Текст книги "Дивизион"

Автор книги: Вугар Асланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Людей подобных Петренко Захид до армии не встречал. Но, как отец, и дед, когда живой был, рассказывали ему, на таких людей не стоило обращать внимания, они считали их несерьезными. В другие времена их бы наказали, посадили в тюрьму, отправили в лагерь, а теперь не обращают на них внимания: пусть болтают, сколько хотят. Этой болтовней устои советского государства все равно не разрушишь. Поэтому Захид не принимал всерьез политические выступления лейтенанта. Он ждал, когда лейтенант оставит эту тему, чтобы опять перейти к беседе о восточной литературе и исламской культуре. Но теперь новость о разрушенных афганских деревнях потрясла его. Но позже он все-таки выяснил, что эти якобы уничтоженные советскими войсками деревни стоят целыми, и их жители тоже живы. Если там и была операция, то незначительная. После некоторых раздумий Захид пришел к мнению, что американцы хотят ввести советских людей в заблуждение. И то, что они передают по радио – провокация, и все это и впрямь не стоит слушать, как и антисоветские выступления Петренко. При этом он был убежден, как и многие солдаты и офицеры их батальона, что эту войну не стоило начинать.

Захид теперь значительно охладел к Петренко, даже начал избегать его. И Петренко с транзистором тоже никто больше не видел: возможно, он внял предупреждениям командира роты и спрятал его. Видя нежелание Захида общаться с ним, Петренко грустно вздыхал: он стал теперь в батальоне совсем одиноким. Солдаты батальона тоже посмеивались над ним, называли его «американцем», «самым умным» и так далее. Петренко вначале пытался отвечать, ставить их на место, но поняв, что его больше никто, даже командование, не поддержит, молчал.

В начале лета нужно было вновь выехать на срочную операцию: маленький отряд «душманов» появился в одной деревне, в шестидесяти километрах от месторасположения батальона. Жители деревни сообщили о десяти «душманах», прибывших туда на грузовике. Они были вооружены автоматами, карабинами и гранатами. В батальоне решили отправить на ликвидацию отряда «моджахедов» два взвода мотострелкового батальона. Именно взводы Петренко и Панфилова. Возглавить операцию должен был командир роты Зотов.

К обеду они прибыли в деревню, где должны были находиться «моджахеды». Зотов не хотел въезжать в дружественную деревню на броневиках и грузовиках и создавать много шума из-за десяти «душманов».

По численности они и так превосходили мятежников в несколько раз. Оставив часовых возле техники, он скомандовал войти в деревню пешком. Взял с собой только врача батальона и его помощника для оказания помощи раненым на месте. Так они и вошли в деревню, вооруженные автоматами, ручными пулеметами, гранатометами и ручными гранатами. Начался поиск «душманов». Пришлось по одному проверять глиняные дома, сараи и дворы. «Моджахедов» обнаружили в одном из дворов. Спрятавшиеся в доме и сарае, они неожиданно открыли огонь по солдатам через окна и двери, убив одного и ранив троих. Солдаты открыли ответный огонь. Услышав стрельбу, остальные солдаты и офицеры тоже прибежали к этому двору. Зотов приказал окружить дом и сарай и вести непрерывный огонь, целясь в двери и окна. Потом он позвал Захида и велел ему перевести его предложение о сдаче в плен:

– Вы окружены, и у вас нет никакой возможности выбраться. Если вы немедленно прекратите огонь и сдадите оружие, то я гарантирую вам жизнь и безопасность. Если будете продолжать огонь, то нам придется разрушить дом и сарай и уничтожить вас.

Захид перевел сказанное командиром роты. В ответ «модждахеды» несколько минут молчали. Вдруг в центр двора из окна полетела граната, потом еще две, они громко разорвались одна за другой.

– Что ж, не понимают, будем действовать иначе, – твердо произнес капитан.

Потом он опять обратился к Захиду:

– Эсрари, переведи теперь следующее.

И командир роты громко начал кричать в сторону ведущих огонь:

– Есть ли среди вас женщины и дети? Если есть, то пусть они выйдут и отправятся в деревню. Мы их не тронем. Я вам даю слово, слово советского офицера.

Эсрари также громко перевел слова капитана. Когда он закончил свой перевод, в ответ раздался хохот, а потом опять начали стрелять. Зотов приказал вести огонь из гранатометов по дому и сараю и закидать бандитов гранатами. Небольшие глиняные строения начали рушиться от гранат. Вскоре их охватило пламя. Несколько «душманов», стреляя на ходу из автоматов, выскочили из строений и попытались бежать. Но им это не удалось. Солдаты уложили всех ответным огнем. Дом и сарай продолжали гореть. Командир роты осмотрел трупы лежащих бородачей. Потом, плюнув в их сторону, велел тащить их к окраине деревни и закопать.

– А здесь все будет так же гореть? – спросил Петренко, показав рукой на дом и сарай. – Может, там остались еще живые?

– Если даже остались, то их теперь все равно в живых больше нет, – ответил ему капитан холодно и сухо и отошел в сторону.

Всех убитых «моджахедов» притащили к окраине деревни и, выкопав одну яму, бросили туда трупы и засыпали их землей.

– Все, – сказал Зотов, – теперь пора возвращаться обратно.

В деревне все спрятались, услышав стрельбу. Разве что иногда можно было заметить полуголых мальчишек, бегающих по улицам и с интересом разглядывающих советских солдат.

Построившись в колонну, оба взвода стали двигаться к тому месту, где была оставлена техника. Вдруг они услышали голос:

– Хей, шурави, издавадса. Вы акружина, все ваш техника захватит мы, вашы чесовой убит.

Не успев разобраться, кто говорит, солдаты вдруг увидели дула автоматов, пулеметов и гранатометов, направленные на них. Впереди лежала дорога, а по обеим сторонам от нее росли небольшие деревья и кусты. Вот из-за этих кустов выглядывали дула пулеметов и автоматов. Когда солдаты обернулась назад, то увидели, как их окружают эти вооруженные бородачи.

– Разойдись! Ложись! – успел крикнуть Зотов.

Солдаты, не успев придти в себя, все-таки выполнили эти приказы, хотя некоторые не успели – их настигла вражеская пуля.

Лежа на земле, Зотов приказал Панфилову, чтобы он со своим взводом держал оборону сзади и с правого фланга, а вместе с взводом Петренко он пытался держать оборону спереди и с другого фланга. Пули сыпались на солдат дождем. Стреляли одновременно отовсюду, разрывались гранаты. Зотов надеялся прорвать оборону слева и пытался вести оба взвода в эту сторону. Рация имелась только в его офицерском броневике, теперь уже захваченном «душманами». Теперь он не мог даже сообщить в батальон о настигшем его роту бедствии. Зотов все время невнятно ругался, кричал то на Петренко, то на Панфилова, которые особого боевого опыта не имели. Отстреливаясь, оба взвода продвинулись в сторону, куда рвался командир роты. Среди солдат были уже большие потери. При попытке оказать помощь одному раненому врач батальона сам получил серьезное ранение. А его помощника убили еще раньше. Крики раненых и умирающих солдат охватили поле боя, помочь им теперь было некому. Солдаты пытались вытащить раненых товарищей из-под пуль и тащить их с собой, поскольку оставлять их было негде. Так оба взвода пытались выйти из окружения. Только эта задача казалась очень тяжелой. «Душманы», продолжая стрелять по солдатам со всех сторон, догадались о замысле Зотова и пытались помешать осуществить его. Оказавшись в открытом поле перед превосходящими силами противника, оба взвода продолжали нести большие потери. При этом расположение «душманов» впереди оказалось выгоднее – выше, чем их позиция. Но солдаты медленно двигались, вернее, ползли к цели, к которой пытался настойчиво вести их командир роты. Пока его самого не настигла пуля. Командир роты был ранен в голову, кровь текла ручьем. Он старался держаться, продолжал стрелять из своего автомата. Но видно было, что силы его иссякают. Один из солдат поволок капитана, не выпускающего автомат из рук.

– Оставь, оставь меня, – крикнул ослабшим голосом Зотов. – Не нужно мне помогать, я сам.

Но солдат не оставил его и продолжал тащить в том направлении, куда двигались взводы. Увидев, что капитан смертельно ранен, Панфилов взял на себя руководство боем. Только его неопытность вскоре сказалась, и связь между солдатами начала нарушаться. Держащие оборону спереди и атакующие левый фланг окружения пришли в замешательство. Многие из атакующих теперь сами пытались обороняться и вели беспорядочную стрельбу.

Воспользовавшись таким замешательством, «моджахеды», держащие левый фланг окружения, смогли отстрелить многих из атакующих. Увидев, что дальнейший прорыв к тому флангу невозможен, солдаты начали отступать. Так провалился зотовский план прорыва окружения, а самого командира уже не было в живых. Панфилов тоже получил очень тяжелое ранение от разрыва гранаты прямо рядом с ним. Его, умирающего, тащил вместе с собой по земле один из солдат. Перед смертью Панфилов успел передать командо-вание Петренко. Петренко был в полной растерянности. Он был бледен и еле полз в направ-лении, указанном погибшим командиром роты. Как руководить теперь оставшимися солдатами, как спасать их, новоиспеченный командир не знал. Он начал что-то кричать им, призывая двигаться в том же направлении. То, что ситуация изменилась и среди солдат началась паника, он не смог оценить. Почувствовав его неуверенность, солдаты перестали слушать его редкие команды, и через какое-то время воцарился полный хаос: каждый стрелял и двигался в том направлении, куда считал нужным. Всеми теперь владело только желание выжить, выбраться из окружения и убежать. Казалось, что так в одиночку легче выйти из окружения. А «моджахеды», заметив растерянность и панику в рядах советских солдат, воодушевились еще больше. Они отстреливали теперь этих мечущихся в хаосе воинов как зайцев во время охоты. Захид остался среди тех, кто все еще надеялся, отстреливаясь, вместе выйти из окружения. Он был ранен в плечо, только ранение казалось неглубоким, хотя кровь не останавливалась. Захид беспрерывно вел огонь, автомат его раскалился после выпущенных по «душманам» двух магазинов, в каждом из которых было по тридцать патронов. Он находился теперь совсем недалеко от Петренко, который все еще пытался руководить солдатами, не слушающими его. В ответ бойцы только материли Петренко и делали то, что сами считали нужным. Хабибуллин пытался в свою очередь как-то организовать сражающихся все еще вместе солдат, что-то кричал, указывал. До тех пор, пока в него самого не попали. Кажется, умер он сразу, не успев даже почувствовать боль от разорвавшей его грудь пули. Петренко чуть привстал и пытался еще отдать какие-то распоряжения, как его тут же свалила вражеская пуля. Падая, он уронил свой автомат и остался лежать неподвижно. Увидев, как его подкосило, Захид подполз к нему:

– Товарищ лейтенант, что с Вами? – спросил он испуганно, повернув его голову к себе.

Голубые глаза лейтенанта были устремлены куда-то в сторону, он даже не посмотрел в сторону Захида.

– Эсрари, ты?.. – спросил только лейтенант с трудом.

– Да я это, товарищ лейтенант, – ответил Захид, не зная даже в какую сторону тащить теперь лейтенанта.

Лейтенант так и продолжал лежать с открытыми глазами, обращенными теперь к небу. Эсрари понял, что он уже умер, и пришлось бросить лейтенанта прямо на том же месте и вновь отстреливаться. Оставшимися в живых солдатами двигала надежда на то, что все же из этого ада удастся как-то вырваться. По ним стреляли опять со всех сторон, снаряды и гранаты взрывались друг за другом, поражая все больше и больше бойцов. Но некоторые из них все еще двигались, ползали по земле среди оторванных ног, рук, трупов, кричащих от боли раненых.

Все-таки Эсрари и еще четверо солдат добрались до самого фланга, куда стремился еще Зотов, и бросились на «душманов» со штык-ножами, хоть и были полностью обессилены. Захид из последних сил направил свой автомат в живот возникшего перед ним «моджахеда». Но тут другой «моджахед» прикладом автомата ударил его по уху, не до конца закрытому пробитой пулей каской, и Захид упал.

Очнулся он от разговоров на афганском над его головой; вначале ему казалось, что он видит это во сне – как ходят вокруг него множество людей и говорят на афганском языке. Потом Захид сквозь полуприкрытые веки уже яснее различил вокруг множество бородатых мужчин в чалмах. В основном они сидели на земле, пили чай и беседовали. Неподалеку лежало много оружия – видимо, трофеи после боя с ними. Еще немного придя в себя, Захид понял, что связан веревкой и не может пошевелиться. Оглянувшись, он увидел еще нескольких солдат из их роты, лежащих недалеко от него в том же положении. Одежда у всех была разорвана, испачкана кровью, у многих были серьезные ранения, они стонали от боли.

Очень долго Захид не понимал, где он и зачем он здесь. Потом он начал вспоминать последний бой, перед глазами проплывали какие-то сцены. Голова отказывалась признавать происшедшее за реальность. Неужели все это произошло в действительности, неужели они и вправду попали в окружение и были разгромлены? И действительно убиты капитан Зотов, лейтенанты Панфилов и Петренко, сержант Хабибуллин? Тут он еще раз посмотрел в сторону других солдат. Некоторые все еще находились без сознания, у всех остальных были мрачные, несчастные лица. Наконец-то Захид осознал, что он вместе с несколькими другими солдатами взят в плен. Проходящие мимо них «душманы» бросали иногда в их сторону взгляды, полные ненависти, казалось, они готовы сожрать их заживо. А Захид еще услышал, как один из них посоветовал другому, поскорее покончить с этими русскими. Тот что-то ответил ему, вроде, что нужно еще спросить кого-то. Кого именно, Захид не понял.

Прошло не так много времени, как появились двое высокорослых мужчин, бородатых и одетых тоже как афганцы. Только внимательно поглядев на них, трудно было поверить, что они действительно афганцы: таких высоких людей среди афганцев редко можно было встретить, к тому же оба они были светлокожие, и выражения их лиц были другие. Оба они, бросив холодный и презрительный взгляд на захваченных советских солдат, подошли к группе «моджахедов». До них было не так далеко, и какие-то слова Захид мог отчетливо понять. Как выяснилось, один из недавно прибывших, толстый и не такой уж молодой, просил другого переводить его слова «моджахедам». Другой, молодой и худощавый переводил его слова с английского на афганский, и наоборот. Только английский у них (Захид по настоянию отца учил его несколько лет самостоятельно и еще год в университете, поэтому кое-что понимал) был какой-то непривычный. Какие-то слова эти двое произносили как-то странно. «Скорее всего, это американский», – так подумалось вдруг Захиду. И что они среди «моджахедов» делают? Неужели они сражаются тоже вместе с ними? Хотя о подобных случаях Захид уже слышал прежде, ему рассказывали, что американцы поддерживают «моджахедов», учат их сражаться с советскими воинами, только до конца в это никогда не верил. Теперь однако увидел это своими глазами. Значит, замполит был прав, «моджахедов» действительно обучают американцы? В это он начал больше верить особенно после того, когда услышал, как старший американец поздравлял «моджахедов» с успешной операцией. Потом американец начал что-то обсуждать с моджахедами, и тут Захид догадался, что и это окружение с обманом было его планом. Захид также понял, что старший из американцев – высокопоставленный офицер, а переводчик – офицер младшего чина, и они имеют серьезное влияние на «моджахедов», возможно, даже определенную власть над ними.

Оба американца, подойдя потом к советским пленным, стали что-то опять обсуждать, вроде того, что с ними теперь делать. Никто из плененных солдат кроме Захида, может, к их счастью, не понимал, что теперь решается их судьба. По ответу одного из «моджахедов»  Захид понял, что они предлагают после короткого допроса расстрелять их. Старший американец задумался, еще раз внимательно посмотрел на пленных и сказал, что тех, кто тяжело ранен, лучше сразу расстрелять, а других пока оставить, с ними он будет говорить сам. Захид был ранен в плечо, осколки от гранат остались у него в одной ноге, небольшая рана от удара прикладом была под ухом. Осмотрев Захида, «моджахеды» решили его и еще и четверых солдат пока оставить в живых. А троих решили расстрелять. Их взяли за руки и за ноги, оттащили в сторону, там же застрелили и тут же закопали. Вместе с Захидом остались двое русских, один узбек и один дагестанец.

В тот день оставленным в живых развязали руки. А местный врач промыл их раны, чем-то их смазал, чем-то присыпал, а потом перевязал бинтом. Все материалы, которыми он пользовался, он вытаскивал из красивых упаковок с надписями на английском языке. Можно было догадаться, что все они были доставлены американцами. После обработки ран  пленным дали чай в пиалах, потом несколько кусков хлеба и вареной курицы каждому. Сильно проголодавшиеся и обессиленные от полученных ран и потери крови солдаты с жадностью набросились на еду. «Моджахеды» смотрели на них с презрением. Казалось, они с трудом сдерживаются от желания расправиться с ними.

Ближе к ночи пленных загнали в кузов машины, там опять cвязали веревкой, уложили на пол и бросили на них несколько одеял, тоже, скорее всего, американского производства. К ним поднялись еще много «моджахедов»: видимо, они так и спали здесь в горах, в кузовах грузовиков, не устанавливая никаких палаток, чтобы в случае внезапной советской атаки можно было быстро принять боевую форму. Один из «моджахедов» встал на часах, пока они спали, потом его сменял следующий. Захид не смог уснуть всю ночь. Его угнетала мысль, что он попал в плен. Об афганском плене он слышал ужасные истории: как истязают пленных, как их избивают, пытают, чтобы развязать язык, а потом все равно убивают. Значит, выбраться отсюда живым уже никакой надежды не было. Его и других солдат ждала явная смерть. Захид, вспомнив о погибших в том ужасном бою в окружении, понял, что завидует им. Как не повезло, что он в живых остался, думал он, все больше и больше вспоминая фрагменты той битвы. Ведь он мог бы покончить с собой, у него еще было достаточно патронов, или же мог бы подняться во весь рост, и тогда «душманы» застрелили бы его. Но последняя надежда на то, что еще все же можно вырваться из окружения, заставила его и некоторых других солдат броситься в отчаянии на «душманов», стоящих поблизости. Если даже не прорвется, то погибнет – смерть или возможность выйти из окружения – только эти две возможности видел он в те последние минуты. А вот мысль о том, что он может потерять сознание, получив удар прикладом, естественно, не приходила ему в голову, а именно это и случилось. И это было самое нежелательное, самое страшное – оказаться в руках врага живым. Что же стало с другими, неужели кроме попавших в плен все погибли? Скорее всего, так оно и было. Выбраться из того пекла вряд ли кому-то удалось. Безусловно, в батальоне давно уже узнали о трагедии, постигшей их, такая ловушка была в ходу у врагов, и тем не менее они на нее попались. Там, наверное, жалеют, что послали так мало солдат на операцию и тщательно не проверили полученную информацию. За такой провал достанется, конечно, командованию батальона. Целых два взвода было уничтожено, захвачены грузовики и броневые машины, еще оружие. И еще семь солдат попали в плен, что тоже не сулило ничего хорошего. Эти солдаты ведь могли бы выдать какую-то военную тайну под угрозами, уговорами, обещаниями, наконец, пытками; рассказать о месторасположении батальона, о количестве техники, военных и прочее. Могли последовать новые потери и неудачи.

Утром, чуть посветлело, их разбудили и отвели туда же, где они находились вчера. Тут кроме «моджахедов» их уже ждали те двое, по всей вероятности, переодетых американских офицеров. По прибытии пленных старший из них отогнал от себя других «душманов», оставив возле себя только одного из них, видимо самого главного. Американец постарше велел развязать солдатам руки и жестом показал, что они могут сидеть на траве. А сам он, как и его помощник и оставшийся с ними афганец, сидел на небольшом коврике, расстеленном на ней, опираясь на подушки с цветными наволочками. В такой позе они действительно были похожи на вождей афганских племен, и все же европейские черты скрыть было невозможно.

Вначале этот американец представился, сказал, что его зовут Джозеф Берри, что он офицер американкой армии, только воинское звание не назвал. Его помощника звали Стив Блэк; оказалось, что Стив является военным переводчиком и владеет кроме афганского еще русским языком. Берри осудил войну, сказал, что он знает, что они – молодые люди ни в чем не виноваты. Их обманывает родина, посылая на войну. Очень много людей в Советском Союзе, по его словам, не могли знать правды об афганской войне. Когда американцы воевали во Вьетнаме, Советский Союз больше всех их критиковал. А столько лет уже сам воюет в Афганистане, ведя куда более бесчеловечную войну, чем американцы во Вьетнаме. Берри говорил негромко, спокойно, как бы с уважением к пленным. Через какое-то время у солдат исчез даже страх: будто они разговаривали с человеком, которого знали давно и который желал им добра. Им хотелось верить, что он не позволит «душманам» пытать их, издеваться над ними, а просто просит, чтобы они поняли свою ошибку и помогли ему.

– Ваш батальон особого секрета для нас не представляет: мы знаем, сколько людей в нем служат, сколько у вас оружия, и каково оно. И потом среди вас нет офицеров, даже сержантов, которые могли бы дать хоть какую-то важную информацию, – переводил Стив слова Берри.

Тут Берри какое-то время молчал, посмотрел еще раз внимательно на солдат и продолжил:

– Но пусть каждый из вас напишет историю своей жизни, откуда он, когда прибыл в Афганистан, что думает об этой бесчеловечной войне, –перевел Стив. Затем Берри велел ему передать солдатам еще какие-то мысли. – Пусть каждый еще напишет, какие обязанности он выполнял в батальоне, что видел за время своей службы, чем занимался, в каких операциях принимал участие. Еще все, что он знает о батальоне, о вооружении, об офицерах, о дальнейших планах, пусть все изложит на бумаге. А потом, – переведя это, Стив остановился и уставился на задумавшегося Берри. – А потом, – стал дальше переводить Стив, после того как Берри опять заговорил, – я помогу, чтобы вас всех отправили домой.

После того, как Стив перевел его последние слова, Берри воодушевленно посмотрел на солдат. Пленные, наверное, за все время с начала окружения первый раз улыбнулись. Ведь домой хотелось, жить хотелось, спастись хотелось! Значит, от всего этого можно было избавиться. Стоит ли говорить, что это было их самой большой, единственной и казалось неосуществимой мечтой. После этих слов они почувствовали себя даже счастливыми, решили, что не все потеряно  и готовы были все забыть: и батальон, и убитых товарищей. Берри велел дать каждому ручку и бумагу, через несколько минут Стив принес и то, и другое. Берри дал им ровно сутки на то, чтобы написать все, о чем он просил.

Никому и в голову не пришло, что, может, не стоит это делать, ведь маячила надежда на спасение и даже на возвращение домой, а что может быть сильнее инстинкта самосохранения: все были озабочены тем, чтобы успеть к указанному сроку закончить свои объяснения.

Все успели отдать свои записки Берри, который выглядел теперь очень довольным. Все эти объяснительные записки он передал Стиву, который, получив их, тут же исчез. Солдаты ждали, что теперь скажет Берри, главное, будет ли он удовлетворен их объяснениями, выполнит ли свое обещание отправить их домой.

Сам Берри больше не пришел, а пришел тот афганец, который был вместе с ним в первый раз. Он пришел со своим переводчиком и сказал нечто совсем неожиданное. По его словам, Берри остался их объяснениями недоволен и велел ему расстрелять их. Но у них есть еще один шанс выжить. Он может предложить им как условие сохранения жизни принятие ислама. Они останутся с «моджахедами», будут кое в чем им помогать, а когда будет происходить обмен военнопленными, их обменяют на «моджахедов», которые в данный момент в руках у «шурави». Солдаты были ошарашены и очень испуганы услышанным, страшная тень смерти начала опять бродить перед их глазами. Но шанс был, и они решили его использовать – согласились.

Отношение «моджахедов» к ним после этого изменилось. Никто больше не смотрел на них с прежней ненавистью: все знали, что они собираются принять ислам. К ним был прикреплен человек, которому помогал «моджахед»–переводчик. Он вел с ними беседы о Коране, исламе, о его законах. Знакомил с непростыми религиозными правилами. Это продолжалось несколько дней. Поскольку оказалось, что кроме двух русских солдат, остальные обрезаны, обрезание пришлось делать только двоим. Пришел другой «моджахед» со своим инструментом, чтобы это совершить. Потом всех учили, как правильно произносить слова «шахадата» – свидетельство о вере, после чего их стали считать мусульманами.

«Моджахеды» часто меняли свое расположение, чтобы «шурави» их не обнаружили. На грузовиках они отправлялись на операции против «шурави», только пленных с собой никогда не брали. Пока они находились в лагере «душманов», военнопленных, принявших ислам, использовали на всех работах: они пасли овец, пахали землю, косили траву, носили воду, чистили оружие. Только их никогда не оставляли одних, над ними всегда кто-нибудь да стоял с автоматом. Пять раз в день нужно было совершать намаз, где бы они ни находились, что бы ни делали. Только во время намаза «моджахед», охраняющий их, расставался со своим автоматом, отставив его в сторону, и совершал вместе с ними намаз. Перед этим он требовал омовения; нужно было слегка помыть руки, ноги, раковины ушей, сполоснуть рот, протереть шею водой, взятой из канистры, которая всегда стояла у «моджахеда» наготове. Во время намаза можно было бы схватить автомат «душмана», прикончить его, а самим попробовать бежать. Только больше никому из пленных это в голову не приходило.

Однажды к ним присоединился и Стив, который должен был теперь работать на пару с Захидом. Стив вначале демонстрировал нежелание общаться с ним и, опустив голову, молча выполнял свою работу. Только через какое-то время он все-таки не выдержал и сам начал спрашивать Захида кое о чем. Позже даже началось определенное сближение между ними. Стив читал в той объяснительной, что Захид учился год на факультете востоковедения и его отец является профессором в этой области. Из-за этого, как он сам рассказал Захиду, у него возник интерес к этому пленному. И он иногда хотел поболтать с ним. Оказалось, что сам Стив очень любит литературу, поэзию, даже сочиняет стихи. Он неплохо был знаком с русской литературой и историей. А о восточных странах знал только то, что здесь в основном живут мусульмане, и они ради религии готовы убивать «неверных». Захид с ним не согласился, пытался объяснить, что Коран вовсе не к этому призывает, а наоборот, к доброте и честности. Воевать же следует больше в целях защиты, когда на тебя нападают другие. Хотя в Коране есть и призывы к нападению на врагов, «неверных». Но тут имеются в виду в первую очередь арабы-идолопоклонники, которых другие арабы, принявшие ислам, стали обозначать словом «джахил» – непосвященный. Отсюда и возникло слово «джихад» – борьба против идолопоклонников– непосвященных. Но это маленький джихад в исламе. Большой джихад направлен на самовоспитание человека и преодоление им собственных пагубных страстей. Стив удивлялся такому объяснению, поскольку ислам являлся для него религией для ведения войны, воинствующим мировоззрением. И он говорил, что именно благодаря тому, что они мусульмане, афганцы могут дать бой «советским оккупантам». Потом Стив ему рассказывал, что афганские «моджахеды» верят в непрерывную войну, пока не восстановят халифат. Для Захида все это было чудовищно. А Стив считал, что ничего такого здесь нет. Если люди придерживаются исламской религии, то они могут создать такую структуру исламских стран, которая будет существовать параллельно остальному миру. Захид пытался ему объяснять, что его представления об исламе ошибочны. Стив же достал однажды свой блокнот и прочитал выписанные в него отрывки из Корана, пытаясь доказать, что ислам есть призыв к войне, джихаду с неверными. Захид узнал, что Стив сам Коран никогда не читал, а ему рекомендовали записать эти строки в Штатах, прежде чем отправиться в Афганистан, чтобы заранее знать, что суть ислама – беспрерывная война с неверными. Тогда Захид предложил ему взять и почитать Коран целиком. И еще ему обязательно надо читать классиков из исламских стран. От последнего у Стива глаза на лоб полезли: классики из исламских стран? Как такое может быть? Стив вообще не верил, что в странах, исповедующих ислам, может кто-то писать стихи, тем более книги, заниматься наукой. То, что отец Захида – профессор, это результат того, что его обучили русские. Они открыли школы в странах, где живут мусульмане, и обучили их грамоте. То же самое делали европейцы в последние столетия на Ближнем Востоке, в Австралии и Америке: просветили аборигенов, приучили их к  цивилизации; а так эти люди жили бы как в каменном веке – без письменности, без культуры.

Захид, вспоминая беседы с отцом на подобные темы, объяснил Стиву ошибочность его взглядов. В этих странах была и доисламская культура, и письменность, были развиты многие отрасли науки, особенно, такие как астрономия, медицина, и они вместе объединяли в себе все предыдущие знания человечества. Очень многие видные фигуры из стран древнего Востока признаны классиками европейской литературы, науки, философии и искусства. Стив только смеялся, слушая это. Он был убежден, что у мусульман есть только запреты, слово «халал» – то, что делать разрешено, и «харам» – что не позволено. А потом, как могут эти люди заниматься наукой или писать стихи, если у них в голове кроме каких-то религиозных догм ничего нет.

Долго длились их дискуссии, они даже стали вызывать у «моджахедов», прислушивавшихся к их беседам, некоторое беспокойство и подозрения. Захид начал рассказывать Стиву о поэтах Востока, о восточных ученых средневековья, их открытиях. Слушая это, у Стива от удивления отвисала челюсть. Вначале он даже сопротивлялся, как мог, не хотел верить рассказанному Захидом. Потом постепенно стал слушать рассказы Захида о культуре исламских стран в средневековье с интересом. А когда Захид рассказал об истории «Лейли и Меджнун», Стив чуть не заплакал. Удивительно, он-то думал, что только у Шекспира есть подобная история. Потом Захид еще успел рассказать Стиву о множестве других произведений восточных поэтов, кое-что из истории исламских стран. А ислам он пытался растолковывать Стиву так, как это объяснял ему отец. Стива все больше и больше захватывали рассказы Захида. Даже когда они вместе не работали, он сам бежал к нему, чтобы услышать от него новые истории. Если ислам такая великая культура, спросил однажды Стив, то почему сегодня мусульмане живут в таком состоянии? Почему среди них сегодня нет ни одного великого ученого, известного писателя? Захид пытался ответить ему вновь с позиции своего отца; когда у них дома в Баку собирались ученые и писатели, он слышал, как они обсуждали эту проблему. Они объясняли это тем, что исламские страны уже двести лет находятся в упадке. А люди, живущие в условиях упадка, не могут создать что-либо выдающееся. Потому что для них первостепенным становится вопрос выживания, сохранения сил. Все, что Захид на этих встречах слышал, узнал, теперь пытался передать Стиву, с которым он теперь очень подружился. Стив думал теперь иначе, говорил о том, что возможно, упадок Запада тоже близок и наступят времена, когда его народы столетиями будут жить в состоянии регресса, чтобы выжить. А, потом может, опять поднимутся, если выживут. К исламу Стив тоже относился теперь иначе, верил, что эта религия имеет много общего с иудаизмом и христианством.