Текст книги "Дивизион"

Автор книги: Вугар Асланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Человек стадный или коллективный о красоте не думает. Его не затрагивают глубоко проявления жестокости, которые он встречает в обособленных группах людей. Он приспосабливается и мирится с существующим положением дел очень быстро и легко. Главное, он много не думает и не рассуждает. Живя в определенном обществе, этот человек выполняет определенную работу, будучи связанным с огромным количеством людей из настоящего и прошлого. Для него имеют значение могилы предков, а самое святое для него соблюдение традиций и получение одобрения соплеменников. В этом стаде, коллективе этот человек создает еще и духовное, не только материальное. При этом ни на что, ни на имя, ни на славу, ни на деньги не претендуя. Крутится огромное колесо, может, карусель, с миллионами частиц, одной из которых этот человек и является. То, что он создает, возможно, есть отражение самой жизни или самое близкое к ней, миру, самое глубокое и неисчерпаемое. Но оно часто зашифровано, и не так просто догадаться о его смысле. Вот почему мифы, легенды, сказки, религии, народная музыка никогда не стареют, это бездонный колодец, из которого можно черпать без конца. При этом жизнь отдельного человека в этом стаде, на этом витке времени ничтожна, скудна и монотонна. Он делает только маленькую работу, выпавшую на его долю. А главное для него – это верить в добро и в то, что в мире есть справедливость. Если не сегодня, то завтра она обязательно наступит. Без такой веры эта огромная машина не может существовать и рассыплется. А как же тогда рассматривать отдельного человека как личность, как индивидуальность? Индивидуалисту сложнее, для него важнее не традиции и обычаи, а свое собственное ощущение жизни. Он хочет познать и попробовать жизнь сам, хочет испытать прекрасное, познать мир и себя. Человек из стада такой задачи себе не ставит, ему это незачем. А индивидуалист жаждет одиночества, возможности жить вне стада, без ограничения своей свободы, права мыслить самостоятельно, анализировать, делать собственные выводы. Этот человек не рассчитан на жизнь в человеческом стаде. Он страдает от обязательств и церемоний, если пришел в этот мир как представитель высших его слоев. Если же он родился в бедной семье, когда вся жизнь воспринимается как бесконечная череда обязательств перед близкими, вырваться из своего круга куда сложнее. Что ему нужно, и есть ли от него вообще польза? Этот человек стремится к созиданию ради самоутверждения. Ему нужно, чтобы им восхищались, его хвалили и возносили. Это для него способ выхода из стада с его общими стандартами, в ней ему невыносимо скучно. Тогда он берется за перо, кисть, инструмент. Когда он создает нечто, на самом деле он создает копию вечного оригинала, имеющегося только у народа. В процессе созидания он может быть свободным, и даже не обязан сохранять верность идеалам добра и света. Однако, идя навстречу дракону – сборищу людей под названием народ – он рискует быть им вновь проглоченным.

Человеку, вышедшему из низов, будучи индивидуалистом и антитрадиционалистом, приходится часто вести жесточайшую борьбу с этим драконом. Он часто, очень часто колеблется: а правильно ли он поступает? Может, и в самом деле нужно жить как все? Ему очень трудно бывает порой рвать отношения с родными, друзьями, уйти от них. Даже уйдя, в попытках построить собственную судьбу в соответствии со своими представлениями, он сомневается в правильности содеянного им. Для народа он непонятен и смешон. Даже самое обычное, по понятиям простых людей, он воспринимает не так как все. Он наивен и излишне добродушен, он верит в добро буквально, верит, что люди не способны сознательно и намеренно сделать зло. Он пытается все упростить, жить «по-народному». Для него  «народность» в первую очередь – простота, скромность и правдивость. Он получает удовольствие от своей «принадлежности к народу». Он хочет ощущать себя частью народа, нравиться ему, слыть его хорошим представителем – добродетельным и высокоморальным. Для него существует только то, что говорится в открытую, без полутонов и намеков, без лжи и недомолвок. А когда его обманывают, он недоумевает: как такое могло случиться? Ведь он жил по совести, как народные герои из сказок. Он не понимает и не видит разрушительной силы той машины, которая перемалывает судьбы. «Это ли добро?» – недоумевает такой индивид. Теперь он обижается на народ, а через какое-то время решится уйти от него. Вернее, убежать. Который раз клянется он, что больше никогда не вернется к обманувшему его надежды и веру народу и будет обходиться без него, будет жить свою жизнь один–одинешенек. Некоторым это удается, другие всю жизнь мечутся между одиночеством и влечением к обществу, а третьи навсегда остаются среди людей, которых не любят. Это огромное несчастье, поскольку они вынуждены всю жизнь жить не своей жизнью. Но таких единицы, а большинство же людей принимают свою жизнь и свое положение как вполне естественные. Конечно, никто из них не будет против, наоборот, даже счастлив, если выпадет случай разбогатеть и расстаться с вековой бедностью. Тогда этот человек, вчера еще бывший олицетворением доброты и честности, очень быстро и резко изменится. Он станет высокомерным, надменным и самодовольным. Он забудет о добре и справедливости. Теперь они ему больше не нужны. Он держался за них, чтобы терпеть бедность, унижения и обиды…

Азизов размышлял над тем, как ему быть в санчасти с молодыми солдатами, тихими и покорными. Не трогать их, подружиться? Но как в таком случае это будет выглядеть в глазах остальных? Как же быть ему, вечно гонимому, несмотря на то, что по рангу, когда появилась смена помоложе, он должен был занять более достойное положение? Да к тому же среди молодняка всегда попадутся несколько сильных и смелых, которые сами будут не прочь его поэксплуатировать. Зачем же тогда жалеть молодых, слабых солдат здесь в санчасти, если они сами против него ополчились бы, попади в его дивизион?

Его также очень задевало то, что и молодые, призванные в армию после него, тоже быстренько сориентировались в обстановке и стали демонстрировать свое неуважение к нему – солдату, так и не сумевшему найти общий язык с другими и поставить себя на должный уровень. Чем эти молодые солдаты в санчасти лучше тех? Ничем, хотя они ему ничего плохого еще не сделали. Но жалеть их все равно нечего. Кроме всего, Азизову хотелось теперь почувствовать, как это бывает, что ты испытываешь, если получаешь власть над кем-то.

Он разочаровался в самой армии и офицерах. Вспоминая их отношение к издевательствам старослужащих над молодыми, он пришел к выводу, что армия именно на этом и держится. Офицеров обо всем происходящем в дивизионе извещают некоторые солдаты, которые выполняют роль их агентов. Выходит, что это на руку самим офицерам: они оказывают давление на старослужащих, а те держат в подчинении молодых. Может, так осуществляется контроль над дивизионом? В любом случае это действенный способ держать всех в подчинении и под контролем.

Так это или нет, но иначе Азизов теперь думать не мог. Если сам заместитель командира полка знает об этих издевательствах, что же это тогда такое, если не сверху организованная и оттуда же управляемая структура? Тогда и помощи ждать не от кого и надеяться не на что. Тут Азизов вспомнил про свое письмо министру обороны. Неужели и министр все это знает и тоже молчит? Они говорят о моральном облике советского солдата, но никому в действительности до этого облика нет дела. На словах возносят советского солдата до небес. Такой он добросовестный, честный, достойный пример для подрастающего поколения, хороший и надежный друг. А на деле? На деле все не так. Удивительно, что такая армия еще держится. Азизов слышал от отца, что в пятидесятые годы, когда он служил, ничего подобного в армии не было. Отец служил тогда целых три года. В то время, в самом деле в армии была железная дисциплина, как рассказывал отец. Но были и взаимовыручка, настоящая человеческая готовность помочь более слабому. Куда же все делось? Нет, это не допустимо. У такой армии не может быть будущего, и рано или поздно она рухнет. Такие далеко идущие выводы делал теперь Азизов. Успокаивало ли его это? Может ему становилось легче, когда чувство личной обреченности он переносил на армию, на страну? Что касалось написанного им письма министру, то он был уверен, что письмо до адресата не дошло. Почтальон, который был довольно-таки труслив, мог испугаться, что с него самого потом за это спросят, и не отправил послание. Да, он на такое способен. Скорее всего, так он и поступил, раз никакого ответа до сих пор нет.

Взвесив за и против, Азизов однажды решил не церемониться, бросить свои интеллигентские страдания и попробовать вести себя как другие – взять власть над молодыми солдатами в санчасти и делать то, что с ним делали в течение последних месяцев в дивизионе. Он подошел к одному очень тихому русскому парню. Тот был настолько стеснителен и робок, что даже никакого труда не потребовалось, чтобы припереть его к стенке и подчинить своей воле. Азизов начал обвинять его в какой-то ерунде, хотя парнишка еще ни в чем не успел провиниться перед ним. Но так делали старослужащие в дивизионе. Молодой, видный, высокого роста солдат ничего не ответил, только покраснел и отвел глаза. Вот это да! Такого эффекта с первого раза Азизов не ожидал. А ведь если бы парнишка не струсил, то мог бы дать ему отпор. Он, явно более сильный и крепкий, свалил бы слабого и неловкого Азизова одним ударом. Воодушевленный воздействием своих слов на молодого солдата Азизов нанес ему пощечину. При этом он почувствовал неописуемую податливость солдата, такую покорность, что ему даже захотелось овладеть телом этого парнишки. Откуда это вдруг пришло ему в голову, Азизов и сам не мог понять. Но полнейшая беззащитность и подчиненность того вызвала в нем именно такое чувство. Потом Азизов нанес еще несколько ударов. Причем, помня уроки «стариков», старался бить  так, чтобы не оставалось следов. В тот день Азизов довольствовался несколькими ударами. Но решил «воспитывать» этого парнишку и дальше.

Судя по всему, на этот раз ему предстояло лежать в санчасти долго. Травма оказалась куда серьезнее, чем он думал. Старший фельдшер сам обработал его рану, и сказал, что он должен радоваться, что его так быстро привезли в санчасть, а то мог бы потерять ногу. По всей вероятности, лечение должно было длиться больше месяца. И Азизов мог бы теперь хорошо отдохнуть от тягот службы в дивизионе. Из старослужащих здесь был только один солдат и тот совершенно по-другому относился к нему, особенно после того, как при нем старший фельдшер хвалил Азизова за его знания. А остальные солдаты – их было около десяти – были или одного с Азизовым призыва или новобранцы. Здесь никто ничего о его положении в дивизионе не знал. Впервые за последние месяцы он почувствовал уважение со стороны окружающих. Это казалось ему теперь удивительным и даже смешным, настолько разительна была перемена. Постепенно Азизов брался за «воспитание» других молодых солдат. Никто ему не сопротивлялся, все тут же бежали выполнять его поручения. А он пытался еще находить причину, чтобы наказывать их. Иногда он закрывался с одним из них в кухне или в своей палате, если никого не было рядом. Вначале он ругал за что-нибудь свою жертву, обвинял в чем-то, а потом начинал бить. Иногда даже сразу начинал с избиения. Просто так. Это доставляло удовольствие от ощущения силы и безнаказанности, с одной стороны, и с другой, как бы излечивало раны, нанесенные ему за все время пребывания в дивизионе. Постепенно Азизов обретал уверенность; страх и уныние, сопровождавшие его все время, уменьшались, а часто после такого «общения» с молодыми, казалось, вообще  исчезали. Хоть Азизов и хромал на раненную ногу, он чувствовал себя с каждым днем лучше и лучше и стал быстро поправляться. Через какое-то время мишенью его атак стал младший фельдшер. Этот солдат, хоть и не знал о положении Азизова в дивизионе, имел представление о том, какова жизнь молодых там, и напоминал об этих временах бывшему сослуживцу. Особенно глубокую боль он доставил Азизову, говоря о нем всякие гадости при медсестре Галие.

Галия была татаркой, ее муж служил в полку, иногда заходил к ней в санчасть, а если она дежурила сутки, то ранним утром он забирал ее. Муж этой красивой и доброй женщины, капитан по званию, сам приятной внешностью не отличался, имел длинный нос, худое некрасивое лицо и маленький рост. Зачем ей было нужно связаться с таким, не раз спрашивал себя Азизов. Теперь она часто становилась объектом его мечтаний. Это красивое доброе лицо, милые, голубые глаза, нежный, ласковый голос были даны ей будто специально для того, чтобы она стала сестрой милосердия. Когда, скорее всего, умышленно, младший фельдшер пытался унизить Азизова в ее глазах, она старалась не обращать на это внимания, не замечать этой бестактности. Когда она расспрашивала больного Азизова о его самочувствии, он не жаловался на здоровье и жизнь. Ему хотелось говорить с ней совсем о другом. А младшему фельдшеру он решил отомстить позже. Азизов знал, что этот фельдшер трус и стоит его немного прижать, как он тут же пойдет напопятную. Вот тогда он как следует предупредит его, чтобы при медсестре держал язык за зубами.

Красота и обаяние молодой женщины все больше волновали его. С другой стороны, если она узнает о том, чему он подвергался в дивизионе (еще неизвестно, что его ждет в этом дивизионе в дальнейшем), как бы она отнеслась к нему? Ведь женщины любят героев и красавцев. По сравнению с ее мужем Азизов, может, и был красавец, но униженный и посрамленный. Он не смел даже мечтать о такой женщине, как Галия. Но душа хотела, и он иногда даже забывал о своем положении, о том, что скоро ему все равно придется возвращаться обратно. Он хотел все это забыть на какое-то время, все вычеркнуть, будто всей этой уродливой жизни не было. Галия часто появлялась в их палате. То она измеряла им температуру, то делала укол, то приходила спрашивать о самочувствии. И чаще других она обращалась к Азизову, спрашивала о его больной ноге. Она волновала Азизова, лишенного женской ласки и внимания, измученного своей нелегкой участью молодого мужчины. Он был счастлив, что имеет возможность вновь видеться и общаться с женщиной.

В военном городке дивизиона многие офицеры имели семьи. Среди их жен были и молодые и даже красивые. А была среди них одна такая, которая была неравнодушна даже к солдатам. Ее муж все время находился в долгих командировках и появлялся в дивизионе довольно редко. Даже солдаты рассказывали, что у этой хоть не совсем молодой, но красивой и страстной женщины есть любовники. А кто именно, конкретных имен никто не называл. Может, Доктор? Он не только был смазлив, он всегда следил за собой, держался уверенно, был довольно красноречив. По всему этому Азизов пришел к выводу, что именно Доктор является любовником этой женщины. Эта красавица работала в солдатской лавке, которая открывалась два раза в неделю по вечерам. Солдаты были счастливы покупать здесь сигареты, конфеты, печенье, булочку, словом что-нибудь вкусненькое, чего им так не хватало. Молодые быстро тратили те копейки, которые им оставляли «старики». Быстренько израсходовав этот жалкий остаток от солдатского жалованья, молодые тяжело вздыхали, когда в очередной раз открывалась лавка. Но они все равно радовались, если эта красивая, с волнующей походкой женщина появлялась во дворе дивизиона. Один ее вид радовал солдат и облегчал им жизнь. О ней, безусловно, мечтали все, иметь с ней настоящую близость казалось немыслимым счастьем и даже чудом. Кажется, кто-то и в самом деле удостоился такого счастья. Однажды Азизов, перед тем как войти в солдатскую лавку, остановился у открытой двери, чтобы достать двадцать копеек на сигареты без фильтра. Он встал за дверью, чтобы красавица–продавщица не видела, как он считает деньги. Были уже сумерки, рядом никого не было. И он услышал, как она внутри лавки с кем-то разговаривает. Нет, не это удивило Азизова, а то, как чувственно и взволнованно говорила она. Кто же был этот счастливец, к кому был обращен этот страстный интимный шепот? Азизов сам был взволнован тем, что он слышал. Войдя в лавку, он увидел Доктора, стоящего перед продавщицей в позе, которая не оставляла сомнений в близости их отношений. Азизову захотелось побыстрее покинуть лавку, он опасался, что Доктор сейчас оскорбит его каким-нибудь нехорошим словом при этой красивой женщине. Эта офицерская жена казалось доброй, при этом она любила демонстрировать свои женские прелести. То есть она сама была не против иметь близкие отношения с кем-то из солдат. Это счастье выпало Доктору. А после его увольнения она, наверное, нашла бы себе другого солдата. Доктор, заметив Азизова, перестал разговаривать. Женщина быстро продала Азизову сигареты, дала сдачу. Азизов сразу покинул лавку, оставив любовников наедине. Еще один раз Азизов, когда находился в кухонном наряде и уже собирался отправиться спать, был свидетелем того, как Доктор, стоя у каменного забора, вглядывался через маленькое отверстие в нем в городок. И при этом он вел себя очень тихо, крадучись, как шпион, готовившийся узнать чужую тайну. Азизову повезло, что Доктор, стоявший к нему спиной, его вовсе не заметил, а то, возможно, ему от него и досталось бы. Немного проследив за Доктором, согнувшись чуть ли не вдвое, чтобы следить за происходящим в городке через дырку, Азизов решил уйти спать: время уже было около двенадцати, что для солдата слишком поздно. И Азизов ушел, оставив Доктора одного во дворе дивизиона. Доктор наверняка ждал, когда продавщица появится за забором. Возможно, она должна была подать ему знак, чтобы он перелез через забор, и Доктор ждал именно этого момента. Может быть она ждала, когда уснут ее дети (их было двое, по поводу отцовства высказывалось много предположений), или может, ждала, когда уйдут соседи, но сам факт свидания не вызывал вопроса. А это отверстие в заборе, наверное, делал не Доктор, а другие солдаты предыдущих призывов, охотившиеся за офицерскими женами. А больше в дивизионе и не было женщин.

Перед тем, как Азизов был отправлен в санчасть, жена одного из молодых офицеров устроилась работать в каптерке. Она была высокая, красивая и стройная и буквально сводила с ума солдат. При каждом удобном случае они задевали ее словами, делали недвусмысленные намеки, на которые она столь же недвусмысленно откликалась. Понять такое поведение было несложно. Ведь офицерские жены жили в дивизионе в изоляции. В военном городке не происходило ничего интересного, почти не было развлечений. Мужья были заняты службой, которая начиналась с самого утра и заканчивалась поздно вечером. Если они не дежурили в этот день, то вечером возвращались в семьи, но отвлекаться от службы возможности у них не было. Если ночью случалась тревога, все офицеры должны были явиться на позицию, оставляя жен одних в остывающих постелях. А во время учений офицеры уезжали вместе с солдатами, и супруги их оставались одни. Да, радости в такой жизни для женщины было мало. Один раз в году на месяц им предоставлялся отпуск. И видно было, как радовались этому офицерские пары, особенно молодые, недавно начавшую жизнь в дивизионе. По возвращении возобновлялась прежняя однообразная жизнь офицерских жен. И стоило ли при этом удивляться, если какая-та из этих женщин, обращала внимание на одного из солдат. Причем, как правило, их внимания не могли удостоиться молодые солдаты. Эти немытые, изможденные, в грязной, рваной одежде, угнетенные молодые люди вряд ли могли понравиться женщинам. Следить за собой и ходить более аккуратными и чистыми могли солдаты, которые после определенного срока службы имели возможность обрести уверенность в себе. Во время службы в дивизионе о женщине солдаты забывали. Не было времени на такие раздумья, когда каждая твоя минута расписана, а вечером только мечтаешь добраться до казармы и забыться во сне. А потом не было возможности видеть женщин, даже жен офицеров, живущих за каменной оградой. Но, как понял Азизов на примере этих сцен с Доктором, какая-то тайная жизнь, связанная с женщинами, и в дивизионе была возможна. А однажды он услышал разговор между поваром Алимжановым и Касымовым, из которого понял, что продавщица один раз приходила к первому на склад за продуктами, разумеется, не теми, которыми она торговала в лавке. И выходило так, что за дефицитные продукты она согласилась переспать с ним. После этого открытия продавщица лавки упала в его глазах: до этого она казалась ему свободной и гордой женщиной, которая по своему выбору могла подарить любовь и солдату, сильному и красивому. А тут, как оказалось, она переспала с Алимжановым, которого никак невозможно было назвать красавцем, за какие-то продукты. Может, она шла на это ради своих детей, которых хотелось бы кормить вкусно и сытно? Может,  муж, отсутствующий все время, плохо заботился о них? И ей приходилось таким образом расплачиваться? Азизов понял тогда из разговора, что она пришла к повару с такой целью впервые. Может, это и было только один раз, а потом она сожалела о своем поступке? Может, даже хотела отомстить мужу, оставляющему ее одну с детьми и не заботящемуся о них? Всего этого Азизов не знал, но ему не хотелось верить в то, что она может часто приходить к повару и за продукты отдаваться ему.

Сам Азизов был к ней неравнодушен и немало мечтал о ней. При этом он никогда не стал бы покупать ее любовь. Ему хотелось бы, чтобы весь свой огонь она отдавала ему по любви и согласию; ему хотелось почувствовать на себе ее страсть. Ведь она была способна на искренние чувства к Доктору (один ее голос тогда в лавке будоражил все его существо). А за то, чтобы получить продовольствие, она могла бы только терпеть ласки повара.

Что касалось других офицерских жен, то они жили тихо и незаметно, их, как правило, не было ни видно, ни слышно. Исключения, конечно, бывали, как, например, другая красавица, работавшая в каптерке. На это ее могла подтолкнуть скука или желание заработать денег. А она была такой особой, видно было, что жизнь в дивизионе ее тяготит. Ей хотелось больше внимания, ухаживаний, комплиментов. Муж ее был красавцем, но помешан на военной службе. Этот молодой лейтенант, недавно прибывший в дивизион из военного училища, был настолько увлечен своей службой, что его ничто больше не интересовало. Даже молодая и красивая жена. То, что муж так легко отпустил ее на работу среди солдат, которые испытывали особенный голод к женщине, говорило, скорее всего, о его невнимании к ней. А она среди пожиравших ее взглядами молодых мужчин, истосковавшихся по женщине, чувствовала себя более значимой. Даже их прозрачные намеки и не всегда приличные шутки по-своему были приятны ей. Дома ей этого не хватало, работа служила своего рода компенсацией мужского невнимания. Муж не понимал, что за этим скрывается и чем это чревато. Возможно, она пришла в дивизион, чтобы разглядеть среди этих мальчиков кого-то,  с кем она бы захотела поиграть в любовь. И рано или поздно у нее могли бы начаться отношения с кем-то из них. С одним счастливчиком. Таких офицерских жен, как она, было не так много. В основном они любили своих мужей, готовы были переносить с ними тяготы службы в таком, забытом богом отдаленном уголке земли, помогали им и поддерживали их и даже были горды своей ролью – жен людей, которые выполняли такую почетную работу. Для многих из них главным были супружеские обязанности, они посвятили себя мужьям и детям.

Среди холостых офицеров дивизиона, живущих по несколько человек в одной квартире, были не только молодые, недавно прибывшие после окончания училища, но и имевшие довольно высокие должности и звания.

Но, надо сказать, одиночество офицеров армейским руководством не поощрялось. Кроме того, и сами холостяки понимали, что в условиях гарнизона семейные коллеги находятся во всех отношениях в более выгодном положении. Это и отдельная квартира, и уют, и свое хозяйство, и, конечно, своя женщина всегда рядом. Таким образом, молодой офицер, поставивший себе цель дослужиться до высокого воинского звания, избавлял себя от бытовых забот, развязывал себе руки, чтобы концентрироваться на службе. Жену, если она была женщиной, требующей внимания и проявления чувств, способной искать это на стороне, такой муж тоже устраивал. Дети для таких пар были нежелательны, так что при негласной взаимной договоренности, закрывая глаза на мелкие шалости, не устраивая допросов по каждому поводу, они были вполне удовлетворены своей жизнью. Труднее тем женщинам, для которых дети, семья, отношения с мужем стоят на первом месте, на самом деле важны, а муж сосредоточен только на собственной карьере.

К какой же категории женщин относилась Галия, медсестра из санчасти? Почему-то на красавицах часто женятся именно слабые, не отличающиеся ни умом, ни красотой мужчины. Имея красивую жену, они обычно бывают очень внимательны к ним, стараются угождать им, исполнять их желания. Так они стараются удержать жен возле себя. Так складывалось и в семье Галии, что нетрудно было заметить. Муж разговаривал с ней ласково, каждую минуту говорил ей что-то приятное, хвалил ее и как ребенок слушал и принимал ее критику в свой адрес. Она в разговоре с ним тоже часто улыбалась, но иногда облако печали бросало тень на ее красивое, белое, гладкое лицо. Было очевидно, что что-то в ее жизни ее не устраивает, что не о такой жизни и не о таком муже она мечтала. Ее печальные вздохи свидетельствовали о том, что она верила и надеялась, что когда-нибудь ее жизнь изменится, и она станет действительно счастливой.

То есть, живя с таким мужем, она верила и надеялась на то, что когда-нибудь ее жизнь изменится, и она станет действительно счастливой. Конечно, при этом она представляла рядом с собой не своего нынешнего мужа. К нему она относилась вообще-то неплохо, но больше жалела, чем любила, и считала, что только терпит его. Такие женщины часто становятся жертвами мошенников, которые владеют мастерством обольщения и добиваются их. Он, конечно, отойдет от нее, как только добьется того, что ему нужно: использовать ее в своих целях или обладать ее деньгами. Женщина же будет верить, что наконец-то пришел тот самый «принц на белом коне», которого она всю жизнь ждала. Ради него теперь она готова на все, даже убить своего мужа, это несчастное существо, которое живет иллюзиями, полагая, что он обладает душой и телом прекраснейшей из женщин. А она убежит от него, появись такой «принц» в ее жизни, бросив и его, и детей, если они имеются.

Мысли о Галие не покидали теперь Азизова. Он волновался и безгранично радовался, когда она в очередной раз открывала дверь его палаты. А Галия, видимо, действительно жалела его, поскольку была тонкой женщиной. Но вряд ли Азизов был для нее тем принцем, которого она всю жизнь ждала. Хотя она бывала часто грустна, старалась это не показывать при больных солдатах и сама всячески подбадривала их.

Азизов при каждом подходящем случае продолжал колотить того парня. А тот каждый раз только опускал голову и покорно ждал, когда же все закончится; иногда он стонал, на глазах выступали слезы, но старался скрывать эти проявления. Но и это не удовлетворяло непонятно откуда возникшую жестокость Азизова. Он избивал и других молодых солдат, как только они попадались ему в удобном месте. Однажды он припер также к стенке еще одного молодого солдата: невысокого, но упитанного парня. Когда Азизов начал наступать на него, тот неожиданно наклонив голову, как кабан, атаковал его снизу и самого припер к стенке. Какое-то время они так стояли молча. Но позиция молодого солдата была куда надежнее, чем у Азизова. Никого рядом, к счастью для Азизова, не было, никто не был свидетелем его позора. Но этого нельзя было так оставлять, потому что и другие, узнав о том, что Азизов был побежден молодым, могли тоже восстать против него.

Азизов позвал этого парня на улицу – для дальнейшего выяснения отношений. Молодому ничего не оставалось, как принять вызов. Выйдя на улицу, Азизов отвел его на угол. Нападать на него не имело смысла, поскольку он мог бы еще раз показать свое превосходство над Азизовым. Только что-нибудь нужно было все равно предпринять, иначе Азизов мог быть опозорен на всю санчасть. Ему хотелось во что бы то ни стало сохранить свое положение, пока он находился в санчасти.

Он продолжал размышлять о том, как же ему теперь с этим восставшим против него молодым солдатом справиться. Этот паренек не принял главного аргумента: молодые солдаты должны подчиняться старослужащим. Этого молодого солдата нужно было теперь все равно победить, подчинить, чтобы он не мешал этому временному господству Азизова в санчасти. Но как? Азизов решил оказать на него давление по-другому; а может, получится?

Когда они дошли до угла, Азизов остановился и еще раз посмотрел на молодого солдата, всем своим видом дающего понять, что он готов принять сражение. «Нет, мне его не одолеть», – опять подумал Азизов, но оставить все так и уйти тоже нельзя было.

–          Ты что, служить пришел или нет? – такой разведывательный вопрос, задавали часто старослужащие, чтобы раскусить молодого солдата, уклонившегося от выполнения их требования.

Молодой солдат был явно ошеломлен, когда услышал эту неожиданную фразу. У него изменилось выражение лица, до этого отражающее готовность к бою, появилось нечто, что принято называть «чувством долга».

– Да, служить пришел, конечно, – ответил молодой солдат с гордостью, но не без удивления.

Возможно, молодому солдату теперь показалось, что говорят что-то хорошее и, действительно, важное для него. Поэтому в его поведении появилась растерянность. До этого все вроде было понятно: дать этому возомнившему о себе черт знает что солдату отпор, что с того, что он прослужил на полгода больше. А теперь такой четкости в голове молодого солдата больше не было: он не знал, как теперь относиться к Азизову, который вроде хотел научить его чему-то необходимому для солдата, недавно надевшего на себя военную форму. Азизов, увидев такую резкую перемену в поведении противника, вновь приобрел уверенность:

– А почему так плохо служишь?

Рука его поднялась и нанесла удар по лысой голове молодого солдата.

Тот и этого явно не ожидал, его глаза округлились, он тут же опять встал в стойку атакующего кабана и изготовился нанести ответный удар. Но Азизов опять заговорил и тем самым остановил его: