Текст книги "Звезда Надежды (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Багров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Глава третья. Знакомство

Джилу снился сон.

Сохраняя свое сознание, он не помнил свое имя и даже не задумывался о нем. Его внимание было приковано к действию, в котором он был словно сторонним наблюдателем, но мог слышать и знать чувства другого, того – другого.

Джил несся в черноте безбрежного пространства, он не испытывал ни холода, ни жажды, все его чувства были устремлены в окружающее и непостижимым образом, он мог видеть так, как не видит никто из людей, чувствовать и слышать мысли того, кто несся в этой черноте – гигантский и сильный.

Он называл себя – Летящий.

И еще – Видящий.

И – Ищущий.

Это были его имена, которые он дал себе, исходя из того, что он считал для себя самым важным.

Рожденный при взрывах могучих звезд, выброшенный взбесившейся гравитацией вон, сквозь клубы раскаленного водорода и пыли, Летящий принял жизнь и мысль.

Он стал жить.

И он стал мыслить.

Сознание пришло к нему сразу – он двигался в пустоте и видел все вокруг.

Он летел через облака пыли и газа – яркие и раскаленные, мимо молодых звезд, еще только обретших свет. Могучие силы гравитации там, где звезды располагались очень близко друг к другу, виделись ему светящимися, голубыми линиями, образующими вокруг сияние.

Он испытал полноту силы, такой, какой уже никогда не было после.

И ядро.

Он узнал о своем ядре сразу, как начал мыслить, понял силу живущую в нем, и то, как можно направлять эту силу – рвущуюся во вне, запертую в нем, направлять к ядру, чтобы менять направление полета.

Он продолжал видеть и мыслить.

Представление о времени появилось в нем, лишь потом, когда область молодых и ярких звезд, где он обрел жизнь, осталась далеко позади, а впереди не было ничего.

Только пустота.

Только ожидание.

Он двигался и выбирал свой путь.

Увидев ближайшую к себе звезду, он направил силу к ядру и выровнял полет – к звезде.

До нее было далеко – он летел, но расстояние сокращалось медленно, лениво, тягуче.

Тогда, в первом своем бодрствовании, у него возникли вопросы.

Кто он?

Зачем?

Есть ли такие, как он?

И где они?

Пространство не было для него мраком. Все вокруг проницал розовый, тонкий свет, и в этом свете, где – то очень далеко от него, светились звезды – голубые, зеленые, желтые, красные, они составляли из себя огромный вихрь, усыпанный россыпью огней, разбавленный туманом газа.

Потом сила стала слабеть.

И это тоже было открытием для него.

Ему предстояло утратить сознание – исчезнуть, пропасть, стать ничем, как до своего появления в пространстве.

И тогда вопросы перестали его волновать.

Появился страх, и он узнал, что есть страх – потопляющее, дикое желание видеть, мыслить и двигаться.

По мере того, как сила, преданная ему в рождении звезд, кончалась, сознание его угасало, пока не угасло совсем, вместе с его немым криком в пространство – отчаянным и одиноким.

Он перестал быть.

Сила и сознание вновь вернулись к нему – приближающаяся звезда, дала ему эту силу.

А вместе с сознанием, он стал слышать.

Слышать других.

Звезда, маленькая и желтая, гораздо меньше тех звезд, что он видел после своего рождения, имела двенадцать спутников – каменных и газовых, и от двух из этих спутников – наполненных жидким газом, теплых и светлых, к нему доносились голоса.

Он узнал, что такое радость – ликование, конец вопросов.

Он не был один.

Но радость быстро прошла, сменившись недоумением – голоса издавали не сами спутники звезды. Они были мертвы и безмолвны. Голоса издавали приспособления живущих на спутниках – маленьких и невидимых существ.

Их было много.

Как россыпи звезд в пространстве.

Продолжая набирать силу звезды, он вскоре готов был говорить с ними сам, когда из этих голосов узнал нечто новое о себе.

Летящий, Видящий и Ищущий, не знал каков он, не мог видеть себя, не мог сравнивать, но живущие на мертвых спутниках, увидели его в свои приспособления, закричали о нем в пространство через волны силы.

И он узнал.

Ищущий был огромен.

Больше мертвых спутников звезды.

И он угрожал своим появлением тем, кто жил там.

Летящий сравнил себя и их, и назвал живущих на двух планетах – ничтожествами. Они были как пыль перед ним.

Враждебные и испуганные.

Летящий недоуменно изучал их голоса, вникал в их жизнь, он узнал о чувствах и желании ничтожеств.

И тогда он познал смех и гнев.

Крошечные, как пыль, не искали себе подобных – их было много и они всегда были вместе. Но они истребляли друг друга, вместо радости от сознания того, что они вместе, ничтожества хотели другого – удовольствий. И они убивали. Делали так, чтобы другие испытали то, что Видящий испытал при угасании силы.

Они называли это – смерть.

Он приближался – огромный и страшный.

Еще можно было отклонить свой путь, пройти мимо, дальше от планет ничтожеств, и обезопасить их жизнь на спутниках звезды. Но Летящий передумал.

Он направил свою силу к ядру и устремился к планетам.

Чем ближе Ищущий приближался, тем отчетливее становились голоса ничтожеств. И вот он уже мог слышать не только голоса их приспособлений, а непосредственно голоса разума самих ничтожеств – слабые, крикливые, наполненные страхом и ужасом, новыми желаниями.

Его приближение внесло в их миры ужас, а ужас начал борьбу за выживание.

Из их голосов он узнал, что его нельзя уничтожить или остановить.

Теперь, приблизившись очень близко, Летящий мог сам говорить с ними, он вдруг понял, что заставить ничтожеств делать то, что он хочет, очень просто, достаточно лишь подсказать.

Он назвал это так – подсказать.

Он открыл для себя игру.

Забаву.

Было интересно и увлекательно смотреть на то, как повинуясь подсказкам Видящего, ничтожества мечутся, истребляют друг друга, разнообразят свои судьбы и поступки.

А потом он ворвался в их звездную систему, прошел близко от планет, разрушая ударом своей мощной гравитации спутники, убивая живущих на них, смешивая камни, пыль и огонь. Крик ничтожеств был громким, пронзительным и коротким.

Еще долго после этого, уже уходя от звезды, Летящий вновь и вновь вспоминал этот крик – общий крик миллиардов живущих, взвешивал, разбирал его на составные части, изучал эмоции и силу.

Это короткое событие в жизни Летящего принесло ему интерес.

Он узнал, что такое – интерес.

И он ушел опять в пустоту – пропал, перестал быть.

До следующей звезды.

До следующего пробуждения.

Потом было много встреч с новыми мирами, и снова живущими оказывались ничтожества – разные, но по – прежнему ничтожные.

И никогда, ни разу Летящий не встретил себе подобного и вопрос – есть ли такие как он, есть ли равные ему, оставался без ответа.

Звезды от времени расширялись, тускнели, пучились подобно газовым пузырям, взрывались – ярко, их газ разлетался во все стороны, освещаемый ослепительной точкой. Все менялось.

Только одно оставалось незыблемым – Летящий, Видящий, Ищущий…

Вдруг Джил обрел себя, ясно понял свои мысли, отделился от сознания Летящего и провалился в пустое и черное – беспросветное. Он испытал чувство, похожее на прикосновение, словно кто – то огромный и могучий, смотрел на него, копался в его мыслях и чувствах, холодными, острыми пальцами – изучал, присматривался.

Прикосновения приносили с собой боль – рвущую, омерзительную, и казалось из под этих чужих пальцев, сочится вязкая кровь сознания Джила, текут его болезненные воспоминания по острым, черным коготкам.

Чье – то присутствие усилилось пронзительным взглядом, и он услышал голос, как отголосок ледяных пещер:

– Здравствуй, Джил. Я вижу тебя.

Джил проснулся.

От собственного крика.

Он сидел на своей кровати, в каюте погруженной в полумрак зеленого ночника, и из его горла рвался истошный вопль…

«Здравствуй, Джил».

«Я вижу тебя».

«Вижу, вижу вижу…»

* * *

В кают – компании собрался почти весь экипаж «Стрелы». Не было только Камня Грозы, который нес вахту в контрольном отсеке.

Свет был включен над всеми столами кают – компании, люди и флориане расположились в креслах, все спорили, дошло до криков.

Джил никого не перебивал, он хотел услышать мнение каждого.

Экипаж составленный из военных и буксировщиков, так и не стал однородным – буксировщики сидели отдельно от военных. Исключением был один только майор Джок Суни, он сидел рядом с Осом, смотрел на происходящее, мрачно нахмурив брови, его крупный нос покраснел, а глаза слезились, и Джил был уверен, что майор опять приложился к «доброму вину».

Сейчас говорил старший энергетик крейсера, капитан Фум Мук – располневший флорианин, в оранжевом комбинезоне. Он сидел за третьим столом, возле барной стойки – лохматый и взъерошенный и голос его звучал с вызовом:

– Если Зари и Флории уже нет, то нам здесь делать нечего! Нас ждут там, – он неопределенно махнул рукой, куда – то в сторону: – И значит положение вещей давно и безнадежно изменилось.

Сидевшие рядом с ним военные – флориане в звании капитанов, Чжум Оу и Хен Ка, мрачно кивнули в знак поддержки его слов. В отличии от энергетика Фум Мука, они как артиллеристы, носили темно – зеленые комбинезоны с красными нашивками на правых рукавах.

– Капитан. – Помощник капитана, Глак Ноу смотрел сейчас в сторону Джила, сидя рядом с молодым, двадцатипятилетним инженером – лейтенантом Диски Алоином: – Позволю себе высказать свое мнение. Положение сложилось катастрофическое, нельзя это не признавать. У нас два пути. Либо мы найдем способ подтвердить или опровергнуть… – Он замялся, выбирая слова, чтобы продолжить свою речь: – Эти сны. Либо развернуть крейсер и идти на помощь тем, кому еще можно помочь.

– Капитан Ноу, – спросил того Джил: – У вас есть какие – то определенные соображения на этот счет или нет?

Джил старался ничем не выдавать своего беспокойства – сидел закинув ногу на ногу, изредка отпивая из высокого стеклянного бокала приторно сладкий апельсиновый сок, уже предвидел подкрадывающуюся ко всем им, катастрофу.

– Есть. – Клаг повернулся к молодому инженеру – лейтенанту: – Диски Алоин высказал идею по этому поводу. По – моему, она заслуживает внимания.

– Бред, – Лория Молли презрительно фыркнула: – Знаю я эту его идею. Диски, ты хороший мальчик и я скажу тебе только один раз – не лезь в дело, в котором ты ничего не смыслишь.

– Можно он все таки выскажется? – Клаг был раздражен.

– На здоровье.

И Диски Алоин, краснея своим конопатым, широким лицом, высказался:

– «Барьер» своим излучением, забивает все радио – частоты, а учитывая излучатели внутри обшивки крейсера – прием передач из вне практически невозможен. Но это на первый взгляд, – молодой парень посмотрел на помощника капитана, словно искал от него поддержки: – Известно, что в нескольких сотнях метров от корабля, излучение излучателей обшивки слабеет. Достаточно вывести подготовленный зонд связи и попробовать начать прием внешних передач. Они будут подавляться «Барьером», но у нас есть шанс отфильтровать сигнал через компьютер и получить нужную информацию. Зонд я подготовлю, а для его вывода мы можем воспользоваться одной из кормовых малых площадок. Такой вот план.

В кают – компании никто не проронил ни звука.

– Для этого придется выключить антиграв и двигатели, – сухо произнес Ос Юга.

– Выключим. – Клаг сказал это спокойно, как если бы речь шла о пустяке.

– Это наш шанс узнать, хоть что – нибудь. – Алоин пожал своими покатыми плечами: – Хоть, что – то.

– Это шанс стать трупом. – Лория Молли смотрела на него безо всякого выражения на лице: – Вы не вернетесь.

– Мы будем под защитой вашего «Барьера».

– Я уже всем объясняла. Нельзя отходить от корабля. Я вообще не уверенна в том, что из корабля можно выходить!

– А в чем вы вообще уверенны? – Рассмеялся ей в лицо капитан – энергетик Ветер Скат: – В чем? Я вот сомневаюсь, что Объект способен как – то влиять на нас! И вся эта затея… Летит где – то кусок камня, а истерику подняли! Не ваш ли «Барьер» сводит экипаж с ума? Молли! Не его ли не изученному излучению мы все обязаны этим кошмарам? Где доказательства разумности «Объекта»?

– Почитайте отчеты лаборатории…

– Читал я ваши отчеты, Лория. Притянутая за уши белиберда! Существуют объективные данные радио телескопов, отчеты центра «Звезда». И там пишется совсем другое, Лория. Совсем.

– Я не буду с вами спорить, Ветер. Вы не понимаете, о чем говорите.

– Ну, конечно. Все мы здесь конченные тупицы. – Черные глаза Ветра, смеялись: – Вы сами писали, о воздействии «Барьера» на психику разумных существ. Наши доктора. – Ветер кивнул сидевшим рядом друг с другом врачам – Гуэн Кха и зарянке Трессе Иге: – Они пичкают нас пилюлями от кровотечений, и с каждой неделей, все больше и больше. А это не Объект виноват. Виновато излучение «Барьера». Возникли вопросы? Много вопросов, Лория. И нам всем нужны на них ответы. Разумеется, последнее слово за капитаном, – он с улыбкой посмотрел в сторону Джила: – Но ответы нам необходимы. Сейчас! Я закончил.

Потом говорил флорианин Чжум Оу – ничего нового он не сказал, но повторил почти дословно Скат Ветра.

Сол Дин попытался было с ним спорить, но «не до инженера» – сразу заткнули.

Ааоли хранила молчание.

Майор Суни также не вмешивался в спор. Только один раз он произнес коротко и громко:

– Глупо. Глупо рисковать из – за снов.

Спустя час, они решили проголосовать.

С перевесом в один голос, было решено выйти из корабля и вывести зонд связи.

* * *

Ос – облаченный в скафандр «Окунь», стоял в ярко освещенной шлюзовой камере кормового комплекса, рядом с Диски. Продолговатый, округлой формы зонд связи, ощетинившись антеннами, гладкий и блестящий, покоился на высокой транспортировочной тележке по правую сторону Оса.

Ждали.

Молча.

Ос повернул голову внутри гермошлема, взглянул на молодого напарника. Сквозь светлые блики на лицевом стекле гермошлема, он увидел лицо Диски – спокойное, даже какое – то мечтательное. Он разглядел конопушки на носу лейтенанта – инженера, вздернутый, курносый нос и пухлые губы.

Сопляк.

Ос отвернулся, стал смотреть перед собой.

Здесь все было белое.

Перед ним белела матовая стена и выходной, пузатый люк – большой и квадратный, с круглым иллюминатором в верхней части.

В иллюминаторе царила тьма.

В наушниках было тихо. Голос Лории исчез – дав ему последние инструкции, зарянка замолчала, и теперь он ждал приказ на выход. Там, за этим люком, находилась площадка для зондов – небольшая, Ос видел ее только на экранах обзора, пустая, со светящейся разметкой для модулей обслуживания и надстройкой слева, на которую вела короткая, стальная лестница.

В принципе ничего сложного в выводе зонда не было – выкатить тележку с зондом из шлюзовой камеры, докатить ее до стартовой площадки, где находится распределительный щит управления, подключить зонд экранированным кабелем к щиту, и спокойно вернуться обратно.

Тридцать метров в одну сторону, тридцать в другую.

А потом Джил отключит ходовые двигатели и антиграв, и Лория, сидя в командном отсеке, активирует зонд и поведет его прочь от корабля…

Ос устал от скуки и безделия. Недели и месяцы проведенные им на крейсере, с редкими днями, когда он был занят делом, утомили его. Он хотел прогуляться, пусть недалеко, пусть ненадолго. Но это было лучше, чем торчать в своей каюте или сидеть в навигаторской рубке, разглядывая однообразие показаний приборов.

Ос усмехнулся, вспомнив лицо Джила – встревоженное, рассерженное.

Джил не хотел отпускать Оса выводить этот зонд.

Джил был против.

Ос захотел придумать по этому поводу короткий стишок, но мысли были, как деревянные – рифма не шла.

– Ос, мы готовы. – Прозвучал в наушниках голос Джила – напряженный, резкий.

– Ясно. Давай нам выход.

Из шлюзовой камеры начал быстро откачиваться воздух – Ос слышал легкий свист, потом стало совсем тихо, звуки снаружи скафандра умерли.

– Мы будем держать вас под наблюдением, Ос. – Снова голос Джила: – Если ты заподозришь хоть малейшее отклонение в своем самочувствии, даже если тебе покажется что – то подозрительным…

– Знаю, знаю. Все бросаем и убираемся обратно на крейсер, – закончил за него Ос.

Он опять посмотрел на напарника, теперь уже повернувшись всем корпусом в его сторону.

– Я готов, Ос. – Диски положил руку в белой перчатке скафандра на никелированную ручку тележки, выглядел спокойным.

– Открываю люк. – Голос Джила.

Белый люк перед ними плавно и медленно открылся, уйдя в левую сторону, блеснули в свете световых панелей его мощные петли.

– Покатили, – сказал Ос Диски: – Медленно.

Они тронулись в путь – не спеша, толкали тележку перед собой по стальной поверхности пола, и их магнитные ботинки при каждом шаге, с глухим звуком, передававшимся через ноги, ударялись, прилеплялись к полу.

Тум, ту – тум, тум, ту…

Выкатили тележку из шлюзовой камеры – черное небо вокруг и яркие точки звезд, пространство стартовой площадки погружено в полумрак, лишь горят впереди посадочные огни разметки для модулей, и редкие, матовые плафоны фонарей слева на надстройке.

Катится тележка, гудит, потемнела, ее поручень отражает свет позади – яркие, тонкие блики.

Тум, тум…

Прошли три метра по очерченной красной линией разметке.

Пять метров.

Инструментальный ящик справа – в тени крейсерской обшивки, черный прямоугольник, торчащий вверх на фоне звезд и размытой туманности Овал.

Стоп.

– Все, – произносит Ос.

– Я за кабелем, – Диски убирает руку с поручни тележки, смотрит в стекло гермошлема Оса: – Семь минут.

– Семь минут.

Ос наблюдает, как Диски спокойно отвернулся, разворачиваясь к инструментальному ящику, туда, где во мраке тени, тускло горит габаритный фонарь и зеленая цифра «3».

– Как у вас? – Голос Джила.

– Порядок у нас, – Ос перевел взгляд с Диски вверх, на звезды.

Они горели холодно и спокойно – далекие, недосягаемые, но непостижимым образом близкие – родные.

Белые, голубые, розовые…

Он всегда удивлялся этому – красоте звезд. Казалось бы ничего интересного, просто светлые точки на черном фоне. Но если присмотреться, если представить…

Странная красота.

Красиво…

Это красиво.

* * *

Диски приблизился к инструментальному ящику.

Обычный стальной ящик, больше человеческого роста, с гладкой, глянцевой поверхностью – отсвечивал темно – серым.

Такие стояли и на его «Упрямом», где он служил почти два года. Зная, что там увидит – три широких, вместительных отделения, с белыми лампами подсветки в каждом, Диски протянул руку, взялся за кривую рукоять на дверце и повернул ее вниз.

Он почувствовал под ладонью щелчок – тонкий, едва уловимый, и потянул рукоять на себя, открывая дверцу. Вспыхнули лампы подсветки – белые, матовые, и сразу стало светло. Он увидел в ящике три отделения. В верхнем в специальных пазах зеленого пластика, покоились блестящие инструменты – большие и поменьше – кусачки, плазменные паяльники, пассатижи, зажимы и мелочь, вроде отверток и ключей, но приспособленных под руку в перчатке скафандра. В центральной ячейке, прижатый красным зажимом к стенке ящика, висел экранированный кабель связи, скрученный в плотный, черный моток.

Это случилось, когда Диски протянул руку к мотку кабеля – едва заметный, мягкий толчок снизу, под ноги, словно палуба крейсера, слегка дернулась вверх.

На какую – то долю секунды Диски стало дурно – ящик со всем его содержимым, поплыл перед глазами, искривился, свет светильников померк. А потом все опять вернулось в норму – Диски смотрел на свою руку, протянутую к мотку кабеля, застыл, прислушиваясь к своим чувствам.

Ничего не происходило.

Он нерешительно позвал:

– Ос.

В наушниках тишина, слышится негромкое шипение радио – волн.

– Ос.

Ему послышалось, что в эфире кто – то отозвался, возможно это был чей – то вопрос, но он не был в этом уверен.

Все тихо.

Диски отстегнул зажим, взял кабель и вытащил его из ящика.

Его опять качнуло, но уже дольше, сильнее, он испытал дурноту, головокружение и вялость в теле, пошатнулся и наверное, упал бы, но магнитные ботинки крепко стояли на палубе, словно вросли в нее.

– Ос!

И он резко повернулся назад.

Возможно ему так только показалось – тело, будто набитое ватой, было не послушным и Диски разворачивался, как во сне – долго и беспомощно, вяло…

– Сынок!

Он увидел маму.

Мама стояла перед ним в своем любимом зеленом, в розовых цветах, платье – ветерок играл с ее светлой челкой. Ярко сияло Светило.

Там, где пологий, заросший зеленой травой холм, упирался в синий, деревянный забор, стоял их дом – двухэтажный, с синей крышей и открытыми окнами на первом этаже. Диски разглядел белые занавески на окнах и услышал далекий отрывистый лай собаки.

Его собаки.

Его Новика.

Время – обед.

Он совсем забыл об этом – заигрался.

Было здорово играть в космонавта – он представлял, что уже стал взрослым и сильным и его приняли в экипаж крейсера, для дальнего похода…

Мама.

Она готовила на кухне его любимые сладкие сырники – маленькие и рассыпчатые, и Диски всегда любил сидеть на своем высоком, детском стульчике, болтать под столом ногами и ждать, когда мама поставит перед ним тарелку с сырниками и стакан свежего, вкусно пахнущего молока.

– Ди, ты опять взял папин скафандр. Ты же знаешь, что он не разрешает тебе с ним играть.

Мама говорила мягко, с улыбкой, в углах ее губ обозначились ямочки, глаза – голубые, как небо, смотрели с лаской.

– Мамочка, я только на часок.

– А ты знаешь сколько это – часок? – И она засмеялась, покачала головой: – Ди, Ди, твой «часок» давно прошел. Пора обедать.

– А что мы будем обедать?

– Сырники.

– С молоком?

– С молоком, Ди.

Ему очень хотелось поиграть в космонавта еще, но мама уже здесь, а значит игра закончилась. Да и папа будет ругаться, если узнает про свой скафандр.

– А если ты в нем задохнешься, Ди?

– Не, не задохнусь. Здесь есть такие штуки, они открываются и можно дышать.

Мама приблизила к нему свое лицо и шутя поцеловала стекло гермошлема:

– И как я доберусь до своего сына?

Они дружно рассмеялись.

Он и мама.

В этот момент Диски вспомнил как недавно, в начале лета, они ходили на пляж, купались и загорали. И так получилось, что он пообещал маме не заходить далеко в воду, но все – таки не удержался и зашел. Он выбрал момент, когда мама отвернулась, чтобы сказать что – то тете Сале, и зашагал вперед, погружаясь все глубже и глубже в воду, пока вдруг не провалился в нее с головой.

Он удивленно смотрел под водой по сторонам, не видя ничего страшного в том, что не может выйти на берег. Ему стало интересно. Он даже начал глотать воду – один глоток, второй…

А потом чьи – то руки подхватили его и рывком – сильным, отчаянным, вырвали Диски из воды, и он заревел от стыда за свою беспомощность и от страха, вдруг возникшего, закашлялся, обхватил мамину шею руками, спрятал лицо в ее волосах…

– Сыночек, нам пора идти.

– Уже?

– Ты же не хочешь есть холодные сырники? – Мама наклонила голову на бок.

Она всегда так делала, если хотела сказать, что игра законченна, и никакие отговорки ему не помогут.

– Мамочка, а после обеда я смогу опять поиграть?

– Папа будет недоволен.

– А мы ничего не скажем папе. Я совсем немножко побуду космонавтом!

Мама глубоко вздохнула, в ее голубых, как небо глазах, сверкнули розовые искорки – маленькие, веселые.

– Хорошо, молодой человек. После обеда вы снова сможете быть космонавтом.

Она рассмеялась, глядя в его глаза, и Диски тоже стало смешно и хорошо. Он знал, что рядом с мамой ничего плохого с ним не случится, и даже если он зайдет глубоко в воду, она обязательно придет к нему на помощь.

– Ди, Ди…

Он поднял руки к основанию гермошлема, нащупал округлые головки фиксаторов и, повернув их, разомкнул пневматический зажим.

Стекло гермошлема отскочило вверх и замерло, выпустив облако заледеневшего воздуха и кровавые брызги…

* * *

Ос смотрел сквозь стекло гермошлема и звезды казались ему колючими, яркими точками, где – то в необъятном Ничто.

Семь минут.

Он будет стоять здесь, долгие семь минут.

Потом Диски вернется с кабелем, они подключат зонд…

Ему захотелось пройтись в перед – два, три шага навстречу этим звездам. Сколько лет от видит их, уже казалось привык к ним, стал почти к ним равнодушен, его затянула рутина и ежедневная необходимость жить своей, странной, нежеланной жизнью. И вот теперь, так внезапно, так неожиданно, он вдруг по – новому взглянул на них. Это было похоже на вдохновение – мираж сокровенных, не осознаваемых образов и отголосков мыслей.

Семь минут.

Ос отпустил тележку и, обойдя ее, прошел чуть дальше, вперед, немного, до серого куба выключенного сейчас навигационного маяка.

Семь минут.

Много это или мало?

Свет датчиков внутри его гермошлема бросал светлые, веселые блики на стекло, мягко светил из под лица.

Семь минут.

Семь минут, это очень много. За это время можно дойти до конца площадки, постоять там в тишине и покое, и не спеша вернуться к зонду.

Ос остановился в нескольких шагах от тележки.

За семь минут, при желании, можно обойти весь крейсер, заглянуть в каждый его отсек, прислушаться к его желаниям – ярким и бурным, желаниям дальних странствий, ожидания открытия своей сути…

– Ос, – тихий и какой – то робкий голос Диски возник в наушниках, словно голос призрака.

Ос не ответил.

Ос смотрел на звезды – понимающие, знающие Оса, долгие, долгие годы.

За семь минут рождаются и умирают звезды. Они набухают ослепительными, красными пузырями, пожирают миры роящиеся вокруг них, словно мотыльки, и лопаются, разлетаются во все стороны газовыми, раскаленными лохмотьями, чтобы спустя время – бесконечно долгое время, спустя семь минут, собраться вновь и разгореться с прежней, могучей силой, давая жизнь новым, рожденным в огне, мирам…

– Ос! – Громкий и истошный крик Диски резанул его уши и стих, утонул в холоде немигающих звезд.

И он пошел – вперед, не торопливо, но уверенно, и все было, как надо, и все было в порядке. Он шел зная, что вдохновение стоит там, на краю посадочной площадки, за желтым светом разметок, стоит ожидая его – терпеливое и надежное, как верный друг.

Ос ощутил затхлость и удушье внутри самого себя, как если бы не мог, выразить словами нахлынувшие вдруг, чувства. Ему стало душно, до крика, до слез, до исступления.

– Живу хуже собаки… – слова сами вылетели из его рта, но уже не такие привычные, как когда – то. Их смысл стал грубым и неряшливым в потоке чувств Оса – упорядоченных и ясных: – Не то. Все не то…

– Ос, назад! – крик Джила.

Больше Ос ничего не слышал, ни громких криков в наушниках, ни треска радио – помех – ничего. Он спокойно шагал к краю площадки, и его магнитные ботинки при каждом шаге прилипали к стальному полу, словно лапки большого насекомого.

«Он не понимает – Джил, нет, не понимает. Разве мы дышим? Разве можем произнести вслух ритм своего дыхания, его чувства, его мысли, его смысл?»

Шагая по освещенной габаритной разметкой площадке, Ос слагал стихи.

 
– Я слышу зов,
могу пройти чуть ближе,
к той пропасти, которую хочу…
 

Нет, это было не то! Не то!

Ос замотал головой, его дыхание участилось.

Пропасть здесь не причем. Пропасть это лишь символ его повседневной жизни, его стеснения в груди, его мучения. Разве можно любить это, любить эту муку?

Ему становилось душно.

Воздух внутри скафандра был тяжелым, влажным, тягучим, и сам Ос казался себе в нем немым и беспомощным идиотом.

– Я не бездарь. Просто этот воздух, эта жизнь внутри скорлупы… Да, скорлупы.

Он различил маленькие, розовые точки – светлячки, крошечные и пугливые, они наполняли пространство вокруг Оса, роились, вспыхивали и гасли, и через них светили звезды – ослепительные, большие. И он с озарением понял, что так и должно быть, что они часть мироздания, никем не видимые, не узнанные, но пронизывающие все, несущие смысл и легкость.

Это открытие буквально захватило его сознание и Ос, затаив дыхание, смотрел на эти розовые звездочки, боялся их спугнуть своим вниманием, своим любопытством.

Розовая, живая пыль…

Это, это…

Это будущие звезды!

Ос все понял. Он видел еще не родившиеся, но ожидающие своего рождения, звезды.

И они несли для него вдохновение и смысл. Он хотел выразить возникшие чувства – смешанные, новые, непонятные, наполненные новым смыслом – неуловимым, ускользающем. Ос как бы услышал слова, аналогов которым не было в его языке, не существовало самих этих слов, а лишь звук несущий гармонию и рифму.

– О-о-о-а-а-и-и-и…

Голос его зазвучал высоко и звонко, застыл на одной высокой, пронзительной ноте:

– И-и-и-и… Я-я-а-а-а!…

Он задыхался.

Искры, розовые искры теснились у стекла гермошлема.

Руки его поднялись к фиксаторам гермошлема, голос – захлебывающийся, уже надрывный, кричал, кричал, кричал…

 
– Дышать звездами,
А-а-и-и-и…
Пути…
ртутью обрамлю…
А-а-а-а…
 

Фиксаторы отскочили.

Фигура Оса, застыла на месте с поднятыми вверх руками, ближний зеленый фонарь, освещал его левый бок ровным, мягким светом, играл изумрудом на локтевых ремнях, стальных носах ботинок, покрытом инеем, на поднятом стекле гермошлема…