Текст книги "Дивизион"

Автор книги: Вугар Асланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Так получилось, что их освободили в один день.

Самое интересное и где-то печальное, настигшее Азизова на гауптвахте, было то, что здесь он встретил Алексенко, командира технической батареи дивизиона. Алексенко посадили в одиночную камеру. Поскольку двери камер никто не закрывал, а закрывалась только дверь решетки, поставленной у входа в помещение гауптвахты, арестанты могли выходить из них, когда хотели.

Алексенко привели ночью, и Азизов проснувшись от шума, вышел из своей камеры. Алексенко сидел на коленях у решетки и выл, как попавший в ловушку волк: у него было сильно разбито одно ухо, на лице синяки и ссадины. Все это Азизов хорошо успел увидеть в ярком свете, идущем от окна караулки и от света большой лампы, висевшей на передней стене помещения для арестантов. Да это был тот самый Алексенко, к которому все солдаты дивизиона относились с уважением, как принято было говорить, за его «мужской» характер. Однажды, встретив Азизова в магазине за пределами дивизиона, он не стал сообщать об этом начальству, когда узнал, что молодой солдат покупал сигареты, самовольно покинув   место службы. Он, будучи по своей должности заместителем командира дивизиона по вооружению, всегда относился к солдатам с пониманием. Алексенко имел только один, но серьезный недостаток: он был любителем выпить, и ничто не могло удержать его от этого. За это же, как рассказывали в дивизионе, он был неоднократно разжалован. Поэтому, имея такую высокую должность и много лет службы за спиной, он все еще был старшим лейтенантом. Холостой Алексенко жил вместе с другими несемейными офицерами в военном городке, большинство которых составляли молодые лейтенанты. Там же вместе с ними жил начальник штаба дивизиона, капитан Басов – угрюмый, неразговорчивый человек. И все они жили как бы в одной большой коммунальной квартире с общей кухней, ванной и туалетом. То есть в одной части этой квартиры жил Алексенко, в другой Басов, а в третьей молодые лейтенанты. И вот, когда Алексенко напивался, он начинал приставать к своим близким соседям. А больше всего к начальнику штаба. Сегодня же досталось Алексенко от Басова – тот поколотил ворвавшегося к нему пьяного офицера. Алексенко и сейчас казался не совсем трезвым, хотя после такого сильного избиения человек вроде должен был придти в себя. Алексенко продолжал сидеть на коленях у решетки и выть. Потом заплакал, проклиная все на свете и, прежде всего, свою армейскую службу.

– Зачем я – дурак, стал офицером? .. – кричал он теперь. – Зачем мне это было нужно? Я хочу инженером на заводе работать, зачем мне нужна была армия?

Здесь он очень сильно выругался в адрес всех офицеров, особенно имеющих высокие чины. Называл конкретные фамилии, среди которых Азизов успел различить Венкова, Басова и командира полка.

– Увольняйте меня из армии, я не хочу больше служить, я не могу больше!..

Тут Алексенко опять заплакал.

Азизову стало жаль офицера, который был к тому же, как он убедился на собственном примере, хорошим человеком. Он хотел бы его утешить, успокоить, сказать ему, что все будет хорошо, пусть он не переживает. Но чем он, слабый беспомощный солдат, которого еще неизвестно что ожидает, мог помочь этому офицеру, разочаровавшемуся в своем выборе, и который больше не хотел служить в армии, даже, имея высокую должность в дивизионе? Были офицеры, которые считали военную службу своим призванием и были даже счастливы. А те, которые шли в военное училище из романтических представлений и желания выглядеть героем в глазах дам, быстро разочаровывались в своей перспективе. Оставалось упрекать себя за свою недальновидность, чрезмерную романтичность. А такими бывают если не все, то очень многие юноши в восемнадцать лет. Можно ли было исправить эту ошибку, когда человек спохватывался, что не ту дорогу выбрал, когда развеивались его романтические представления о службе в армии. Рассказывали, что единожды вступив на тропу военной службы, уже невозможно было от нее отказаться. Единственное, что могло «помочь» – это какое-нибудь заболевание, которое, действительно, не давало человеку возможности служить дальше.

Такой возможности у Алексенко, видимо, не было. Он должен был продолжать служить, и за следующие нарушения армейской дисциплины его могли бы разжаловать до лейтенанта, а потом принять еще какие-нибудь меры наказания.

Алексенко провел всего одну ночь на гауптвахте, рано утром его выпустили. Азизов даже не встретил его на следующий день.

В этот же день за Азизовым приехал тот самый Басов, который дрался со старшим лейтенантом-алкоголиком. Азизова вывели в караульное помещение, ему вернули все, что  до того забрали. Вместе с Басовым он покинул полковую гауптвахту. Недалеко от ворот стоял грузовик дивизиона. Оказалось, что ждут их. Спустя несколько минут грузовик тронулся, выехал за пределы полка и помчался в сторону дивизиона.

Азизов был потрясен: неужели его все-таки возвращают служить опять в свой дивизион? Он был очень разочарован решением командиров. Неужели его обращение к командиру полка, письмо министру обороны, наконец, бегство из дивизиона не смогли убедить высшее командование полка, что его никак нельзя оставлять там? Нет, не может быть, он служить там все равно не будет. В голове солдата судорожно метались мысли, как добиться своего, какие еще могут найтись  возможности, чтобы поменять место службы. Еще одно письмо министру обороны? Может, обратиться на этот раз к командующему военным округом? Надо подумать. Сдаваться он все равно не собирался.

Грузовик остановился перед воротами дивизиона. На пропускном пункте стоял один из солдат последнего призыва. Глаза его были опухшие и покрасневшие. «Наверно, он, провел всю ночь на посту или на этом же пропускном пункте», – подумал Азизов.

Время близилось к полудню и во дворе дивизиона никого не было. Азизов решил постирать свою майку в «летнем душе». Он очень боялся встреч с сослуживцами,  их упреков и обвинений в том, что они из-за него пострадали. Может, капитан Звягинцев заставлял их не только маршировать с песнями, но еще и дополнительно изучать устав? Может, он не давал им спать, пока не найдут Азизова? Если все это так, можно себе представить, сколько злобы у них по отношению к нему накопилось и как им хотелось  расправиться с ним. Каково сейчас должно было быть положение Азизова в дивизионе? Еще целый год он должен был жить в крайне унизительном положении, носить клеймо предателя, труса и беглеца, не заслуживающего хорошего отношения. И сколько бы новых солдат не поступало в дивизион, все равно именно Азизов будет здесь последним человеком вплоть до его увольнения из армии. Вот такие грустные мысли одолевали нашего героя.

Пока Азизов находился в летнем душе, к нему подошел один солдат из прослуживших полтора года и поздоровался. Потом он спросил, где же Азизов все это время был. Тут Азизов почувствовал, что ему вообще не хочется отвечать и промолчал, чего он раньше ни за что себе не позволил бы. Удивленный солдат постоял и ушел. Когда Азизов вышел из душа, он встретил еще несколько человек, горящих желанием узнать, что же он все это время делал. Особого упрека от них он в их вопросах и тоне не услышал: в их глазах он увидел скорее любопытство и интерес. Отвечал он неохотно, и скоро они тоже отстали. Теперь Азизову ничего не оставалось, как идти в дивизион. Он понимал, что если даже несколько дней его не будут трогать, то потом все будет опять как прежде. Нет, с этим, со своим унизительным положением в дивизионе, он не собирался мириться. Тут можно было что-то изменить, он теперь в это поверил. Теперь о его тяжелом положении знали уже во многих местах, и он не собирался спокойно сидеть. Если надо будет, он напишет еще и еще письма, пока наконец-то это не надоест самому командованию. Вот тогда, они что-нибудь да предпримут. В это время к нему подошел Карабаш, человек которого Азизов продолжал бояться больше всех. Он и теперь испугался, что сейчас Карабаш опять начнет унижать его при всех. Ведь теперь Карабаш был самым уважаемым лицом в солдатской среде, самым сильным. И никто бы не удивился, если бы он сейчас сделал с Азизовым все, что ему заблагорассудится. Нет, ничего подобного не произошло. Карабаш поздоровался с ним за руку и справился о его делах и самочувствии. Потом сказал ему совсем неожиданное:

– Знаешь, Азизов, когда ты бежал, комбат заставил всю батарею тебя искать. Хорошо было, три дня ничего не делали, только тебя искали. И ты отдохнул, и мы.

Потом Карабаш ушел. Его высказывание очень удивило Азизова. Неужели комбат не стал их наказывать по своему любимому правилу «один за всех, все за одного»? А если бы он всю батарею и вправду наказал бы из-за него, интересно, как тогда разговаривал бы с ним Карабаш? Не стал бы он и другие сильные солдаты самого Азизова теперь наказывать за собственные мучения, которым подвергли их из-за него? Вряд ли они это просто так оставили бы. Когда есть лишний повод обидеть обиженного, унизить униженного, наказать слабого, другие никогда не останавливаются.

Подойдя к казарме, Азизов сел на крыльцо. Было ли ему стыдно? Где-то да, ему было неудобно из-за того, что его поступок опять не мог быть одобрен сослуживцами. А для него именно это было важно. Но как найти к ним подход, как объяснить им свое состояние и причины своего поведения? Он не считал себя таким слабым, таким трусливым, как о нем думали, но как это доказать? Мнение большинства уже окончательно сложилось о нем, и переломить его он вряд ли был в состоянии. В конце концов, с другой стороны, и слабость имела право на существование. В любом стаде, в том числе и в человеческом, хочешь не хочешь, бывают слабые и сильные. Только вот критерии силы и слабости в человеческом обществе могут быть различные. Ведь, по сути, душевная сила и красота, доброта, порядочность, знания, готовность помочь другому – вот что должно бы цениться в первую очередь, именно эти качества должны бы  рассматриваться как приоритетные и создавать их носителям должный авторитет. А на деле верх берут грубая сила, хитрость, расчетливость. Человеку, который имеет определенные моральные принципы и не готов любую слабость другого использовать против него с целью самовозвышения, не так легко выжить в такой среде.

В такой группе человека подводит не только телесная немощь, неимение опыта в борьбе, но и неповоротливость, негибкость. Сила в такой среде важна, но одной ее недостаточно. Почему Карабаш никогда в открытую борьбу ни с кем не вступал? Он обладал и другими,  также важными способностями – мог вести за собой толпу, вдохновлять ее, и, когда надо было, подчинить себе. Этот хитрый, расчетливый молдаванин мог уверять толпу в том, что выступать против него бесполезно и неразумно, лучше с пользой для себя подчиниться ему. С помощью толпы, в данном случае солдат своего призыва, он пошел против господства союза Доктора и смог победить. И одна единственная короткая схватка с Доктором, которую он провел успешно, послужила тому, чтобы вдохновить солдат своего призыва. А они ему нужны были, чтобы установить собственное господство над дивизионом. И это ему удалось. Это было невероятно, когда молодой, по крайней мере, достаточно свежеиспеченный солдат сумел вместе с кучкой таких же как сам, поддержавших его, свергнуть Доктора и его казавшуюся такой мощной команду. Очень быстро после этого Карабаш вместе со своей командой подчинил жесточайшим образом солдат, прослуживших на полгода меньше их. Устоявшиеся правила игры не имели значения для Карабаша. Заручившись поддержкой Сардарова, Степанова, Бердыева, Салкизова, он просчитал свои возможности, понял, что шансы велики, и пошел на эту игру. А желаемого результата он добился быстро. Так в дивизионе произошел переворот – власть оказалась отобрана у «стариков» и перешла в руки более молодых солдат. Одним из главных его помощников стал Сардаров, который благодаря своей хитрости мог брать верх над более сильными солдатами и заставил считаться с собой Карабаша. В результате Сардаров стал вторым человеком после Карабаша. Такие, как спортсмен Бердыев, отличавшийся неимоверной силой, или мощный великан Степанов, остались не у дел. Им как раз не хватало хитрости и изворотливости. Однако, и они сыграли свою роль в перевороте в пользу Карабаша.

Пока Азизов сидел на крыльце, к нему подходили еще несколько солдат. Никто не проявлял к нему особой агрессивности, никто не упрекал его. Один Жужанов был неприветлив.

– Вот, сегодня пойдешь на кухню, и служба пойдет, – сказал он Азизову, стараясь придать своим словам как можно более унизительный тон. – А то отдохнул почти месяц, хватит.

К солдатам, сидящим на крыльце, подошел начальник штаба Басов. Кто-то крикнул «смирно», все встали и замерли.

– «Вольно!» – сказал капитан, отдав им честь, и подсел к солдатам. Басов поручил дежурному сержанту отыскать водителя грузовика и спросил Азизова:

– У тебя остались какие-то вещи в дивизионе? – Азизов даже не сразу понял, о чем его спрашивают.

– Личные вещи я имею в виду, – сказал капитан, увидев растерянность солдата.

Азизов ответил, что никаких личных вещей у него там не осталось.

Тогда капитан велел дежурному сержанту выдать Азизову его вещмешок, куда он мог бы сложить свое парадное обмундирование, выдать ему еще новую зубную щетку, пасту, крем для обуви. Дежурный сержант должен был для этого отыскать старшину дивизиона, у которого были ключи от общего склада, и офицерскую жену, которая работала в каптерке, где хранились новые солдатские вещи. Старшиной дивизиона был теперь Салкизов. К тому же этот кабардинец имел репутацию отличного солдата. Азизов только сейчас узнал, что за время его отсутствия старшиной дивизиона назначили Карабаша, возможно, как самого авторитетного среди служащих, но через неделю его сняли, поймав выпившим, и отдали эту должность опять Салкизову.

– А куда теперь Азизова, товарищ капитан? – спросил один из солдат, сидящих на крыльце.

Басов ответил, что он должен отвезти Азизова в другой дивизион, куда его перевело командование полка.

Удивило это солдат или нет, но Азизов воспринял это как спасение, хотя ему с трудом верилось в услышанное. Значит все-таки… Не в полк, правда, как он хотел, а в другой дивизион. Командование не хотело его вернуть обратно в полк, который он покинул когда-то за нарушение, только они не были уверены в том, что и в другом дивизионе не произойдет то же самое. Поэтому его направили в дивизион, в котором служило много его земляков, выходцев из Азербайджана. В полку решили, что только благодаря поддержке земляков Азизов мог бы дослужить свой срок. Так и для командиров было спокойнее, и Азизов не стал бы писать больше письма верхам.

Новый дивизион

В новом дивизионе Азизова встретили настороженно. Земляки уже были наслышаны о его «геройствах»: о бегстве, письме министру обороны. Здесь его земляки пользовались уважением, но они пытались вести себя в рамках определенных «мужских» понятий. Поэтому вначале никто из них к нему не подошел. А так его никто не трогал, зная, что у него в дивизионе много земляков. Каково же было удивление Азизова, когда он встретил здесь Марданова. Марданов рассказал ему, что из-за написанного Азизовым письма министру, его и всех сослуживцев из их бывшей колонны раскинули по дивизионам. Только единицы остались служить в полку, среди них был и почтальон. Так решили отреагировать командиры полка на жалобу Азизова в письме министру обороны на то, что он один отправлен в дивизион, когда остальные его земляки все еще служат в полку.

Марданов, однако, не был на него зол, и ничего в его отношении к Азизову не изменилось. Он даже выразил готовность, поддерживать его здесь как земляка и давнего знакомого. Марданов также успел ему рассказать о положении дел в новом дивизионе. Оказывается, и здесь солдаты их призыва пользовались определенным уважением, особенно их земляки, в основном смелые, сильные ребята. Кроме них были русские, туркмены, казахи того же срока, которые вместе с ними завоевали уважение для своего призыва в дивизионе. Никакого напряжения между одногодками, прослужившими полтора года и собиравшимся вот-вот увольняться, не было. Разве, что полугодки были ныне под давлением, но те с нетерпением ожидали скорого пополнения из новобранцев в расчете, что «воспитательные меры» будут обращены на них.

Постепенно Азизов познакомился с солдатами дивизиона. Не все знали о его прошлом. Через какое-то время Азизова начали поддерживать и другие земляки, даже подружились с ним. Это было, безусловно, приятно Азизову, тем более после стольких месяцев унижений и гонений. И то, что он оказался вновь вместе с Мардановым, его тоже радовало. Здесь и командование отнеслось к Азизову лучше: они обратили внимание на то, что он закончил один курс университета и назначили его, как Марданова, в техническую батарею. В отличие от стартовой батареи здесь мучиться с техникой, обслуживать ее не приходилось. Ему дали один угол в кабине, где кроме него сидели еще два офицера и один младший сержант–туркмен Дурдугельдиев. Этот парень, окончив до армии техникум по какой-то технической части, прекрасно разбирался в своей работе. Подобного ожидали от Азизова, но он не справился. Единственно, что он понял, это как определять координаты приближающегося самолета на экране осциллографа и сообщать о них. Там было очень много других технических задач, освоить которые Азизову оказалось не под силу как человеку, никогда не проявлявшему особенного интереса, да и способностей к технике.

Вскоре в дивизион прибыло пополнение. Это были молодые солдаты, которые ровно служили на год меньше, чем Азизов. Среди них оказалось два азербайджанца, которые тут же получили поддержку от Ахмедова и Мовсумова, считающихся самыми уважаемыми среди их земляков. Марданов был еще новеньким в дивизионе, хотя уже заслужил уважение. Что касалось Азизова, то он был против того, чтобы молодых, только, что прибывших солдат поддерживали земляки или кто-нибудь еще, чтобы они чувствовали себя сразу довольно комфортно. Была бы его воля, Азизов придерживался тех правил, которые делили солдат только по сроку службы. Теперь наступал ответственный момент: нужно было вести себя как настоящий старослужащий. Для Азизова примером оставалось поведение тех старослужащих, в руках которых он оказался, будучи высланным из полка. Он настаивал на том, что срок службы является основным условием для определения положения солдата в дивизионе. Ахмедов, Мовсумов, Дурдугельдыев придерживались того же мнения, только они были за то, чтобы если среди молодых оказывался земляк какого-то старослужащего, то он был вправе его защищать. Азизов считал и такой подход несправедливым: как же так, если кто-то уже год или полтора прослужил, терпел все тяготы службы, а теперь кое-кто из молодых может благодаря своим землякам быть с ним наравне. Нет, каждый должен хлебнуть свою порцию, получить все, что положено. Однажды Ахмедов избил одного солдата, прослужившего год, только из-за того, что он поднял руку на одного из молодых азербайджанцев. Его бы воля, Азизов заступился бы за этого парня, одного с ним призыва, но побоялся вызвать гнев «мужественного» Ахмедова. Одного с Азизовым призыва ростовчанин Чельнов выступил тоже за поддержку землячества. Для него земляками были все выходцы из ростовской области, и он грудью защищал их от свирепых русских, азербайджанцев, туркмен и казахов. Азизову пришлось с таким положением дел согласиться.

После увольнения последнего солдата, отслужившего свои два года, особенно остро встал вопрос о «воспитании» молодежи. Азизов горел желанием быстрее их научить «правильной» службе. А это означало, что за него, если он стоял дневальным или дежурил по кухне, должны были мыть полы и посуду вновь прибывшие молодые солдаты. Как-то будучи в наряде по кухне он поймал двух узбеков, прогуливающихся по двору, и завел в посудомойку. Одному он приказал мыть за него полы, другому посуду. Это было время, когда перед заступлением в наряд эти молодые солдаты должны были отдыхать. Оба дружно отказались выполнить его требование. Тогда Азизов ударил высокого в челюсть, а другого ногой в живот. Он продолжал их бить, хотя молодые солдаты давно уже были согласны выполнить его требования. Они быстренько все помыли, почистили, после чего Азизов отпустил их.

Теперь, если Азизов вступал в кухонный наряд или стоял дневальным, молодежи было несдобровать. Он не только заставлял выполнять их работу за себя, но, часто и избивал их просто так, ради удовольствия. О нем пошла слава мучителя молодых солдат: никто их столько не избивал, не заставлял работать за себя, как он. Однажды случилось нечто, чего он не ожидал. Один из молодых русских солдат, которого Азизов жестоко избивал, дал ему отпор. Это произошло так: когда Азизов стоял дневальным вместе с Мардановым, он поймал этого солдата на улице и привел в столовую, чтобы тот вымыл полы. Пока он работал, Азизов решил еще поиздеваться над молодым солдатом. Пока тот, стоя на коленях, мыл полы, Азизов начал бить его по голове кулаком, а когда тот оборачивался, кричал на него:

– Работай, подлая тварь, не останавливайся, а то хуже будет.

Потом Азизов начал бить его еще стоя, отрабатывая удар в солнечное сплетение, как это делал с ним когда-то Касымов. Потом он хотел еще поизмываться над ним, как это любил делать Батизату, играя перед избиением со своей жертвой, как кот с мышкой. Так он нанес парню несколько легких пощечин по лицу. Но вдруг в какой-то момент молодой солдат перехватил его руку, отодвинул в сторону и другой рукой нанес по его губам мощный удар. Азизов был сильно ошарашен. Этот молодой солдат оказался сильным, хотя телосложения был на вид не крепкого. Азизов ощутил во рту знакомый вкус крови, и почему-то это сняло с него напряжение и страх. Ну, хорошо, теперь он этому молодому покажет. Он был готов принять вызов, брошенный ему молодым солдатом: сражаться на равных. Никогда прежде он не чувствовал в себе такого раскрепощения, такой силы и бесстрашия. Прежние обиды, унижения, незнакомое чувство ярости – все взыграло в нем сейчас. Он был готов разорвать этого солдата на куски. Тут Азизов оглянулся на всякий случай: за окном строился развод для заступающих в наряд и караул. Руководящий разводом офицер стоял к нему спиной, а солдаты лицом. Тут что-то остановило Азизова. Он сейчас мог бы запросто попасться: стоящие в строю солдаты не могли не заметить драки внутри столовой и не обратить на это внимание офицера. Тогда это могло бы закончиться для Азизова трибуналом. Он сумел сохранить долю здравого смысла, чтобы понять это и не лезть на рожон. А молодой солдат, стоящий все еще в углу, внимательно смотрел ему в глаза с таким выражением, будто готов теперь на все и ни перед чем не остановится. Наверняка он почувствовал настроение старослужащего. Но он понял также, что что-то сдерживает Азизова. Он ударил по окровавленным губам Азизова еще раз, кровь пошла сильнее. После этого молодой солдат бросил щетку и покинул столовую.

Марданов заметил состояние Азизова, когда он вышел вслед за молодым солдатом в коридор: кровь уже остановилась, но ее следы остались на губах. Азизов рассказал ему все, как было, только сказал, что молодой солдат ударил его щеткой, которой он мыл полы. Марданов успел это быстро передать Ахмедову и Мовсумову. А те быстро нашли того молодого солдата и, отведя его в туалет, хорошенько избили. Но Азизову от этого лучше не стало. Ночью он сам поднял взбунтовавшего «шнурка», чтобы самому наказать его еще раз. Но сейчас он не почувствовал в себе того прилива силы и смелости, что были у него днем, поэтому только спросил:

– Ты на кого руку поднял, «шнурок»?

Молодой солдат весь трясся от страха, наверное, он уже пожалел, что рискнул на сопротивление и ждал новых избиений. Только Азизов не стал его бить, просто не захотелось.

Возможно, об этом инциденте узнали и другие солдаты. Спустя несколько месяцев, когда Азизов уже нес преимущественно караульную службу, еще один из молодых солдат вступил с ним в спор. Он заявил ему, что если бы не поддержка Азизова земляками, то он бы спокойно справился с ним в честном бою. Причем сказано это было при свидетеле, который по идее должен был быть на стороне Азизова по сроку службы. Но тот никак не среагировал, это очень задело Азизова.

– Хорошо, хочешь со мной поговорить один на один, как мужчина с мужчиной, да? – спросил он молодого солдата.

Солдат в знак согласия кивнул головой. И Азизов вызвал его во двор караульного помещения.

Где же были эта сила, смелость, быстрота, гнев, когда он служил в том дивизионе? Почему он не отвечал своим обидчикам? Если не всем, то ведь многим он мог бы достойно ответить. Почему он этого не сделал, почему позволил издеваться над собой так долго?

Азизов, почувствовав небывалую ярость, пошел против солдата, которого он уже бил прежде не один раз. Этот солдат был высокого роста, худощав, но жилистый. Он стоял на расстоянии пяти-шести шагов от него. Дойдя до него, Азизов ударил его ногами несколько раз подряд в грудь: правой, левой, правой, левой. У него были новые сапоги, которые он получил с наступлением осени, они усиливали эффект ударов. Молодой солдат ничего не смог противопоставить такому резкому напору со стороны Азизова. Он сел на корточки и громко попросил Азизова о прощении. Нельзя бить человека, который уже просит тебя о прощении. Азизов это знал, но остановиться уже не мог. И нанес он ему по щеке еще один сильный удар кулаком. Молодой солдат извинился еще раз, после чего Азизов решил оставить его в покое.

Стал ли Азизов одним из уважаемых солдат в этом новом дивизионе? Трудно сказать. Из-за его кажущейся немощности многие продолжали считать, что Азизов держится благодаря своим землякам. Он действительно опирался на их поддержку, кроме того за него были и другие солдаты его призыва. Но и он сам теперь отчасти изменился. Здесь Азизов подружился с тем самым ростовчанином Чельновым, смелым, сильным, веселым и остроумным парнем. Чельнова уважали в дивизионе все: и молодые, и старослужащие, даже офицеры. Он мог вступать с последними даже в полемику; то жаловался на некачественную еду, то на плохую организацию досуга в дивизионе, приводя различные положительные примеры; он переписывался со многими друзьями с «гражданки», которые сегодня тоже несли службу в разных регионах страны. Молодых он особенно не мучил, только злился, если кто-то из них плохо выполнял свои обязанности, отлынивал от работы. Он часто шутил с Азизовым, но это было приятно Интеллигенту:

– Азизов, кого ты, братан, опять увидел сегодня во сне?

Такие вопросы с подколом Чельнов начал задавать после того, как Азизов однажды, когда они сидели в караульном помещении вдвоем, рассказал ему, что ему приснилась одна известная певица, которую он очень любил слушать, и почему-то она явилась к нему голая. Чтобы поддержать заданный жизнерадостным ростовчанином тон, Азизов говорил ему в ответ, что теперь увидел другую певицу во сне.

– И что она тоже была голая– рассказывай, не стесняйся. – Чем вы там занимались?

Каждый раз, когда их сводило вместе дежурство, они беседовали о прошлой, доармейской жизни, а потом темы сменились, и речь пошла о будущем после армии.

– Скоро домой, эх, заживем на «гражданке», – говорил Чельнов часто.

Он полюбился Азизову больше, чем кто-либо в дивизионе, даже чем земляки. С Ахмедовым Азизов особенно не дружил – сам его побаивался. К тому же он находил его человеком несправедливым, который мог легко унизить более слабого, если он даже прослужил столько же. Ахмедова в дивизионе  никто особенно не любил, но почти все побаивались. Мовсумов, маленький, но сильный, ловкий, смелый и веселый парень, напротив, был любимцем дивизиона. Несмотря даже на то, что он плохо владел русским языком, как многие деревенские юноши из союзных республик. Азизов слышал, что они с Ахмедовым вместе выстояли против старослужащих и смогли дать достойный отпор, когда прибыли в дивизион. Так что Мовсумова связывал с Амедовым самый трудный период службы в дивизионе. Только он все же был другим, более открытым для людей других национальностей и справедливым. Больше всех Мовсумова любил и уважал Чельнов. В какой-то мере он даже восхищался им, подражал ему и старался проводить с ним как можно больше времени. И Мовсумов, и Ахмедов требовали от Азизова должного поведения, чтобы не «позорить нацию». Хорошую репутацию Мовсумов заслужил не только в дивизионе. Его знали во всем полку и даже в офицерской среде. Пару раз он занимал первое место на спортивных состязаниях полка. Возможно, именно это послужило причиной его популярности. Командиры специально отправили «проблемного» Азизова в этот дивизион, чтобы Мовсумов мог поддержать земляка при надобности. Повлиял на их решение и тот факт, что здесь вообще было немало земляков Азизова. Наверно, это был правильный расчет, потому что на новом месте службы нашему герою было значительно легче. Земляки, безусловно, были ему нужны для поддержки. Но здесь он с большим удовольствием общался и с теми, кто не был ему земляками.

Первостепенное значение для Азизова имело то, что представляет собой человек, независимо, откуда он и какой национальности. Излишняя национальная гордость, а попросту говоря национализм, по его убеждению, должны были вызывать только сочувствие. Этим страдали не одни азербайджанцы. Еще более болезненное национальное самолюбие встречал он у грузин, армян, и многих других. Узбеки и казахи, которых он видел в старом дивизионе, хотя тоже стремились к сплочению перед угрозой, не страдали такими крайними формами национализма, как кавказцы. Азизов же считал, что это мешает полноценному общению с другими. В любом случае ему интереснее было общаться с другими солдатами, чем с земляками. С земляками ты стеснен определенными рамками, должен все делать «правильно», чтобы не уронить национальную гордость, а с другими был куда больший простор для общения, больше свободы, можно было немного расслабиться. Так Азизов подружился со многими солдатами в этом дивизионе, хотя и прославился здесь как гонитель молодых. К тем, кто служил на год меньше его, Азизов и вправду был беспощаден: никто их столько не бил, не издевался над ними, не заставлял работать на себя, как он. Порой даже «старики» удивлялись той жестокости, которую мог проявлять Азизов по отношению к молодым. Некоторые из них хотели даже останавливать его, только переубедить Азизова было трудно. Единственно, чего он с молодыми не делал, это не отнимал у них еду – здесь это вообще не было принято – и не давал им стирать одежду.