Текст книги "Дивизион"

Автор книги: Вугар Асланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Надень все и приведи себя в порядок, – сказал ему прапорщик.

Интеллигент надел ремень для брюк, помявшуюся в ящике начальника караула шляпу, вдел шнурки в ботинки и почувствовал себя значительно лучше.

–Теперь иди вперед! – сказал ему прапорщик.

–Ты что, даже не попрощаешься с нами? – крикнул ему вслед начальник караула, когда Интеллигент закрывал за собой дверь.

Интеллигент остановился в растерянности, не зная, что делать и как отвечать.

– Иди, иди, не останавливайся! – слегка подтолкнул его в спину прапорщик.

Выйдя во двор, прапорщик велел ему стоять у столба недалеко от караульного помещения и ждать, а сам быстрыми шагами направился в сторону штаба. Вернулся он довольно скоро вместе с одним из солдат – сослуживцем Интеллигента из колонны. Лицо прапорщика казалось теперь более бледным, а выражение его еще более суровым, чем было до этого. Постояв какое-то время перед солдатами, он наконец произнес:

– Вы двое отправляетесь в дивизион. Вот ваши документы, передадите их по прибытию тому, кто их у вас потребует.

Интеллигенту трудно было поверить в то, что командир полка знает об этом решении и дает свое согласие. Но сейчас нужно было подчиниться приказу прапорщика и следовать туда, куда он указывал. А прапорщик направился к входным воротам полка и подошел к солдату с широким лицом и квадратным подбородком, стоящему у грузовика с низкими деревянными бортами. Обернувшись к своим – увы, уже бывшим – солдатам он сказал:

– В дивизион поедете с ним. А теперь оставайтесь здесь и ждите командира, он скоро подойдет сюда и познакомится с вами.

После этих слов прапорщик с тем же суровым выражением лица удалился. Командира дивизиона ждать пришлось недолго, но бывшие солдаты опоздавшей колонны успели спросить у водителя, в какой дивизион они едут, на каком расстоянии от полка он находится и действительно ли жизнь в нем суровая? На последний вопрос водитель грузовика не ответил, только слегка ухмыльнулся и покачал головой. Командир дивизиона очень вежливо поздоровался с ними, спросил, кто из них тот самый, который знает даты всех сражений. Узнав, что это он, командир заботливо положил свою немаленькую руку на плечо Интеллигента:

– О тебе мне рассказал командир полка, и я обещал ему, что буду тебя беречь и использовать твои знания на политзанятиях.

«Значит, командир полка действительно знает о том, что его отправляют в дивизион. Он, наверно, знает и обо всем, что предшествовало этому», – подумал Интеллигент.

Командир дивизиона приказал солдатам подняться в кузов и сесть там на низкие скамейки,  а сам сел в кабину. Ехали долго, около часа, и Интеллигент за это время пытался узнать у будущего товарища по дивизиону о том, как обошлось командование полка с ними за то, что те оставили работу и ушли своевольно. Узнали ли, что отряд ушел за пределы территории полка, и почему именно его решили отправить вместе с ним  в дивизион? Из ответов сослуживца стало ясно, что солдаты вернулись на место работы еще до обеда, искупавшись в бассейне. Прапорщик застал их всех вновь за работой, и ему так и не удалось разоблачить их, добиться признания. Все твердили, что все это время были рядом под деревьями, пытаясь защититься от солнца. Прапорщику ничего не оставалось, кроме как сдаться перед объединившимся под страхом наказания отрядом. А сегодня утром прапорщик подошел к ним, долго разглядывал всю колонну и наконец сказал, кого еще отправляют в дивизион. Этот сослуживец Интеллигента отличался в колонне с самого начала своей необузданностью и непокорностью, что, скорее всего, и послужило причиной такого решения командира.

Около полудня грузовик остановился у ворот намного меньше и уже тех, которые были в полку. Ворота были старые и ободранные. А место, в которое они приехали, напоминало степь и казалось пустынным, если не считать вокруг редкие одноэтажные домики, похожие друг на друга. Да, все здесь выглядело убого и неприглядно, все было непохоже на полк, который они недавно покинули. Справа находился небольшой и на вид тоже довольно убогий пропускной пункт, откуда, чтобы отворить ворота, вышел очень худой солдат высокого роста. Его одежда казалась грязной, а лицо немытым.

Грузовик въехал во двор дивизиона. Командир, спрыгнув на землю, знаками показал прибывшим с ним спуститься. Оказавшись во дворе дивизиона, новички стали осматриваться. Было так тихо, что казалось, здесь нет ни одной живой души. Этот двор был намного меньше того, что был в полку. Здесь стояли всего два одноэтажных здания напротив друг друга, между ними была ровная, большая площадь, называемая «плацем».

Командир дивизиона велел новичкам следовать за ним, а сам быстрым шагом направился к одному из строений. Интеллигент с товарищем, следуя за командиром, тоже вошли в небольшую комнату. Прибывшие из полка солдаты вслед за командиром подошли к углу этого здания и вошли в небольшую комнату. Командир сел за стол и стал что-то записывать в тетради, временами останавливаясь и задавая изгнанникам вопросы. Закончив писать, командир только сейчас объяснил новичкам дивизиона, что на самом деле он является здесь не командиром, а его заместителем по политической части, а сам командир находится в отъезде и приедет только через два месяца. После этих слов заместитель командира сказал, что сейчас все солдаты находятся на позиции и придут только к обеду, перед которым, построив весь дивизион, он и представит их остальным, а пока они могут выйти и прогуляться по двору дивизиона. Новички, выйдя из комнаты, пошли в другую сторону, чтобы осмотреть всю территорию. Beсь двор казался мрачным и заброшенным. Каменный забор стоял только с одной стороны, с той, откуда был въезд в дивизион. А с других сторон двор был окружен колючей проволокой, прикрепленной к бетонным столбам. На задах двора они увидели еще одно небольшое строение, которое, как потом выяснилось, являлось продовольственным складом. Как бы продолжением колючей проволоки выглядели проложенные дальше виноградные шпалеры.

Пока новенькие с тягостным чувством на душе осматривались, к ним подошел один из солдат дивизиона, который был одет еще хуже, чем стоящий у ворот, к тому же ботинки у него были от разных пар, а брюки отличались цветом от робы и были порваны сбоку. Солдат передал им, что пора придти на плац и присоединиться к строю. В это время они находились за казармой и поэтому не увидели, как вернулись солдаты с позиции и были построены на плацу перед тем, как пойти обедать. Приближаясь к строю, они увидели, что в нем около тридцати солдат. Вид у всех был такой же неопрятный и мрачный, как и у первых двух. Да, служащих в дивизионе невозможно было сравнить со служащими в полку. Когда они приблизились к этой толпе и примкнули к ней, первое, что заметили, были насмешливые и презрительные ухмылки солдат. Они будто хотели этим сказать: скоро вы тоже станете такими же. Новые ботинки, аккуратная армейская одежда и чистые шляпы новичков никак не смотрелись в этом строю. Заместитель командира, стоя перед строем, начал представлять новичков дивизиону, не рассказав о причине их изгнания из полка, и сказал, в какой батарее они будут служить. После этих слов офицер дал огромному старшему сержанту – которого он до этого представил новичкам как старшину дивизиона –  знак, что являлось разрешением вести всех в столовую, которая находилась в том же здании, что и казарма. Солдаты, торопясь и толкая друг друга, вошли в столовую, где были расставлены длинные столы. На них стояли кастрюли и помятые алюминиевые миски, ложки и железные кружки. Солдаты бросились к столам и, тесня друг друга на таких же длинных скамьях, стали хватать все, что было на столе: тонкие куски белого хлеба, вареные макароны с редко попадающимися кусками мяса. А те, кому этого не досталось, вынуждены были довольствоваться только серым хлебом и недоваренным гороховым супом. Новички, не будучи в состоянии утолить голод таким супом, решили обратиться к старшине, который сидел один в углу за отдельным столом, поедая белый хлеб с большими кусками жирного мяса. Услышав их вопрос, старшина, вытерев огромной рукой губы, сказал, что макароны с мясом они могут получить, подойдя к окошку выдачи пищи. Но раздатчики в окошке только рассмеялись в ответ на их просьбу. Новички поняли, что никто им больше ничего не даст и пошли из столовой, в последний раз с завистью посмотрев на тех, кому досталось второе блюдо. Когда проходили мимо дневального в коридор, они вдруг услышали, как к ним обращается сам дневальный с вопросом о том, ели ли они второе. Новички ответили, что нет. Дневальный вздохнул и сказал, что и он довольствовался только супом. Удивленный Интеллигент спросил его:

– А когда же ты успел? Ты же стоишь здесь все время?

– Меня заменял второй дневальный, а теперь наоборот он в столовой, а я здесь.

Через короткое время замполит построил солдат и поручил новичков худощавому, но на вид крепкому сержанту с широкими черными бровями. Очень высокий, под два метра, жилистый, с маленькой головой на длинном теле, скуластым лицом и маленькими глазками-буравчиками он почему-то напомнил Интеллигенту верблюда.

Сержант привел новичков в место, называющееся «позицией». Попадали на нее через железные ворота. Вначале кроме нескольких грузовых машин под навесом и свинарника новички ничего не заметили. Позиция была большая, ее диаметр, как удалось тут же вычислить Интеллигенту, составлял не менее одного километра. Подойдя ближе к центру, солдаты увидели глубокие и широкие ямы, в которых были спрятаны ракеты; на каждую из них была накинута зеленая сетка, выполняющая роль маскировки. Сержант велел им вместе с ним спуститься в одну из этих ям, в центре которой стояла пусковая установка, самой ракеты там не было.

– Вот эту установку надо почистить, – сказал сержант.

По сравнению с ракетой она, казалось, была сделана из более грубого металла и имела темный цвет. Грязной она никак не выглядела. Но, как объяснил сержант, для поддержания в нормальном состоянии чистить ее нужно ежедневно. Сержант показал новичкам, где находились тряпки и баночка с бензином, с помощью которых нужно было почистить этот механизм. В одном углу ямы была небольшая деревянная дверь, она вела в небольшое отверстие, напоминающее нору. Именно здесь лежали все необходимые принадлежности для чистки техники. Резко пахло бензином. Новички принялись за работу.

Чистка установки продолжалась до самого вечера, пока сержант, взглянув на часы, не сказал, что пора возвращаться в дивизион и готовиться к ужину. Сержант был неразговорчив, держался строго и о себе ничего не рассказывал; удалось узнать только его фамилию – Садретдинов.

Во дворе дивизиона к этому времени уже собрались другие солдаты. Некоторые из них сидели в местной «курилке». Другие пытались вымыть руки под тоненькой струйкой воды из трубы в одном углу двора. Вода была также и в так называемой «летней бане» – грубой конструкции из железных ограждений с четырех сторон без крыши с небольшим круглым баком посередине. Но она была предназначена для других целей: для купания или стирки. Слегка смочив руки и потерев их одну о другую, солдаты уходили строиться на плацу. Вскоре к ним стали присоединяться и те, кто сидел в курилке.

Строй этот имел свои особенности, чего они прежде в полку не замечали. Самые молодые, то есть те, которые прослужили меньше других, должны были стоять в первых рядах. Когда новички хотели встать во второй ряд, им тут же объяснили, и не очень-то вежливо, что их место в первом ряду. При этом в первые дни многие солдаты обращались с новичками настороженно.

Ужин прошел так же, как и обед: одни расхватали жареную рыбу и белый хлеб, оставив нежирную перловую кашу с кусками серого хлеба другим. Новички, еще не сумевшие ближе познакомиться с жизнью в дивизионе, с удивлением стали обнаруживать, что вкусная еда попадает одним и тем же людям – как они постепенно научились различать – старослужащим. Нельзя сказать, что в полку их кормили особенно вкусно и сытно, и не хотелось дополнительно поесть. Но там они получали полностью все – свои куски белого и черного хлеба, столько масла, мяса и рыбы, сколько полагалось каждому. Может, в ротах полка, внутреннюю жизнь которых они не видели, происходило то же самое? Они знали понаслышке, что и там молодые солдаты живут иначе, чем старослужащие, иногда даже становились свидетелями того, что «старики» из рот полка перекидывали молодым более тяжелую работу, могли даже подзатыльник дать. Но все же, хоть это и вызывало неприятные ощущения и тревогу в их сердцах, они старались относиться к подобным вещам без паники и успокаивали себя тем, что это происходит не с ними. А здесь деваться было уже некуда: пока они успевали сесть за стол, на нем уже ничего приличного не оставалось. Этого новички не ожидали. И утолить голод кашей или жидким полусъедобным супом было почти невозможно.

После ужина нужно было пришить новые подворотнички, почистить обувь, бляху ремня и побриться. При желании можно было еще и написать письма. Новых подворотничков новеньким не выдали, а вчера они оба пришили подворотнички чистой стороной, перевернув их. Не было также белой ткани, из которой можно было бы сшить их самим, как они научились это делать в полку, прокалывая пальцы иголкой – опыта по этой части раньше не было никакого. Заметив их растерянность и поняв, в чем дело, старшина посоветовал им постирать старый подворотничок и пришить заново, как здесь все делали. Для чистки обуви и бляхи новички также не нашли нужных приспособлений и материалов, какие были в полку. Они заметили лишь трубу со слегка загнутыми краями и почерневшую тряпку на ней. Этой тряпкой им пришлось чистить и ботинки, и бляхи. Закончив эти так называемые «чистки», новички отправились побриться в «летнюю баню».

Побрившись без зеркала, наугад, царапаясь в темноте, они вернулись на плац, где дивизион уже был построен на вечернюю прогулку. В полку они слышали вечерние песни рот. Солдаты пели их, двигаясь строевым шагом. А сами они только учились там петь и делали это днем.  Построились в две шеренги, как обычно, но при этом молодых поместили так, чтобы при повороте влево они оказались во главе строя, теперь уже принявшего форму колонны. А «старики», идя позади, контролировали, все ли поют и как. Когда новички оказались во главе колонны и из-за незнания слов незнакомой им армейской песни не смогли подпевать другим, они услышали сзади недовольные и угрожающие возгласы, которые постепенно начали сопровождаться ударами по ногам. Это было их первое физическое наказание, и это было не только больно, но и унизительно. Невозможно было остановиться и хотя бы спросить, зачем же их бьют, когда они и в самом деле не знают слов песни. Удары сзади прекратились только тогда, когда они волей-неволей начали подпевать остальным, стараясь угадать слова по первым произносимым звукам, и хотя удавалось это не каждый раз, но «старики» сочли, что новички стали послушнее, и на первый раз им достаточно. После прогулки нужно было идти со всеми в казарму, где они за весь день пребывания в дивизионе еще не были. Это было очень большое и широкое помещение, с начала до конца заставленное узкими двухъярусными кроватями. Дежурный офицер, построив вместе с дежурным сержантом дивизион на нешироком проходе между рядами коек, сделал перекличку и дал всем команду отдыхать. Дежурный сержант выделил новичкам две пустые кровати на верхнем этаже, находящиеся рядом. Остальное не отличалось от того, что было у них в полку: такие же железные кровати, синие одеяла с серыми полосами поперек и белые простыни.  В этот первый день пребывания в дивизионе оба легли спать с чувством смутной тоски и тревоги. Жизнь здесь виделась им не в радужном свете. И хотя они многого еще не поняли в ней, но было неприятно на душе и страшно. То насмешливое выражение в глазах солдат, та жуткая и кажущаяся бессмысленной работа, которую они проделали впервые, голод, который им так и не удалось утолить, и легкое наказание в строю во время вечерней прогулки – все это говорило о том, что их ждет впереди несладкая жизнь, как и предупреждал прапорщик.

Дивизион

Наутро их поднял мощный голос дневального:

– Дивизион! Подъем!!!

Солдаты вскакивали с кроватей и стремглав бросались к обмундированию, лежащему на табуретках. Одеться надо было очень быстро. Однако некоторые койки все еще оставались занятыми – «старики» продолжали лежать.

– Эй, вас это тоже касается, поднимайтесь, – начал, подходя к каждой кровати, будить солдат старший лейтенант. Те, лениво потягиваясь, с угрюмым замученным видом стали шевелиться.

Старший лейтенант приказал всем выйти на улицу и строиться на плацу на зарядку. Интеллигент, протирая глаза, вышел на улицу. Вместе с ним вышли еще несколько ребят, как потом оказалось, молодых солдат и двое из старослужащих. Остальные «старики» вдруг все куда-то делись; дежурный лейтенант, выйдя на плац, посмотрел на собравшихся и, ничего не говоря, удалился. Маленького роста, худощавый, но широкоплечий сержант начал проводить зарядку. Делали ее все, кроме другого «старика» – невысокого узбека с озлобленным выражением на скуластом, широком, несоразмерным с его небольшим ростом лице с пухлыми губами. Интеллигент уже слышал его фамилию – Касымов. Вначале упражнения показались новичкам привычными и несложными, хотя Интеллигент толком не мог даже и такие выполнять.  А тут сержант вдруг приказал при отжимании от земли замереть в таком положении, пока он не даст команду подняться. Прошло несколько секунд, оставаться в таком положении становилось все тяжелее и тяжелее. Руки Интеллигента, не привыкшие к такой нагрузке, начали дрожать. Острая режущая боль охватила суставы.

– Делай два! – крикнул наконец сержант, но после того как все выпрямили руки, вновь приказал. – Делай раз! – Оставив солдат в таком положении держаться на согнутых руках, сержант опять сделал паузу.

Всем было очень тяжело, некоторые не выдерживали, падали на землю, но окрик сержанта заставлял их вновь и вновь возвращаться в прежнее положение. Вдруг сослуживец Интеллигента из полка поднялся и перестал выполнять упражнение. Сержант приказал ему принять исходное положение. Но тот не подчинился.

– Ты не слышишь, что я тебе говорю?! – разозлился сержант. – Быстро выполняй приказ, а то пожалеешь. Солдат не реагировал.

Выждав паузу, сержант крикнул остальным:

– Делай два! И подняться пока всем!

Таким образом все получили возможность немного расслабиться, а сержант стал приближаться к ним, явно с недобрым намерением. Все это время Интеллигент чувствовал себя нехорошо; невыносимое занятие с сержантом измотало его. Когда же его товарищ отказался делать упражнение, он к тому же сильно расстроился за него и заволновался, а, увидев сержанта, направившегося к ним, даже испугался. Сослуживец-земляк стоял довольно далеко. Интеллигент уже давно хотел ему сказать, чтобы он не делал глупостей. Касымов смотрел на Интеллигента зло и неприязненно, было такое ощущение, будто он хотел и его в чем-то обвинить. «Я же все делаю, стараюсь», – чуть было не вырвалось из уст Интеллигента. Тем временем сержант уже добрался до его непокорного земляка.

– Ты не понимаешь, что потом тебе будет плохо, очень плохо? – спросил сержант с нескрываемой угрозой в голосе.

Время было летнее и все, включая сержанта, стояли на плацу по пояс голые, в одних брюках и ботинках. Интеллигент в отличие от своего широкоплечего и коренастого земляка был чрезмерно худой, хилый, с неразвитой и узкой грудью и тонкими, как палки, руками. А сержант, хоть и был тоже худой, производил впечатление человека, проводившего немало времени на спортивных площадках. И сейчас он стоял перед земляком Интеллигента в позе единоборца, владеющего приемами карате. Интеллигент наблюдал за этой напряженной сценой; ему казалось, что сердце выпрыгнет из груди от страха, стало трудно дышать. Так тягостно было на душе, что, казалось, он готов выполнить любое требование, лишь бы избавиться от этого состояния. Все тело бросало от страха в озноб, дышалось все тяжелее и тяжелее. Стоявший с ним рядом такой же, как он, молодой солдат, которого все звали «Кузьмой», сказал Интеллигенту тихо:

– Скажи своему другу, пусть он делает все, что говорит сержант, не то ему не поздоровится. Если сейчас и уцелеет, его ждет расправа в казарме – совместная, от всех «дедов».

Интеллигенту после этих слов стало еще страшнее. Он хотел было подойти к товарищу и попытаться урезонить его, объяснить тщетность бунта, но не посмел. К тому же ему не давал покоя Касымов:

– А ты тоже хочэт драца? – спросил он Интеллигента, с усмешкой оглядывая его хилую несуразную фигуру.

Интеллигент ответил ему миролюбивым взглядом, пытаясь сбить агрессию «старика»:

– Нет, я не хочу драться, а зачем это и кому это вообще нужно?

Но, кажется, его слова не оказали желаемого воздействия на «деда» и даже, наоборот, вызвали у него еще больший накал ненависти. Тем временем сержант продолжал еще более настойчиво требовать от его земляка выполнения упражнения – с все более угрожающим видом. Но тот упорно отказывался. Тогда сержант надвинулся на него и начал наносить удары ногами, но, казалось, они не достигали взбунтовавшегося солдата. Тогда сержант высоко подпрыгнул и хотел нанести ему удар ногой в грудь. Но тут же сам оказался лежащим на плацу. Сержант быстро вскочил, начал выкрикивать ругательства в его адрес, а тот, похоже, отвечал ему в той же манере; но, борясь, они удалились еще дальше, поэтому различить слова с такого расстояния было трудно. Наконец сержант оставил его, поручил вести занятия дальше Касымову, а сам удалился в казарму, бросая на ходу угрозы в адрес молодого солдата. Касымов, хоть и не испытывал их больше изнуряющими упражнениями, был еще грубее, чем сержант. Голос у него был хриплый, глаза сверкали, весь его облик выказывал человека, отчаявшегося во многом за время службы. Он кричал каждую минуту на молодых солдат и успел даже пару раз пнуть кое-кого. Только земляка Интеллигента, который продолжал стоять в стороне, он будто не замечал. Объявив о завершении физзарядки, Касымов удалился в казарму, велев остальным идти умываться. Пришлось опять идти к трубе в углу двора, из которой тонкой струйкой текла вода, взяв из казармы полотенце, зубную щетку и пасту. Умывшись, все вернулись в казарму и, оставив там принадлежности для умывания, вновь отправились на плац. Теперь солдат стало больше – присоединились все еще лениво потягивающиеся «деды». Выстраивалась шеренга для утреннего осмотра. Интеллигента и его земляка опять поставили в первый ряд. Подошли офицеры, и начался утренний осмотр, который заключался в том, чтобы проверить, у кого грязный подворотничок, не почищены бляха и ботинки, и в порядке ли вообще все обмундирование. Однако офицеры задержались недолго, поручив дальнейшую проверку сержантам. К ним подошел крепкого телосложения сержант, который, как объяснил Интеллигенту стоящий рядом Кузьма, был старшиной их батареи. Он продолжил осмотр и остановился около Кузьмы.

– Что это за одежда на тебе? Что за вид? И мы молодыми были, но никто из нас так не ходил.

Кузьма виновато молчал и бормотал что-то в свое оправдание, но ничего вразумительного так и не произнес. Сержант, махнув на него рукой, пошел дальше, проверил состояние обмундирования двух вновь прибывших – Интеллигента и его земляка, и вроде остался доволен их внешним видом:

– Полк есть полк, и за внешностью следить научили, – сказал он и тут обратил внимание на новые ботинки Интеллигента. – Даже ботинки новые. У меня они похуже, – и показал рукой на свои, хорошо начищенные, но действительно не очень-то новые ботинки. – Хорошо, хорошо, – сказал он, теперь окинув взглядом земляка Интеллигента. – У нас молодые намного хуже ходят, – а потом, будто вдруг что-то вспомнив, спросил: – А за что вас из полка сюда отправили? Натворили, наверно, что-нибудь?

Интеллигент виновато улыбнулся в подтверждение им сказанного.

– А как ваша фамилия, извините? – спросил вдруг Интеллигент. Старшина батареи удивился, причем больше не самому вопросу, а тому, в какой форме был он задан.

– Ты смотри, интеллигентный какой! Никто здесь у нас так не разговаривает, скоро и ты, наверно, такие слова забудешь. Ладно, если тебе так надо, фамилия моя – Лемченко. А как твоя и твоего земляка?

– Моя фамилия – Азизов, а его – Марданов. Мы оба с Кавказа – из Азербайджана. А вы откуда?

– С Кавказа… – грустно повторил Лемченко. – Здесь были ребята с Кавказа. Нам скоро домой, а всего как три месяца от них избавились. А я сам из Подмосковья, если тебе интересно.

Когда Лемченко удалился, Кузьма вновь прошептал ему:

– Он вообще-то неплохой мужик, наш старшина батареи, бьет не так часто. А вообще-то наши «деды» кавказцев не любят. Из недавно уволенных семеро были чеченцами. Они – эти семь человек – были всего на полгода старше нынешних «дедов» по призыву, и гоняли их все полтора года, пока не уволились.

Азизов – так мы будем теперь называть нашего героя – не очень-то обратил внимание на рассказы Кузьмы. – Подумаешь чеченцы, Чечня – Северный Кавказ, а они с Южного, и расстояние между ними сотни километров. Он же не может отвечать за поступки людей, которых даже в лицо не видел. «Деды» же не дураки, должны это понимать.

Теперь Азизов искал возможность поговорить наконец-то со своим земляком, он хотел его кое в чем переубедить, в первую очередь объяснить, что не стоит вступать в спор со старослужащими. Он сумел это сказать Марданову после утреннего осмотра, но тот не согласился с ним: разве сам Азизов не видел, как сержант издевался над ними? Это же он не нормальную зарядку проводил, а специально мучил их. С чего он должен был это ему позволять? И нечего на это надеяться.

Кузьма, отведя Азизова в сторону, сказал, что сегодня ночью Марданова ждет расправа, «деды» уже готовят публичное избиение.

– А их сколько, «дедов»-то? – спросил Азизов, вновь испытывая уже знакомое невыносимое, жгучее чувство страха в глубине души.

– Всего девятнадцать. Твой земляк поднял руку на одного из них, а они такого не прощают.

– А сами они откуда? – спросил Азизов с искоркой надежды в голосе, может, удастся с кем-то из них поговорить. – А может, Марданов просто извинится перед тем сержантом – и все уладится?

– Да ты что? – посмеялся над его наивностью Кузьма. – Какое извинение, никому оно здесь не нужно. – А потом ответил на другой вопрос Интеллигента. – Девятеро с Украины, три узбека, один таджик, трое с Кубани, один москвич, а еще двое с Урала. Кузьма говорил это с гордостью, мол, вот как хорошо знает он старослужащих. – Лучше делайте то, что «деды» вам говорят. А то сначала изобьют страшно, а потом житья не дадут. А с ними еще четверо «черпаков» – прослуживших год.

Тут Кузьма рассказал ему, какие еще сословия имеются в дивизионе. Первое – «шнурки» – составляли солдаты, которые совсем недавно начали службу и должны были выполнять любую работу, слушать все указания трех других сословий. Вторая группа – «молодые», прослужившие полгода – по своему положению мало отличалось от первого, лишь в единичных случаях, при выполнении очень немногих работ его представители имели некоторые преимущества. Третий клан – «черпаки», имевшие за плечами  год службы – был значительно более привилегированным. Только в том случае, если эти солдаты совсем забывались и требовали к себе чрезмерного «почтения», «деды» из четвертой, высшей касты прослуживших полтора года напоминали им, что рано задирать нос. Но это особенно не удивило Азизова, поскольку об этих сословиях он уже был наслышан в полку, хотя там его это особенно не касалось.

– А те, которые полгода прослужили, их сколько? – задал свой следующий вопрос Интеллигент.

– Тех, «молодых», восьмеро. Нас – «шнурков» было столько же, но с вами стало теперь десять человек.

– Значит, в дивизионе служат всего сорок один человек? – спросил Азизов. – Так мало?!

– Да, с вами стало теперь сорок один, – ответил Кузьма. – Да, людей здесь мало, кто-то все время находится на дежурстве. Поэтому приходится так часто идти в наряд – почти через день, один день – одна батарея, другой день – другая. А дежурившие из взвода телефонистов редко идут в наряд.

Выходило, что в отличие от полка в дивизионе не назначали наряд как наказание за нарушение; это являлось здесь частью службы, иначе некому было бы выполнить большой объем работы.

Тут к ним подошел опять старшина батареи Лемченко, велел строиться, и отправил их в столовую на завтрак. В маленькую столовую все зашли опять с шумом, толкая друг друга. Стол, за который сели новички с Кузьмой, был уже почти пуст, и на этот раз им достались только перловая каша и серый хлеб. Куски мяса и белого хлеба были опять расхватаны старослужащими, как и масло. Перловка, как всегда, была абсолютно невкусная, а серый хлеб вязкий, как мокрая земля. Он вызвал у Азизова даже тошноту. Опять покидая столовую полуголодным, он думал о том, к кому в этот раз обратиться с жалобой.

Обращение к старшине дивизиона мало что дало. «Может, теперь лучше сказать об этом дежурному офицеру?» – подумал Азизов и спросил об этом Кузьму.

– Ты что, какая жалоба, ты с ума сошел? Здесь такое не принято, – ответил ему Кузьма с горечью.

– Так теперь что, мы все время должны ходить голодными? – не хотел соглашаться Интеллигент.

Кузьма еще не успел ему ответить, как к ним подошел Садретдинов.

– Новички, ко мне! – позвал он громко.

Кузьме пришлось оставить их, и Марданов с Азизовым подошли к сержанту. Кузьма успел уже рассказать им о Садретдинове:

– Садретдинов – татарин, после педагогического института он должен служить полтора года, а осталось ему здесь тянуть лямку только до марта.

Садретдинов выстроил молодых солдат в колонну по два человека и опять повел на позицию. На этот раз они пришли к навесу, под которым стояли два грузовика без кузова. Садретдинов объяснил, что это место называется «автопарком» дивизиона. Еще один грузовик без кузова стоял перед навесом, к нему была прицеплена ракета. Новички видели ракету так близко впервые, Интеллигенту она даже показалась очень красивой. Она была длинная, изящная, по бокам располагались по два больших крыла и два крылышка, алюминиевого цвета поверхность блестела под лучами солнца.

– Надо вымыть эту ракету, – сказал Садретдинов, а потом указал на маленькую деревянную будку рядом. – Все необходимое находится там.

Дверь будочки была открыта, на полу стояло алюминиевое ведро, канистра с бензином, рядом валялись тряпки. Садретдинов объяснил, что нужно помыть ракету, как и пусковую установку, тряпкой, вымоченной в бензине, и новички приступили к работе. Вначале мыли нижнюю часть ракеты, потом обоим пришлось залезть на нее, чтобы помыть ее сверху.