Текст книги "Осенняя женщина"

Автор книги: Якан Варау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

В такие моменты Кристина ловила себя на том, что ее так и подмывает назвать старуху «госпожа графиня».

– Кристиночка! – воскликнула Анжелика Федоровна, как только увидела ее. – На тебе же лица нет! Что случилось?

– Нет, нет! Ничего особенного! – беззаботно засмеялась Кристина. – Просто немного нездоровится. В свои дни я себя часто так чувствую.

– Единственное, за что я благодарю старость, – вздохнула старуха, – так это за отсутствие счетов, которые природа регулярно посылает каждой женщине. Иногда это радует. Иногда огорчает. Как человека, забытого даже врагами. Ну не стой же! Присаживайся. Наша Зоя ушла, так что мы можем вволю поболтать. Ума не приложу, куда она отправляется каждый день. Заводить себе подруг, насколько я знаю, она не мастер. Удивительно некоммуникабельная особа. А вот гуляет где-то допоздна. Как будто дома дел никаких нет.

– Это пасьянс? – с живостью, продиктованной недавно пережитым страхом, поинтересовалась Кристина.

– Да, деточка. Карты меня успокаивают. Удивительное сочетание случая и человеческого умения. Как в жизни. В картах, в отличие от интеллектуальных игр, находится место и тому и другому. Есть в них что-то магическое. Не зря же Пушкин написал свою «Пиковую даму». А карты таро! Я, разумеется, в них не верю, потому что судьба слишком изворотлива, чтобы подчиниться простому раскладу карт. Однажды, очень и очень давно, еще в детстве, подруга нагадала мне на картах, что я стану учительницей. Буду учить детей азбуке и счету. А я стала певицей. Да-а! Я даже пела в опере какое-то время. Незначительные партии, но все же.

У меня было изумительное лирико-драматическое сопрано. Но эти вечные свары из-за первых партий навсегда отвадили меня от театра. О! Как только доходило до дележа ролей, начинались такие интриги, такие склоки среди артистов, что на их фоне базарные торговки выглядели интеллигентками в десятом колене. Уверяю тебя, деточка, меня это нисколько не вдохновляло. Я продержалась в театре год, а потом ушла в эстраду. Тогда я была нечто вроде этого нынешнего мальчика… как же его? Ах, боже ты мой, памяти совсем не стало!

– Баскова? – подсказала Кристина.

– Да, да, его! Мои Сильва и Розина шли на бис. Я уж не говорю о Кармен. Да и атмосфера была не та. У каждого свой номер, свой репертуар. А какие были конферансье, деточка! Сколько импровизации, остроумия, такта, изящества! Я как посмотрю на этих вышколенных ведущих из «Песни года», произносящих заученный текст, так мне плакать хочется. Не говоря уж о самих песнях. «Я тебя слепила из того, что было». Дикость!

– Вы, наверное, везде побывали?

– Скажем так: все сараи в Советском Союзе, называемые Домами культуры, были нашими сценическими площадками. Жалею ли я теперь? Нисколько. Даже несмотря на то, что меня все забыли. Театралы помнят громкие имена и бурные премьеры. Эти имена пишут в буклетах для иностранцев, их творчество изучают в музыкальных университетах. Эстрадная же певичка, таскавшаяся по убогим закоулкам страны, никому не нужна. Ее жизнь, по негласному мнению, отдает французским декадансом. Не спорю, среди наших были бурные романы, многочисленные разводы и браки. Но в оперной среде тоже ведь не святые. Просто закулисную эстраду не принято было лакировать так, как оперную и балетную. С другой стороны, ту же балерину Плисецкую в свое время, несмотря на восторги иностранцев, здорово мешали с грязью. А может, потому и мешали, что ею чрезмерно восторгались. Сцена, деточка, жестокая штука. Она дарит минуты радости и отнимает годы жизни. Счастье и разочарование так переплетены, что одно от другого уже не отличить. Иногда ты чувствуешь себя на вершине блаженства, а иногда – как в грязной помойной яме. Отсюда и разбитые семьи, поломанная личная жизнь, дети на воспитании у чужих людей.

– А ваши дети? – вырвалось у Кристины. – Наверное, они где-то за границей?

Рука Анжелики Федоровны с картой замерла в воздухе.

– С чего ты взяла? – недоуменно и зло спросила она, моментально превращаясь из доброй рассказчицы в надменную старуху.

– Вы говорили о сыне, – растерянно напомнила Кристина и мысленно обругала себя за несдержанность.

– Ничего я не говорила! У нас с Михаилом Степановичем детей не было. Не было!

«Зо-о-ойка! Позови мне сына! Куда девала моего сына?..»

– Извините, не хотела вас обидеть, – смущенно повинилась Кристина, хотя любопытство ее стало еще более острым. Что-то здесь явно не в порядке с этим несуществующим сыном. С другой стороны, почему ее это должно волновать? Она не знает этих людей. Пусть разбираются со своими делами сами. И все-таки, и все-таки…

– Ты меня не обидела, деточка, – ответила Анжелика Федоровна, сбившись и нервно перекладывая карты. Потом замерла, словно соображая, как положить следующую карту, вздохнула и продолжила: – Не до того нам было. Я на гастролях. А Михаил Степанович пребывал в своих партийных и писательских делах. Он ведь писателем сделался в последние годы. Много претерпел за это свое увлечение. Чуть партбилета не лишили. Да. Потому что думал. Ездил всюду, видел многое. Без фанфар и банкетов. Не стеснялся резиновые сапоги обувать да в деревеньки умирающие заглядывать. Уже во время перестройки его книги напечатали. В Лондоне, кажется. До сих пор гонорарами удивляют издатели заграничные. Такой импозантный мужчина был. Он, как и Брежнев, очень нравился женщинам. Я это чувствовала. У меня где-то должны быть его фотографии… Совсем запамятовала, где они теперь.

Кристина вдруг вспомнила о своей находке во время давешней уборки и, решив загладить свою вину, сказала:

– Знаете, я тут утром на антресолях нашла кое-что. Еще подумала: чего они в коробке пылятся? Это же глупо.

– Что ты такого нашла? – улыбнулась старуха.

– Сейчас, подождите!

Кристина сбегала в библиотеку за лесенкой, приставила ее к антресолям в коридоре и взобралась наверх.

– Я только взглянула и больше не трогала. А тут вы сказали про фотографии, я и вспомнила, – крикнула она, потом вернулась с большой и пыльной обувной коробкой в руках. – Вот.

Анжелика Федоровна оставила карты и подвинула коробку к себе. Открыла крышку и тут же воскликнула, прикрыв сухой рукой рот. На ее глазах появились слезы.

– Что с вами, Анжелика Федоровна? – испугалась Кристина. – Может, дать лекарство?

– Нет, нет, все хорошо, деточка. Все хорошо. Господи, наконец-то! Они!

Старуха дрожащими руками вытащила из коробки черно-белые фотографии, те самые, которые она видела в своих тревожных снах, уже казавшиеся ей плодом воображения. Проклятая корова собрала их все и спрятала, следуя какой-то своей дурной логике. Дура деревенская! Разве можно отбирать у человека его память?

На фотографии, лежавшей поверх всех, была изображена молодая очаровательная девушка с задорным лицом гимназистки. Она держала у груди цветы и смотрела в прекрасную даль. Ни тени тревоги, ни капли беспокойства не читалось в ее взгляде. Только свет и радость.

– Мне здесь семнадцать лет, – утирая слезы, пояснила Анжелика Федоровна. – Я уже училась в консерватории в Москве. Поступила туда сразу после возвращения из эвакуации. Как сейчас помню майский день сорок шестого года. Мы с девчонками пришли в салон сфотографироваться. Там был забавный фотограф. Он все смешил меня и одновременно ругал, чтобы я не смеялась. Потом приглашал в ресторан, но я, конечно, напрочь отказала. Он казался мне старым, хотя и милым. А вот дипломный концерт в консерватории. Я чуть не потеряла голос перед своим выходом, так волновалась. Я была ужасно хорошенькая и очень серьезная девушка. Мечтала о Большом. О поклонниках как-то не задумывалась. Хотя все наши девчонки о них только и говорили. Мол, как я хочу, чтобы мне дарили цветы и шоколадные конфеты. Конфеты и цветы! Мне это казалось вульгарным. Разве можно променять искусство на коробку с конфетами?

Неожиданно в дверь позвонили. Анжелика Федоровна испуганно застыла.

– Боже, это Зойка! Быстрее спрячь коробку! Спрячь! Нет, лучше я!

– Это не Зойка. У Зойки свои ключи, – Кристину невольно позабавили причуды старухи, боявшейся обнаружить при своей «компаньонке» старые фотографии. Да, квартирка, конечно, странная.

Кристина оставила старуху, спешно заталкивавшую фотографии в комод, и пошла открывать.

На пороге она обнаружила молодого человека с… огромным букетом цветов и коробкой конфет.

– Слушаю вас, – первой заговорила Кристина, но тут вдруг ее озарило, как будто забытая песня обрела нужную тональность. – Это снова ты?

– Это снова я. А это тебе, – улыбнувшись, ответил молодой человек и подал ей через порог букет.

– Мне? Зачем?

– Обычно женщины не задают таких вопросов. А вообще, насколько я знаю, цветы полагаются для красоты. Во всяком случае, полагались до этого времени. Тебе они нравятся?

Она кивнула.

– Да, красивые. Что ж, заходи.

– А можно?

– Не уверена в этом, но не захлопывать же мне перед своим спасителем дверь. Заходи, заходи. Не бойся.

– Я на минутку, – словно оправдываясь, проговорил он, переступая порог. – Только узнать, все ли у тебя в порядке.

– Я в абсолютном порядке. Если тебя это так волнует. Проходи на кухню. Вот сюда.

Кристина подталкивала его вперед себя совершенно безбоязненно и бесцеремонно. Силой усадила на табурет и молча поставила перед ним чашку.

Незнакомец с улыбкой наблюдал за нею.

– Кристина, кто там пришел? – донесся из комнат тревожный голос Анжелики Федоровны.

– Это ко мне! – Кристина повернулась к парню и переспросила: – Тебе чай с сахаром или без?

– Прямо так сразу?

– А что такое? Ты же мой спаситель, – пожала она плечами. – Так что ты хочешь к чаю?

– Я люблю чай с вареньем. Земляничным.

Кристина на мгновение замерла посреди кухни, пристально вглядываясь в своего гостя, и подозрительно спросила:

– Я тебя, случайно, не могла видеть раньше? До сегодняшнего дня – я имею в виду?

Гость как-то смущенно отвел взгляд.

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Странно. Мне кажется, я тебя помню. Где я могла тебя видеть? А? Не ты ли недавно изображал клоуна в нашем детском саду?

– Клоуна? Ты меня с кем-то путаешь.

– Ой, только вот этого не надо! Я узнала твой голос. И в связи с этим возникает справедливый вопрос: как это понимать? Сначала явился в виде клоуна, а теперь ты спаситель и нежданный гость, требующий к чаю земляничное варенье.

– Ничего я не требовал!

– Это частности. Ты не отвлекайся и отвечай на вопрос.

– Кажется, я попался, – засмеялся парень, смущенно приглаживая ладонью коротко остриженные волосы. – Признаться, меня в жизни никто так быстро не раскалывал! Ты первая.

– Это что, такой комплимент?

– Извини, ничего лучшего пока в голову не приходит. Наверное, ты попросишь меня уйти…

– Еще чего! Теперь уж не вырвешься. Во-первых, я хочу знать, что это за фокусы. А во-вторых, ты не получил свое варенье.

– Мне что-то расхотелось.

– Ничего, аппетит приходит во время еды, – Кристина заглянула в холодильник и безапелляционно сообщила: – Так, варенья нет, будешь есть повидло.

– Послушай, ты, кажется, меня не так поняла…

– А как я должна тебя понять? – спросила Кристина, открывая форточку и вытаскивая из сумочки сигареты.

– Ну, я не задумал ничего плохого. Согласись – большой плюс.

– Плюс к чему?

– К остальным моим достоинствам.

– Твои достоинства меня пока никак не волнуют. Меня волнует другое: как ты узнал про этот адрес?

– Я, прошу прощения, очаровал вашу заведующую.

– Понятно, – кивнула Кристина. – А теперь быстро колись, кто ты и зачем меня преследуешь?

– Я не преследую, – пожал он плечами и кивнул на букет. – Может, поставишь цветы в воду?

– Не заговаривай мне зубы, – отрезала Кристина, не в силах справиться с зажигалкой.

Он встал, взял спички рядом с газовой плитой и поднес огонек к ее сигарете.

– Курение опасно для здоровья, – сказал парень, и ощущение тревоги у Кристины стало сходить на нет. Может быть, именно из-за этой его улыбки – робкой и доброй, которая не покидала его губ.

– С чего это вдруг мое здоровье должно тебя интересовать? – тихо спросила она.

Он снова пожал плечами, продолжая пристально вглядываться в ее лицо.

Она тоже смотрела на него и теперь больше, чем когда-либо, была уверена в том, что перед ней тот самый клоун, который несколько дней назад приходил в детский сад. Эти глаза нельзя спутать ни с какими другими. Кристина терялась в догадках, кем мог быть этот человек, появившийся в ее жизни столь экстравагантно. И главное – что ему надо?

– Я не получила ответа на свой вопрос, – напомнила она.

– Напомни, пожалуйста.

– У тебя и с памятью нелады? Или с головой?

– С головой все в порядке, – усмехнулся он.

– Да? А я так не думаю. Стоило только посмотреть на тебя в детском саду. Похоже, мне в последнее время крупно везет на сумасшедших.

– Хочешь сказать, что все клоуны ненормальные?

– Нет, только те, которые шпионят за детсадовскими уборщицами, а потом вламываются к ним в дом.

– Разве с цветами вламываются?

– А разве цветы что-то объясняют?

– А разве нет?

Кристина на мгновение потеряла дар речи, потом медленно произнесла:

– Слушай, до меня начинает доходить. Ты что, пытаешься ухаживать? Юсподи, глупость какая! Ты же меня совсем не знаешь!

– Знаю.

– Откуда?

– То есть не совсем знаю, но хочу узнать.

Кристина снова помолчала, не в силах выбрать из хаоса в голове какую-то одну разумную мысль, хоть как-то примирившую бы ее с этим человеком, стоявшим так близко, что она могла почувствовать тонкий аромат его лосьона после бритья, а также запах улицы и осени. Она ощущала этот чистый, невероятный в своей реальности запах и еще больше запутывалась. Кристина понятия не имела, что это за человек, и хотела его прогнать. Мужиками она сыта по горло. А из романтических глупостей давно выросла. С другой стороны, ее грызло, буквально выедало все изнутри жгучее любопытство по поводу этого парня, ухитрившегося не ответить ни на один прямо поставленный вопрос и вместе с тем не возбудившего в ней ни капли раздражения или ярости. Совсем нет. Он был, конечно, наглецом, но наглецом обаятельным. К тому же он спас ее от Жоры!

– Кристина, деточка, ты не познакомишь меня со своим молодым человеком?

На пороге, опираясь на трость, стояла Анжелика Федоровна.

Кристина отшатнулась от незнакомца, раздавила в пепельнице погасшую сигарету и откашлялась, потому как почувствовала, что голос может ей изменить в этой весьма непонятной ситуации. В ту же секунду она с внутренним смущением поняла: ей не хочется признаваться в том, что не знает имени незнакомца. И вообще видит его третий раз в жизни.

– Тимофей, – представился незнакомец, по-гусарски щелкнув каблуками. – Честь имею.

– Хорошее имя. Редкое. По-гречески означает «чествующий Бога». У вас должен быть веселый нрав, Тимофей.

– Н-да, что есть, то есть, – покачав головой, пробормотала Кристина, помогая старухе сесть.

– Кажется, ваша девушка, Тимофей, недовольна этим обстоятельством? – лукаво проговорила Анжелика Федоровна.

– Я недовольна? – возмутилась Кристина. – Да он мне вообще…

Она считает, что парни должны быть серьезными и ответственными, – тут же встрял новый знакомый.

Кристина так и осталась стоять возмущенная.

– Ну, это не помешает, конечно, но веселый нрав мужчины – большое благо для той, которая соединит с ним свою судьбу, – назидательно заметила старуха.

– В таком направлении мои мысли еще не двигались. Свет души моей, – с угрожающей лаской обратилась она к Тимофею, – ты, кажется, говорил, что тебя ждут дела.

– Нет, ты ошибаешься, – широко улыбнулся он. – Дела мои могут подождать.

– Неужели?

– Точно. Ты обещала напоить меня чаем с вареньем. Это раз. И я еще не узнал имени этой очаровательной пожилой дамы. Это два.

– Неужели не узнал? – ужаснулась Кристина, трагически всплеснув руками. – Какое несчастье!

Глядя на них, Анжелика Федоровна уже минуту заливалась тихим старческим смехом.

– Перестаньте сию минуту ссориться! – приказала она, вытирая слезы. – Ну сущие дети! Кристина, налей гостю чаю и достань из шкафа баночку меда. И булку не забудь.

– Жив он будет и без меда, – проворчала Кристина, все же подходя к шкафу.

– Я варенье люблю, – с вожделением напомнил Тимофей снова, – э-э… как вас все-таки зовут, простите?

– Анжелика Федоровна, – качнула седой головой старуха – У вас действительно веселый нрав, молодой человек.

– Благодарю покорно.

Кристина в это время, словно плохая буфетчица, с грохотом поставила перед ним чайник.

– Спасибо, – очаровательно улыбнулся он ей.

– Не за что, – столь же очаровательно ответила она.

Анжелика Федоровна вдруг заметила на холодильнике букет.

– Боже! Какая прелесть! Кристина, сейчас же неси из буфета вазу. Ту, что с красными прожилками. Она устойчивее. Я всегда ставила в нее букеты от поклонников.

– Сегодня Кристина прямо нарасхват, – с мрачным удовлетворением хмыкнула та, выходя из кухни.

– Пейте же чай. Пейте, пейте, – кивнула старуха на чашку – Или, быть может, хотите что-нибудь покрепче?

– Нет, нет, я за рулем.

– Понятно. Могу я спросить, как давно вы знаете Кристину?

– Мгновение и вечность, уважаемая Анжелика Федоровна.

– Поэтично, но туманно. А вы ловкач! – погрозила она пальцем.

– Как вы догадались? – шепнул он.

– Манера ловкача – пустить пыль в глаза, рассеять внимание, вскружить голову. Ничего нового. Только приемы разные. Но мне не хотелось бы, чтобы свою ловкость вы демонстрировали на Кристине. Она не говорила, но я чувствую: в ее жизни было нечто такое, что даже смех не может скрыть. И это всегда с ней. Помните об этом.

– Буду, – кивнул он серьезно в тот самый момент, когда Кристина вернулась с вазой.

– Что он будет, Анжелика Федоровна? Может, он еще и супчика хочет?

– Мы говорили о другом, – уклончиво ответила хозяйка квартиры.

– Я, пожалуй, пойду, – встал Тимофей.

– Одного я тебя ни в коем случае не отпущу, – запротестовала Кристина, отправляясь одеваться. – У меня к тебе масса вопросов.

– Может, ты задашь их мне в следующий раз?

– Следующего раза может и не быть, вот какая штука, понимаешь, – отозвалась она из прихожей. – Поэтому мы уж лучше обсудим все сразу. Чтобы не мучиться.

Тимофей вздохнул и попрощался с Анжеликой Федоровной.

– Рад был с вами познакомиться.

– И мне тоже было приятно, Тимофей. Надеюсь увидеть вас еще раз. Признаться, вы из тех мужчин, которые мне очень нравились в молодости. Вы ведь всегда добиваетесь того, к чему стремитесь, не так ли?

– По мере сил, по мере сил, Анжелика Федоровна.

– Женщинам это импонирует. Но помните о том, о чем мы с вами говорили.

– Постараюсь! – крикнул он уже с порога, подталкиваемый сзади Кристиной.

Старуха, оставшись одна, счастливо улыбнулась.

Какая удивительная, богатая событиями неделя выдалась. И все только потому, что у нее хватило мужества (или безрассудства) открыть дверь совершенно незнакомому человеку. Но эту квартиру следовало проветрить, изгнать из нее дух одиночества, вышвырнуть упорное старческое стремление к привычному безликому течению дней. Особенно это касалось одинокой старухи, много лет терроризируемой собственной домоправительницей. Проклятая корова и не ожидала такого поворота. А вот выкушайте, дорогая Зоя Филипповна! Милости просим! Вероятно, теперь-то вы вспомнили, кто в этом доме главный. И радости вам это открытие явно не прибавило.

Хихикая, старуха поплелась в столовую, к припрятанным фотографиям. Она снова увидит лица дорогих людей и давно забытые места. Она вспомнит себя такой, какой была раньше, – молодой, сильной, красивой и задорной. Больше Зойка не посмеет быть такой наглой!

Напевая себе под нос, Анжелика Федоровна благоговейно, словно ларец е драгоценностями, достала из комода обувную коробку и отправилась в свою комнату. Сердце ее билось сильно и радостно, как в молодости.

* * *

За последние три года у Кристины сложилось довольно полное представление о том, на что способны некоторые мужики, не скованные в своих поступках воспитанием, моралью и одеждой. Так уж получилось, что она приобрела эти знания, хотя с огромным удовольствием променяла бы их на ломаный грошик. Потому как ей хотелось верить, что не все так плохо обстоит с людьми на этом свете. И паренек по имени Тимофей был как раз из числа неплохих людей. Ей так казалось.

Но в том-то и дело, что в данный момент она не хотела иметь никаких дел ни с плохими, ни с хорошими. А Тимофей, судя по всему, действительно заинтересовался ею. Забавный городской мальчик, ни в чем не сомневающийся, способный с легкостью попросить номер телефона у незнакомой девушки, полный живой радости и оптимизма, с блестящими, азартными глазами, в которых отражался задор, здоровое нахальство и обаяние. Да, с этим не поспоришь. Просто бездна самоуверенного обаяния и нахальства, прикрытых чуть поднакопленным жизненным опытом. Наверное, он и в самом деле питает к ней какие-то приятные чувства. Только вот в выборе мальчик ошибся.

Кристина пообещала себе пожалеть его. Она решила вложить в свою жалость к нему всю силу убежденности, в которой нуждались люди, безнадежно заблудшие, которых надо утешить, отвлечь от навязчивых мыслей, а потом безболезненно распрощаться. В жалости имелось противоядие от иссушающего, всепоглощающего, разрушительного равнодушия, которое она начала невольно испытывать к миру. Пусть уж будет жалость, а не что-то иное, о чем она могла бы потом пожалеть, так как страшно не любила обижать хороших людей.

Кристина не задавалась вопросом, почему именно она стала предметом его внимания, – у чудаков, которых всегда хватает в большом городе, свои прихоти. Она не хотела знать, почему ему пришло в голову переодеться клоуном. Не хотела разбираться ни в причинах его поступков, ни в поводах, ни в его характере. Может быть – когда-нибудь. Когда сердце оттает. Когда ночью перестанут душить кошмары…

Она собиралась с мыслями. Этот странный парень по имени Тимофей тоже молчал.

Они шли уже минут пятнадцать, направляясь из переулков к стадиону «Динамо», и теперь брели по улице Кирова, словно два человека, стремящихся в одно и то же место, но с разными целями.

– Ты хотела у меня что-то спросить, – напомнил он ей.

– Тебе показалось, – сказала она, покачав головой. – В самом деле. С некоторых пор я не любопытна.

– Все люди любопытны.

– А я, представь себе, нет.

– Тогда зачем ты пошла за мной?

– Чтобы получить ответ на один вопрос. Единственный.

– Какой? – с задорным любопытством склонил голову Тимофей.

– Ты вообще что делал в том парке?

– Я просто живу поблизости. Увидел в окно, как какой-то подонок терроризирует хорошенькую девушку, и решил вмешаться. В самом деле. Могу даже показать свою квартиру и то самое окно, если не веришь.

Кристина покачала головой и очаровательно улыбнулась:

– Очень грубая уловка, мальчик. Пойми меня правильно. Я благодарна тебе, конечно, за помощь и участие, но… обычно я решаю свои проблемы сама.

– И часто ты сталкиваешься с такими проблемами?

– Я не буду слишком груба, если скажу, что это не твое дело?

– Нет, в самый раз. Это действительно не мое дело. Ты права. Каюсь.

– А еще мне не нравится, когда кто-то разыгрывает бездарную комедию только ради того, чтобы понравиться.

– Это ты о клоуне? А разве он тебе не понравился?

– Нет! Ты поставил меня перед всеми в неловкое положение!

– По-моему, было очень весело. Хотя, если уж говорить о неловком положении, то это ты меня уделала своими стишками.

– И очень этому рада.

– Ладно, не притворяйся! – шутливо одернул ее Тимофей.

– Что? – переспросила она.

– Он тебе все же понравился.

– Ничего подобного!

– Тогда с чего начнешь? – спросил он. В его голосе она угадала еле скрытую ироничность.

– В смысле? – не поняла она.

– Я жду вопросов по поводу того, как я докатился до такой жизни.

– Ах, вот оно что! Тогда повторюсь: мне абсолютно не интересно, кто ты, что ты и чем занимаешься в свободное от клоунады время. Как ты уже понял, у меня и без того проблем выше крыши.

– Это из-за приставалы?

– Не только.

– Что ж, принимаю. Тем более, что, во-первых, невежливо навязывать себя человеку, который не хочет иметь с тобой дел. Во-вторых, банально начинать знакомство с автобиографии. И тоскливо. По крайней мере мне всегда тоскливо рассказывать про себя. Инстинктивно начинаешь себя хвалить.

– Я это заметила, – не сдержала улыбки Кристина. Она всегда относилась с уважением к прямолинейным и самокритичным людям. Так они сразу давали понять окружающим, что прекрасно знают о своих недостатках. Значит, у нее имелся шанс быть услышанной.

– С другой стороны, как сказать человеку, который тебя не знает, что ты прекрасный, честный и умный? Вот и приходится открывать рот и нести о себе невесть что.

– Признаться, ты производишь впечатление милого парня, – едко улыбнулась Кристина. – Но на милых парней у меня аллергия.

– Я притворяюсь милым. Но впечатление все равно произвести хочу.

– Не трудись слишком. Я не впечатлительна.

– Мне кажется, ты сама себя не знаешь.

– А ты себя знаешь? – тут же парировала она, закуривая.

– Немного.

– И какой ты?

– Тебе все-таки интересно! – торжествующе заметил он.

– Ты же, как реклама: терпеть ее не можешь, а все равно что-то пойдешь и купишь. Так что, Тимофей, давай свою рекламную паузу. А я решу, нравится она мне или нет.

– Ладно, почему бы нет? Итак, – начал Тимофей, – я, как Карлсон, мужчина в самом расцвете сил. Симпатичный, говорливый, наглый и изобретательный. А еще я безобразно скрытный и одновременно бесшабашный. Для меня не составит никакого труда по первому звонку сорваться на рыбалку, в сауну или на природу. Люблю встречать рассвет…

– А также любишь привлекать внимание девушек, переодевшись клоуном и устраивая у них на работе спектакль, – продолжила Кристина. – Возможно, ты ищешь приключений. Возможно, я очередная дурочка, которую ты таким образом пытаешься затащить в постель. Этого я не знаю, но, глядя на тебя, могу кое-что предположить. В любом случае, на твою рекламу я не клюну.

– Ты случайно психологом не работала?

– Нет, не работала. Как-то не привлекают чужие проблемы. У меня, как я уже сказала, своих хватает.

– Ладно, – согласился он. – Но все равно ты, наверное, здорово разбираешься в людях.

– А еще я здорово не выношу откровенной лести.

– Извини. Просто мне немного не по себе.

– Неужели?! – засмеялась она. – А на мой взгляд, ты прекрасно справляешься с ролью незнакомца-обольстителя.

– Незнакомца-обольстителя? – удивился он.

– Разве нет?

– Я о себе в таком качестве как-то не думал.

– Очередная мужская уловка – казаться глупее, чем есть на самом деле.

– Мне кажется или ты действительно недолюбливаешь мужчин? И все из-за одного чудика, который не умеет себя вести?

– Недолюбливаю мужчин? Как ты мог такое подумать? – задорно рассмеялась Кристина, забираясь на декоративную ограду для клумб перед решеткой стадиона и балансируя на ней.

– Что же я должен думать? Я просто хочу познакомиться, а ты сразу принимаешь меня в штыки. Из этого (и не только из этого) я могу заключить, что тебя сильно обидели. И тебе хочется видеть все в черном свете.

– Ничего мне не хочется, мой дорогой обольститель.

– Тогда почему ты лишаешь себя возможности пообщаться с интересным человеком?

– Это ты интересный человек? – снова засмеялась Кристина.

– Я очень интересный, – с энтузиазмом подтвердил Тимофей, приложив руку к груди – И ты, как мне кажется, тоже.

– А что ты, интересный человек, можешь знать обо мне? – спросила она.

Тимофей удержал ее за руку и повернул к себе, глядя на нее снизу вверх.

– Может, и ничего. Потому, как уже сказал, хотел бы узнать побольше.

Глаза, глаза! Снова это задорное любопытство в его глазах! Пытливая, почти робкая обаятельность.

Она видела и не видела его лица. Оно словно распалось на составляющие, которые невозможно охватить одним взглядом. Он не вызывал неприязни, этот прилипала. Она с удивлением прислушивалась к себе и не могла понять, куда же подевалось ее спасительное равнодушие и решительное желание покончить с досадной ситуацией.

Глупо! Все глупо и совершенно невозможно!

Но почему она? И почему именно сейчас, когда на душе столько ран, когда и без этого Тимофея полно проблем?

И почему они не могут оставить ее в покое?! Смотрят похотливыми взглядами, оценивают, мысленно взвешивают, обмеряют, прикидывают, лезут в душу своими грубыми лапами и в ней видят лишь отражение своих желаний!

Гадко и глупо! Она не допустит этого. Она дала себе слово, что никто не сможет больше причинить ей боль.

Кристина порывисто отстранилась и спросила с нервным смехом:

– Тебе не кажется, что я старовата для таких игр?

– Я не играю. Даже не собирался.

– Нет? Тогда позволь мне спросить, а что ты делаешь? Ты видишь меня второй раз в жизни…

– Третий, – показал он три пальца.

– И уже изображаешь из себя влюбленного Тристана. А мне, следовательно, предлагается роль Изольды. Я польщена, но не больше. Как тебе вообще могло прийти в голову искать меня? Что ты позволяешь себе…

– Ты похожа на осень, – произнес Тимофей с отсутствующей улыбкой.

– Что? – осеклась Кристина.

– Ты ходила по парку, а желтые кленовые листья шуршали под твоими ногами. Им это нравилось. Нравилось шуршать под твоими ногами. А мне нравилось смотреть на тебя. У тебя была такая смешная шляпка и пальто, похожее на плед.

– Ты шпионил, – констатировала она, с трудом найдя в себе силы остановить его.

– Чуть-чуть, – кивнул Тимофей, не отводя взгляда. – Во всем виновата осень. Она всегда действует на меня таким вот непонятным образом. Правда-правда.

– Я не знаю, кто и в чем виноват, – со смехом сказала Кристина, поправляя ему шарфик и снисходительно похлопывая по груди, – но знаю, что кое-кому надо лечиться. И как можно скорее.

Он проследил за ее руками и усмехнулся.

– Ты имеешь в виду меня? Но в том-то и дело, что я не хочу лечиться. Никому ведь не приходит в голову лечиться от любви к красивым женщинам или от гениальности.

– Не пойму: ты мне комплимент сделал или себе?

– Никого не хотелось обидеть, – скромно потупился он.

– У-у, – протянула Кристина, – с тобой, дружок, все ясно. А мне казалось, что ты еще не потерянный для общества человек.

– Теперь так не кажется?

– Теперь, я думаю, тебе уже ничего не поможет.

– А ты?

– Что я?

– Поможешь?

– В чем?

– В спасении меня для общества.

– Боюсь, обществу это не принесет никакой пользы. Клоуны не котируются на рынке труда, – трагически покачала она головой и после минутной серьезности рассмеялась: – Господи, поверить не могу, что ты втянул меня в этот бредовый разговор!

– Почему бредовый? По-моему, хороший разговор. С тобой и быть по-другому не может.

– Да с чего я тебе так далась?! – весело воскликнула Кристина.

– Просто ты мне нравишься, – пожал он плечами. – Может же один человек нравиться другому? Нравишься, и все тут. Как нравится пейзаж или какая-то песня. Ты спытала: «Што далася?» Да душы, кажу, прыйшлася.