бровей, лёгкую щетину на щеках. Весь мир сузился до этого пятна света, до его руки на её коже, до гула расстоечной камеры, звучавшего как нарастающий гром.
Это произошло само собой. Не было ни мысли, ни расчёта. Только притяжение, против которого у неё не осталось сил. Артём наклонился, а она потянулась ему навстречу.
Их губы встретились.
Это был не нежный, вопросительный поцелуй. Это была вспышка. Взрыв долго сдерживаемого влечения, восхищения, одиночества и потребности в поддержке. Его губы были твёрдыми и требовательными, её ответ – таким же яростным и отчаянным. Он притянул её к себе, его руки упёрлись в стол по бокам от неё, а её пальцы впились в ткань его футболки, прижимая его ближе. Пахло им – кофе, ночным воздухом и едва уловимым дорогим парфюмом, который сводил её с ума.
Казалось, поцелуй длился вечность и мгновение одновременно. Мир перевернулся и замер.
Аля первая опомнилась. Она резко оторвалась, отпрянув назад, наткнувшись на стол. Грудь вздымалась, губы горели.
– Что мы делаем? – выдохнула она, больше ужасаясь себе, чем ему. – Артём… мы… мы партнёры. Это… неправильно.
Он отступил на шаг, проводя рукой по волосам. Его обычно уверенное лицо было растерянным.
– Я знаю, – его голос охрип. – Чёрт, Аля, я знаю. Прости. Я не должен был…
– Нет, это я… – она закрыла лицо руками, чувствуя, как жар заливает щёки. Стыд, замешательство и остатки адреналина били в виски. – Это непрофессионально. Глупо. Мы всё испортим.
Он молчал, давая ей пространство. Воздух, секунду назад бывший раскалённым, резко остыл, наполнившись неловкостью.
– Мне… мне надо идти, – проговорила она, глядя в пол. Ей нужно было бежать. Остаться одной. Переварить это. – Утром еще поставка…
– Да, – согласился он, и его тон снова стал деловым, отстранённым, будто между ними ничего не произошло. Но эта искусственность была хуже любой истерики. – Я заеду к десяти, посмотрим на выручку с новой точки. И свяжусь с юристом.
– Хорошо. Спасибо. За всё.
Он лишь кивнул и, не оглядываясь, вышел из цеха. Дверь закрылась с тихим щелчком.
Аля осталась одна в тишине. Она медленно опустилась на стул, всё ещё чувствуя на губах вкус его поцелуя, а на щеке – прикосновение его пальцев. Прямо перед ней на столе остывал "Утренник".
" Что мы наделали ?" – подумала она, и ответа не было. Только запах свежеиспечённого хлеба и тревожное, сладкое предвкушение чего-то нового, страшного и неотвратимого. Битва за дом и дочь внезапно усложнилась ещё на один, совершенно непредвиденный фронт.
Аля шла до маминой квартиры, как по ватной палубе корабля. Ноги не слушались, в висках стучало, а на губах будто до сих пор горел отпечаток его поцелуя. В подъезде она остановилась, прислонившись лбом к прохладной стене, пытаясь отдышаться. "Взрослые люди, – твердила она себе, – деловые партнеры. Безумие".
– Хлеб принесла, – сказала она, переступая порог и протягивая маме тёплый, завёрнутый в полотенце каравай. – Новый рецепт. "Утренник".
Маргарита Вениаминовна взяла хлеб, но взгляд её прилип к дочери.
– Алёна, ты вся раскраснелась. И руки дрожат. Что случилось?
– Устала, мам. Просто устала, – Аля отвернулась, снимая куртку. – Три смены почти без перерыва. Всё нормально.
– Нормально? – мать не отступала. – Дочка, я тебя тридцать лет знаю. Это не усталость.
– Мама, пожалуйста, – голос Али дрогнул, и она тут же взяла себя в руки. – Всё хорошо. Правда. Пойду, душ приму.
Под струями почти холодной воды она закрыла глаза, и сразу же перед ней возникло его лицо – так близко. Пальцы, смахивающие муку с виска. Твёрдые, но нежные губы. Шероховатость его щетины. Она провела ладонью по своему лицу, словно стирая следы, но они въелись глубже кожи. Стыд полыхал где-то на периферии, но его с лихвой перекрывало другое – жгучее, навязчивое желание, чтобы этот миг повторился. Чтобы его руки снова обняли её, чтобы этот поцелуй не заканчивался.
Лёжа в постели, вдавливаясь в подушку, она снова и снова прокручивала тот момент. Представляла, что было бы, если бы она не оттолкнула его. Если бы осталась в его объятиях. Тепло разливалось по телу, щёки горели, и ей было мучительно стыдно – но не за поступок, а за то, что ей так отчаянно, так позорно этого хотелось. Она натянула одеяло на голову, пытаясь спрятаться от самой себя, но перед сном её последней мыслью было: " А что, если это не ошибка ?"
