Текст книги "Звезда Надежды (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Багров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава четвертая. Трое

Джил вернулся в свою каюту и, не снимая пахнущего потом комбинезона, упал на кровать, смотрел в белый потолок.

Прошла неделя, как погиб Ос.

О Диски, Джил почти не думал. Диски не был другом, не был буксировщиком, Диски – военный инженер, который так и остался «не своим».

Ос погиб.

И Джил его отпустил.

Он закрыл глаза, и постарался расслабиться.

Кровь с силой билась в висках, грудь отяжелела, словно на нее положили мешок с песком.

Сегодня он проверял челноки – два спасательных, скоростных космолета, стоявших в ангарах на семнадцатом ярусе крейсера. Все с ними было в порядке. Остроносые, с треугольными закрылками в хвостовой части и раздутыми боками, С – челноки могли в любую минуту унести экипаж отсюда, спасти его или погубить. Заправленные топливом, с полным запасом продовольствия, надежные машины – они ждали приказ к старту.

Домой.

К Заре.

Джил недолго думал об этом. Объект должен быть уничтожен. Других вариантов нет. И потом. Как показала недавняя вылазка за пределы крейсера, эвакуация на С – челноках может стать фатальной для экипажа.

Вчера в кают – компании, его помощник высказался в том духе, что внутри челноков должно быть также надежно, как внутри «Стрелы». Он уже думает об этом.

– Если на челноках установить все имеющиеся в наличии нейтрализаторы…

Он видите ли, хочет что – то, где – то устанавливать.

Джил понимал, что его должность капитана крейсера, уже не имеет для военных никакого значения.

– Это вопрос времени, – пробормотал он в слух и закрыл глаза.

После обеда Джил шел на лифтовую площадку четвертого яруса, и там буквально столкнулся со стоявшими в коридоре офицерами – Чжум Оу, Слог Тревоном, Камнем Грозой, Ветром Скатом и Глаком Ноу. Когда он вывернул в коридор из – за угла, они уже молча ждали его появления – заряне и флориане смотрели на приближение своего капитана молча. Они расступились, когда Джил проходил мимо них – угрюмо и почтительно.

Сдержанно.

Джил уходил прочь и спиной, каждой своей клеткой, чувствовал на себе их взгляды.

Тяжелые взгляды.

Они там о чем – то разговаривали.

Что – то обсуждали.

Между собой.

После гибели Оса и Диски, Джил ложился спать не раздеваясь – кобура с пистолетом теперь всегда висела на его поясе.

Не открывая глаз, он полез в нагрудный карман комбинезона, нащупал в нем пластину с таблетками, и вынув ее, выдавил одну таблетку и положил в рот. С недавних пор, свет стал причинять ему боль в глазах. Не всегда. А как теперь, когда усталость и нервозность валили его с ног и лишали сил.

Во рту Джила таяла таблетка и ее мятный, терпкий вкус был приятен и свеж.

«Надо встать и выключить свет», – он лежал не двигаясь, правая нога свисала до пола: «Осталось недолго. Больше половины пути, пройдено».

Ос – задумчивый и словно живой, как призрак памяти, появился перед его внутренним взором, стоял и смотрел, куда – то в сторону, как обычно он любил смотреть.

Джилу стало трудно дышать, горло сдавил спазм.

«Я виноват, Осенний».

Ему очень, отчаянно захотелось покинуть это место, каюту, корабль, и оказаться дома, хоть не надолго.

На час.

На минуту…

Он не заметил, как уснул.

И ему приснился сон.

* * *

Тресса Ига только что ушла. Она заходила к Гуэну по какому – то вопросу о «аппаратной рухляди» – Джил не понял и половины того, что обсуждали врачи, потом, устроив им обоим разнос по всем пунктам, в выражениях она не стеснялась, помянула «последствия алкоголизма командного состава» – при этом женщина в упор смотрела Джилу в глаза, махнула рукой и вышла из медицинского отсека.

Джил сидел за рабочим столом Гуэна Кха и наблюдал за эволюцией чувств на мохнатом лице врача – флорианина, от смущенного возмущения эмоции Гуэна быстро сменились досадой, а потом приняли ироничные оттенки.

Врач обошел стол и тяжело опустился в свое кресло, напротив Джила.

– Доставай. Чего уж теперь.

Джил наклонился и вытащил из под стола две пузатые склянки со спиртом и два стакана. Поставил все это на стол.

– В запой не уйдешь?

– Не уйду. – Джил аккуратно разливал спирт по стаканам, пролил немного на глянец стола.

– Может она все – таки, огорчить застолье, – Гуэн усмехнулся в свои тонкие проволоки – усы, его кошачьи глаза расширились: – Но прекрасный человек.

– Да, – Джил поставил перед Гуэном его стакан: – На прошлой неделе Трессу очень хвалил Слог. Она ему зуб лечила.

– Только не про зубы. Я тебя прошу. – Гуэн счастливо и громко рассмеялся, так словно освобождался от чего – то тягостного – легко и свободно.

Джил тоже смеялся, но не понимая причины смеха Гуэна – смеялся просто, чтобы поддержать его хорошее настроение. Последние дни врач – флорианин был неразговорчив и мрачен, а сегодня вот – ожил, стал веселым, шутил, рассказывал о своей молодости, как учился, женился, попал во флот… Джил слушал его внимательно и с интересом, иногда начинал говорить о событиях из своей жизни, но Гуэн перебивал его словами – «это не то», смеялся и продолжал говорить сам.

Вчера Джил, едва державшись на ногах, ушел от Гуэна далеко за полночь.

Врач неожиданно притих – смех мгновенно улетучился, сменившись настороженностью в голосе, спросил Джила:

– Сны снятся?

Джил перестал улыбаться, сухо ответил:

– Снятся.

Гуэн откинулся на спинку своего кресла, опустил голову.

– Мне мои снятся. Дети. Но такими, какие они были в детстве. Играют на поляне, а я смотрю. И все. Больше ничего. – Он тяжело вздохнул, продолжил: – Дочка старшая уже четвертый год врачом работает, на Ор улетела, а младший… Увязался, понимаешь, за какой – то поэтессой. Ладно бы талант у нее был, образование. А то ведь… – Гуэн посмотрел Джилу в глаза: – Я ему говорю, сынок, это просто гормоны – забудешь. Иди учись!… Разругались. Так и улетел я на «Стрелу», не попрощавшись. И ведь не глупый флор растет, способный. А!

Джил смотрел, как Гуэн залпом осушает свой стакан – рывком, ставит его на стол, ищет чем закусить.

Закуски не было.

В дверь с силой постучали.

Врач поднялся на ноги, пошел открывать.

Джил быстро убирал стаканы и склянки под стол.

– Ну. – Голос Гуэна.

Джил повернулся к двери и увидел, что врач стоит в проеме, держит одной рукой приоткрытую дверь за ручку, а другой упирается в косяк.

– Добрый день, доктор.

– Угу. Добрый.

– Я вот… Мы к вам… Не помешали?

Джил узнал голос начальника артиллеристов Джока Суни.

– Помешали.

– Ясно. Кх. А капитан у себя?

– Майор, здесь медицинский отсек.

– Так он у вас?

Гуэн вздохнул, отодвинулся в сторону, освобождая проход, и Джил увидел, как мимо него, боком, протискивается полная фигура майора, а следом за ним появляется Сол Дин.

– Нам доктор Ига сказала, что ты здесь. – Проговорил Сол вставая возле стола, рядом с майором.

– Ясно. – Гуэн вернулся в свое кресло, вопросительно смотрел на гостей и, показав рукой на Джила, сказал: – Вы что – то от него хотели. Вот, капитан.

Сол Дин посмотрел на майора, майор посмотрел на Сол Дина, задвигал плечами, приосанился и произнес, обращаясь к Гуэну:

– Собственно мы к вам, доктор.

– Болит, что?

– Нет. Я здоров. Может ты Сол, заболел?

– Я? Хе.

– Доктор, мы только что из кают – компании. Там невыносимая обстановка, сидят, как на похоронах. – Джок Суни оперся о край стола, его глаза округлились, зеленый, мятый комбинезон расправился на плечах: – Вы не можете отказать нам в убежище. Я знаю, что вы с капитаном здесь пьете!

И майор широко и совершенно вызывающе, улыбнулся.

– У вас, майор, должно быть хорошее обоняние.

– Нет, доктор. Нюх у меня, как у всех – обычный, но я всегда дружу с медиками, а у них никогда не пропадает спирт.

Гуэн громко рассмеялся.

– Возьмите себе кресла вон там, – он указал рукой к противоположной стороне отсека: – А стаканы там, – теперь рука Гуэна указывала в сторону аппарата пище – блока: – Хозяйничайте…

* * *

– Откровенно говоря, я ждал, что меня со дня на день пнут с флота, коленом под зад. – Джок Суни говорил неторопливо, положив левую руку на свой пояс, а правую на стол, нос его покраснел больше обычного, распух, лоснился, большие глаза слезились: – И вдруг это предложение. Вызвали, побеседовали… Мда. Наверное, на такое дело не нашли надежного парня – времени не хватило. А может и был кто, да не смог. Кто его знает?

– Вы давно на флоте, майор? – Спросил его Гуэн.

Он сидел рядом с Суни и, повернувшись в его сторону, смотрел в пол оборота головы.

– С летного училища. Потом распределили в артиллерию, ходил на спасателе «Зоркий», потом повышение получил – было дело. Я – пьяница. Я знаю. Может и не всегда являюсь образцом для подражания молодежи, но… Капитан! – Суни теперь смотрел на Джила: – Вот что я хотел вам сказать. Положение дел в экипаже – нездоровое. Я, конечно же, веду свою работу по укреплению духа, так сказать… Эти черти что – то замышляют. Все мы – военные люди, друг для друга, новые. Субординация субординацией, а нет знаете ли чего – то… Чего – то… – Он попытался подобрать нужное слово и, видимо не найдя его, сказал: – Сговор. Нутром чую. Шушукаются по углам, как крысы. Тьфу! – И он с чувством плюнул в сторону, едва не попав в развалившегося в соседнем с ним кресле, Сол Дина: – Все зависит теперь от времени. Чем скорее мы закончим с этим делом, тем лучше.

– Скорее не получится, майор. – Джил смотрел на него через стол: – Скорее не получится.

Пустые склянки и стаканы были собраны вместе на середине стола, появившаяся на столе закуска – дар пище – блока, покоилась на пластиковых тарелках.

– Тогда будет пакость, – майор постучал указательным пальцем по столу: – Будет.

– Всех пугают сны, Джок, – Гуэн глубоко вздохнул: – Это всех изматывает.

– Так – то оно, конечно же, так, – лицо майора сделалось задумчивым, а взгляд остановился на пустом стакане, стоявшем возле его руки: – Он старается, я имею ввиду Объект, хочет нас завернуть, но завернуть Джока Суни у него кишка тонка. Хм. Мой сын погиб. Давно. Жены у меня нет. Один я. Как сыч. Я даже дерево не посадил. Все собирался, да что – то… Даже подавал рапорт в комиссию по кадрам, хотел уйти в буксировщики, но меня не взяли. – Он посмотрел на Джила: – Не судьба.

– Теперь судьба, майор, – сказал ему Джил: – Для всех нас.

И тут Сол Дин запел – громко и грустно, про дальнюю дорогу и одиночество, положил свою руку на плечо приунывшего майора, затянул глубоким голосом:

 
– Ты тянись до края,
ты тянись со мной,
по дороге этой,
да по тьме пустой…
 

Джок Суни подхватил мотив, запел вместе с Солом – громко, краснея лицом:

 
– Будем до рассвета,
будем петь в ночи.
На дороге где – то.
Только не молчи.
В грусти не молчи…
 

Они допели последний куплет.

Майор вытер ладонью слезы со своих серых глаз и рассмеялся, почти радостно:

– А ты, парень, откуда эту песню то, знаешь?

– Слышал, – ответил Сол: – Отец пел.

– Отец пел… – Суни сказал: – Пил, наверное?

– Нет.

Потом Гуэн рассказал, как в детстве лазил на дерево, на самую вершину и, спускаясь вниз, сорвался и сломал ногу. Джил не понял к чему был этот рассказ. Видимо песня вызвала в флорианине какую – то ему одному понятную грусть.

Джил был рад сидеть с ними за столом сейчас, слушать их, смотреть на их лица – пьяные и шальные, и не думать о том, что предстоит впереди.

В дверь постучали.

Открывать ее пошел Сол Дин.

Джил думал, что явился кто – то из офицеров, но в медицинский отсек вошла Лория.

– Как вы тут? – Она деловито окинула всех быстрым взглядом: – Меня, тетя Тресса прислала, иди, говорит, присмотри за этими разгильдяями.

– Тетя Тресса, – произнес Гуэн усмехнувшись и глядя на нее пьяными, кошачьими глазами: – Она уже здесь была. Присмотрела.

И все оживились, начали наперебой предлагать ей свое кресло, и Джил тоже поднялся – радостный ее визиту, стоял с дурацкой улыбочкой на лице, слушал ее смех, ее слова. В этот момент ему было хорошо, и все вокруг него были хорошими, а значит ничего дурного произойти не могло, и они сделают то, ради чего их послали на крейсере, и вернутся назад, на Зарю. В этом никаких сомнений быть не может. Но это будет потом. Обязательно будет. А сейчас они… Они просто хорошие ребята, пусть и не в форме, но все – таки.

Он слушал ее смех, громкие слова майора, который зачем – то принялся доказывать «сударыне» «несокрушимую мощь корабля», а Сол бесстыдно воззрился на ее грудь, совершенно неприлично – на взгляд Джила и, перебивая майора, начал рассказывать пошлый анекдот.

Разошлись далеко за полночь.

Майор уснул за столом и Гуэн не стал его будить.

Джил и Сол проводили Лорию до ее каюты. Сол ушел к себе, а Джил в благодушном, хмельном настроении зашагал к своим капитанским апартаментам.

Он упал на кровать, не выключая свет, уткнулся лицом в подушку и, уже засыпая, все пытался стянуть правой ногой ботинок с левой ноги – не послушный, упрямый.

В эту ночь он снова увидел сон.

* * *

Он сидел на своей кровати – в трусах и майке. Куда – то подевался комбинезон и ботинки. Было светло, хотя световые панели под потолком не горели. Но Джила это не удивляло. Наоборот, он принимал происходящее сейчас в его каюте, как вполне себе разумеющееся – естественное и обычное.

И он знал, что это сон.

Гость сидел перед ним в старинном, огромном кресле, на деревянных, резных ножках, оббитые красным бархатом подлокотники выпирали вперед оскалившимися, лакированными головами львов. Гость откинулся на красную спинку кресла, курил, и большая, черная трубка в его руках – с изогнутым, длинным мундштуком трещала при каждой затяжке, из нее поднимался розовый, светящейся дымок и розовые искры, словно встревоженные, вспыхивали в ней и гасли.

На средних пальцах рук гостя сверкали огромными бриллиантами перстни. На левой руке перстень венчал сверкающий, размером с куриное яйцо, бриллиант, время от времени из него вырывались розовые струйки тончайших, как паутины, молний – вились вокруг пальцев, освещали резной подлокотник кресла. На правой его руке находился такой – же перстень с бриллиантом, только цвет его молний был синим.

Джил невольно засмотрелся на эти, казалось, живые камни, вглядывался в их прозрачное нутро, словно хотел рассмотреть в нем что – то очень важное для себя.

За креслом горел огромный каменный камин – мраморные валуны, из которых он был сложен, поблескивали томными бликами с чугунными, такими – же огромными, как и сам камин часами, которые обнимали крылатые, чугунные девы. Иногда эти девы поворачивали свои серые, отражающие свет головы в сторону Джила и улыбались ему. В кресле, одетый в просторный, пестрый халат – домашний, удобный и теплый, сидел гость – закинув одну ногу на другую, покачивал левой ногой обутой в зеленый, бархатный тапок. Второй его тапок, покоился под опущенной на пол ступней правой ноги.

Гость смотрел на Джила.

Джил смотрел на гостя.

Они беседовали.

Давно.

Уже много ночей.

Каждое утро Джил забывал содержание этих бесед, но помнил, визит гостя, как смутный, тяжелый сон, без подробностей и деталей, помнил самого визитера, его вид и даже его голос, но сам смысл разговора ускользал от него, словно тень в сумерках.

Разговор шел трудно, он утомлял Джила, но прекратить беседу было невозможно, немыслимо, это, как падение в пропасть, нельзя остановиться, зависнуть в пустоте, чтобы передохнуть, перевести дух. Ты падаешь, несешься вниз со скоростью снаряда, понимая, что ничего с этим поделать не можешь.

Гость замолчал.

Он, попыхивая трубкой, окутался сизым дымом, розовые искры озарили его худощавое, скуластое, волевое лицо, заиграли в черных без зрачков глазах. Слабый звездный ветер налетел откуда – то справа, от закрытой двери в каюту, черные волосы гостя заволновались, спутались, дым от трубки сорвался, полетел к иллюминатору – большому, черному, и уйдя в него, пропал совсем.

В каюте стоял терпкий, горьковатый запах табачного дыма.

Сначала Джил думал, что гость смотрит на свою трубку – раскуривает, увлеченно следит за метанием в ней розовых искр, но потом вдруг понял – гость смотрит на него, наклонив голову, он уже потерял интерес к горящим искрам, а неотрывно, не поднимая лица, наблюдает за Джилом, и этот его взгляд исподлобья, как – бы просвечивает чувства Джила, взвешивает их на своих невидимых весах, ищет в них что – то.

В камине за огромным, тяжелым креслом, разгорался яркий огонь, и его желтые отсветы озаряли мраморную плиту с часами, сияли на деревянном обрамлении спинки кресла – волшебные, завораживающие. Джил хотел посмотреть туда, где бушевало пламя, но не мог перевести взгляд от черных глаз гостя. Ему показалось, нет, он был почти уверен в том, что там – в глубине камина взрываются бешеным огнем умирающие звезды и их ядерное пламя, спутанное с клубами межзвездного газа, уносится вверх по каминной трубе, с немым ревом, как разгневанный, сказочный дракон.

– Джил, Джил, – гость поднял свое бледное лицо и опустил руку с трубкой вниз, окутываясь дымом, заговорил спокойным, звенящим медью, голосом: – Нельзя быть трусом, Джил. Я говорю сейчас, не о «Барьере», за которым ты спрятался, думая, что он тебя спасет. Не спасет. Я говорю о той твоей трусости, с которой ты живешь всю свою короткую жизнь.

Слова здесь были лишними, они ничего не значили в этой беседе, потому что любое чувство, появившись в душе Джила и еще не обретшее слова, уже становилось видимым гостю, понятным ему.

– Нет, Джил, ты трус. И я объясню тебе, в чем твоя трусость. Всю свою жизнь ты боишься признаться себе, что ты обычное, никому не нужное ничтожество, которое любит обманывать себя тем, чего нет. Да, да, не спорь со мной. – Гость снисходительно улыбнулся ему, Джилу даже показалось, что улыбка эта добра, и что в ней видится искреннее и сдерживаемое к нему сочувствие: – Посмотри фактам в лицо. Кому ты был нужен, кто нуждался в тебе? Кто, Джил? Хотя, конечно, родители… Но тут уж, ничего не поделать – выбора нет. – Гость коротко рассмеялся, без злобы и издевки: – Я с интересом наблюдаю за тобой, ты любопытный экземпляр, Джил. Ну, разумеется, твой бросок в мертвый сезон обреченной планеты! Ты – герой. Ты – молодец! Потом даже стал представителем Совета Содружества. Все рукоплещут Джилу. Но ведь мы – то, с тобой, знаем в чем там было дело, мой друг. По большому счету тебе было наплевать на планету и ее население.

– Нет.

– Да, Джил, да. Главное для тебя было – понравиться Мэри Сью, жалкое чувство молодого кобелька, Джил. – Гость коротко рассмеялся: – И еще. У тебя было глупое, ни на чем не основанное чувство надежды. Ты попросту не верил в свою смерть. Дуракам везет. И тебе повезло. А, что Мэри Сью? Она стала любить тебя?

Гость ненадолго замолчал, попыхивая своей дымной трубкой, он наклонил голову на бок:

– Ты это сделал для себя. И самоотверженность здесь не причем.

– Там умирали люди, – Джил выдавил эти слова с усилием, как будто разучился говорить.

– Это уже детали. Вы умираете всегда. Ход общей судьбы таков, что невозможно избежать неизбежного. Да, ты отвез им эту вакцину, и сотни тысяч тогда не умерли. Они умрут потом. От природных катаклизмов, катастроф, или начавшейся вдруг, войны. Не замечал этого? Ах, да, ты слишком мало живешь. Мда. Мэри Сью. Настоящая девушка – алмаз, такая не станет тратить свои годы на инфантильное ничтожество. Она умерла, Джил – сгорела от радиации. И никакие почести ей не были нужны. Вот так.

Мэри Сью вдруг возникла рядом с Джилом, выступила справа, остановилась перед ним – как и тогда, она была красива. Розовое легкое платье, приталенное узким белым пояском, слегка трепетало на легком ветерке, ее кожа казалось светилась – прозрачный, белый мрамор.

Она улыбнулась ему своей обычной улыбкой, черные волосы спадали ей на плечи:

– Я все ждала, Джил, когда ты сам все поймешь. Я не любила тебя.

Глядя на нее, Джил задохнулся от волнения, хотел, что – то сказать ей и не смог, он лишь смотрел в ее лицо и слушал ее слова, пораженный ее присутствием, раздавленный смыслом ее слов, как будто эти слова могли сейчас иметь для него то значение, которое бы они имели много, много лет тому назад.

Также внезапно Мэри Сью исчезла.

– Жалкое зрелище, Джил. Не могу на это смотреть. Прости – не могу, – гость снова коротко рассмеялся: – Неужели ты сам этого не видишь? Ты – одинокое, самовлюбленное ничтожество. Таких нельзя любить. Такие должны жить и умирать в одиночестве. Это твоя судьба, твое предназначение. Каждый приходит со своей судьбой, Джил. У каждого есть свой штамп, своя маркировка и ни кто не в силах прожить свою жизнь иначе, чем так как указанно в его техническом паспорте. Приглядись к себе, к своей жизни. Там написано «одинок», там значится «ничтожен». Глупо не признавать этого. И ты не только глупец, а еще и лжец.

Джил молчал.

Он смотрел на гостя, смотрел на оттенки мимики его мраморного лица, и не мог, не хотел поверить в правдивость его слов.

– А как на счет предательства? Это ты, я надеюсь, не станешь отрицать? От кого ты все бежишь? Я скажу тебе – от кого. От себя. Да, да, не спорь. Не со мной.

Чувства Джила словно пронзило током, резанула появившаяся «песня» Искры Шепот. Девушка стояла слева у стены каюты, там, где черным круглым пятном зиял иллюминатор, ее лицо озаряло пламя камина, в волосах путались розовые искры, губы неподвижные – молчали, но ее «песня», искренняя и пронзительная, сотрясала душу Джила, в ее больших глазах, разгорался фиолетовый огонь.

Она пела ему о любви и обещании счастья, она пела ему о том, что он единственная радость для нее, ее ожидание, ее страсть…

Джил хотел встать на ноги, но не смог, они словно превратились в ватные кули – не слушались. Замотав головой, он закричал гостю:

– Прекрати!

Искра Шепот исчезла.

– Что прекратить, Джил? Твою жизнь? Ведь это твоя жизнь, я ничего не изменил и не придумал. Ты жалок, как и любое ничтожество. Сначала ты радуешься тому, что есть, а потом кричишь – «это не мое»! – Гость опустил руку с трубкой на свое левое колено и весь, поддавшись вперед, сказал: – Глупец, лжец и предатель. Ты даже не вспомнил о них! Ни разу! Жена и сын, Джил, жена и сын… Ты слушал Искру, тебе нравилось, что тебя любят. Но ты не любил. И поэтому твоя Дана ушла от тебя. Ты жестокий кусок дерьма.

– Это был гипноз…

– Да, разумеется. Все вы так говорите. Никто не хочет отвечать за свои проступки, все хотят свалить свою вину на меня, как будто я делаю за них их дела. Джил, это смешно. Вы лжете, а виноват я, вы предаете друг друга, а я опять крайний. Как вы можете с этим жить? Не понимаю. И теперь ты решил стать убийцей. Зачем ты полетел на «Стреле»? Чтобы убить меня? А за что, Джил? Чем я так провинился перед тобой или перед другими? Ответь.

Задав этот вопрос, гость словно успокоившись, откинулся на спинку кресла, погрузился в ее тень, слился с ней. Только черная трубка выбрасывала из себя улетающие к потолку розовые искры, и два бриллианта на его руках сверкали и горели синим и розовым.

Джил постарался собраться с мыслями.

Если поверить в то, что говорит гость, то и он и это кресло с камином станут реальными, и тогда уже невозможно будет выбраться из – под его чар, и реальность смешается со сном, и пожирающее пламя сгорающих звезд вырвется на свободу.

А потом смерть.

Всем.

Джил это знал и держался за это. В разговоре с гостем трудно устоять на ногах, но стоит попросить пощады и тебе конец, стоит отступить хоть на шаг и уже не вернуться назад.

– Ты сеешь зло. Ты сталкиваешь народы. Ты – убийца.

Слова, сказанные Джилом, казалось прозвучали, как гром. Это было обвинение.

Вызов.

И бешеное пламя в камине вдруг замерло, прекратили свой треск розовые искры в трубке гостя, остановился и пропал звездный ветер, и Джил понял, что то, что он сказал гостю сейчас, уже записано огненными буквами в ядерном пожаре сгорающих звезд, и все мироздание замерло, прислушиваясь к возникшей тишине, в ожидании ответа. Это было обвинение и ответ обязательно будет – правдивый и все объясняющий, неумолимый.

Огонь в камине снова затрещал, трубка гостя выбросила из себя пучок розовых веселых искр.

– Значит я – чудовище. Так, Джил? – Гость говорил спокойным, ровным голосом, голосом знающего правду, уверенного в себе человека: – Я – чудовище. Ты так считаешь. Знаешь сколько миров я видел? Сколько судеб прошло передо мной? Им нет числа. И знаешь, что? Они все были одинаковы. Все без исключения. Нет, конечно же, это были разные существа и жизнь их была устроенна по – разному. Я говорю не о том, что кто – то из них был худ, а кто – то толст. Ты понимаешь, о чем я говорю? – Гость рассмеялся. Он смеялся долго, и Джилу показалось, что за время смеха гостя, звезды во вселенной успели пройти большей путь в вечности и состариться. Гость перестал смеяться, помолчал, раскуривая свою, бесконечно горящую трубку, и заговорил: – Я кое – что покажу тебе.

Джил вдруг оказался в другом месте – каюта и гость исчезли, сменившись пасмурным пейзажем низкой равнины. Сумрачное небо висело над серой, истрескавшейся землей. Джил не сразу осознал то, что видит, его внутренний человек пытался не понимать открывшееся перед ним. Огромный эскалатор, стоящий на худых, металлических фермах, поднимался высоко вверх и на его ребристой, грязной ленте, лежали обнаженные, мертвые тела. Там, где нос эскалатора обрывался скрипящим катком, высилась широкая, необъятная гора трупов – голых, бледных, закопченных и под ней грубого вида железные машины, выплевывали в эту гору длинные языки пламени – яркого, ревущего. А у подножия самого эскалатора, копошились люди с лицами похожими на лошадиные морды – вытянутые, с тонким узким ртом, и они быстро и энергично стягивали с кузовов других железных машин голые, обезображенные тела, волокли их по сходням к началу эскалатора и бросали вниз.

Джил увидел нескольких странного вида людей, одетых в синюю униформу, которые стояли в обнимку, склонив голову на бок, и другой, такой – же, как они, в синей униформе целился из фотоаппарата и что – то им говорил…

Джил хотел закричать, хотел высвободить из своей груди страх и отвращение к увиденному, но не смог.

Потом картинка сменилась.

Он плавал в космосе и вокруг были звезды – чужие, яркие и большие. Несколько космолетов, расположившись далеко друг от друга, выстреливали по голубой, прозрачной планете зеленые стрелы лучей, и там, в неизвестном ему мире, кипел и пучился океан, клубы густого серо – белого пара поднимались высоко в атмосферу, закрывали поверхность планеты мертвой, черной тенью…

Картинки менялись одна за другой – существа и миры были Джилу не знакомы, они, как призраки далекого и неведомого, появлялись и исчезали, сопровождались ревом и криком на неизвестных ему языках, просящих о помощи, молящих кого – то, о чем – то.

Их вопль замирал на высокой ноте – истошный, обреченный…

Неожиданно все прекратилось. Джил не знал сколько прошло времени, пока он смотрел картины далеких катастроф. Теперь гость по – прежнему сидел в своем тяжелом кресле у камина, а сам Джил, свесив ноги с кровати, пораженный и потрясенный, смотрел перед собой, все еще переживая увиденное.

– Все одинаковые, Джил. Везде одно и то же. Ничтожества никогда не меняются. Никогда. Они любят себя обманывать, любят, чтобы о них хорошо говорили. И они всегда ненасытны. Их душат зависть, жадность и похоть. Им достаточно сказать – идите убейте тех, потому, что они другие, и возьмите то, что принадлежит им, себе, и оно станет вашим! И больше ничего говорить не надо. Они пойдут и убьют и возьмут не свое. Потому что очень этого хотят, а не потому, что кто – то им сказал сделать это. Им всегда нужен повод, чтобы оправдать собственное зло, придать ему значение добра. Но чужое никогда не станет твоим, даже если сильно захотеть. Оно разъест тебя словно кислота. Всегда и везде – одно и то же. Ничтожества поедают друг друга. Ничего не меняется. И не важно из – за чего происходит грабеж, из – за чужой жены, чужой планеты или глиняного черепка. Всегда нужен повод, что – бы себя оправдать. Ты не задумывался Джил, над тем, что ты здесь делаешь? Зачем ты куда – то летишь?

– Ты убил Зарю!

– Я? Убил Зарю? Ты всерьез можешь поверить в то, что такое чудовищное дело можно совершить? С чего ты так решил? Тебя даже не смутил тот факт, что между мной и мирами Содружества – пропасть пространства. Каким образом я мог бы их всех погубить?

– Ты это сделал. – Джила трясло, он все никак не мог унять дрожь в теле: – Я видел сны.

– Сны. Понятно. Ты видел сны. Ты видел, то, что я показал тебе. Видишь ли, Джил, я игрок. Согласись, что в моем положении трудно себя чем – нибудь развлечь. Но это уже детали. А вот ты еще больший дурак, чем я о тебе думал. Ты поверил снам! Джил! Ты идиот? Ты из тех кретинов, которые верят сновидениям? – Гость громко рассмеялся: – Ты увидел сон, который я же тебе и показал, и теперь готов умереть? Это смешно. Мало того! Ты идешь убивать. Убивать Джил, а ведь ты меня даже не знаешь. Просто тебе сказали – убей, и ты пошел. Все. – Гость вздохнул тяжело и протяжно и Джил заметил на себе пристальные, осуждающие взгляды звезд: – Ты трус, лжец и предатель, захотевший стать убийцей. Нет, нет, я не отговариваю тебя. Это твой личный выбор. Но ты жалок Джил, жалок и даже не смешон. Ты меня огорчаешь.

Джил заметил, как тень огорчения и печали пронеслась по каюте, затуманила звезды под потолком и в чернеющем иллюминаторе, и две чугунные девицы на каминных часах, горестно покачали своими серыми головками.

– Там, на древнем космолете, ты удивил меня. Впервые за очень долгое время, я был удивлен. Ты рискнул своей жизнью ради той флорианки, рискнул, когда счастье было рядом с тобой. И победил. Это было сильно, мой мальчик. Это впечатлило.

Джил видел глаза Гостя – светящиеся бледным, серым светом.

– Отпусти Малыша, – вдруг произнес тот: – Отпусти его, Джил.

– Ты о ком?

– О том, кого вы держите у себя на корабле, о том кто убивает вас. Малыш. Отпусти его.

Гость замолчал, пристально глядя в лицо Джила, розовый, светящийся дым его трубки, искристым ковром стелился по полу.

– Я не знаю никакого Малыша.

– Встань.

Джил неохотно поднялся на ноги.

– Оглянись.

Джил оглянулся и замер.

Там, где только что за его спиной находилась стена каюты, теперь высился ангар Барьера – в ярком свете световых панелей сверкал и переливался красками висящий над антигравом огромный алмаз. Расположенные по сфере алмаза сверкающие сталью трубки излучателей, били в сердце Барьера ослепительными белыми лучами. Джил присмотрелся и увидел нечто то, чего не различал до этого – алмаз был пропитан мягким розовым свечением, оно выходило из его недр, разливалось по ангару во все стороны, тянулось тонкими ручейками к стенам.

И Джил услышал крик.

Это был вопль, немой, беззвучный вопль – отчаянный, и переполненный болью.

Алмаз кричал, он вопил безо всякой надежды быть услышанным, не в состоянии остановить пытку пронзающими его лучами излучателей, кричал и жаловался в пустоту.