Текст книги "Дивизион"

Автор книги: Вугар Асланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Эх ты, Эсрари, ты изменил мое мнение об исламе, о Востоке, о мире вообще, – сказал он однажды Захиду. – Теперь даже не знаю, как жить с новыми взглядами. Вот что меня еще в тебе удивляет, это то, что ты не боялся здесь обо всем мне рассказывать.

– Трусость – очень большой грех, – ответил ему сын профессора. Такого человека могут заставить делать очень много вещей, против его воли. – Человек не должен бояться говорить то, что думает, но делать это нужно разумно.

– А как быть слабому? – спросил его Стив.

– Слабых людей не бывает. Тот, кто считает себя слабым, должен перестать им быть. Поработав над собой, он достигнет очень многого и силы тоже.

Узбек и дагестанец хотели стать при возвращении на родину более истинными мусульманами, посетить святые для мусульманина места. Оба русских парня собирались, вернувшись, креститься и жить по правилам православия. Что касалось Захида, то он считал, что человеку теперь вряд ли нужен институт религии, который настроен враждебно по отношению к другим религиям и культурам, будь это иудейство, христианство или ислам. Придет время, считал он, когда из всех религий и культур возникнет одна общая культура – человеческая. Ни одна религия, ни одна культура не будет объявлена ведущей и более значительной. Будут заботиться о сохранении каждой из них. И ритмы развития разных народов станут одинаковыми, упадки и подъемы будут всеми жителями Земли переживаться одновременно. И тогда мир станет более гармоничным и справедливым и люди более счастливыми, чем теперь. Пока однажды не придет конец существованию человечества.

Однажды до их очередного лагеря в горах добралась полугрузовая машина, как оказалась принадлежащая «Красному кресту». Всех военнопленных погрузили в эту машину и отвезли в Пакистан. Прощаясь с Захидом, Стив плакал, сказал, что будет помнить его всегда.

Из Пакистана бывшие военнопленные улетели в Женеву, где их встретили в аэропорту и, посадив в машину, отвезли в город. Пока Захид с другими бывшими солдатами стоял на улице перед зданием «Красного креста», он заметил, как презрительно смотрели на них прохожие; как будто бы они были не людьми, а сбежавшими из зоопарка зверьми.

Наконец-то все бумаги были готовы. Из Женевы они улетели в Москву. Там, как оказа-лось, их никто не намеревался гладить по головке. Встретившие их в аэропорту люди привели бывших военнопленных в здание, охраняемое солдатами. Их там многократно допрашивали, требовали писать объяснительные: как они попали в плен, когда, где, почему? Как они вели себя в плену, принимали ли участие в боях против советских войск на стороне «моджахедов»? Все написали честно, как было. Пока шли допросы и выяснения, все они жили в одной комнате, похожей на камеру, только никто их не охранял. Давали чек, чтобы они могли питаться в столовой этого огромного и странного учреждения. Однажды допрашивающий его майор дал почитать Захиду листок бумаги. Это была объяснительная записка одного бывшего советского гражданина, перешедшего на сторону «моджахедов». В ней было написано:

«Я, Махмудов Собирджон Бободустович, 1945 года рождения, уроженец города Алмалык, перешел в мае 1982 года на сторону афганских повстанцев, будучи врачом военного госпиталя в Кабуле. Я делал это сознательно, никто меня не уговаривал и на это не толкал. Я совершил тогда этот поступок, то есть изменил Родине, по своим личным убеждениям.

Я из семьи верующих и принадлежу к роду, который дал Узбекистану несколько известных исламских ученых. Многие из моих родственников были расстреляны советской властью в Узбекистане или погибли в сибирских лагерях из-за того, что они продолжали заниматься пропагандой ислама и при коммунистах. Когда многие бывшие жертвы репрессий 30-х годов были реабилитированы, ни моего деда, ни его братьев и ни моих дядей не хотели оправдать. Выходило, что все они понесли наказание заслуженно. Нас продолжали считать ненадежными, старались все время проверить, поддерживаем ли мы отношения с нашими родственниками, успевшими убежать от репрессий за границу и живущими в Афганистане, Саудовской Аравии и Турции. Мы не могли спокойно переписываться с ними – все письма, которые шли нам из-за границы, распечатывались, а наши письма часто вообще не доходили до них. Из-за всего этого озлобленность на советскую власть только росла в нашей семье. Когда я учился на медицинском факультете Ташкентского университета, меня часто вызывали в отдел КГБ и спрашивали о родственниках за границей. Надо мной шутили и подтрунивали сверстники в школе и университете, иногда в открытую издевались учителя и преподаватели из-за того, что моя семья религиозная и я сам являюсь верующим. Вера оставалась в нашей семье очень важной, и все эти преследования только усиливали ее. Мой отец, продолжая традиции нашего рода, тоже стал исламским богословом. Он всегда строго следил за тем, чтобы в нашей семье соблюдались все предписания ислама. Мы часто посещали святые места в стране, ходили в мечеть, но больше молились, читали Коран и изучали Шариат дома. Мне трудно было понять, как можно жить, не соблюдая предписания Корана; как могли люди, которые их не придерживались, считать себя лучше тех, которые этих посланий Бога придерживались.

Я решил стать врачом-вирусологом и бактериологом и к концу учебы выбрал именно эту специальность. Меня больше всего интересовали тогда возникновение и протекание вирусных заболеваний. После учебы я провел еще три года в Москве, на курсах усовершенствования врачей, ведь эта область медицины еще была слабо развита в Узбекистане. В Москве мне жилось лучше, думающих здесь как я было достаточно, некоторые даже не боялись громко заявлять о своих антисоветских взглядах. Но я привык быть осторожным и с такими людьми от страха не сближался. В Москве я научился многому, хотя советская вирусология и бактериология сильно уступали тогда западному уровню. А я тайком начал мечтать теперь о возможности пройти практику в одном из западных институтов по вирусологии. Некоторые из Москвы ведь уезжали на такую практику за рубежом. Но в моем случае это казалось неосуществимой мечтой: меня как неблагонадежного гражданина никто не собирался выпускать за границу. Вернувшись обратно, я устроился в военный госпиталь в Ташкенте, единственное место, где можно было работать врачом-вирусологом. Здесь моя жизнь была опять обособленной; со мной мало кто близко общался, но через некоторое время меня все же стали уважать за умения и знания, которые я успел приобрести, несмотря на молодость. После того как советские войска вошли в Афганистан, к нам стали привозить оттуда раненных военнослужащих. Денно и нощно мы работали, чтобы спасти жизнь наших солдат, иногда даже не успевая выспаться.

В это время контроль над нашей семьей со стороны властей еще более усилился, меня стали опять вызывать в КГБ. Их интересовало в первую очередь, не поддерживаем ли мы теперь отношения с нашими родственниками в Афганистане. После начала войны наши отношения с ними на самом деле прекратились, и никаких вестей мы от них больше не получали. И один раз мне пришла в голову мысль бежать в Афганистан, а оттуда перебраться в Европу и осуществить свою мечту – устроиться работать в институте вирусологии. Для этого нужно было пойти в военкомат и подать заявление на добровольную отправку на фронт. Военный врач всегда востребован. Благо у меня еще было звание лейтенанта в запасе, которое я получил по окончанию университета. Я знал, что советские военные госпитали в Афганистане очень нуждались во врачах. О задуманном я никому не рассказал, кроме отца. Он мне ответил не сразу, долго размышлял, но потом все-таки благословил меня.

В ноябре 1981 года меня отправили в Афганистан. Я сразу же приступил к работе в военном госпитале Кабула. В Афганистане в условиях войны тогда завелось очень много всякой заразы: от незахороненных человеческих трупов, от валявшихся павших животных в стране могли возникнуть еще очаги эпидемий. Такой человек, как я, в такой ситуации был просто подарком для советского контингента в Афганистане. Я усердно работал, делал все, что было в моих силах, чтобы предотвратить катастрофу, которая могла бы возникнуть в этой стране. Так увлекся работой, что часто даже забывал о том, что задумал. Но все же однажды я решился. Меня отправили в командировку в Кандагар вместе с некоторыми другими врачами из нашего госпиталя и с группой солдат и офицеров, чтобы изучить на месте, насколько опасна там ситуация для распространения малярии. В тот день я даже не планировал бежать. Но вдруг случайно услышал, что вблизи есть одно узбекское поселение. То что я не владел афганским языком, затрудняло мой план побега, а тут я мог поговорить с людьми из этого поселения на узбекском. Сказав своим товарищам, что отлучаюсь по нужде, я отправился в эту узбекскую деревню. Я при этом рисковал, не зная, на чьей стороне эта деревня – коммунистов или моджахедов. Но это меня не остановило. Первому же человеку, которого я встретил в деревне, рассказал все о себе и попросил помочь мне отыскать моих родственников. Этот человек привел меня в дом другого, который после короткой беседы передал меня одному по-партизански одетому вооруженному мужчине с бородой. Этот бородач посадил меня в машину, где оказались еще двое таких же как он; они завязали мне глаза и привезли в свой лагерь. Здесь тоже оказались люди, с которыми я мог объясняться по-узбекски. Я продолжал их просить о том, чтобы меня отправили к моим родственникам, но они медлили. Через несколько дней в партизанском лагере появились американцы, которые взяли меня с собой. Они уже знали, что я врач и обходились со мной очень вежливо. Через переводчика я передал их главному, что хочу перебраться на Запад и устроиться там на работу врачом-вирусологом. Но первым делом я хочу встретиться со своими родственниками, живущими в Афганистане. Американец в ответ сказал, что моя профессия очень важная в наше время и, безусловно, я найду работу себе везде, где бы ни находился. Сказав это, он еще добавил, что они помогут мне отыскать родственников, а потом уехать на Запад, если я этого в самом деле желаю. Меня это очень обрадовало; я думал теперь, что вот наконец-то нахожусь в двух шагах от своей мечты. Но меня первым делом привезли в горы, где, как я позже понял, находилась секретная лаборатория американцев. Недалеко от лаборатории имелось еще небольшое поселение, где я стал теперь жить. Жизнь была здесь королевская – удобства, прислуга, охрана. Только, казалось, уйти отсюда по собственному желанию было невозможно – все очень строго охранялось. Здесь я встретил очень много разных людей – таких же врачей-вирусологов, как я, исламоведов из Америки и из европейских стран, всевозможных инструкторов, мусульманских теологов и даже шейхов из арабских стран – в основном ваххабитов. Тут были еще переводчики с английского, арабского, персидского и русского языков. Поэтому я мог общаться с их помощью с кем хотел. Здесь имелись также все условия для молитв, соблюдения обрядов. Так что я мог жить как настоящий мусульманин. Здесь были и женщины и молодые девушки со своими семьями.  Можно было жениться или же заключить временный брак по законам Шариата.

Вначале я чувствовал себя здесь очень счастливым; взял временно в жены одну молодую и красивую особу. К нам каждый день приезжали, как я полагаю, высокопоставленные персоны из Америки  и Западной Европы. Вокруг нас крутились еще какие-то люди, очень интеллигентные, спокойные, вежливые и молчаливые. Они обращали внимание на все; как я опять позже понял, это были агенты ЦРУ. Много времени они проводили с ваххабитскими шейхами, врачами и инструкторами. Что они там обсуждали, я не знал. Только через какое-то время я понял, что все это было хорошо организованным и гнусным обманом. Я также понял, что американцам нужны мои знания и опыт как врача-вирусолога. О моей поездке в Европу или Америку, даже о моих родственниках больше никто не упоминал. Целыми днями я находился в лаборатории, где мне давали все больше и больше работы. И, пробыв здесь еще несколько месяцев, я с ужасом открыл для себя, что же делалось в этой лаборатории, и для чего использовали меня самого. Вроде мое дело было в самом деле исследовать поведение разных вирусов под наблюдением американских ученых. Только потом все эти данные использовались в совершенно других целях. Это очень трудно объяснить, и я до сих пор до конца сам не знаю, что же там происходило, но пишу здесь то, что понял. В этой лаборатории создавались вирусы для того, чтобы атаковать психику человека. А  в качестве основы для создания такого вируса использовались изречения из священного Корана! Это звучит невероятно, но так оно и было. Если обычные вирусы поражают клетки организма, то искусственно создаваемые здесь вирусы могли поражать психику человека. Здесь были также психиатры, знающие законы психики. В их задачу входило: определить, как психика может измениться, если она подвергнется воздействию такого вируса. Создаваемый здесь психический вирус должен был поразить психику человека так, чтобы он, кроме нескольких призывов к священной войне, взятых из Корана, не в состоянии был бы что-либо больше всерьез воспринимать. Этот вирус имел при этом такие же свойства как у обычного биологического вируса и должен был распространяться также как тот – от человека к человеку при общении . Вирус этот, спрятавшись в глубине психики человека, должен был посылать ему оттуда приказы.

Чтобы ускорить этот процесс, должна была создаваться специальная лжерелигиозная структура, которая распространяла бы эти вирусы усиленно и организованно. Вначале эти вирусы должны были через эту организацию поразить население Афганистана, а потом распространяться дальше на территорию Узбекистана, Таджикистана и на другие мусульманские республики Советского Союза, на Кавказ и остальные мусульманские авто-номии России. Цель была таким образом расколоть и победить Советский Союз. Ради этой цели совершалось такое невиданное преступление, и делалось оно под эгидой нашей священной религии – ислама. Я наконец-то понял: я должен как можно быстрее, любой ценой, даже рискуя собственной жизнью, выбраться отсюда. В противном случае мне придется гореть в аду после смерти. Потому что в исламе это самый большой грех, использовать его в грязных целях или помогать тем, кто это делает. Но мне пришлось жить и работать здесь еще два года, пока удалось бежать. Я вернул ту молодую женщину, жившую со мной, ее родителям, расторгнув с ней, как положено, временный брак через местного муллу и начал искать возможность для побега. Однажды мне все-таки удалось уговорить одного охранника-узбека помочь мне бежать; он отрыл ночью, как мы условились заранее, калитку в ограждении, и я сбежал из этого проклятого места. Я бежал всю ночь не останавливаясь, сам не зная куда, а потом от усталости и тревоги потерял сознание. Когда утром меня обнаружили советские солдаты, я рассказал им все сам и попросил отправить меня в комендатуру в Кабуле. А оттуда, когда я рассказал обо всем случившемся, меня отправили сюда. Бог свидетель, что я написал здесь все как было, ничего не убавив, ничего не прибавив. Я сам знаю, что заслуживаю самого сурового наказания как изменник Родины и готов его понести. Я верю, что Бог простит мне этот грех, поскольку я совершил его по неведению, а потом попытался это исправить.

Собирджон Бободустович Махмудов

Москва, сентябрь 1984 г».

Майор спросил Захида, когда он закончил читать объяснительную бывшего врача, сталкивались ли они в плену с чем-либо подобным. Захид ответил отрицательно. После этого майор прочитал ему долгое нравоучение о том, что никогда нельзя верить противнику. И они тоже сделали большую ошибку, поверив американскому офицеру, что он отправит их домой, если они напишут все, что знают о своем батальоне. Тем не менее, как сказал майор, уголовное дело против них возбуждаться не будет, и скоро они в самом деле уедут домой.

Через несколько дней для всех бывших пленных подготовили нужные бумаги, чтобы передать на месте военному комиссариату. Тем, у кого военный билет был потерян, обещали выдать новый и отправить позже. Наконец их отпустили и даже дали проездной билет до дома и немного денег на дорогу.

Баку – Бад Камберг, 1997 – 2006 гг.

 Душман – (афганск.) враг.

 Пиала – керамическая чашка без ручек в восточных странах

 Кеса – керамическая глубокая миска в восточных странах

 Манты – вареные листки из теста, заполненные мясом.

 Медресе – (араб) школа в мусульманских странах.

 Сербаз – (перс.) полицейский в Иране

 Тюмен –  (перс.) денежная единица в Иране

 Шурави – (афганск.) советские военные