Текст книги "Осенняя женщина"

Автор книги: Якан Варау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Инессу?

– Вот именно! Все сделали вид, что ничего не происходит. А Инесса: «Сашенька, Сашенька, что вы делаете?» Тут входит Дашка с таким невинным видом и спрашивает, приходил ли ее Димочка на работу. Видит всю сцену и громко изумляется: «Инесса Михайловна, как же так? До Дня святого Валентина далековато. Молиться ему еще рано». Парень выскакивает вон, а Инесса за ним. И кричит: «Вам не понять благодать Божью. Особенно тебе, блудница Вавилонская!» Помчалась за тем парнем со всех ног, да только ее и видели. Оказалось, это сама Дашка подговорила знакомого в театре, чтобы над Инессой подшутить. Подшутила. Инесса, как и ты, на работу не вышла. У театра дежурит. Дашка говорит, что у нее появилось на одного врага больше: этот знакомый простить ей не может такую заподлянку.

– Сама виновата. Просил же, чтобы не лезла не в свои дела! – с досадой отозвался Димка. – Вот досужая!

– Да уж Дашка умеет разные штуки отмачивать! – согласился Тимофей. – Кстати, о делах. Ты готов выслушать то, что я тебе хочу сказать? Мне нужна твоя помощь. А времени совсем нет. К тому же ты ведь хотел заработать. Или нет?

– Хотел. А теперь не знаю. Я тебя боюсь, – буркнул Дима. – Особенно в последнее время. А что?! – вдруг с вызовом воскликнул он. Я понятия не имею, чего от тебя ждать! То ты мирный служащий, а то финансируешь какое-то темное дело!

– Честно. Уважаю. Я иногда, Димон, сам себя боюсь. И что теперь, не жить на свете из-за этого?

– Жить можно вообще-то, но трудно.

– А кому сейчас легко?

– Это точно, – глубокомысленно согласился Дима, отпивая пиво.

– Так как?

– Пять тысяч, говоришь?

– Пять.

– «Зеленых»?

– Их, родимых.

– Предупреждаю, в тире я всегда промахиваюсь.

– Ты в кого-то стрелять собрался? – засмеялся Тимофей.

– Я? Нет. Но за что еще можно получить такие «бабки»?

– За поездку.

– Поездку? Куда?

– В Лондон.

– Зачем? – ошарашенно взглянул на друга Дима.

– Я же сказал: по делу.

– Просто поехать?

– Ну, не совсем просто. Ты поедешь туда вместо меня и кое-что сделаешь, чтобы кое-кто подумал, что я нахожусь там.

– Кое-что, кое-кто! Нельзя ли уточнить задачу, сэр?

– Ты согласен?

– Если никого убивать не надо…

– Успокойся, не надо.

– И если меня там, в свою очередь, не прихлопнут…

– Димон, – с укоризной поморщился Тимофей. – Все же европейская столица.

– А то в европейских столицах не убивают!

– Убивают, но не таких, как ты.

– Благодарю покорно! – Дима приложил руку к сердцу.

– К тому же, если касаться нашего дела, для этого, я думаю, не будет причин.

– Ты думаешь? Очень, очень обнадежил! Спасибо.

– Пять тысяч, – напомнил Тимофей. – Если хочешь, доплата за вредность.

– Теперь это так называется? Чудно. Ничего не скажешь.

– Что у тебя с визой?

– Порядок. Нас с Дашкой после этих дурацких курсов английского хотели отправить на две недели в «простую английскую семью», да что-то не вышло. Только зря шестьдесят фунтов отдали.

– Уже не зря. Я заказал билеты на сегодняшний рейс. Вылет в два часа дня. В пять вечера будешь в аэропорту Хитроу.

– Сегодня? – воскликнул Дима растерянно. – Да ты че? Вот так сразу?

– Так сразу. Следующий рейс только через неделю. Или на сегодняшний день у тебя другие планы? Нет? Ну и отлично! Поселишься в «Александре». Не очень дорогая гостиница в районе Паддингтона и Ланкастер Гейт. Рядом Гайд-парк, так что можешь бегать по утрам. Если захочешь. Номер я уже забронировал. В Хитроу бери кэб и езжай прямо туда. До Лондона ехать примерно час. Проблем не будет. Вот кредитка. На ней все твои деньги. Можешь использовать, как угодно.

– А как же контора?

– Забудь.

– Что значит «забудь»? Это моя работа, если ты помнишь. Я там пропитание себе добываю.

– Я сказал Кузе, что у тебя появились семейные обстоятельства, которые требуют твоего непосредственного участия.

– А он?

– Предупредил, что если ты не вернешься через десять дней, он тебя уволит.

– Ха! А ты?

– Послал его подальше от твоего имени.

– А он?

– Уволил меня.

– Серьезно?

– Абсолютно. А что?

Дима посмотрел на него с удивлением и ужасом.

– У тебя не все дома.

– Я в курсе. Продолжим?

– Валяй, – вздохнул бывший Гамлет в трусах и принялся грызть ржаной сухарик.

– Никуда не высовывайся. Сиди в отеле. Позвонишь вот по этому номеру и договоришься о встрече. Человек, с которым ты встретишься, передаст тебе конверт или что-то в этом роде.

– Что будет в конверте?

– План здания, электронные ключи. Не знаю. Не важно.

– Как это не важно? Что я должен делать с конвертом?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– А дальше?

– Жди моего звонка.

– Это все?

– Все.

– Что-то слишком просто. Во что ты меня впутываешь, Тим?

– Меньше всего на свете я хочу тебя во что-то впутать. Но без твоей помощи мне не обойтись. Кое-кто должен думать, что я в Лондоне. Но я должен быть здесь. Больше пока объяснить не могу, извини. Ты можешь отказаться…

– Ну уж нет! Но у меня условие. Ты мне обо всем расскажешь. И не забудь про тараканов.

– Ты этого долго ждал, да? – усмехнулся Тимофей.

– Ага! – осклабился Дима, потирая руки. – Выкладывай!

– Я вор.

– Кто ты?

– Вор. Во всяком случае, был им раньше. Работал в одной группе, которая, скажем так, не придерживалась в своей деятельности определенной территории и определенных рамок. Работали по всему миру. Специализировались в основном на компьютерном взломе. В зависимости от заказа, воровали или корпоративную информацию, или деньги. А бывало и то и другое вместе.

– Ни фига себе! – перешел совсем уж на вульгарный язык Димка, всего полчаса назад декламировавший в стиле трагедий Шекспира. – И как, получалось?

– Получалось. В большинстве случаев.

– А контора тебе наша зачем? Может, она тайно связана с мировым бизнесом? А наш Кузя – босс подпольной мафии? – восторженно предположил Дима.

– Нет. В конторе я просто работал. Работать же надо где-нибудь.

– Зачем, дурья твоя башка?! Зачем, если у тебя было такое дело?

– Это было не дело. Или не то дело, которым хочется заниматься всю жизнь.

– Да кончай ты! Иметь такие «бабки» и все бросить?

– Захотелось заняться чем-то менее экстремальным.

– А больницы?

– Что больницы?

– К твоему экстриму не относятся?

– А, это Нина Прокофьевна меня видела, – смутился Тимофей. – Так и знал, что расскажет.

– Ни о чем таком она не рассказывала. Сказала, что видела тебя несколько раз с большой сумкой в больнице. Она туда внучку свою водила. Так что ты там делал?

– Об этом потом. Не сейчас. Ладно?

– Тогда о тараканах!

Тимофей хохотнул.

– Дались тебе эти тараканы!

– Я, может, из-за них ночей не сплю, гадаю все, зачем они тебе. Давай, колись.

– Расскажу по пути в аэропорт. Собирайся!

– Только знай, ты от меня так просто не отделаешься! – Дима подпрыгнул и изобразил гитариста, рвущего в экстазе струны своего инструмента. – Дай, дружбан, пять!

Они пожали друг другу руки.

– Без обид за то, что я тут тебе наговорил, ладно? Начитался, знаешь ли, всякого…

– Ничего, – ответил Тимофей с улыбкой. – Это было… интересно. Вспомнилась школьная самодеятельность.

– Точно! Надо будет повторить как-нибудь. А как ты сказал! Как сказал! «Могу уверить вас, что я фехтую лучше любого в этом королевстве».

– Ну, до тебя мне было далеко. Половину твоего базара я вообще не понял, – оправдывался Тимофей.

– Ты дурачком-то не прикидывайся, – прищурился Димка. – Ты умнее, чем кажешься.

– Да иди ты уже одевайся! – шутливо разозлился Тимофей, выталкивая его из кухни. – Хватит передо мной трусняком своим трясти!

* * *

Валентина открыла переднюю дверь машины и села рядом с Олегом. Ничего не сказала, просто отвернулась к боковому окну. Чуть небритый блондин с приятной внешностью, вполне годившейся для обложки какого-нибудь женского журнала, слушал что-то безоблачно-веселое по радио, покачивая головой в такт и похлопывая ладонями по рулевому колесу. Валентина раздраженно и резко выключила магнитолу и снова отвернулась.

После тягостного минутного молчания Олег не выдержал:

– Ну?

– Захаров говорит, что он не приезжал и не звонил, – глухо ответила Валентина, рассеянно отмечая, как на стекле от ее дыхания на мгновение задерживаются матовые пятна испарины. – Ты не представляешь, как я себя кляну за эти грязные тряпки! А он у меня, как порох.

– Да уж. Порох, – повторил Олег с иронией, – Он у тебя не порох, а бомба. Причем замедленного действия.

– Как знала, что что-то не то. Вот чувствовала! – она прикоснулась рукой к груди.

– Щенок, – процедил он.

– Не смей о нем так говорить! – воскликнула Валентина. – Не надо. Мы и так уже договорились. Договорились и доигрались.

– Что ты имеешь в виду? – повернулся к ней Олег.

– Все то же. Как кошка втюрилась в мальчика. Любви захотелось. Идиотка.

– Ничего себе – мальчика! Мальчиком, к твоему сведению, кошечка, я перестал быть давным-давно. Это так, на будущее.

– А какое у нас может быть будущее?

– Ну как же! У нас масса всего интересного впереди. Твой оголец трахнул мою фирму, которую я поднимал вот этими руками. Неужели ты думаешь, что я просто так уйду в тень, оставив все как есть?

– Олег, сейчас не до твоей фирмы! – отмахнулась она раздраженно.

– Погоди, радость моя, – покачал он головой. – Ты знаешь, я хоть сейчас мог бы пойти к ментам и облегчить им задачу? Ты это знаешь? Так, мол, и так, ребята, есть на примете пацанчик, который всю эту бодягу заварил из-за своей мамаши, запавшей на меня. Но я не пошел. Я сижу тут с тобой и думаю, как бы так сделать, чтобы его сопливую жизнь не поломали.

– Ты был обходительнее, когда мы с тобой встретились, – саркастично заметила она.

– Я и сейчас обходителен. Насколько позволяют обстоятельства. Пойми ты наконец, что дело серьезное. Он сам, наверняка, чувствует свою вину. Не ушел бы он из-за твоей взбучки, хотя характер у него есть. Просто ему нужен был повод, чтобы уйти.

Валентина лихорадочно рылась в сумочке в поисках платка.

– Прекрати! Не хочу этого слышать! Я знаю своего сына! Он всегда мне все рассказывал.

– Только не надо мне тут семейных подробностей! – поморщился Олег. – Не надо! Хочешь выговориться – иди к психологу. Если денег не жалко.

– Я должна была догадаться, чем все это закончится, – горько всхлипывала Валентина.

– А ничего еще не закончилось. Все еще только начинается.

Она вздрогнула, как от удара. Она боялась его, хотя никаких видимых причин для страха не находила. И он все еще привлекал ее. Больше, чем когда-либо, ей не хотелось терять Олега. В последние годы все было так зыбко, так тревожно отчего-то, так одиноко, что она готова была простить ему все колкости и перемены в поведении. Валентина страстно желала понять его. И того же ждала от него. При этом без особой настойчивости, которой отличались сильные люди. А Валентина была слаба. Особенно сейчас, когда ей требовалось крепкое мужское плечо и голова, способная подумать о проблемах за нее. Она не хотела оставаться со всем этим одна, без поддержки. Подруга Танька, эта городская барракуда с вечно ищущими впечатлений ушками и глазками, могла помочь только глупым и бесполезным советом. Бывший муж? Слишком сальный, слишком суетливый и слишком… знакомый, чтобы доверять ему. «Не было, не было, Валечка, Кольки, – говорил Захаров, неловко почесывая грудь. – Как только появится, сразу позвоню». Он полысел, отрастил живот и бегал от одной жены к другой. Хорошенький же из него советчик. Валентина даже не стала себя утруждать объяснениями.

Она повернулась к Олегу, всем своим видом показывая раскаяние.

– Не бросай меня сейчас, Олежек, я тебя прошу, хороший мой. Явится, отдеру его как Сидорову козу. Только помоги. Выручи. Один он у меня, ты же знаешь. Пожалуйста! Я тебя прошу. Все сделаю, что хочешь…

– Хватит, – поморщился он. – Хватит, говорят тебе!

Валентина затихла на своем месте.

– Где он может быть? Друзья, подруги?

– Я всех, о ком знала, обзвонила.

– Блин! – Олег с силой хлопнул ладонью по рулевому колесу. – Сплошная непруха пошла! Думаешь, мне легко? Да я два года этих англичан-партнеров пас на разных коммерческих симпозиумах! Контакты налаживал, задницу наизнанку выворачивал, чтобы пробиться. Английский, мать его, выучил. Только и шпарю теперь: «I would like you to meet Mr Sidorov»[27]27
  Я хотел бы, чтобы Вы встретились с господином Сидоровым (англ.).


[Закрыть]. У меня куча проектов в разработке была! Месяцы работы! А этот твой поганец все коту под хвост спустил! Мне со всем этим что прикажешь делать? Ты об этом подумала?

– Может, можно починить? – робко предположила Валентина.

– Что починить? Это тебе не электрическая машинка для стрижки волос. Это программы, технологии. Сотри запись на магнитных кассетах, что получишь? Пустое место. И никакой музыки.

– Всегда можно что-то придумать.

– Можно, – согласился Олег, закуривая. – Только пацану твоему мало чем уже поможешь.

– Олежек…

– Да не дергай ты меня! Раз сказал, попробую что-то сделать, значит, попробую. Хотя ничего уже обещать не могу. Тем более, что он в бега подался.

– Никуда он не подался. Вернется. Остынет и вернется.

– Хорошо бы, – выпуская дым в окошко, тихо произнес Олег.

Тишину в салоне нарушил мелодичный звонок сотового телефона.

– Да, – ответил Олег. – Нет. Как договорились. Да, сейчас буду.

Отключив телефон, он завел машину.

– Выходи.

– Что? – не поняла Валентина.

– Выходи, говорю. У меня срочное дело. Доедешь на городском транспорте, не маленькая.

Она не узнавала своего любовника, еще вчера такого милого, очаровательного и нежного. И ради этого подонка она пожертвовала спокойствием в семье! Ради него плюнула на сплетни, на свою странную и тревожную раздвоенность!

Да, да, все ради него!

Валентина вышла из машины и что было силы хлопнула дверцей. А потом, кусая губы, наблюдала, как он выезжает из двора. Огоньки задних габаритов зло подмигнули ей.

– Скотина! – в сердцах проговорила она.

Было уже совсем темно, и Валентина дала волю слезам, вполне резонно прикинув, что до троллейбусной остановки успеет успокоиться.

* * *

Тимофей проснулся внезапно, словно резко вышел из темной комнаты на свет. И проснулся с ощущением невероятного, ошеломляющего счастья. Такое чувство у него было только в детстве, в несколько первых дней летних каникул, когда ему казалось, что все время мира у него в кармане и вся свобода, какая только есть на свете, спрятана в его груди. И эта свобода распирала изнутри, как легкий летний воздух, пахнувший нагретым асфальтом, одуванчиками и зеленью молодых листьев.

Детство давно кануло в Лету, а ощущение радости вернулось. И он прекрасно знал о причине этой радости.

Причина, обернутая простынею, стояла, прислонившись к оконному проему, а дневной свет струился по ней, как вода, ничего не пропуская, забираясь всюду.

Тимофей устроился на боку, с улыбкой наблюдая за Кристиной. Если бы он был скульптором, то его обязательно посетило бы сейчас божественное вдохновение. Впрочем, вдохновение имелось, но природу оно имело вполне земную.

– Так вот, значит, откуда ты за мной шпионил, – сказала она, чуть обернувшись к нему. – Милое же ты нашел себе занятие.

– Я не шпионил. Просто однажды выглянул, чтобы посмотреть, какая на улице погода. А ты в это время совершала свой ежедневный моцион.

– И откуда же ты знаешь, что он был ежедневным? – Два прыжка – и Кристина оказалась на разложенном диване, прижав Тимофея собой. – Откуда?

– О погоде хочется знать каждый день. Я же не виноват, что ты мне все время попадалась на глаза.

– Попадалась, значит? – угрожающе сощурилась она.

– Ага, – подтвердил он и тут же почувствовал у себя под мышками ловкие пальцы, мгновенно заставившие его дико захохотать, потому что с детства боялся щекотки. Тело его пустилось в неистовый пляс, пытаясь увернуться от беспощадных рук, всякий раз находивших самые чувствительные места.

– A-а! Хватит! Прекрати! – кричал он, срываясь на недостойный визг, который мужчина может произвести только в самых крайних случаях.

– Я ему, видите ли, «попалась», – приговаривала жестокая Кристина, срывая с него одеяло, в которое он пытался завернуться. – Уж не принял ли ты меня за ворону, пролетавшую мимо?

– Я не люблю ворон! Я не люблю ворон! Терпеть их не могу! Они только каркают и гадят.

– Да? А кого же ты любишь?

– Чаек, чаек люблю!

– Так они тоже кричат и гадят.

– Зато они красивые.

Тимофею удалось извернуться и подмять Кристину под себя. Оба замерли, глядя друг другу в глаза.

Запах…

Она пахла теплым, только что пережитым счастливым сном, где был полет, свет, радость и крохотные кусочки реального мира, непостижимым образом складывавшиеся в какую-то фантастическую картину. Ее запах будил в нем всю гамму неопределенных, зыбких, неуловимых эмоций, какую-то светлую ностальгию, дежавю давно потерянного в суете приятного момента.

Ее руки напоминали нежные, неуловимые крылья бабочки. Заваривала ли она кофе, листала ли книгу, собирала ли листья в парке, прикасалась ли к его лицу – все это ее руки делали так легко, так приятно, что он мог наблюдать за ними бесконечно.

Тимофей всегда безотчетно воспринимал себя увлекающейся натурой. И к каждому новому своему увлечению он относился с серьезностью и основательностью интересного, захватывающего дела, которое надо обязательно довести до конца. После Ирины в нем что-то сломалось. Он видел и не видел того, с кем проводил время, кого, как ему казалось, любил.

Кристина же странным образом открыла ему глаза на саму себя. Иногда она походила на смешливую и беззаботную студентку, которая счастливо выдержала самый сложный экзамен у вредного профессора. В это время Кристина теряла свою едкость и становилась невероятно теплой и домашней. А иногда просто садилась на подоконник и курила в форточку, отвечая на его вопросы односложно и рассеянно. В ней имелась странная, завораживающая червоточина, темное пятно, появлявшееся и исчезавшее под воздействием непонятных ему пока сил и обстоятельств. И чем больше Тимофей был с ней, тем больше ему хотелось понять ее.

– Что ты делаешь? – дрожащим голосом спросила она. – Что? Скажи…

– Чувствую, – ответил он с едва уловимой улыбкой.

– Что ты чувствуешь?

– Тебя. Твою радость. Твою нежность. Я их чувствую. Как солнечный луч на щеке.

Кристина подумала, что все могла бы отдать, лишь бы видеть его улыбку еще и еще. Видеть, иметь право прикасаться к этим губам, к этому носу, к этим колючим щекам. Иметь ПРАВО чувствовать себя счастливой только рядом с ним.

Она вдруг испугалась, что все это – ее выдумка, самообман обессилевшей души, жаждавшей чьего-то теплого дыхания. Может быть, все закончится через час. Может быть, через неделю. Иногда с людьми такое происходит. Провели время – и разбежались.

Наверное, она действительно имеет дурную привычку заглядывать дальше, чем надо.

Тимофей заметил тень беспокойства на ее лице.

– Я что-то не то сказал?

– Нет. Просто я боюсь.

– Кого?

– Себя.

– Почему?

– Не знаю. Может быть, я привыкла все время ждать чего-то плохого. Того, что может произойти, и я не смогу этому помешать. Это как во сне, когда пытаешься улететь от чего-то страшного, тратишь все силы на взлет, вроде даже и поднимаешься, но тебя снова тянет вниз. Знаешь, я жила с этим ощущением три года. Три дурных года, о которых всеми силами стараюсь забыть.

– Следы от сигаретных ожогов у тебя на ключице имеют отношение к этим трем годам? – тихо спросил он, проводя пальцем по ее коже.

– И не только, – нервно засмеялась она, уклоняясь. – У меня на сердце следы от ожогов. Я вся один сплошной ожог.

– Ты была замужем?

– Нет.

– Тогда кто…

– Не надо, – поспешно прервала его Кристина, натягивая на себя простыню. – Не сейчас. Я и думать об этом не могу, не то что говорить. Сейчас все, все во мне – это открытые язвы, каждая из которых болит сожалением. Я сама себе казалась больной. Безнадежно больной, которая должна быть непременно одна, чтобы вылечиться.

– Тебе и сейчас так кажется?

– Появилось новое обстоятельство, которое я не предусмотрела, – усмехнулась она.

– Какое же?

– Некий молодой человек, имевший наглость влезть в мою жизнь, задуривший мне голову всякими словами. И, странное дело, я поверила этому молодому человеку, хотя клятвенно себе пообещала не верить больше никому, – она запустила руку в его коротко остриженные волосы. – Особенно привлекательным молодым людям.

Он нежно взял в ладони ее лицо и притянул к себе.

– Ты считаешь меня привлекательным?

– Может быть. Но не слишком задирай нос! А то я его откушу! – шутливо пригрозила Кристина.

– Ты странная, – сказал Тимофей после некоторого молчания.

– Мне кажется, мы оба странные. И одинокие. Как потерявшиеся дети. Ты и я. Правда? И мне хочется думать, что у нас, кроме друг друга, никого нет. Мне от этого становится тепло вот здесь, – она взяла его руку и приложила к своей груди.

Тимофей поцеловал ее в нос. Никогда у него еще не возникало такого острого ощущения близости, никогда ему так не желалось обнимать, прижиматься, ласкать и лелеять кого-то, целовать эти нежные, мягкие, теплые пальцы, прикасавшиеся к его лицу. Не было у него в жизни подарка более дорогого, чем ее желание. Его обволакивало какое-то нереальное безразличие ко времени, к тому, что происходило за стенами квартиры.

– Пусть все будет, как есть, – сказала она. – Может, я сейчас с тобой только потому, что мне не хотелось постоянно думать о себе хуже, чем я есть. Знаешь, как страшно чувствовать себя гадкой, мерзкой, грязной… Но чем больше грязи, тем сильнее хочется отмыться. Тем острее это желание чистоты. Может быть, я с тобой именно вопреки грязи, а не благодаря ей, – она уютно устроила щеку на его груди. – Ты не представляешь, как хорошо чувствовать себя чистой. С тобой я себя такой и чувствую. Без этого ничего бы не было.

– Чего именно?

– Моего выздоровления. Ты мое лекарство.

– Надеюсь, не горькое лекарство?

– Нет. Сладкое, сладкое, – лукаво поморщилась она. – Слаще, наверное, не бывает. Очень скоро я так привыкну к тебе, что уже не смогу без тебя обходиться. Как наркоманка. Меня это даже немного пугает.

– Почему?

– Я слишком долго рассчитывала только на себя и не привыкла полагаться на кого-то еще. А тут появился ты. И я, знаешь ли, пугающе быстро забыла все свои планы, все обещания самой себе относительно своих отношений с мужчинами. Уж не знаю, как так получилось. Наверное, я изменилась. Из-за тебя. Знаешь, – она снова тихо рассмеялась, уткнувшись ему в грудь, – я подумала об одном рекламном ролике. Ну, тот, что про налоги. Помнишь? Князь Игорь снова пошел за данью, а древляне его побили. Тогда княгиня Ольга с огнем и мечом пошла на древлян, и так далее. Помнишь? Так вот я сейчас сама себе напоминаю эту княгиню.

– В каком смысле? – удивился Тимофей.

– Я тоже так могу теперь. Я вообще, оказывается, такая женщина… – она неопределенно помахала рукой в воздухе.

– Какая?

– Способная отдать все ради кого-то очень дорогого и не пожалеть об этом. Может быть, я заблуждаюсь, и ты совсем не такой, каким кажешься. Но теперь для меня это не важно. Я не хочу упускать это чувство. Оно делает меня сильнее, увереннее, живее, что ли. И впервые мне не хочется ничего взамен.

– Совсем, совсем ничего?

– Ну, может быть, немного того, немного сего! – засмеялась она, поджав ноги к груди и с обожанием глядя на него. – Я страшно, просто неразумно счастлива! Откуда, ну откуда ты такой взялся?

– Сам не знаю. Родился как-то нечаянно у мамы с папой.

– Не смейся! – толкнула Кристина его в плечо.

– Я не смеюсь.

– Ну конечно! Ты, наверное, очень гордишься тем, что я тебе наговорила?

– Горжусь? Не в гордости дело, – покачал Тимофей головой. – Ты мой Остров сокровищ. Была у меня в детстве такая книга. Ни у кого из нашего двора не было, а у меня была. В те времена книги доставали по большому блату или за макулатуру. Так вот она была для меня важнее всех мальчишеских радостей – велика, альбома с переводными машинками, карманных денег. Одним словом, всего! Мне хотелось ее читать и перечитывать, я был счастлив от одной только мысли, что она моя, что на ней нет грубого, уродливого синего библиотечного штампа, делавшего книгу заклейменной рабыней, которую лапают, жмут, листают жирные, слюнявые, потные, холодные пальцы множества людей. Она была нужна мне каждую минуту. Я перечитывал самые интересные места, и они мне никогда не надоедали. Ты мне кажешься такой же – свободной, без штампа на первой и семнадцатой страницах, умной и красивой. И ты – моя!

– Я не могу поверить, – сказала она тихо после задумчивой паузы.

– Чему?

– Тому, что ты сейчас рядом и говоришь мне то, что я давно хотела слышать. Мне становится страшно от одной мысли, что я могла тебя оттолкнуть. А ты мог бы уйти.

– Не мог. Ты недооцениваешь мою настойчивость. А я очень настойчив.

– Тогда будь со мной настойчивым, очень тебя прошу. Если я вдруг скажу, что разлюбила тебя, не верь мне. Это будет неправдой. Если я скажу, чтобы ты уходил, не верь. Это будет ложью.

– Почему ты должна говорить мне, чтобы я уходил?

– Я не знаю. Но это скажет другая Кристина, не та, которая сейчас с тобой. Поэтому не слушай ее. И найди свою Кристину. Обязательно найди.

Тимофей притянул ее к себе и обнял.

– Найду. Потому что хочу быть нужным тебе. Нужным, как одна деталь бывает нужна другой, чтобы весь механизм пришел в движение. И я хочу двигаться рядом с тобой. Это правильно. Без этого нет ничего. Все иллюзия. Иллюзия жизни, благополучия. Понимаешь? Я устал спотыкаться на каждой кочке. Я устал воровать у себя время и получать взамен пустоту. Устал никому не верить, когда хочется верить.

– Ты мне нужен, – прошептала Кристина. – Нужен. Иначе и быть не может.

– Точно.

Она засмеялась:

– Что-то мы с тобой стали слишком серьезными, тебе не кажется?

– Да, наверное, – улыбнулся он. – И если быть до конца серьезным, то я должен спросить тебя кое о чем.

– О чем же?

– Вернее, о ком. О том парне, который к тебе приставал в парке.

– Не надо, – лицо Кристины превратилось в темную палитру красок.

– В самом деле? – ласково спросил он.

– Не спрашивай меня о нем. Не надо. Это все равно что открыть протухшие консервы.

– Кто он?

– Никто. Ты даже не представляешь, насколько никто. Тень тени. Последний выдох господина ПЖ.

– Но ты его боишься.

– Боюсь, – согласилась она просто. – Он злобный. И ненормальный. У него в голове сплошная каша'. Я знала об этом еще тогда, когда была… с ним. Но делала вид, что не замечаю. Если ты спросишь, почему я с ним была, то отвечу: потому что пожалела однажды. Всего один раз, но этого хватило, чтобы потерять осторожность и закрыть глаза на очевидные вещи. Вот такие мы, бабы, дуры.

– Позволь мне разобраться с ним.

– Зачем?

– Не хочу, чтобы он тебя беспокоил.

– И как же ты с ним разберешься? – с иронией поинтересовалась она.

– Я найду способ и время. У тебя есть его координаты?

– Он оставил свой телефон… Подожди, ты серьезно? – насторожилась Кристина.

– Более чем. Я вообще очень серьезный парень.

– Неужели? – засмеялась она, снимая с болванки, стоявшей перед зеркалом, рыжий клоунский парик.

– Ну, временами… – вздохнул он, как бы оправдываясь. – Так как насчет телефончика этого нехорошего приставалы?

– Никак. Он не стоит ни твоего, ни моего внимания. Поверь мне.

– Обещаю, ему не будет больно. Просто я устрою так, что ему будет не до плохих мыслей.

– Прочитаешь ему детские стишки и спляшешь?

– Расскажу ему сказку про белого бычка, про то, как он шел по тонкой жердочке и оступился. Очень поучительная история. Как раз для плохих мальчиков. После этого, обещаю, он оставит тебя в покое.

Тимофей пальцами легко дотронулся до рыжих завитков на ее висках.

– Я не уверена, что это правильно. И не думаю, что тебе надо вмешиваться. Я все решу сама, – она улыбнулась и поцеловала его в губы.

– Я не хочу, чтобы этот недоумок кружил возле тебя. Особенно когда меня не будет рядом.

– Почему тебя не будет рядом? – с тревогой взглянула Кристина на него.

Тимофей смущенно промолчал.

– Ну же! – подбодрила она его.

– У меня есть одно дело.

– Дело?

– Да. Очень важное. Из-за него я, наверное, должен буду… уехать на какое-то время.

– У тебя неприятности?

– Почему ты так решила? – удивился он, уже чувствуя себя неловко перед ее интуицией.

– Буду рада ошибиться.

– Неприятности не у меня, а у одного моего знакомого. Я должен ему помочь, – одним махом выдал он и перестал краснеть.

Кристина заставила его пристально взглянуть ей в глаза и вдруг стала такой же серьезной, как и в первую их встречу.

– Ты вернешься? Скажи мне это сейчас. Нет, лучше соври! Я пойму, – ее голос задрожал.

– Ну что ты? – Тимофей покрыл ее ладони и лоб быстрыми поцелуями. – Что ты? Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен вернуться. Ну назови! Вот видишь! Я тоже таких причин не знаю. Конечно, я вернусь. Мне от тебя никуда не деться. Ты у меня вот здесь, – он с силой приложил ее ладонь к своей груди.

От прикосновения ее пальцев в нем снова проснулось желание. И это желание не было слепым. Он видел ее всю. Он жил ее чувствами, ее страхами, ее желанием.

– Когда ты уедешь? – спросила Кристина, прижавшись к его плечу.

– На днях.

– Надолго?

– Меня не будет несколько дней. Может быть, неделю. Я не знаю.

– Это опасно?

– Не опаснее, чем переходить дорогу на зеленый свет.

– На дорогах бывают пьяные водители. Они иногда сбивают неосторожных прохожих.

– Я буду осторожен.

– Ради меня. Пожалуйста.

– Обещаю.

– Иначе я, как та княгиня, отправлюсь тебя выручать, так и знай.

Они засмеялись, уткнувшись лбами.

* * *

Жора ни на минуту не забывал о Кристине. Одна только мысль о чьем-то унижении захватывала его, наполняла предвкушением своего неоспоримого превосходства. Жизнь без этого чувства казалась ему пресной, лишенной остроты настоящих страстей, настоящих трагедий и слез. Истинный кайф ему приносило ощущение того, что кто-то от него зависит. Так легче примириться с собственной в общем-то бесполезной жизнью, которая в последнее время как-то незаметно для него самого пошла наперекосяк. Бизнес по отправке соотечественниц за кордон начал хиреть еще до звонка Хайнса. Откуда-то возникли долги, из-за них его два месяца назад поймали в подъезде и здорово попинали ногами. В больнице ему даже наложили несколько швов, и месяц он не высовывался из квартиры*. Ко всему прочему его общества постепенно стали избегать еще вчера, казалось, такие верные друзья. И, как он подозревал, это случилось из-за Кристины и из-за тех, кто спорил на нее. Он выиграл пари, показав, что из любой девчонки можно сделать шлюху, а они после этого умыли руки. Жору перестали принимать в «приличных» компаниях. Маленькое молодежное общество постепенно захлопывало перед ним двери. Телефон Жоры молчал целыми днями. Тогда он начинал всех обзванивать сам, но на том конце провода вяло ссылались на занятость или откровенно просили больше не беспокоить. Для простого парня из Слуцка, приехавшего в Минск и познавшего лучшие времена благодаря своей неразборчивости в добывании средств на хлеб насущный, это было все равно что получить унизительную оплеуху на виду у всех. Жора и желал бы хоть кому-то из них отомстить, но они ускользали, не имея желания связываться с ним.