Текст книги "Дивизион"

Автор книги: Вугар Асланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Через несколько дней Азизов вместе с Карабашем, еще с двумя «стариками» и одним прапорщиком отправился работать во дворе одного сельскохозяйственного предприятия, которому требовалась рабочая сила. Карабаш, еще не привыкший к условиям дивизиона, держался пока неуверенно. Азизов хотел его немного «погонять», как любили выражаться в дивизионе. Им на двоих дали одну лопату, чтобы перебрасывать пшеницу в лафет. Интеллигент старался, чтобы  тот работал больше и часто передавал лопату ему. Может, это связано было с тем, что Азизов хотел с самого начала развить с новеньким такие отношения, в которых тот оказался бы в более уязвимом положении. Карабаш был недоволен этой ситуацией, но пока отмалчивался и присматривался. Обращение старослужащих с Азизовым,  с солдатом его призыва, как с существом не очень-то разумным, не ускользнуло от глаз Карабаша. И к вечеру его поведение стало резко меняться. Когда они вышли из бани, Карабаш даже позволил себе назвать Азизова «бараном». С солдатами своего призыва  Азизову удавалось, несмотря ни на что, все еще поддерживать хорошие отношения, а с полугодками он продолжал бороться и старался не уступать им, даже если свои права приходилось отстаивать в драке. И хотя Жужанов тогда и побил его хорошенько, но ему не было теперь стыдно, ведь он сам начал драку, не испугался и вообще держался достойно, по-мужски. С другим полугодкой – Васильковым же он сражался почти на равных, хоть тот был выше и сильнее его. А тут вдруг Карабаш, который, к концу проведенного им совместно дня начал выказывать ему явное пренебрежение и чуть ли уже не подсмеивался над ним. Азизов понимал, что это недопустимо, что нужно что-нибудь обязательно предпринять против этого, но, глядя на Карабаша, пасовал: нет, ему не одолеть этого крепыша. Это был и страх перед силой противника и ставшая привычной неуверен-ность в собственных силах. Азизов понимал, что происходит нечто такое, что может и в будущем испортить ему жизнь в дивизионе и помешать тому, чтобы сбылись его мечты, если он останется здесь.

В тревоге искал он решение возникшей проблемы, упорно думал, как изменить ситуацию с Карабашем. Среди нынешних старослужащих находились и такие, которые были гонимы солдатами своего же призыва. К ним относились с насмешкой, их иногда избивали шутя, походя, от скуки, издевались над ними, а если вдруг приходилось выполнять какую-либо работу и молодых рядом не было, то все это вешали на них. Их слово ничего не значило среди солдат их призыва, поддерживали их лишь в случае неповиновения со стороны молодых. Среди сослуживцев Азизова одного с ним призыва таких солдат еще не было. Даже Кузьмин таковым среди своих не являлся. Азизов понимал, что если он не сможет дать отпор Карабашу, то потеряет уважение к себе и других солдат своего призыва. К нему не будут относиться как прежде, и уважать совсем перестанут. И тогда до конца службы придется исполнять самые унизительные роли. Значит, нужно было что-то предпринять немедленно.

Когда они мылись в бане, Азизов слегка поранил пятку и начал после этого прихрамывать. Прапорщик заметил это, и, узнав причину, тут же доложил дежурному офицеру по прибытии в дивизион. Утром дежурный офицер доложил замполиту о том, что Азизов получил легкое ранение ноги и теперь хромает. Замполит, долго не думая, решил отправить его в санчасть полка. Такое решение было полной неожиданностью для Азизова: он наконец-то может увидеть вновь полк!

И вот он едет в санчасть полка на том же грузовике, на котором когда-то приехал в дивизион и скоро вновь очутился во дворе, по которому так долго тосковал. С радостью и грустью оглядывал он двор, курилки, магазин-кафе, бассейнчик в середине двора: когда-то он получал удовольствие от такой жизни и ничего не знал о том, что такое дивизион.

Санчасть находилась на самом краю полка. В ней служили военные врачи и солдаты – фельдшеры. Были еще медсестры – в основном, жены офицеров, служащих в полку.

Пожилой врач осмотрел небольшую рану на его пятке и сказал стоящему рядом лейтенанту, сопровождавшему Азизова в санчасть:

– Ему нужно на некоторое время остаться здесь.

Лейтенант кивнул и покинул санчасть. Что касается Азизова, то он, хоть и надеялся на это в глубине души, но никак не думал, что это получится так легко. Может, этот старый врач пожалел его, увидев перед собой измученного, затравленного, доведенного до отчаяния молодого солдата.

Азизов был счастлив: после двух месяцев адских мучений наконец-то отдохнуть! Ему даже не верилось в это; не верилось, что несколько дней можно жить не получая удары от других, без унижений и гонений. Можно валяться в постели сколько хочешь, вдоволь наесться и без страха смотреть телевизор. Дни шли, и Азизову не хотелось вспоминать о дивизионе. Ему хотелось остаться здесь до самого конца службы, только как это сделать, он не знал. По ночам он иногда просыпался. И когда осознавал, что находится не в дивизионе, его сердце заполняли безмерная радость и счастье. Когда он вспоминал, что скоро все равно придется возвращаться в дивизион, его охватывал ужас. Нет, никогда, ни за что, говорил он себе. А почему не донести до других свое трудное и невыносимое положение в дивизионе? Неужели никто его не поймет и не захочет ему помочь? Самоубийство? Нет, никогда! Он так мало в жизни еще успел. У него еще столько впереди, столько нереализованных планов и желаний! Он даже еще не встретил девушку своей жизни. А хотелось многого. Но пока ему хотелось вырваться из этого дивизионного ада и перебраться хотя бы куда-нибудь в другое место, если с полком уж не получится.

Находясь в полку, у него была возможность обратиться к самому высшему  командованию, считал он. Хотя напрямую, как ему не раз объясняли в дивизионе, нельзя было обращаться ни к кому из начальников: рядовой,  если у него возникали какие-либо трудности по службе, обязан сначала обратиться к сержанту – своему командиру отделения, сержант должен попытаться решить вопрос сам. Если же не получалось, то он передает это старшине батареи, который при необходимости докладывает об этом командиру взвода, тот в свою очередь – командиру батареи, а командир батареи – командиру дивизиона. Все, таким образом, должно было решаться в иерархическом порядке и не выходить за пределы дивизиона. И только в исключительных случаях командир дивизиона из-за какого-то солдата мог обратиться к командованию полка. Но поскольку это вряд ли поощрялось со стороны последних, то такое, можно сказать, не происходило вообще. Только Азизову было теперь все равно, кто и как к этому будет относиться, и он решил действовать пока он в полку, ведь другого шанса у него может и не быть. Высшее командование должно в конце концов знать правду о дивизионе. Пока Азизов размышлял, как осуществить задуманное, когда, к кому и как подойти, его стали навещать бывшие сослуживцы-земляки из полка. Они все, зная о нелегкой участи в дивизионе, жалели его, пытались утешить, давали советы, как ему вернуться обратно. Все они считали, что Азизову сильно не повезло, ведь он оказался единственным среди них, попавшим в дивизион. А один из них – сластена, служивший теперь почтальоном, пришел к нему с конфетами и какими-то пирожными. Этот пухленький парнишка, который, казалось бы, кроме еды мало о чем думал, никогда не был Азизову симпатичен. Вот счастливчик, завидовал ему Азизов сейчас. Он тоже считает, что служит в армии. Большая часть службы этого избалованного сыночка проходила в будке, где кроме него никого не было. Здесь он мог делать все что угодно. Приходя туда с утра, он ставил пластинки с солдатскими и «гражданскими» песнями, потом выходил из будки со своей почтальонской сумкой, набитой письмами и газетами, и отправлялся их разносить. В обед он маршировал в столовую вместе с хозяйственным взводом, а после обеда опять шел в свою будку. Опять на всю часть из нее раздавалась бодрая музыка. Вылезал он со своего «поста» еще раз лишь перед ужином, опять отправляясь вместе со своим взводом в столовую. У хозяйственного взвода было отдельное помещение, служившее казармой, куда этот почтальон отправлялся спать ночью. Что такое наряды – работать на кухне, стоять с автоматом на посту или дневальным – было ему неведомо. К тому же в воскресенье, как и весь полк, он отдыхал. Это в то время, когда в дивизионе уже и забыли, что такое выходной день. «Хорошо бы его отправить служить в дивизион», – подумал Азизов, глядя на самодовольное круглое лицо солдата. От пирожных и конфет, принесенных бывшим сослуживцем и земляком, он однако не отказался. Удивительно, за эти два месяца, проведенные в дивизионе, он, можно было сказать, забыл вкус таких вещей. Почтальон давал ему лакомиться конфетами еще и еще – у того в сумке, похоже, были приличные запасы. Земляк не спрашивал Азизова о том, как ему служилось в дивизионе, понаслышке уже что-то сам знал.

– Тебе надо вернуться в полк, в дивизионе служить ужасно, – сказал он Азизову с сочувствием.

Азизову стало так жалко самого себя, что захотелось тут же рассказать этому парнишке, к которому вдруг проникся симпатией и благодарностью, обо всех ужасах дивизиона, которые ему приходилось терпеть, и попросить его и всех других сослуживцев из их бывшей колонны, чтобы они помогли ему вернуться в полк. Ну что делать, если у него не было родственников или хороших знакомых в этом проклятом городе. А кто ему мог бы помочь, кроме земляков – бывших сослуживцев? Никто.

– Да, ты прав, надо вернуться в полк, и я этого очень хочу, – сказал почтальону Азизов, – только не знаю, как это сделать. Может, обратиться к командованию?

– Да, было бы неплохо, скажи это прямо самому командиру полка. Он хороший человек, тебя поймет. Ты же должен был служить в полку, а не в дивизионе. В дивизионе служат те, кого с самого начала туда определяют. Тебя определили в полк. Отсюда отправляют в дивизион только из-за грубых нарушений. Скажи командиру, что теперь понял свою ошибку, осознал, и больше это никогда не повторится, – поддержал Азизова почтальон.

– А примет ли он меня, будет ли слушать, что я ему говорю? – с сомнением спросил Азизов.

– А почему бы нет, должен принять. – Потом почтальон ненадолго задумался и сказал ему, хитро прищурившись: – Ты постарайся поймать его. Стереги перед кабинетом, и когда он появится, попроси разрешения и обращайся к нему. В таком случае он тебя выслушает. А иначе попасть к нему в кабинет ты не сможешь.

Эта идея показалось Азизову не такой уж и глупой, хотя он был невысокого мнения об умственных способностях этого вечно жующего парня. Может, и в самом деле сделать так, как он говорит? Теперь Азизов готов был следовать любым советам, лишь бы добиться цели. Вдруг его осенила другая мысль, и он решил тут же посоветоваться и на этот счет с бывшим сослуживцем:

– Слушай, а что, если я напишу письмо министру обороны и расскажу ему все, что происходит в дивизионе? И попрошу, чтобы он посодействовал, чтобы меня вернули в полк?

Такого почтальон, кажется, не ожидал. Будто ему дали решить очень трудную задачу, о которой он даже думать не смел. Только вдруг на его лице опять появилось хитрое, смешанное с азартом выражение:

– Да, пиши давай и отдай это письмо мне. А я его отправлю, даже платить тебе не надо, я все сделаю сам.

– А дойдет это письмо до министра обороны, как ты думаешь, не отберут его в пути?

Почтальон опять не нашел что ответить и задумался.

– Не знаю, на этот счет ничего не могу сказать. Могу только пообещать отправить письмо. Подожди, я сейчас посмотрю, – будто что-то вспомнив, почтальон полез в свою огромную сумку и начал копаться в ней.

Достав из сумки пачку новых конвертов, он предложил их Азизову:

– На, бери, сколько хочешь, я за них все равно денег не плачу, мне их так дают на городской почте, бесплатно.

Азизов взял вначале один конверт, потом решил взять второй, чтобы написать еще родителям. А больше ему не нужно было, все равно никому кроме родителей не писал, да и им тоже редко. Почтальон, обняв его на прощание, сказал, что завтра еще раз зайдет – забрать письмо, и ушел по своим делам. Азизов посмотрел ему вслед с завистью и с острым желанием оказаться на его месте.

Значит, до завтра нужно написать письмо министру обороны. Дело нешуточное, надо как следует обдумать, как и что писать. А что касается командира полка, то к нему нужно постараться обратиться перед отъездом в дивизион. Как ему рассказали лежавшие в санчасти солдаты, после выписки всегда остается время, пока прибывшие из дивизиона бегают по другим делам, которые нужно было решить в полку. В это время можно посидеть в чайной или на скамейке перед бассейном и наблюдать, когда же появится командир полка. Дождавшись его, он тут же попросит разрешения обратиться, тот, конечно, не откажется выслушать, а, скорее всего, и помочь. Если же этот план не удастся, придется дождаться ответа на его письмо самого министра обороны.

Вечером после ужина, когда все разошлись, Азизов уединился на кухне и написал письмо министру обороны.

«Товарищ министр обороны!

К Вам обращается рядовой Азизов, ныне служащий в одном из дивизионов. Я был определен вначале служить в полку в городе. Через два месяца за нарушение дисциплины меня решили наказать и отправить в дивизион, в котором я должен проходить дальнейшую службу. Какова она, служба в полку и в дивизионе, невозможно даже сравнивать. Только меня тяготят не столько сами трудности службы в дивизионе, сколько отношения между «дедами» и молодыми солдатами, и в частности отношение старослужащих и офицеров ко мне лично. Нет дня, когда бы меня ни избивали, не заставляли выполнять чужую работу и стирать чужую одежду. Эти муки, которые приходится нам, молодым солдатам, испытывать в армии, трудно даже описать.

Что же это за армия, товарищ министр обороны? Саморазрушающаяся армия! Мы проиграем войну, если так будет продолжаться. И не только афганскую и холодную, но даже большую и горячую, если она начнется в ближайшем будущем. Но еще не поздно все  исправить. Нужно установить настоящую дисциплину в армии, искоренить этот порядок, при котором старослужащие имеют безграничную власть над молодыми солдатами, против чего, как я убедился на собственном опыте, ничего не предпринимается офицерами.

Я хотел бы Вас попросить содействовать моему возвращению обратно в полк. Все девять бывших моих сослуживцев, которые, как и я, окончили один курс высшего учебного заведения, и поныне служат в полку. Один я оказался в дивизионе, а эта служба совершенно другая, это наказание, которым, по-моему, я давно искупил проступок. Эти девять солдат из нашей бывшей колонны являются моими земляками, хотя для меня, воспитанного в духе истинного интернационализма, это никакого значения не имеет. Даже наоборот мне куда интереснее быть среди солдат из других республик, общаться с ними. Только что я могу делать, если без поддержки земляков в армии приходится очень трудно? Мне в дивизионе очень тяжело одному, поскольку здесь некому за меня заступиться.

Товарищ министр обороны, я прошу Вас решить вопрос моего возвращения в полк.

С уважением,

рядовой Азизов»

На конверте он написал только город Москва, в качестве адреса «Министерство Обороны СССР», а адресата – фамилию министра. Точного адреса министерства он не знал.

Почтальон зашел к нему на следующий день, взял письмо и пообещал отправить его как можно быстрее.

Нельзя было сказать, что в санчасти напряжения в отношениях между солдатами не существовало, но по сравнению с теми, что царили в дивизионе, для Азизова здесь было просто комфортно, эти три недели он чувствовал себя как на курорте.

Однако всему приходит конец. В начале ноября за ним приехали из дивизиона. Это было ужасно, Азизову смертельно не хотелось следовать за лейтенантом, он надеялся, что сейчас произойдет чудо, и возникнет какой-то выход из этой ситуации. Все так и случилось, как рассказывали ему в санчасти: лейтенант разрешил ему посидеть на скамейке перед штабом, пока сам ходил за какими-то бумагами по кабинетам. Азизов решил не терять времени и быстро поднялся на второй этаж. Постучаться к командиру полка просто так было нельзя. Следовало ждать и надеяться, что он сам пройдет мимо него и уж тогда воспользоваться моментом и высказать свою просьбу. Несмотря на то, что это считалось серьезным нарушением дисциплины, Азизов решил пойти на это: будь что будет. Ему пришлось ждать долго, он уже начал терять надежду на то, что сможет обратиться к командиру. Наверное, внизу его уже искал лейтенант, закончивший свои дела. Но тут дверь кабинета открылась, и командир полка вышел в сопровождении двух офицеров – своих заместителей. Увидев перед своей дверью худого, выглядевшего полуживым солдата, командир, кажется, удивился и сам спросил у Азизова:

– Что Вы здесь делаете, товарищ солдат?

Азизов заставил себя открыть рот и каким-то еле слышным и очень неуверенным и виноватым голосом вымолвил:

– Я хочу вернуться обратно полк, товарищ полковник. У полковника поднялись от удивления глаза на лоб:

– То есть как, что это значит? Вы хотите вернуться в полк?

Азизов чуть не заплакал:

– Так точно, товарищ полковник…

Командир посмотрел в недоумении на своих заместителей.

Один из них, видимо понимая положение молодого солдата в дивизионе, начал рассказывать сам об этом командиру и будто искал подтверждения своим словам у Азизова:

– Избивают, измываются, заставляют стирать чужую одежду, делать их работу, забирают еду?

В ответ Азизов только кивал головой, еле сдерживая слезы. Его удивляло и то, почему командир его не узнает. Он же сам несколько месяцев назад назвал Азизова «интеллиген-том», хвалил его за глубокие знания? Неужели он все это уже забыл?

– А я говорю Вам, товарищ солдат, будете служить там, где приказано. Ни в полк, ни в другой дивизион переведены не будете.

Азизов продолжал стоять перед офицерами и молчал. Ему казалось, что решается его судьба. Он так надеялся на удачу, и она вроде бы сопровождала его здесь. Ведь он «поймал» командира, тот согласился его выслушать… Его не отругали за грубое нарушение устава…  И вот все рухнуло. Удача отвернулась от него. Командир был суров и решителен: Азизову предстояло служить оставшиеся полтора года в дивизионе. Сказав это, командир полка удалился вместе со своими заместителями, оставив Азизова перед закрытой дверью кабинета. А Азизову ничего не оставалось, как вслед за ними спуститься по лестнице и покинуть здание.

Теперь ему предстояло вновь вернуться в дивизион. На что собственно Азизов надеялся, на какое чудо, когда хотел вот так разом избавиться от дивизиона? Он полагал, что руководство полка не знает, что творится в дивизионах, как там нарушаются устав и армейская дисциплина, как обращаются старослужащие с молодыми солдатами. И он пытался донести эту информацию до самого командира полка. Это должно было помочь. Теперь же, когда заместитель командира полка сам перечислил те причины, которые привели его сюда, он понял, что никому глаза не открыл – все и так все прекрасно знали. Значит, они все знают и ничего не предпринимают для того, чтобы это остановить?! А Азизову оставалось только вновь вернуться в дивизион, как бы он этого не хотел.

Когда Азизов возвращался в дивизион, то узнал еще у ворот, что командир – майор Венков наконец-то приехал. Азизов успел как раз на послеобеденный развод на занятия. Уже весь дивизион был построен на плацу, и, как только Интеллигент переступил порог дивизиона, его тут же отправили в строй. А таким серьезным и многочисленным он этот строй прежде никогда не видел. Майор Венков – высокого роста и плотного телосложения мужчина – казался действительно человеком очень строгим и суровым. Осмотрев солдатский строй, он сделал много замечаний и пару раз еще сильно выругался:

– Опустились все черт знает до чего!.. Я вам покажу, что значит служить в Советской Армии!..

Подойдя к одному из молодых солдат, он закричал, взяв его за воротник:

– Кто так ходит, твою мать?! Кто его командир? Комбат стартовой батареи ответил сразу:

– Капитан Звягинцев, товарищ майор.

– Следите, пожалуйста, за внешним видом своих солдат, товарищ капитан, – прозвучал голос командира более спокойно, но твердо.

Вернувшись на свое место в центре перед строем, командир пригрозил всем пальцем:

–        Буду лично проверять, как вы тут без меня службу все это время несли.

Лица офицеров и солдат были напряжены. Дивизион был как будто не тот, каким был до отъезда Азизова в санчасть.

После развода Азизов, с двумя другими солдатами, оказавшимися свободными от наряда, отправился в сопровождении капитана Звягинцева на позицию.

Когда они дошли до окопа с ракетой, капитан велел подчиненным спуститься в него и построил всех там еще раз.

– Все слышали, что сказал командир?

Тут Азизов опять подумал, что, может быть, командир дивизиона наконец-то наведет здесь порядок, прекратит издевательства над молодыми солдатами. Правда, рассказы старослужащих о том, что при чеченцах с этим было еще хуже, почти лишали его надежды, ведь это означало, что и майор Венков все знал, но не считал нужным это изменить. Все знает и делает вид, будто ничего не замечает. Неужели командир дивизиона не понимает, что при такой постановке дела служба идет насмарку? Как служить, когда тебя оскорбляют и унижают донельзя, ставят на грань выживания? Чему верить, когда, попадая в армию, ты первым делом видишь сплошные нарушения устава? Солдаты стараются здесь заслужить похвалы офицеров, но они делают это также не путем добросовестной службы. А «старики» используют каждую возможность, чтобы уйти от выполнения задания, перекладывают его на молодых или вообще ничего не делают. А для всех главное – не попадаться, и многие так хорошо научились хитрить, что, умея вовремя уйти в сторону, считаются хорошими солдатами. Чего можно ожидать от такой армии? И неужели такая армия нужна офицерам? Ведь стоило им только всерьез взяться, они бы очень скоро покончили с иерархическими отношениями между солдатами и наладили бы настоящую армейскую службу, после которой солдаты становились бы по-настоящему обученными грамотными воинами, способными при необходимости защитить свою страну. Недисциплинированная, а значит, и небоеспособная армия вряд ли имеет особую ценность. Все какая-то показуха, хотя труд в нее вкладывается огромный, качества же, результата никакого. Азизов часто вспоминал сцены из фильмов о советских воинах, которые он любил смотреть с детства. Где другие – добрые, храбрые, дисциплинированные? Были ли они на самом деле такими или это тоже только пропаганда? Ему и раньше говорили, что нельзя быть наивным и слепо верить в то, что показывают в кино или пишут в книгах. Потому что жизнь совершенно другая. А он верил именно в это и ожидал в жизни тоже именно того, что видел в фильмах или читал в книгах.

Два месяца службы в дивизионе перевернули все его представления о жизни: она предстала ему теперь своей темной и страшной стороной. Теперь ему с трудом верилось, что где-нибудь можно было чувствовать себя свободно. Где бы он теперь ни появился, ему казалось, что нужно доказывать свое физическое превосходство над другими; а если его нет, то попытаться парализовать противников другим: брать на страх и стараться подчинить себе. Ему не удалось это с Карабашем. Азизов понимал, что попыткой сразу напугать только что прибывшего из учебки солдата, чтобы продемонстрировать ему изначальное преимущество, он сам нарушил то, что считалось самым важным в отношениях между солдатами одного призыва. Карабашу следовало научиться в дивизионе новым правилам – именно подчинению старослужащим и солидарности с солдатами своего призыва. А в тот злополучный день Азизов не смог устоять перед соблазном проучить новичка. Окажись Карабаш не таким коренастым и сильным, может, Азизов и не делал бы этого. Но он испугался, что этот новичок сам захочет добиться над ним определенного преимущества, тем более, что униженное положение слабого Азизова в дивизионе можно было заметить быстро. Чего Азизов не хотел бы допустить, так это возможности, что и новенький, не наученный еще солидарности с себе подобными, попытался бы взять над ним верх. Поскольку на утро следующего дня Азизова отправили в санчасть, их отношения с Карабашем не получили развития. За время трехнедельного пребывания в санчасти, Азизов часто думал о Карабаше, беспокоился о том, как будут складываться отношения с ним.

Вернувшись в дивизион, Азизов сразу же оказался вместе с Карабашем, который в этот день тоже не вступил в наряд. Садретдинов, надменный как всегда, поручив им работу по очистке окопа, ушел, оставив их один на один. Азизову вначале хотелось как-нибудь поставить на место наглого новичка, который за время его отсутствия стал еще более развязным. Потом он решил изменить тактику, попытаться подружиться с ним, рассказать о приближении периода, когда солдаты их призыва перейдут в категорию «хозяев» дивизиона. Нет, Карабаш вел себя совершенно по-другому, не желал ни поддаваться его давлению, ни идти на контакт. Наоборот, он пытался подчеркнуть свое превосходство перед слабаком Азизовым. Азизов понимал, что должен что-то предпринять и немедленно. Он должен был драться с ним, как с Жужановым и Васильковым. Если даже он проиграл бы бой, это было бы все равно лучше, чем все время пасовать перед ним. Но, глядя опять на его могучее тело, необхватную шею, Азизов терял последние капли мужества. Он не мог даже представить, каким мог быть этот бой, когда соперник многократно превосходил его в силе, мощи и ловкости. Единственное преимущество Азизова было в том, что он был выше Карабаша. Только этим он вряд ли был в состоянии воспользоваться. Давление на Азизова со стороны Карабаша, его грубость и наглость росли с каждым днем. При их проявлении у Азизова каждый раз вспыхивало внутреннее возмущение, но дать отпор он так и не решался. Это замечали и другие; все начали понимать, что Азизов испытывает страх перед Карабашем, а тот попросту «гонит» его, как «старик» молодого солдата. Это было новостью для всех, подобные отношения между солдатами одного призыва все же были большой редкостью. Азизов терял уважение теперь и среди солдат своего призыва, с которыми он связывал надежды на будущее в дивизионе. Он стал опускаться все ниже, еще меньше следил за собой. Теперь его мысли все чаще были заняты оскорбительными выходками Карабаша. Постепенно и другие солдаты дивизиона, и молодые и «старые», стали ощущать возрастающую с каждым днем наглость этого новичка, недавно прибывшего из учебки. С ним старались держаться осторожно. Таджик Сардаров больше других пытался сопротивляться Карабашу. Однажды у них дошло до ссоры, когда молодые стартовой батареи подбирали в маленькой будке возле автопарка тряпки для мытья машин. Карабаш хотел перекинуть всю работу на Сардарова, тот не выдержал и предложил ему выйти на улицу – «поговорить». Все думали, что сейчас Карабаш просто раздавит Сардарова, если дойдет до драки. Сардаров, едва они успели выйти из будочки, сделал несколько шагов в сторону Карабаша:

– Что, что ты хочешь? Ты что, самый сильный здесь, что ли?

– А что, ты что ли самый сильный? – спросил его в свою очередь Карабаш.

Только при этом в его голосе больше не было той прежней наглости и самоуверенности. Еще какое-то время оба молодых солдата стояли друг против друга. Остальные в напряжении ждали развязки этой драмы. Только до драки не дошло. Трудно было сказать, что Карабаш струсил. Он, скорее всего, просто не хотел связываться с человеком, который поставил все на кон: побить или быть побитым, все равно, но не допустить, чтобы кто-то испортил ему оставшийся срок службы. Никто из молодых солдат не комментировал это противостояние между Карабашем м Сардаровым. Карабаш частично приостановил после этого свою агрессию против других молодых солдат. Лишь отношения с Азизовым оставались прежними. Однажды и Азизов хотел было решиться на бой. Пусть лучше он меня побьет один раз, чем я буду постоянно унижаться. Когда он оказался наедине с Карабашем в столовой, тот опять принялся командовать. Азизов на сей раз не смолчал и вступил с ним в спор. Когда Карабаш начал напирать на него, Азизов вызвал его на улицу. Ожидал ли этого Карабаш? Может, и нет. Когда вышли из столовой, Азизов стал двигаться в сторону складов. Карабаш следовал за ним. Но, не дойдя до складов, Азизов остановился на полпути. Он не боялся, нет. Наоборот, страха в эту минуту он не испытывал вовсе. Но он начал думать о смысле такого поединка, еще никакой уверенности в себе он не чувствовал. Он поглядел еще раз на квадратное тело Карабаша, его короткую мускулистую шею. И потом как бы внутренне взглянул на себя, на свое тощее худое тело, оценил свое нервное состояние. Нет, никакого смысла бороться с Карабашем не было, такой бой ничего не дал бы ему, ничего кроме дополнительных унижений: Азизов не был в состоянии оказать ему достойное сопротивление. Именно поняв это, Азизов решил остановиться на полпути, остановился и Карабаш, шедший ему вдогонку.

– Ну и что? – спросил Карабаш издевательским тоном. – Идем, поговорим.

Потом он посмотрел на разочарованный вид Азизова и сказал:

– Или ты уже сдрейфил и больше не хочешь поговорить со мной?

Азизов молчал, только сделал короткий вздох, который отражал великое разочарование в себе, мире и людях, и сказал еле слышно:

– Нет, не хочу.

Карабаш в ответ покачнулся всем своим телом, отражающим силу, ловкость и уверенность в себе, и ухмыльнулся опять издевательски:

– Хм!..

Он удалился, оставив Азизова одного.

Азизов теперь понимал, что после этой сцены ему будет еще труднее. Другому он мог бы попытаться дать отпор кулаками, если бы даже это кончилось его избиением, а с Карабашем это оказалось для него невозможным. Что касалось Карабаша, то он, несмотря, на свою силу и ловкость, особенно смелым все равно не был. Иначе он бы заставил Азизова принять бой, раз он его вызвал. Однако Карабаш предпочел уйти, возможно, радуясь тому, что Азизов сам, в конце концов, отказался от поединка. Стало быть, Карабаш неплохо разбирался в людях, видел и искал их слабые стороны, как теперь понимал Азизов, и пользовался слабостями успешно.

После этого дня Азизов лишился последнего шанса сохранить достоинство в своих отношениях с Карабашем: оказать ему хоть какое-то сопротивление. Теперь все, что велел Карабаш, Азизов старался тут же исполнять, как будто тот был старослужащим. Единственная разница была в том, что Карабаш его не избивал, по крайней мере пока. Азизов оказался единственным солдатом, у которого сложились такие отношения с Карабашем. Другие его тоже опасались, но ни у кого это не доходило до такого безоговорочного подчинения и отчаянного смирения со своим положением, как у Азизова. Это замечали все, и постепенно другие молодые солдаты старались ставить Азизова ниже себя. Иногда он еще пытался этому сопротивляться: каждый раз, если один из молодых солдат хотел устроить все так, чтобы именно Азизов выполнял более тяжелую работу, он пытался уклониться. Теперь почти у всех сложилось мнение, что Азизов слов не понимает, поэтому его нужно вначале избить, а потом объяснить, что он должен делать.