Текст книги "Осенняя женщина"
Автор книги: Якан Варау
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Только теперь Кристина заметила, что юбка надета на ней задом наперед и ночная рубашка выглядывает из-под кромки.
На пол полетели чашка с блюдцем, стоявшие на краю полки.
Кристина подхватилась, чтобы помочь.
– Не стоит! – остановила ее Анжелика Федоровна жестом. – Чашка плохо вымыта. Зойка совсем обленилась. Даже чашку за собой помыть не удосужилась как следует. Наука на будущее. – Неожиданно ее лицо просветлело, словно она вспомнила о чем-то приятном. – Я выглянула сегодня в окно и увидела, что там совершенная осень. Знаешь, у Тютчева есть прекрасные строки! Дай вспомнить… Ах, вот!
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь,
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле…
Чудно, правда? – засияв улыбкой, спросила старуха. – Ты любишь стихи, деточка? Стихи надо любить, потому что они возвышают душу.
– Да, Анжелика Федоровна, конечно. Давайте я помогу вам прилечь, – Кристина взяла ее под руку.
– Я всегда любила стихи. Знала наизусть многих поэтов. Мы с Михаилом Степановичем часто устраивали у себя вечера. Ах, какие это были вечера! Теперь уже и память не та… Подожди, – старуха остановилась посреди коридора. – Что-то я хотела тебе сказать?.. Запамятовала. Но что-то определенно хотела… сказать. Важное. Что поделаешь? Годы выдавливают память, как пасту из тюбика. Скоро в этой голове ничего не останется. Берегись старости, деточка. Она всех делает несчастными калеками. Сначала отнимает легкость в теле, потом крадет зрение, лишает слуха, выковыривает зубы по одному, а уж после принимается за память. Это для нее сладкий десерт. Воспоминания всегда сладки, как детские ручки после шоколада. Как запах майской сирени. Как вкус земляники в июле.
Кристина вздрогнула.
– Воспоминаний, вот чего мне не хотелось бы лишаться. Потому что все остальное, деточка, – несчастное заблуждение. Этот дом, эти полы, которые Зойка трет каждые выходные, эти шкафы, эти книги, эти руки. Я ничего этого не возьму с собой. Лишний груз, таскаемый за собой всю жизнь и не нужный только старикам и детям. А вот воспоминания… Это дорого. Дороже сокровищ земных и морских. Это клад.
– ОНА, она их хочет отнять, – зашептала старуха, указывая на дверь, после чего захныкала: – Помоги мне, деточка, вернуть их. Помоги мне…
– Что вернуть, Анжелика Федоровна? – спросила расстроенная Кристина, пытаясь увести старуху в комнату.
– МОИ воспоминания. Она их спрятала куда-то, эта корова. Не зря ждала столько лет. Дождалась. Ничего не тронула, а самое ценное забрала – сына и фотографии. Я боюсь ее, деточка. Она со старостью моей заодно. Сговорились две ведьмы. Как в «Макбете». Или где-то еще. Ты читала что-нибудь из Шекспира? Возьми почитай обязательно.
– Хорошо, хорошо, только давайте ляжем. Вот так, осторожно… – Кристина отколола камею и расстегнула ворот ее блузы. Прятавшаяся старость полезла из всех морщин.
– Да, да, хорошо. Устала я что-то. Спала плохо. Старики ночью плохо спят. Как совы. О чем я говорила, деточка? Я же говорила о чем-то важном. «Макбета» приплела к чему-то… Может, ты мне почитаешь немного. Возьми на столике Александра Прокофьева.
Кристина открыла книгу и начала читать:
– Будь всегда со мной, мое горенье.
Жар в моей груди, не остывай!
Будь всегда, мое терпенье,
Не бросай меня, не отставай!
Она читала под шум неистовой уборки, когда Зойка нарочито громко передвигала стулья и ворчала, лила воду и гремела посудой.
Что-то таинственное скрывалось в этой квартире, что-то странное происходило между этими двумя неуживчивыми женщинами, что-то непонятное рождало вопросы, которые Кристина не решилась бы пока задать. На этих стенах с пустыми квадратами от когда-то висевших то ли картин, то ли фотографий затаилось давнее семейное дело. Какие-то не распутанные узелки висели в воздухе. Нечто несчастное и сиротливое витало вокруг, заставляя испытывать тревожное любопытство.
Что связывало этих женщин столько лет? Какими цепями они прикованы друг к другу? Что заставляло их быть вместе и браниться по пустякам целыми днями?
И что это за сын, существование которого Зойка злобно отвергает, тогда как Анжелика Федоровна упорно настаивает на обратном?
Странная квартира. И странные старухи.
Кристина иногда думала о том, что в здешних шкафах прячется гораздо больше скелетов, чем в других домах.
Впрочем, что ей за дело до чужих скелетов, когда у нее самой их предостаточно? И не пора ли заглянуть в собственные «шкафы»? Она и так слишком долго избегала этого.
О родителях она в самом деле старалась не думать всю эту неделю. Иногда, особенно по ночам, в ней робко пробуждался стыд, и отчаянная жалость – к себе, к ни в чем не виноватой матери, к отцу – сдавливала горло, вынуждая снять телефонную трубку и позвонить домой. В середине недели она так и сделала, но к телефону никто не подошел.
На этот раз Кристина решила поехать снова. А там – будь что будет.
Через час она вышла из дома, перешла дорогу и спустилась в метро.
* * *
– Wake up, boy. Wake up! Go, go![17]17
Мальчик, проснись! Просыпайся! Вставай, вставай! (Англ.)
[Закрыть]
Сквозь плотную вату сна Витек услышал чужие слова и не сразу сообразил, что они относятся к нему. Он с трудом разлепил глаза и увидел над собой темное лицо водителя.
– Yes, of course. Thank you, sir[18]18
Да, конечно. Спасибо, сэр (англ.).
[Закрыть], – встрепенулся Витек, увидев за окном несколько других автобусов, припаркованных на специальной крытой стоянке аэропорта. Подхватив рюкзачок, он вышел из автобуса.
В аэропорту Кеннеди он был всего раз, но тогда мало что замечал вокруг. Смена часовых поясов вызвала легкое отупение и рассеянность. Он просто шел за Джоном Перишем, встречавшим его у терминала. Он помнил только толпы народа и громкий нежный голос, что-то объявлявший. С тех пор, казалось, ничего не изменилось. Очутившись в главном здании для пассажиров международных рейсов, Витек растерянно застыл на месте. Толпы, к которым он привык за время своих путешествий по Городу, здесь немножко ошеломили его. Это были не просто толпы. Это были люди, имевшие БИЛЕТ, приблизившиеся к основной цели своего здесь пребывания – ПОЛЕТУ У них были багаж, деньги или дорожные чеки, страховка и, возможно, встречающие в каком-то другом аэропорту. Витек почувствовал себя самозванцем, которого в любой момент могли разоблачить вопросом: «А где твой БИЛЕТ, мальчик?». У мальчика не было ни билета, ни багажа, ни денег, ни страховки, ни встречающих в каком-либо из аэропортов мира. Мальчик самоуверенно решил, что вполне может обойтись без всего этого. В какое-то мгновение он почувствовал себя так же, как и в те темные ночи, когда его подушка отсыревала от слез.
Уцепившись рукой в лямку рюкзака, Витек двинулся дальше. Он не смог пока определить свою цель, какое-то конкретное действие, ради которого он вообще здесь оказался. Он шел к огромному окну, открывавшему панораму взлетного поля, словно там – его точка опоры, единственное место, где неощутима центростремительная сила, пытавшаяся разбросать по сторонам его мысли.
Аэропорт за окном не столько поражал воображение, сколько наглядно демонстрировал простым фактом своего существования, насколько преуспел человек в собственном стремлении двигаться по своему космическому дому как можно быстрее. Вся его суть, все его стекла, железобетонные каркасы, похожие на инопланетные деревья, длинные взлетно-посадочные полосы, очереди из десятков авиалайнеров, подобных нетерпеливым птицам, ожидавшим разрешения на взлет, и даже вечный керосиновый смог над когда-то засыпанным здесь болотом – все было предназначено для осуществления желания сотен людей оказаться в Париже непременно через четыре с половиной часа или через пять часов в Лондоне. Тогда как у Колумба на такой путь ушло несколько месяцев. Это вызывало уважение.
Обойдя ряды пластиковых кресел, Витек приблизился к самому окну, за которым он увидел мощные и красивые машины. Где-то среди этих гигантских и великолепных белых тел с расцветками разных стран и авиакомпаний должен был находиться его, Витьки, самолет. Он почувствовал в этом уверенность. И как только он ее почувствовал, обрел точку опоры. У него не было билета, но было желание улететь, оставив чмориков с их занудством и с их «Rules».
– Ты тоже летишь?
Витек оглянулся и увидел рядом с собой девочку лет шести-семи. Говорила она не то чтобы с акцентом, но немножко не так, как американцы. Она была в строгом свободном клетчато-зеленом пальтишке, чулках и лакированных туфельках. Белокурые кудряшки венчала круглая шляпка с полями.
– Так ты летишь? – снова спросила она.
– Может быть, – ответил он сдержанно, заметив, что на них смотрит женщина с биркой сотрудницы службы по содействию в пересадке.
– Меня зовут Саманта. А тебя?
– Виктор.
– Рада познакомиться, Виктор. Знаешь, имя моего дяди тоже Виктор. А тетя зовет его несколько на французский манер. Он преподает в Оксфорде. Это в Англии. Я сама из Англии. Там живет моя мама. А сюда я прилетела к папе. Они не живут вместе уже три года. Папа работает в Денвере. У меня пересадка. Я лечу туда через двадцать минут. А куда летишь ты?
– Домой, – терпеливо ответил Виктор, так как женщина с биркой все еще смотрела на них.
– А где твой дом?
– Далеко.
– Ты не американец, верно?
– Нет, не американец.
– Так я и знала. И где же ты живешь? Давай угадаю! В… Норвегии, да? Я была там на Рождество. Там очень красиво.
– Я из… – в какой-то момент Виктору хотелось сказать правду и озадачить эту маленькую приставалу страной под названием Беларусь, но к ним подошла женщина с биркой. Виктор внутренне напрягся.
– Саманта, кто твой новый знакомый? Познакомишь меня с ним?
– Это Виктор, он из Норвегии. Кажется. А это Хелен. Она помогает мне сесть на самолет. Я и сама могла бы сойти с одного самолета и сесть в другой, но ведь у взрослых свои правила, верно?
– Точно, – заулыбался Виктор, так неожиданно услышавший это слово снова.
– Виктор с кем-то летит? – теперь вопрос предназначался ему, и он решил, что надо быть очень осторожным в ответах. Он выглядел гораздо моложе своих лет, но даже его истинный возраст не спасет от внимания сотрудников аэропорта. Виктор пожалел, что признался Саманте в том, что собирается лететь. Сейчас было бы вполне удобно и безопасно прикинуться встречающим.
– Да. Я еду с мамой домой, в Стокгольм.
– Вот как, – женщина, сопровождающая Саманту, улыбнулась, как обычно улыбались продавцы в быстрых закусочных, вручая вам сдачу. – Она, вероятно, где-то рядом?
– Она сдает багаж. Меня попросила погулять немного.
– Понятно. – Та же улыбка. – Какой у вас рейс?
Виктора мгновенно бросило в жар. К этому вопросу он еще не успел подготовиться. Это было непростительно. Он должен был быть готов к тому, что кто-то станет любопытствовать по поводу того, что мальчик его лет делает в таком месте. А всего-то и следовало взглянуть на табло и запомнить пару строчек. К тому же на табло можно найти информацию о российских рейсах. Вот дурак!
– Мама говорила, но я не запоминаю такие вещи, мэм. И вообще я не хотел уезжать. У нее вечные дела, и она тащит меня за собой. Она никогда меня не слушает.
Немножко обиженной откровенности не помешает. Сдержанная жалость всегда выручала Витька, когда надо было «срубить» пару сотен рублей.
– Абсолютно то же самое я могу сказать о своих родителях, – с серьезным видом вмешалась Саманта, очень кстати переведя внимание на себя. – Они никогда меня не слушают – и теперь живут по разные стороны океана. Взрослые иногда бывают просто невыносимы.
– Что ж, Саманта, тебе пора, – сказала сотрудница. – Твой рейс. Прощайся со своим новым знакомым.
– Пока, Виктор. Была рада с тобой поболтать. Ты мне понравился.
– Ты мне тоже, – ничуть не солгал он, благодарный ей за эту смелую откровенность насчет взрослых, которая, вероятнее всего, вынудила сотрудницу досрочно прервать допрос.
Они удалились, затерявшись в толпе.
Виктор облегченно выдохнул.
Надо же, понравился. Он мало кому нравился в последнее время. А ведь он действительно не солгал, когда признался ей в симпатии. Было в ее серьезности и смелости что-то искреннее и настоящее, не поддельное.
Впрочем, она ведь просто маленькая девчонка, еще не знавшая, что люди могут быть совсем не такими, какими кажутся с первого взгляда. Если бы Саманта познакомилась с ним получше, то, вполне возможно, переменила свое мнение на его счет. Определенно.
Но расслабляться рано. Необходимо было как можно быстрее обзавестись легендой, подходящей именно для таких случаев. Иначе он снова увидит семейку Перишей.
Виктор оглянулся. Зал перед ним по-прежнему бурлил. Людские водовороты находились в нескончаемом движении, в котором, если разобраться, смысл все же имелся. Все, или почти все, куда-то следовали. Одновременно с людьми двигались чемоданы, сумки, портфели, рюкзаки и саквояжи, похожие на послушных домашних животных.
Люди сидели, люди стояли, люди ели, говорили, нервничали, шептались (хотя в этом нескончаемом гуле они могли бы говорить нормально). Их окружало созданное их же руками ПРОСТРАНСТВО. И их же проблемы. Задержка рейсов вызывала волну раздражения и разочарования. Кто-то не успевал на конференцию или к постели умирающего родственника. Рестораны и кафе не могли обслужить всех желающих, посему желающие томились в змеевидных очередях – автоматы с сандвичами и шоколадными батончиками почему-то никого не привлекают. У стойки таможенников оживление – прибыл рейс из Йоханнесбурга. Там алмазы, золото и нищета.
Аэропорт жил, двигался, дышал и говорил. У аэропорта было три голоса. Первый – многозвучный и беспрерывный, как океанский прибой. Второй раздавался после короткого музыкального сопровождения на нескольких языках. Третий – безмолвный. Это был голос вывесок:
«ПОСАДКА НА МЕЖДУНАРОДНЫЕ РЕЙСЫ – ВЫХОДЫ 1–7»
«СМОТРОВАЯ ПЛОЩАДКА»
«С ЮНАЙТЕД В НЕБО!»
«ВЕРТОЛЕТНАЯ СЛУЖБА НЬЮ-ЙОРК ЭЙРУЭЙЗ»
«ТАКСИ С ЛИЦЕНЗИЯМИ ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ»
«ПОЛЬЗУЙТЕСЬ УСЛУГАМИ СЛУЖБЫ ПО СОДЕЙСТВИЮ В ПЕРЕСАДКЕ»
«ОСТАНОВКА АВТОБУСА, ОБСЛУЖИВАЮЩЕГО ТЕРМИНАЛЫ ЭКСПРЕСС ДО АЭРОПОРТА ЛА ГУАРДИА»
«АВТОБУСЫ ДО ГРИНВИЧ-ВИЛЛЕДЖ, РИВЕРСАЙД, СТАМФОРДА, ДАРЬЕНА, НОРФОЛКА, УЭСТПОРТА, БРИДЖПОРТА, МИЛФОРДА, НЬЮ-ХЭЙВЕНА, МЕРИДЕНА И ХАРТФОРДА»
«ОБРАЩАЙТЕСЬ В БЮРО НАХОДОК»
«СТОЯНКА МУНИЦИПАЛЬНОГО ТРАНСПОРТА»
«ВЫХОДЫ 8-15»
«ДАЛЬШЕ ПРОВОЖАЮЩИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН»
«АЭРОФЛОТ – РОССИЙСКИЕ МЕЖДУНАРОДНЫЕ АВИАЛИНИИ – МОСКВА»
В английском варианте замеченная вывеска звучала как издевательство. Но Витек простил американским чморикам их гнусный язык, так коверкавший его родные слова. Только за присутствие этой вывески он готов был простить им даже Перишей.
Осмотревшись, Витек наметил наблюдательный пост в крохотной сувенирной лавке, витрины которой смотрели прямо на указанный в расписании терминал. Самолет из Санкт-Петербурга вот-вот должен был совершить посадку. Сначала схлынет поток пассажиров с ручной кладью, а потом появятся ОНИ – мужчины и женщины в форме, от которых зависит, попадет он домой или нет. Они будут устало улыбаться друг другу и ГОВОРИТЬ ПО-РУССКИ. ОНИ поймут его. Должны понять и взять с собой. Пусть хоть куда-нибудь, хоть на Камчатку. Уж потом он найдет способ добраться до Москвы.
Витек толкнул стеклянную дверь сувенирной лавки. Где-то вверху звякнули колокольчики. За свое недолгое пребывание в Америке он возненавидел эти колокольчики всеми фибрами души. Такие колокольчики вешали над дверями в основном вот в таких крохотных магазинчиках. Они предательски и гнусно дзинкали со своей высоты и моментально привлекали внимание к вошедшему всех внутри. И будьте уверены, взгляд продавца уже ни на секунду не оставлял вас в покое. Витек свято верил в то, что колокольчиками пользуются только отвратительные сквалыги и жмоты, способные без долгих проволочек «удавиться за рупь».
За прилавком этого магазинчика восседала пожилая особа с очками на цепочке. Она была занята с молодой парой, выбиравшей перчатки, но взгляд ее, как показалось Виктору, буквально вцепился в него.
«Что ж ты зыришь, чмориха дурная? – подумал он, оборачиваясь к витрине и изображая сложный выбор между швейцарским многофункциональным перочинным ножиком и нефритовой статуэткой слона. – Я красть не буду. Не нужны мне твои побрякушки. Постою тут спокойно и уйду».
– Наверное, я возьму вот эти, с рисунком, – говорила девушка. – Как ты считаешь, Айзек? Мне они больше идут?
– Не знаю.
– Прекрасно. Ты всегда такой бесчувственный, когда дело касается того, что мне нравится.
Звякнули звоночки.
Девушка с гордым профилем и с тонкими злыми губами промчалась мимо витрины к эскалаторам. Она размахивала своей сумочкой так, словно намеревалась убить первого, кто станет у нее на пути. У эскалаторов она разминулась с… Хеленой и полицейским. Витек настороженно начал следить за ними.
– Так вы берете эту пару, сэр? – понимающий голос продавщицы за спиной.
– Да, заверните.
Витек не был до конца уверен, что сотрудница службы по содействию в пересадке и полицейский оказались вместе именно из-за его персоны, но внутри него все замерло, как замирает маленький заяц, слыша чью-то тяжелую поступь.
– Извините, пожалуйста, мою жену. Она очень нервничает.
– Ничего. Все в порядке. – Шелест бумажного пакета. – С вас 35.99.
Хелена складывает руки на груди и что-то говорит полному полицейскому. Тот кивает и озирается по сторонам. Витек дорого заплатил бы за то, чтобы узнать, о чем они говорят.
– Наш рейс задержан на три часа. Слишком мало для того, чтобы заказывать гостиничный номер, и слишком много для ожидания в зале аэропорта.
– У нас это бывает. Но рано или поздно улетают все. Долетают ли – не знаю, но улетают – точно.
– Вы умеете ободрить, – нервно засмеялся молодой человек.
– Стараюсь по мере сил. Спасибо за покупку, сэр. И счастливого полета.
Звоночки снова звякнули. Наступила тишина, нарушаемая лишь гулом аэропорта. Витек буквально затылком чувствовал взгляд продавщицы.
«Пожалуйста, только не трогай меня сейчас!» – взмолился он, потому что подошел еще один полицейский, а у терминала появились первые встречающие рейс из России.
– Чем могу помочь, молодой человек? – она все же открыла рот, чтобы задать бесполезный вопрос.
«Помочь? Ты не помогла бы мне, даже имея в кармане миллион ваших паршивых баксов!» – не оглянувшись, в отчаянии подумал Витек.
Полный полицейский что-то сказал в рацию.
– Вы что-то хотели купить у нас? Молодой человек? – настойчивый голос продавщицы со старческими визгливыми нотками ударил по его нервам, как камень по водной поверхности.
– Я еще не выбрал. Когда выберу, скажу, – процедил он.
– На витрине не весь товар. Вас, кажется, заинтересовал этот ножик. – Звук выдвигаемых ящиков. – У меня есть здесь целая коллекция. Очень красивые и удобные экземпляры. Особенно для бойскаутских походов.
«Заткнись, блин! Закрой пасть, чмориха проклятая!» – мысленно отчеканил Витек.
– Есть также компасы и герметичные контейнеры для различных вещей, боящихся сырости. Можете подойти ко мне и посмотреть.
Из широкого терминала появились первые пассажиры.
Полицейские и Хелена отошли от эскалаторов к ограждению, открывавшему обзор на весь зал. Полицейский указал на кого-то внизу, но Хелена покачала головой.
«Твою мать», – проговорил одними губами Витек.
– Вы слышите, молодой человек? Если вы не собираетесь ничего покупать… – старуха позади явно сердилась.
– Бейсболка.
– Что? – настороженно переспросила она.
– У вас есть бейсболка? Такая кепка с длинным козырьком?
– Можете не объяснять мне, что такое бейсболка. Только, к вашему сведению, это сувенирная лавка, а не магазин головных уборов.
Полицейские и Хелена все еще стоят к нему спиной. Они что-то высматривают в зале. Или кого-то.
А поток пассажиров почти иссяк. Двери терминала закрываются. Почему? ПОЧЕМУ?
– Молодой человек, я сказала, если вы ничего…
– Вы не знаете, мэм, куда идут пилоты самолета после рейса? – он повернулся так резко, что застал на ее лице упрямое и крайне надменное выражение.
Продавщица насадила на свой мясистый нос очки, и взгляд ее смягчился.
– Не думаю, что меня когда-либо интересовал этот вопрос, мальчик. Могу я узнать, ты один или с родителями?
– Не можешь! – произнес Виктор по-русски, добавив кое-что похлеще, и выскользнул за дверь.
«Достала!»
На его счастье опасная троица все еще стояла у парапета и смотрела вниз.
Двери терминала были закрыты, но пилоты должны быть в здании! И он их не пропустит. До следующего рейса наверняка оставалось время, и не проведут же они его во внутренних служебных помещениях. Витек сам видел нескольких иностранных пилотов и стюардесс, проходивших через зал к стоянке автобусов. Он ни минуты не сомневался в том, что сразу узнает СВОИХ.
Прячась в толпе, Витек прошел по другой стороне яруса, обрамлявшего зал, к дальним эскалаторам.
«СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД», «ПОСТОРОННИМ НЕ ВХОДИТЬ!»
Он запомнил, где находятся эти двери. Оставалось только незаметно приблизиться к ним.
Сняв куртку Витек сделал вид, что принадлежит к многочисленному семейству, отправлявшемуся, судя по всему, во Флориду.
Увидев еще одного полицейского, Витек свернул к телефонным кабинкам. Что-то подсказывало ему, что попадаться на глаза копам не стоило. Совсем не стоило.
Вот когда хотелось стать невидимкой! Большая часть успеха голливудских фильмов заключена в умении угадывать желания зрителей. Хотите летать – вот вам Супермен. Хотите убивать – вот вам очередной блокбастер со Шварцнеггером. Нет ничего невозможного. Все ради вас за ваши деньги. Вы можете даже купить себе сына, если очень хочется. И можете посадить его вместе с дебилами, чтобы показать ему, насколько он туп.
От телефонных кабинок Витек не спеша начал пробираться вдоль витрин туристических и страховых агентств, бутиков, ювелирных магазинов и газетных киосков. И всюду его скрывали люди. Даже чморики иногда бывают полезны.
– Вовчик, я в отель, а потом в город…
В толпе мелькнула синяя фуражка. Витек встал на цыпочки и увидел ИХ. Это были двое мужчин в элегантной летной форме и женщина-стюардесса в юбке, белоснежной сорочке и пилотке, кокетливо приколотой к светлым волосам. Мужчины пожали друг другу руки.
– Через два часа…Ты шутишь? Да пошли его подальше!
Витек рванулся к ним. Чморики же, как сговорившись, вдруг разом преградили ему дорогу своими чемоданами.
– Эй! – крикнул он, забыв об опасности. – Подождите, дяденька!
Многоголосый гул скрыл его слабый зов. Мужчины разделились. Один из пилотов и стюардесса пошли к выходу.
Краем глаза Витек увидел у парапета второго яруса Хелен. Она указывала на него полицейским. Во всяком случае, ему так показалось. Разбираться, так ли это, у него не было времени. Мужчина и женщина безнадежно удалялись. Они не слышали его.
– Эй! Постойте! – в отчаянии крикнул он. – Пожалуйста! – Словно вода, он просачивался в людских заторах, перепрыгивал через сумки и один раз чуть не упал.
– Стой! – прозвучало повелительное рядом. – Стой, мальчик! – К нему, как в каком-то глупом фильме, спешил полицейский.
Вид у него был решительный. Еще двое спускались с ближайшего эскалатора. Засмотревшись, Витек ударился о живот какого-то толстяка.
– Vorsichtig![19]19
Осторожно! (Нем.)
[Закрыть] – охнул толстяк, чуть не выронив свой кейс.
Не обратив на него внимания, Витек заскользил дальше. Синяя фуражка и пилотка уже совсем рядом. Еще немного…
Витек не знал, что будет дальше, что он станет говорить им, но ему казалось, все решится само собой, как только он приблизится к ним и назовет себя. Они ведь СВОИ!
– Стой, говорят тебе!
Полицейский оказался вдруг ближе, чем Витек ожидал. На него уже стали обращать внимание. Вот-вот кто-то из пассажиров, которым до всего есть дело, мог ощутить себя героем и помочь полицейским. Разве мало в Америке соседей, «стучащих» друг на друга? Те же идиоты Добсоны. Еще хуже Перишей.
Глаза Витьки наполнились бессильными слезами. Он уже не стеснялся расталкивать тех, кто ему мешал.
Неожиданно для самого себя он налетел на стюардессу в кокетливой пилотке. Она была очень красива и очень изумлена.
– Дяденька, тетенька, пожалуйста, возьмите меня с собой! – сорвался Витька на причитающий голос, не достойный настоящего пацана. Но кто мог думать о пацанском кодексе в такую минуту?
– Что такое, Света? – спросил появившийся пилот.
– Да вот, мальчик…
– Пожалуйста, возьмите меня с собой! Я Витя Герасимович. Возьмите! Я для вас что хотите сделаю, только возьмите! Пожалуйста, дяденька, тетенька! Я вас очень прошу!
– Ты кто такой? – нахмурился пилот, положив руку ему на плечо. Витек готов был прижать эту руку к себе и не отпускать до тех пор, пока его не приведут на борт самолета. Это была сильная, надежная рука. Она не могла обмануть или предать.
– Я Витя, – непритворно всхлипнул он. Он столько раз притворялся плачущим на людях, что всерьез думал, что не умеет плакать по-настоящему. Оказалось, еще как умеет. Слезы рвались из него, как вода из сломанного крана. Только надежда не давала ему разреветься в голос, потому что объяснить что-либо он уже не смог бы.
– Ты Витя. Это я понял. А что случилось, Витя? Что ты здесь делаешь? – почти ласково спросил пилот, сдвигая на затылок свою фуражку и присаживаясь на корточки рядом с ним. От этого давление в каких-то глазных Витькиных кранах подскочило сразу на несколько атмосфер.
– Я просто хочу домой, дяденька. Я хочу домой. Пожалуйста, возьмите меня с собой. Я вас очень прошу. Мне здесь плохо… Я хочу улететь отсюда. Я все сделаю. У меня есть 150 долларов…
– Боже мой, – стюардесса вытащила из рукава маленький платочек и отвернулась.
Вокруг них начала образовываться толпа зевак.
– Витя, ты потерялся, да? Где твои родители? – погладил его по голове пилот. – Скажи мне.
– У меня мама в Минске. Там моя мама. Я копил денег на билет домой. Все лето. Но я их все потратил нечаянно. Дяденька, пожалуйста, не бросайте меня!
– Саша, – промокая глаза платком, позвала пилота стюардесса, – надо что-то сделать. В самом деле.
Сквозь толпу пробрались двое полицейских. Витька мгновенно спрятался за спину пилота. От него пахло сигаретами, совеем тонко – хорошей мужской косметикой и потом. И это был самый родной запах, с которым Витек когда-либо сталкивался.
– В чем дело? – спросил пилот по-английски.
– Вы знаете этого ребенка, сэр?
«Пожалуйста, скажи, что знаешь! – внутренне завопил Витька. – Скажи, что ты мой папа!»
– Он в чем-нибудь виноват?
– Сэр, мы спросили, знаете ли вы этого ребенка? Каков ваш ответ?
– Нет, но он просил о помощи. Мне кажется, к нему следует прислушаться.
– Он должен пойти с нами, сэр.
Витька прижался к спине пилота и решительно помотал головой.
– Дяденька, не отпускайте меня. Родненький, пожалуйста, не отпускайте, – буквально пропищал он, уже не в силах говорить. Он ни о чем не думал, испытывая лишь какое-то страшное чувство потери, не знакомое ему до сих пор.
– Он чем-то напуган, вы же видите, офицер, – повысил голос пилот.
– И мы хотели бы знать, в чем дело? – добавила стюардесса, также становясь рядом.
– Мы не хотим проблем, сэр. И не хотим, чтобы нам создавали проблемы. Просто передайте нам мальчика.
Наступила пауза, во время которой Витька, почти не дыша, смотрел на СВОИХ. И тут он начал понимать. Эта пауза означала, что Витькина неприступная крепость дала трещину. Авторитет нью-йоркских полицейских, даже если они шляются по аэропорту, без конца жрут пончики и играют в дежурной комнате в покер, слишком велик. Этот авторитет рушил любые стены и любые благородные порывы, как таран.
Витька обмер, увидев нерешительность пилота и виноватую растерянность стюардессы.
– Саша, может, позвонить Зайцеву? Он еще должен быть здесь… – предложила она какой-то неведомый Витьке, но, судя по всему, спасительный вариант.
– Подожди, надо узнать… Офицер, мы хотя бы можем узнать, что происходит?
– Не думаю, что это вас касается, но только из уважения к вам, сэр. Из полицейского департамента Джерси-Сити нам сообщили, что мальчик сбежал от своих усыновителей. Мы должны вернуть его.
– Но он просил о помощи!
– Это не наше с вами дело, – полицейский явно проявлял нетерпение. – Пусть разбираются соответствующие социальные службы. Таков закон, сэр.
Спасительная рука отпустила Витька. Он остался один, беспомощный, зареванный и преданный.
Он почти не слушал пилота, который говорил ему:
– Витя, ты должен пойти с полицейскими, но мы постараемся все выяснить. Позвоним кое-куда. Слышишь? Мы еще обязательно увидимся, парень. Держись. Мы найдем тебя. И не плачь. Хорошо?
Нет, он не собирался больше плакать. Как пацан он был унижен достаточно. Всюду чморики. Везде, Куда ни посмотришь. Одни поганые чморики.
Другая рука взяла его за плечо. С толстыми пальцами, похожими на сосиски в хот-доге. Только кетчупа не хватает. Интересно, сломаются ли они, если их укусить посильнее? И тогда сразу появится кетчуп. Красный, красный…
– Не глупи больше, парень. О’кей? Тебе же дороже станет, – сказал полицейский, ведя его сквозь неохотно расползающуюся в разные стороны толпу к служебному входу.
Нет, глупить он не станет. Хватит на сегодня глупостей. Сбежать снова не получится. Коны здесь знают свое дело.
* * *
Кристина все ходила и ходила под моросящим дождем, не в силах превозмочь дрожащую нервную робость. Как будто она снова стала маленькой девочкой, провинившейся за что-то, осознававшей свою вину и потому теперь боявшейся идти домой.
Однажды в детстве ей случилось проучить соседскую девчонку за насмешки. Кристина с подружками пекла в песочнице пирожки. Анечка (кажется, так звали маленькую насмешницу), дочь не бедных даже по советским временам родителей, вышла из подъезда вся такая чистенькая, аккуратненькая и со скептическим видом приблизилась к песочнице. Минутку постояв рядышком, она закатила глазки, театрально вздохнула и произнесла: «Дурочки вы. Никакие это не пирожки. Это же просто песок – и все». Кристина помнила то всеохватное чувство протеста против этого пренебрежения и легкости, с которой маленькая напыщенная дрянь разрушила их уютный мир. Да, пирожки были из песка, да, им еще надо было расти и расти до возраста своих мам, но Кристина интуитивно чувствовала, что Анечке хотелось не столько сказать им правду, сколько унизить, показать свое превосходство.
Кристина посмотрела на примолкших, подавленных подружек, встала и с удовольствием запустила комком песочного «теста» в довольную собой Анечку. На ее цветастом сарафанчике мгновенно образовалась некрасивая клякса.
Тогда ока тоже боялась пойти домой.
Удивительно, но больше всего за этот поступок ее ругала мать, не допускавшая мысли, что ее послушная дочь может оказаться драчуньей. Отец, несмотря на истерический скандал, устроенный родителями Анечки, не сказал ни слова. Он сам был сильным человеком и уважал силу других. Явную или скрытую, проявившую себя в подходящий момент. Мать же ужасалась поступку дочери-драчуньи. Мысль о бунте против кого бы то ни было приводила ее в панику. А возможно, ее раздражал непредсказуемый и сильный характер дочери, которым она сама не обладала.
