Текст книги "Осенняя женщина"

Автор книги: Якан Варау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Кристина иногда осуждала мать за ее пассивность и смирение. Она не представляла, как можно ничего не хотеть, ничего не добиваться, все прощать, тупо влача свое тело по жизни.

Но сейчас, по прошествии лет, Кристина сама не могла понять, что чувствует к ней. То ли благодарность за пример незыблемой уверенности в завтрашнем дне (что ни говори, а отец смог ей обеспечить эту уверенность), то ли щемящую жалость и тоску по ее простодушию, то ли огромное чувство обиды за ее страхи и вечную оглядку.

С этой мыслью Кристина пересилила себя и решительно подошла к металлической двери, собираясь набрать код, но изнутри уже кто-то открыл ее, протискиваясь в проем задом. Это была женщина, тянувшая за собой детскую коляску. Кристина придержала дверь, улыбнулась женщине и проскользнула в проем.

Подъезд за эти три года нисколько не изменился, несмотря на неприступный домофон. Та же вонь от мусоропровода, исписанные подростками стены, обшарпанная лестница. Все как всегда.

Кристина осторожно поднялась на третий этаж и подошла к знакомой с детства двери, обитой бордовым дерматином. Она не стала звонить, а вытащила из кармана ключи, при этом очень надеясь, что отец не сменил замки.

Нет, ключ с легкостью повернулся в скважине. Дверь приоткрылась. Кристина сразу почувствовала знакомые запахи. Внутренне дрожа, она вошла и прикрыла за собой дверь.

Тишина. Только на кухне чуть гудит холодильник, да часы над зеркалом в прихожей отстукивают время. У шкафа примостилась старая стиральная машина. Наверное, родители купили новую, а эту выбросить пожалели. Здесь же мамина швейная машинка, за которой Кристина обожала делать уроки, игнорируя свою раскладную парту. При желании на ее поверхности можно было различить примеры из таблицы умножения и кусочки стихотворений, написанные ее смешным детским почерком, которые Кристина учила наизусть.

Вот ее комната, зал, спальня родителей… Кристина заглянула в спальню. Шторы задернуты. Родители еще спят. Хотя обычно мать в такое время уже возится на кухне: папочка обожает вкусно и сытно поесть. А на эти изыски надо слишком много времени.

«Может, уйти?» – отчаянно подумала Кристина, почувствовав себя не в своей тарелке.

«И, как Скарлетт, решишь подумать об этом завтра? Ну уж нет!»

Она вошла в свою комнату и раздвинула шторы. Казалось, она только вчера покинула эту комнату с сумкой через плечо и с билетами на поезд в кармане. Только вчера слышался отцовский крик в спину: «Забудь сюда дорогу! И близко не подходи к порогу! Только попробуй! Я тебе покажу, проститутка, где раки зимуют!».

Здесь она принимала подруг, на этом ковре играла с ними в куклы, рисовала за этим столом и слушала «Ласковый май» по своему старому магнитофону «Вега». Здесь мечтала жить лучше и здесь заблуждалась по поводу своего будущего.

Кругом чисто, прибрано и тепло. В ее комнате всегда было почему-то теплее, чем в остальных. За окном осенняя слякоть и сырость, а здесь хорошо и уютно.

«Обманчивая теплота и обманчивый уют», – подсказывало тревожно что-то внутри нее. И она готова была согласиться. Все осталось прежним. И одновременно все изменилось.

«Ну и пусть! Хорошо уже то, что я здесь», – решила она и отправилась на кухню. Если уж устраивать родителям сюрприз, то пусть это будет сюрприз по полной программе.

Кухня изменилась. Появилась новая мебель, кофеварка, микроволновка, маленький цветной телевизор. Вот только на столе остатки ужина, а в раковине немытая посуда. Странно… Мать всегда блюла порядок, а главное – отец никогда не допустил бы такого «безобразия». «Или мы живем, как свиньи, или как люди. Третьего не дано», – любил повторять он, вынося каждый вечер мусор.

Кристина включила кофеварку и собрала со стола совершенно по-холостяцки расставленные кастрюли и тарелки, посыпанные сигаретным пеплом. Взялась мыть посуду. Никогда не любила этого делать, но если хотелось отвлечь себя от ненужных и тревожных мыслей, мытье посуды оказывалось весьма кстати.

Прибравшись и перемыв тарелки, Кристина отправилась в зал.

Зал! Слишком громкое слово для комнаты, в которой стоят банальная чешская «стенка», неизменные диван-два кресла, телевизор и ковер на полу. Ах да, еще люстра с пластмассовыми «висюльками», так бездарно имитирующими стекло. Все так же, как у всех. Но Кристина даже такой унылый советский интерьер не променяла бы ни на какие коврижки в мире.

Открыв двойную дверь, она хотела уже было пройти к окну, чтобы раздвинуть шторы, но замерла. На диване, свернувшись под пледом калачиком, кто-то спал.

* * *

Услышав возню Кристины, спавший под пледом вздрогнул и подхватился. Это оказалась мать. Она откинула плед и непонимающе осмотрелась. Глаза ее превратились в щелочки, и в первую минуту она их прикрыла рукой. Потом узнала немного испуганную Кристину и протянула к ней руки.

– Ой, доченька! Зайка ты моя!

Ничего не в силах больше сказать, Лидия Сергеевна зарыдала. Ошеломленная Кристина села рядом с ней и тут же разглядела на лице синяки и ссадины.

– Мамочка, мамочка, пожалуйста, успокойся, – повторяла она, как заведенная. – Ну что такое? Что случилось?

– Доченька, родная! Как хорошо, что ты пришла!

– Что это с тобой? – настороженно спрашивала Кристина, вглядываясь в родное лицо.

– Ой, не могу… Ушла я от отца нашего. Ушла, доченька. В деревню уехала. Дядя Вася крышу помог подлатать. Думала – все, стану жить. Да вот шмоток никаких с собой не взяла. Приехала обратно чего из одежды взять. А тут…

– Что тут? – с непонимающей настойчивостью спросила Кристина.

– Так отец твой! Закрыл дверь, ключи отобрал. Никуда, говорит, не поедешь!

– Я ничего не понимаю, – покачала головой Кристина. – Он что, бил тебя?

Мать только заплакала еще отчаяннее.

Кристина действительно не понимала: ведь отец, насколько она помнила, никогда, ни разу не поднимал руку на мать или на нее саму. Никогда. Он мог выговорить, мог едко высмеять. Но бить…

Синяки на лице матери заставили Кристину задрожать от негодования и злости. В невообразимо короткий момент она все поняла. Бывает, человеку жизни не хватит, чтобы увидеть правду. Но если уж он ее увидел, то всю до конца, до самого горького дна. Мать боялась отца не просто так. Не из-за своей врожденной безропотности. Возможно, в свое время Кристина просто не хотела замечать ее покрасневших глаз, очень закрытых халатов и тихого, почти неслышного существования. И оттого, что она была так слепа, так бездушно легкомысленна и эгоистична, ей вдруг захотелось самой себе надавать пощечин, хорошенько оттаскать саму себя за волосы. Но станет ли ей легче от этого?

– Ладно. Пойдем-ка, – проговорила Кристина, поднимаясь с дивана.

– Ой, дочка, не надо. Я тебя прошу! – подхватилась Лидия Сергеевна.

Но Кристина, как вихрь, уже ворвалась в спальню, резко выдернула из-под головы отца подушку и со всего размаху ударила его.

Отец испуганно, одним рывком подобрался.

– Кристина? Что… что ты здесь делаешь?

– Как что? – изумилась она, снова с силой опуская на него подушку. – Приехала домой. Соскучилась по родным и близким. Не ожидал?

– Да ты что, с ума сбрендила?! – закричал он, пытаясь закрыться рукой и другой подушкой.

– Я, папочка, в полном рассудке. А вот у тебя как с головой, хотелось бы знать? Мало тебе твоих уголовников на службе? – продолжая орудовать подушкой, приговаривала Кристина.

– Каких уголовников?!

– Которых ты лупишь!

Он вырвал у нее «оружие» из рук и встал с кровати. Тяжело дыша, они некоторое время стояли друг напротив друга.

– Явилась, значит, – нехорошо усмехнулся отец. – Знаем, знаем, что ты в заграницах своих делала…

– Замолчи, папочка. Боюсь, ничему хорошему ты меня научить уже не сможешь. Так что заткнись. Одно хочу у тебя спросить: давно ты ее бьешь?

– Не твое дело, соплячка.

– Хорошо, я соплячка. А ты кто?

– Я тут хозяин! – заорал он. – Ясно? Как сказал, так и будет. Что хочу, то и делаю!

– А если я сделаю то, что хочу, ты себе места не найдешь. Учти. Я много чего навидалась, папочка. Видела разных подонков. И худшие из них те, кто бил женщин.

– Что ты мелешь?! – лицо отца перекосила ярость. – Ты с отцом разговариваешь или с кем?

– Теперь не знаю, – покачала головой Кристина и направилась к двери, из-за которой испуганно выглядывала мать. – В самом деле не знаю. Ты мне сейчас так противен, что и передать нельзя.

– Ты такая же неблагодарная стерва, как и твоя мать! – выкрикнул он.

– Не смей, – процедила Кристина, полуобернувшись. – Или вместо подушки я возьму молоток и раздолбаю твою дурную башку. Вот так!

– Ага, давай, – злорадно засмеялся он. – Шлюхой ты была, теперь родного отца пристукни. Бери молоток, нож, топор! Он в ящике с инструментами лежит. Давай!

– Можешь меня не подначивать. Мараться о тебя не хочу. Да и отец как-никак. Но запомни: никогда тебе этого не прощу. И еще только попробуй мать тронуть…

– Да катитесь! Что одна, что вторая! Может, научишь свою мамочку зарабатывать денежки под другими мужиками. Сама ты в этом деле, надо думать, большая мастерица стала!

Но Кристина уже не слушала его. Она вернулась с заплаканной матерью на кухню. Села рядом с ней на диванчик, откинувшись на спинку.

Лидия Сергеевна вопросительно посмотрела на дочь и в глазах ее заметила нечто новое. То, чего не было у ее веселой, наивной Кристины три года назад. Какую-то обреченную усталость и отрешенность. Именно этой взрослости и понимания вещей, которые гораздо полезнее было бы не заметить, Лидия Сергеевна боялась и стыдилась. Несколько ужасных часов, проведенных после скандала с мужем, ничего не стоили перед этим внутренним стыдом. Она будто чувствовала на своем сердце огромную и холодную пиявку, сосущую по капле кровь и тянущую куда-то вниз душу. И ничего не осталось, кроме этой тяжести, стыда и обреченного сознания того, что уже никогда не будет так, как было раньше. Никогда. Если до сих пор Лидия Сергеевна тешила себя тайной надеждой на то, что все еще как-нибудь уладится, то теперь эта надежда улетучилась.

А может, оно и к лучшему.

– Ну что, мама, будем делать? – нарушила молчание Кристина.

– А ничего. Пусть себе живет, как знает. На развод вот подам.

– Н-да, умер наш семейный божок, – глубокомысленно заметила Кристина. – Ножки у него оказались из глины. А мудрая голова набита… Черт его знает, чем набита его голова. Так, говоришь, решила уйти от него? Наверное, неделю назад я тебя отговорила бы. Мне всегда казалось, что ты за ним – как за каменной стеной.

– Я и сама так думала, – отозвалась Лидия Сергеевна. – Да стенка оказалась из трухлявого дерева.

Они хихикнули.

– Одно, думаю, хорошо – что я ему все высказала, когда приехала. В жизни так не орала. Все ему в рожу бухнула. А ведь любила его, – вздохнула она. – Потом уж перестала. Давно уже.

– А почему не ушла?

– Боялась… И одна боялась. Одной тоже страшно. Туманно все как-то. А теперь все равно. Я ведь и приехала только вещи забрать. Решила: в деревне жить буду. А ты, муженек дорогой, оставайся. Опостылел так, что и сказать нельзя. Думаю, живи, как нравится. А он вот тебе… – мать снова заплакала. – Страшным таким никогда его не видела. Как давай меня тут на кухне трясти, представляешь? Это ты, говорит, сука, меня довела до жизни такой. Ни ласки, ни внимания ему не оказывала, Никуда от меня не денешься. Попробуй, говорит, только уйди. Сам шипит, красный весь…

Кристина обняла мать, чувствуя слезный комок в горле и смутный страх, который, казалось, всегда теперь будет жить в ее душе.

– Ничего больше не хочу, – повторяла Лидия Сергеевна. – Ни города, ни квартиры этой. Гадко тут! Обрыдло все. Уеду и уеду. Буду жить. Устроюсь. Не пропаду. Не бухгалтером, так на почту. Места в деревне есть, я уж узнавала. Дура, что раньше не ушла. Вздохнула бы спокойнее. Да и ты, наверное, не сбежала бы от матери. Я же знаю, что ты из-за него. Все знаю. Прости ты дуру старую.

– Ладно, мама, проехали, – утирая слезы ладонями, улыбнулась Кристина. – Давай лучше вещи соберем и потопаем отсюда. Потом все решим.

– А, пусть теперь только попробует сунуться! – усмехнулась Лидия Сергеевна. – Такой крик подниму, чертям тошно станет.

Выйдя из кухни, квартиру они обнаружили пустой. Виновник скандала ретировался. Словно нашкодивший кот, беззвучно и, по всей видимости, спешно просочился за порог. Оставалось только удивляться его проворству.

Упаковав несколько огромных баулов вещами, Кристина с матерью деловито спустили их вниз, к вызванному такси.

– Ничего мне уже не надо от него, – заявила Лидия Сергеевна. – Ни мебели, ни посуды. Деревенская я, Кристиночка.

Всю жизнь деревенской была. Корову заведу, свинок. Силы еще есть. Братья, дядья твои, помогут. Ты-то как, доча? Я и не расспросила…

– Все хорошо, мама. Поживу пока у знакомых. Потом видно будет. Не беспокойся.

– Ох, господи. Не ладно-то как все у нас! – вздохнула мать.

– Все у меня наладится, мама. Теперь я это знаю.

– А поедем со мной! – с надеждой взглянула на дочь Лидия Сергеевна, забираясь в машину. – Поедем!

– Может быть после. Дела у меня еще тут. Да и компаньонка сейчас из меня плохая.

– Ну, тогда до свиданьица, родненькая! Рыжунья ты моя! Мать крепко расцеловала и обняла Кристину. – Веришь, нет, я теперь как заново родилась. Сама себе хозяйка. Все, кажется, только начинается.

– Так и есть, мамочка, – согласилась Кристина, вздохнув облегченно и радостно. На какой-то момент глаза ее стали прежними – ласковыми, с искоркой лукавого озорства.

– Так и есть, – повторила она вслед такси.

Кристина бродила по дворикам своего детства, ощущая легкость в душе. Относительную легкость. В основном из-за того, что ситуация хоть как-то, но разрядилась. И пусть проблем с родителями не стало меньше, однако она теперь знала, чего ждать в будущем.

Извечная человеческая ошибка! Будущее обычно скрывается в темных, недоступных для глаз закоулках. Оно выглядывает оттуда и в самый неожиданный момент настигает нас, как ветер настигает медленно плетущуюся черепаху. Иногда этот ветер проносится мимо, а иногда подхватывает нас и увлекает за собой, несмотря на все наше отчаянное сопротивление.

Так случилось, что Кристина кое-кого не заметила во время своей прогулки. Будь она повнимательнее, то обязательно увидела бы позади себя молодого человека, который не отставал от нее ни на шаг. Он наблюдал за Кристиной, как гиена наблюдает за намеченной жертвой, не отводя пристального, хищно-пытливого взгляда. В этом взгляде читалась любовь особого зверского свойства, не оставлявшего сомнений в намерениях того, кто умел так смотреть.

* * *

Так спокойно Кристина давно себя не чувствовала. Жизнь ее потекла просто и мирно. Все тревоги рассеялись. Она находила радость в повседневности, которая многих и многих, напротив, сильно и безнадежно угнетала. Утром Кристина завтракала в обществе молчаливой Зойки и вечно оптимистичной хозяйки квартиры. Анжелика Федоровна считала своим долгом посмотреть утренние программы, потому и вставала ни свет ни заря, шла на кухню и включала там маленький черно-белый телевизор. Попутно, разумеется, принималась хозяйничать, чем будила Зойку. Под их перебранку Кристина и просыпалась. Она даже будильник не заводила, потому как шум на кухне возникал в одно и то же время каждый день. Самым удивительным было то, что старухи бранились не из-за своих несовместимых характеров, а уж скорее по устоявшейся привычке, когда-то прижившейся, вросшей в их быт, в их мысли, слова и поступки. Они, словно две актрисы, продолжали играть друг перед другом какой-то спектакль, имевший для них, судя по всему, особый смысл. А уж первая премьера этого спектакля затерялась где-то в недрах промелькнувших лет. И даже они сами не смогли бы сказать, с чего все началось.

Кристина тоже к ним привыкла, как только поняла, что серьезных последствий размолвки двух старух не имели и не могли иметь. Иногда, чтобы «помирить» вдрызг, казалось бы, разругавшиеся стороны, она покупала фруктовый торт и вечером выставляла его к чаю. Иногда уловка удавалась, а иногда нет.

Так Кристина и жила. Ездила на работу на троллейбусах номер 1 и номер 2, гуляла во время обеденного перерыва в учрежденческом парке напротив детского сада, потом возвращалась домой. А вечером читала, попивая ромашковый чай (Зойка любила заваривать чай на травах, которые сама же летом и собирала). Иногда звонила Надя, звала куда-то на шашлыки, но Кристина неизменно отказывалась. Надя хоть и была старой школьной подругой, да и помогла с работой, но дружбы с ней у Кристины не получалось. Один-единственный раз Кристина, не желая казаться неблагодарной, съездила к подруге в гости. Когда схлынули первые восторженные «а помнишь?!», говорить стало не о чем. А больше всего на свете Кристина ненавидела натужное молчание, когда надо что-то говорить. Помня об этом, теперь уж сходу отказывалась, без зазрения совести придумывая разные отговорки.

И вдруг, как гром среди ясного неба, на относительно безоблачном горизонте появился Жора…

У детей был тихий час, и персонал садика садился в это время обедать. Кристина часто пропускала эти посиделки с беззлобными сплетнями на десерт, предпочитая гулять в соседнем парке неизвестного учреждения. И тут ее кто-то окликнул. Причем окликнул так, что Кристина вдруг задрожала как осиновый лист. Отчаянный, почти осязаемый ужас, похожий на вязкую прогорклую конфету, заставил пересохнуть горло.

– Рыжик!

Перед ней оказался обычный молодой человек в чуть затасканной куртке и свитере грубой вязки, но она видела гнусного урода, на лице которого нашли местечко все мыслимые пороки, зажигавшие его глаза бесовской веселостью.

Если бы у Кристины имелось хоть немного времени для передышки, наверное, она смогла бы не показать свой страх. Определенно смогла. Иногда у человека открывается второе дыхание или откуда-то из непонятных источников возникают невероятные силы противостоять любым напастям, включая дурные воспоминания. Под действием этих сил – даже если жизнь и не начинается с чистого листа – спасительный туман забвения окутывает то, на чем пристальный внутренний взгляд не хочет останавливаться.

Но Жора появился в неподходящее время, да он к не должен был больше появляться в ее жизни после того, во что ввязал ее, чему способствовал. Жора обязан был исчезнуть, провалиться сквозь землю, сгореть заживо, утонуть в ванне, попасть под машину, стать жертвой бешеной собаки или нарваться на врача-неуча. Но он стоял перед ней. Немного потрепанный, лишившийся своей пестуемой холености, что, впрочем, не мешало ему нагло и бесстыдно стоять перед ней и улыбаться!

Как он улыбался! Словно они расстались добрыми друзьями. Вид у него был самодовольный. Самое ужасное, что когда-то он ей таким нравился, несмотря на весь свой эгоизм в постели. Хотя нравилось не столько то, что он из себя изображал, сколько его жилистое и проворное тело. Помнится, она даже считала его неотразимым и мужественным. Причем умевшим показать эту мужественность с выгодной стороны. Как оказалось, Жора тщательно заботился только о первом впечатлении. На все последующие ему было глубоко наплевать.

– Замечательно выглядим! – оскалился Жора, окидывая Кристину взглядом, будто она только что сошла со сцены стриптиз-клуба. Этот взгляд был так окровенен и нелеп среди белого дня в пустынном осеннем парке, что Кристина ощутила прилив крови в лицу.

– Не твоими стараниями, – потупившись, почти прошептала она, сделав попытку пройти мимо.

– Эй, эй! Не так скоро, зайка моя! – смеясь, поспешил Жора за ней.

– Я не твоя зайка, – перебила его Кристина и с тревогой спросила: – Как ты меня нашел?

– Секрет фирмы. А вообще я тебя несколько дней пасу, Рыжик. Ты оказывается, перебралась в центр. Ты когда приехала?

– Тебя это не касается.

– Снимаешь квартиру?

– Не твое дело.

– Постой! Куда ты так спешишь? Дети, что ли, плачут? – заметил он с издевкой и встал у нее на пути, не давая пройти.

– Ну? Чего тебе? – Кристина, не показывая отчаяния, отступила.

– Радости хочу, – проворковал он, подходя ближе. – Радости общения со старой знакомой, которой я когда-то очень помог в жизни.

– Да уж… Помог, – дрожащим голосом отозвалась она. – До сих пор помощи твоей забыть не могу. Поэтому, прошу, уйди. Уйди, чтобы я тебя никогда больше не видела. Никогда!

– Рыжик, перестань. Давай поговорим, – в его голосе слышались знакомые заигрывающие нотки.

– Не о чем нам говорить. Сгинь! Понял? Удивляюсь, как у тебя еще хватило наглости явиться!

– Все еще злишься на меня?

– А тебя что, совесть заела? – зло засмеялась Кристина.

– Совесть? – задумался он и с нарочитым ироничным удивлением спросил: – А мне оно надо?

– Тебе? Как видно, нет. По поводу же моей обиды можешь не волноваться. Я не привыкла обижаться на душевно и умственно убогих. Обычно такие люди даже не понимают, что кого-то обидели. Да ты меня и не обидел вовсе. Просто продал. Как, многими уже за это время поторговал?

– Чуть потише можешь? – все еще улыбаясь, но в то же время тревожно осмотрелся ее собеседник.

– А что такое? Жорику страшно? Жорик боится дядей-милиционеров, которые могут посадить его в тюрьму? Бойся, Жорик, бойся. Потому что если ты не оставишь меня в покое, твои страхи вполне могут воплотиться в реальность.

– Все сказала?

– Ага. Все.

– Теперь слушай меня. Мне Хайнс недавно звонил. Просил выяснить, не приехала ли ты сюда. А если приехала, то сообщить ему об этом. Усекаешь, о чем речь?

Бум!

Грохнись рядом авиационная бомба, Кристина и ухом не повела бы, такой непереносимый ужас сковал ее.

– Что, все еще не горишь желанием видеть меня?

– Ты… ты… – слова замерзали на ее языке, и она ударила его в грудь. – Ты просто скот. Скот! Скот!

Жора схватил ее за руки и прижал к себе.

– Рад слышать, что ты меня по-прежнему высоко ценишь. Но прибереги свой темперамент для другого случая.

– Какого случая? – тяжело дыша, спросила она с ненавистью.

– В жизни бывают разные повороты, Рыжик. И, как мне кажется, я жду тебя на одном из них.

– Лучше я поверну обратно.

– Мой друг Хайнс ждет не дождется, – усмехнулся Жора. – Похоже, ты вела себя с ним очень и очень плохо. Он даже подозревает, что это ты вышла на полицию и сдала им его бизнес. У него большие неприятности и убытки, Рыжик. Из-за тебя.

– Была бы счастлива, если бы так и случилось. Отпусти руку.

– А если не отпущу? Закричишь?

– Не хочу доставлять тебе такое удовольствие, – ответила она с отвращением.

– А когда-то ты хотела этого больше всего на свете, – Жора привлек ее к себе и жарко задышал в лицо. – Я имею в виду доставить мне удовольствие. Помнишь?

– Ты совсем дурной, Жора, или как? – прищурилась Кристина.

– Я не дурной. Просто у меня сейчас трудное время… Хочу, чтобы рядом билось настоящее женское сердце. У тебя настоящее женское сердце, Рыжик? – он больно сжал ее руку выше локтя, при этом с жадностью глядя ей в глаза, словно очень хотел найти в них отражение ее боли. Не только физической, но и душевной.

Кристина стойко выдержала его взгляд, хотя ужасное беспокойство овладело ею. Да так, что в горле пересохло.

Если Жора и изменился, то явно не в лучшую сторону. Интонации его голоса, резкая, злая манера кривить губы, складки у глаз – все вопило об этом.

– Мне больно, – сказала она, стараясь освободиться от его железной хватки.

– Знаю. Нам всем иногда очень, очень, очень больно. Жизнь такая.

– Ты мне будешь рассказывать о жизни?

– Если хочешь, могу рассказать.

– Не хочу. Благодаря тебе я и так узнала слишком много. Одно интересно: как ты мог так поступить со мной? Как ты мог?

– Как? – Жора изобразил непонимание.

– Ты знаешь.

– Тебе нужна была работа. Ты ее получила. Что еще? Ты сама этого хотела. Неужели ты была такой наивной и ничего не понимала? Да все ты понимала. Все! Гувернантка в немецкую семью! Мне сейчас худо станет! Каждый дурак и каждая дура знают, зачем туда едут молодые девчонки.

– Если бы я знала, то не поехала бы! Не поехала! – почти плача, прокричала Кристина.

– Может быть, и не поехала. Сейчас это уже не имеет значения. Главное теперь – что я скажу Хайнсу о тебе. Подумай об этом. Можешь не спешить. Я терпеливый. Вот телефон, по которому меня можно застать, – он сунул ей в карман визитку. – Но мне кажется, ты долго думать не будешь. Не в твоих интересах.

– Не пугай меня, Жора, – чуть успокоившись, процедила Кристина. – За три года я такого насмотрелась, что тебе в страшных снах не привиделось. А уж тебя-то, гад ползучий, и подавно не испугаюсь. Не силься! Можешь поцеловать своего Хайнса сам знаешь куда.

В ее голосе прозвучало столько презрения, что Жора на мгновение растерялся.

– Знаешь, в тебе есть драйв, – прищурился он. Лицо его в этот момент являло собой образец самоуверенности. Выступающие скулы обозначились еще больше из-за возросшего напряжения. Она хорошо видела, как он весь подобрался, взъерошился, и приготовилась к худшему сценарию. Жора был способен на любую подлость. Просто любую, без всяких границ и моральных установок. Он был страшен, как пуля без центра тяжести. – Именно это мне нравится в женщинах, – продолжал он. – На вялых коров пусть западают тухлые ботаники. А мне по душе настоящий огонь. Даже если он горит в такой злобной маленькой хомячихе, как ты. Кусайся, пока я тебе не сверну шею.

Его рука вдруг метнулась к ее горлу. Кристина попятилась и прижалась спиной к решетчатому забору. Нежной кожей под подбородком она почувствовала его потные холодные пальцы.

– А ты попробуй. Давай. Что же ты? – прохрипела Кристина. – Только ручонку сожми покрепче. И не отпускай. Чтобы уж наверняка. Или тебе только хомяки по силам?

– Не надо надо мной смеяться! Слышишь? – брызгая слюной, прошипел он ей в лицо. – Очень не советую.

– Смеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно, Жора. Читай классиков… – Кристина в самом деле засмеялась.

Он резко тряхнул ее и отпустил.

– Я тебе когда-то помог, тварь. Теперь ты поможешь мне. Я тут задолжал кое-кому. Мне нужны деньги. Я подумал и решил, что тебе надо поделиться со мной тем, что ты заработала у Хайнса. Ведь заработала?

– Значит, просто женское сердце тебя уже не устраивает? – потирая горло, поинтересовалась Кристина с иронией.

– Твоим сердечком я займусь позже. Когда будет время.

– Все бы хорошо, Жора, только я тебе не дойная корова.

– Если захочу, ты будешь не только дойной коровой, но и дойной овцой, – на лице Жоры мгновенно отразилась ярость. – Поняла? Я не шучу. И Хайнс с тобой шутить не будет. Ты ведь не хочешь, чтобы он о тебе услышал? Не хочешь. Поэтому расстарайся для старого друга. Достань ему немного денежек. Тысяч пять зеленых, я думаю, на первое время хватит.

– Ты, дурак недоделанный, – расхохоталась Кристина, – какие пять тысяч? У меня ничего нет! Ничего!

– Врешь. Я же вижу, – ухмыльнулся он. – Снять квартиру в центре города – целая гора «бабок». Так что, радость моя, не вешай мне лапшу на уши.

– За квартиру я ничего не плачу.

– Кому ты гонишь?! – взорвался он, снова оттолкнув ее к забору. – Кому гонишь? Денег у нее нет! Так достань. Поработай и достань. Ты ведь научилась работать у Хайнса. Вот теперь и на меня поработай…

– Эй, мужик, будешь приставать к моей девушке, я тебя накажу!

Краем глаза Кристина заметила, что в их сторону идет какой-то парень. Со страху она даже не обратила внимания на то, что незнакомец назвал ее своей девушкой.

– Да? – круто развернувшись к нему, изумился Жора. – Вот так вот? Это твоя девушка?

– Точно, – подтвердил незнакомец, – моя.

– А может, она сама хочет, чтобы я к ней приставал?

– Ты хочешь, чтобы он к тебе приставал? – серьезно обратился незнакомец к Кристине.

– Я хочу, чтобы он сквозь землю провалился, – отозвалась она, по-прежнему не глядя на своего спасителя, оказавшегося очень кстати.

– Слышал? – торжественно спросил незнакомец. – Хочет, чтобы ты провалился. И, знаешь, в этом я с ней согласен полностью. На все 100.

– А если не провалюсь? – явно провоцируя, весело спросил Жора.

– Тогда я возьму тебя за твою мелкую шкирочку и придам тебе начальное ускорение путем, применения нехитрого футбольного приема.

– Да? – снова изумился Жора.

– Да, – в тон ему подтвердил незнакомец, стоявший от него в трех шагах.

– Да? – на лице Жоры читалось счастье.

– Да, да, не сомневайся, – отвечал незнакомец с таким же веселым видом. – И полетишь ты у нас, голубь сизокрылый, под самые облака. Как Икар. Слышал про такого? Он потом сильно грохнулся с высоты. Потому что у него было головокружение от успехов.

Жора повернулся к Кристине:

– Нашла себе спасителя, да? Быстро. Быстро, ничего не скажешь. Умеешь ты с мужиками находить общий язык. Думаю, мы с тобой тоже его найдем.

– А я так не думаю, Жора, – процедила Кристина. – Мне не о чем с тобой говорить. И не приходи сюда больше.

– Скажи сначала, решим ли мы нашу маленькую проблему?

– Мужик, а ты не хочешь решить проблему со мной? – не выказывая ни малейшего страха, спросил ее защитник.

– Ты не лезь. Тебя наши с ней дела не касаются. Пока не касаются, – ухмыльнулся Жора.

– Сейчас коснулись.

Жора окинул фигуру незнакомца оценивающим взглядом и, сообразив, что шансов для открытого мужского противостояния мало, произнес с угрозой:

– Ладно. Поговорим потом, Рыжик.

Через минуту в парке его уже не было.

От нахлынувшей вдруг слабости Кристина оперлась о ствол старой липы.

– Как ты? – заботливо спросил парень.

– Буду жить. Наверное, – ответила она, улыбнувшись сухими губами.

– Что этому придурку было надо?

– Кажется, деньги. И мой страх.

– Интересная комбинация.

– Ничего интересного. Я действительно испугалась. Коленки до сих пор дрожат. Спасибо… тебе. Другой прошел мимо. Побоялся связываться… Еще раз спасибо. Я пойду.

– Да вообще-то не за что, – пожал плечами молодой человек, глядя ей вслед.

Кристина быстрыми шагами направилась к детскому саду. А там сразу пошла к заведующей и отпросилась с работы.

– Конечно, конечно, поезжайте домой, – согласилась заведующая. – Вы сегодня что-то неважно выглядите. Езжайте. Ивановна, думаю, сегодня сама справится.

* * *

Кристина и не думала, что испытает такой страх снова. В тишине и безопасном полумраке старой квартиры этот страх все еще звучал в ее теле, словно отголосок урагана, отбушевавшего всеми своими возможными баллами. Чувство надежного убежища постепенно успокаивало сбившееся дыхание и возвращало кровь в спокойное русло, хотя руки Кристины продолжали дрожать.

– Кристина, детка, это ты? – окликнула ее из столовой старуха.

– Я, Анжелика Федоровна, – с теплотой отозвалась она. – Сейчас будем пить чай. Я купила кексы. С изюмом.

Кристина застала Анжелику Федоровну в том расположении духа и состоянии ума, которые не заставляли испытывать неловкость. Хозяйка квартиры величественно восседала в столовой за огромным круглым столом и раскладывала пасьянс.