Текст книги "Русская поэзия Китая: Антология"
Автор книги: Всеволод Иванов
Соавторы: Николай Алл,Мария Визи,Алла Кондратович,Варвара Иевлева,Борис Бета,Нина Завадская,Яков Аракин,Лев Гроссе,Ирина Лесная,Кирилл Батурин
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)
Михаилу Щербакову
Луна, как нерпа золотая,
Ныряет в облачных волнах,
А моря гладь лежит, блистая,
И плещется в дремотных снах.
Хребет богатырем уснувшим
Глядит на небо сквозь века.
Кто знает больше о минувшем,
Чем волны, скалы, берега?
Песчинкой на песке у жизни
Проходит бытие людей:
Печали, радость, укоризны —
Вот чем полны осколки дней…
А вечность проплывает мимо,
А вечность окружает нас —
Она одна, одна не мнима,
Непостижимая для глаз…
Глядите в море, в звезды, в небо,
Послушайте лучи луны:
Там вечность совершает требу…
Все остальное – только сны…
Все остальное – преходяще.
Есть мы иль нет, а жизнь течет.
Роса горит в сосновой чаще,
Земля свершает оборот…
А Вечность – мудрая, простая,
Лежит вокруг меня в песках.
И, точно нерпа золотая,
Луна ныряет в облаках.
1940Лукоморье
Ландшафт Маньчжурии равнинный
Уходит в даль бескрайную.
Над ним царит гомон утиный —
Беседа птичья тайная.
Из затонувшей старой лодки
Я наблюдаю озеро:
Закатный пурпур сетью тонкой
На камыши набросило.
А перелетной птицы стаи
Из неба, как из вороха.
Летят, летят и где-то тают…
И вкусно пахнет порохом…
1942
Шелестит тальник. Журчит, звенит река.
Пухнут в синеве снежками облака.
И жужжат-гудят печальные шмели.
Пляшут бабочки над илом на мели.
Растворяюсь в синем небе и воде.
Я ли всюду? Или нет меня нигде?
Или это ощущенье бытия?
Может, нет меня и вовсе я – не я!..
Мне теперь бы только речкою бежать…
Ни о чем не знать, не помнить, не страдать…
Колыхаться в тальниковых берегах…
И не думать о людских больных делах…
Зеленеют томно-сонно тальники.
Плещут рыбы по извилинам реки.
И жужжат шмели, и жгутся овода…
И бежит, бежит куда-то вдаль вода…
1943Сахаджан
Стеклом зеленым движется река.
Шуршит головками созревший гаолян.
И сумерки, плывя издалека,
Свежи и ароматны, как кальян.
Затягиваясь ими глубоко,
Я увожу с собой такие вечера.
Дабы жилось когда-нибудь легко,
Иметь нам нужно светлое вчера.
Чем меньше на земле любимых душ,
Тем мне пустыннее среди толпы людской.
Лишь блики зелени, закатный руж
И плеск воды дают земной покой.
Земной покой – предел чего хочу,
Раз я должна зачем-то жить да быть.
Земной покой – пока не замолчу —
Траву, закат и воду, чтобы плыть.
1943Меергоу
Несколько лет я ходила за плугом,
Несколько лет я полола грядки.
Время летело тогда без оглядки —
Даже зима не давала досуга.
Дров запасала по двадцать сажен, —
Чудных трескучих березовых дров,
Сечку рубя для быка и коров,
Лучшие вещи нося на продажу…
До восемнадцати километров
Шла по морозу давать уроки…
И все равно бормотала строки
Всех подходящих к моменту поэтов.
Или свои запишу на дощечке,
(Часто гвоздем на кусочке коры…)
Мысли мои расстилали ковры
Или неслись, как бурлящие речки…
Помню ночные свои бормотанья…
Длинные годы без слухов, без вести…
Жизнь в опустевшем, покинутом месте…
Яркость весны и красу увяданья…
Цену узнала и дружбе, и лести,
И одинокой прекрасной свободы…
И не забыть мне те страшные годы —
Стали они для меня всех чудесней.
1947Тигровый Хутор
Спасибо, Господи, что юмор мне отпущен,
Что есть на свете розовые стекла.
Что хоть гадаю на «кофейной гуще»,
Но вера в счастье все же не поблекла.
Что ночью еду я с промокшими ногами
На собственной арбе по хлипкой грязи.
Но верю – ждут меня за дальними горами,
И теплится огонь приветным глазом…
Курю, пою тихонько, вспоминаю были —
Под скрип колес и стон быка протяжный.
Дай, Господи, чтоб чувства не остыли —
Раз все событья мира здесь так маловажны…
1947Тигровый Хутор
ЕВГЕНИЙ ЯШНОВ
Как пригоршни сверкающих червонцев,
В сухой траве рассыпались цветы:
Адонис-амурензис [43]43
Первые цветы на Дальнем Востоке.
[Закрыть]– это солнце —
Его осколки с синей высоты.
Передо мною бурундук изящный
По сваленной лесине пробежал,
А на скале над хвойной дикой чащей
Как изваяние застыл горал.
Прозрачны реки, каменисты, быстры…
В зеленый сумрак не проникнет зной.
И тишину не нарушает выстрел.
Лишь кедры хмуро шепчутся со мной.
………………………………………………….
Брела одна, свободная, как ветер…
И вдруг… в твое попала зимовьё…
Так Океан Тайги расставил сети
И принял нас во царствие свое.
1949Сахаджан
Пропала во мраке тропинка,
Туманом запахло с болот,
И месяца медная льдинка,
Обтаяв, по ветру плывет.
Зажег я костер у дороги.
Безлюдье, бугор да ветла,
Да тень моя длинные ноги
В соседний овраг занесла.
Лишь паспорт намокший в кармане
И старое с ним портмоне…
Поплачь о заблудшем Иване,
Молись, моя мать, обо мне!
Лысая Азия! Сколько кругом
Дикой извечной свободы!
Все зародилось на лоне твоем:
Злаки, стада и народы.
В круговращеньи судеб мировом,
Знаю, весенние воды
Снова наполнят степей водоем.
Чувствую я, из Европы беглец,
Отпрыск культуры постылой,
В гаме верблюдов, коней и овец
Потенциальные силы.
Слышу, как в творческом акте Отец
Пружит набухшие жилы.
Вижу, мужает скуластый творец.
Жатва – на западе, в Азии – жнец!
1920
Смотрю ли в небо голубое,
В ночи ль мечты свои таю,
Слежу ли время роковое —
Я чувствую любовь твою.
Она ведет меня в пустыни
Бездушных сумасшедших дней,
И тихо в сердце тает иней
Бездомной старости моей.
3 февраля 1920
Рассказывая про былое,
Как встарь, течет-кипит Коксу.
Заката око
Позолотило золотое
Твою осеннюю красу.
Превращены мои желанья
В прозрачный золотистый свет.
И издалека
Едва доносится дыханье
Умчавшихся в былое лет.
Их буйный хмель невозвратимый
Как будто воротить спеша,
Надеждой хрупкой
И страстью острою томима,
К тебе, голубка,
Любовно тянется душа.
8 апреля 1920
Чернеют вечера, сереют годы,
В душе все ветер, ветер… не любовь,
А старческая желчь свободы —
Ненужной! – раздражает кровь.
Осталась лишь одна – последняя! – отрада:
За шахматною постигать доской,
Что преходящи ухищренья ада,
Неколебим порядок мировой!
1 ноября 1923
Осеннее солнце, поля, паутинки,
Вдали – горизонт голубой,
И змейка бегущей в пространство тропинки
Безмолвно зовет за собой.
Как будто немного, и ты потеряешь
Все связи с былым до конца,
И близкого друга совсем не узнаешь,
Любимой не вспомнишь лица.
Останется только пустынное поле
С простором его голубым,
В котором сознанье без страха и боли
Тихонько растает, как дым.
17 сентября 1926
Взглянешь в окно на город ночной,
Спросишь судьбу: зачем и куда?
Треплет, уносит ветер года —
Желтые листья по мостовой.
Чье-то лицо вонзится в тебя.
Это ж она! Но время не ждет.
Ветер уносит листья вперед.
Новую встреть и люби, не любя.
Только стихи в душе зазвучат,
Как в кабаке, утонешь в тоске.
Вот и седая прядь на виске.
Годы все так же вихрем летят.
Взглянешь в окно на город ночной,
Спросишь судьбу: зачем и куда?
Броситься, что ли, вниз головой
И позабыть себя навсегда?
19 сентября 1926
Вариант
Колыбель и надгробье,
Пракультура, праглушь, —
Ты глядишь исподлобья
На сумбур наших душ.
Возрастила ты злаки,
Оседлала коней,
Пролила ты во мраки
Тихий свет алтарей.
Обрела ты в пустыне
Изначальный закон,
Написала на глине
Начертанье имен.
Наполняла ты тропы
Гулом конских копыт,
Потрясала Европы
Зарождавшийся быт.
И с невольным вопросом
До сих пор мы в твоем
Древнем взгляде раскосом
Новых замыслов ждем.
4 августа 1928
Судьбы запутанный итог,
Сводимый говором копыта.
Пыль сладковатую дорог,
Цвета и гам чужого быта,
Чужой пейзаж, чужой порог,
Восточной девушки ланиты
И речи кружево чужой
Люблю бродяжною душой.
И здесь, в Маньчжурии, слепят
Иероглифы, тряпки, знаки,
Лавчонок с чем-то чайный ряд,
Меж них голодные собаки,
Гортанный крик, замкнутый взгляд
И сквозь сползающие мраки
Зовущий к радостям ночей
Фонарь китайский у дверей.
Как Духа Мрака древний стяг,
Фонарь качается кровавый…
Он, как убийца, что в овраг
Немую жертву сталью ржавой,
Влечет усталых и бродяг
В притон забыться за отравой…
Тысячелетья напролет фонарь зовет…
1920-е
Бегут сумасшедшие годы,
Звенит колокольчик-мечта,
И юноша седобородый
Вдруг видит, что жизнь прожита.
Он может, коль хочет, смеяться,
Он может поплакать в тиши,
А годы без устали мчатся
С остатками юной души.
1 июля 1929
Я слушаю вьюг завыванье
В пустынях отживших сердец,
Я чувствую горечь сознанья,
Что близок печальный конец.
Но самое главное – это
Бессилье понять, почему
Душа человека от света
Бежит в безысходную тьму.
4 сентября 1931
Медлительно по азиатским долам
Текла вперед истории река,
Порой плескаясь гунном иль монголом.
Забыты нами кочевые тропы;
Наполненные ржанием века
Заглушены шоферами Европы.
Но нас ведет тропинкой прихотливой
Судьбы неугомонная рука,
Сменяются приливы и отливы.
Для наших внуков не придет ли время,
Когда они средь смут издалека
Услышат вновь бряцающее стремя?
10 сентября 1932
Когда на мир нисходит мрак,
Неразрешимые вопросы,
Люблю порой уйти в кабак,
Где дико пьянствуют матросы.
Там власть дает мне скверный ром
Иной увидеть мир, нездешний,
Над нашим безысходным злом
Сияющий красою вешней.
Кипенье скорби мировой,
Звон золота, мольбу, рыданья
Преображаю я в покой
Вновь созданного мирозданья.
И тот матрос, что здесь, как волк,
Глядит кругом и ищет ссоры,
Там в детской ясности умолк,
Взглянув в надзвездные просторы.
28 декабря 1932
Сей дар богов, сей пламень ледяной,
Перегоревший в слово жар сердечный,
Певучий ветер из страны иной
Над нашей жизнью быстротечной.
Мы слышим в нем и муки естества,
И радость жизнетворческого пира,
И падает багряная листва
С садов священных на дороги мира.
Но гордый ум, водитель жизни нашей,
Оценщик благ на рынке городском,
Глумится часто над волшебной чашей,
Над бредовым ее вином.
1933
Медлительно вечер навстречу ведет
Прохожих и окон туманный черед.
Был молод и ты, и вон та же звезда
Сияла над миром вечерним тогда.
Но жизнь отсмеялась, друзья отошли,
Любовь догорела, и сердце в пыли…
………………………………………….
Доходит до нас через тысячи лет
Угасшей звезды отсветившийся свет.
Так слышишь и ты из истлевших гробов
Былого знакомый настойчивый зов.
И юность ты вспомнишь, и скорбную мать,
И книги, что ты собирался писать,
И книги, что ты написал, рубежи,
Которые ты проходил…
Расскажи
О правде прошедшего, но не тревожь,
Могильщица-память, уснувшую ложь!
11 декабря 1928 – 9 марта 1933
Немало в мире зеленеет
Неведомых материков,
Немало в сердце цепенеет
Невысказанных чувств и слов.
Измученные нервным зноем
Испепеляющих нас дней,
Мы, может, так и не откроем
Прохлады в глубине своей.
15 марта 1933
Чудесный жезл коснется слова,
И, ритмами окрылена,
Его житейская основа
Иным значением полна.
«Ночь, улица, фонарь, аптека» —
Не проза, а язык скупой
Тоски трагического века
Пред наступавшею грозой.
Трагизм судьбы давно нам ведом.
Поэтому близка ты нам,
Та песня, что когда-то дедам
Пропел печальный Вальсингам.
1933
Опять в полях я, и душа нагая
Меж небом и землей одна, одна…
Весенний свет в пространства проливая,
Сияет голубая вышина.
Стоит повсюду тишина такая,
Что в воздухе недвижимом слышна,
Когда прореет ласточка, играя,
Ее крыла звенящая струна.
Прислушаешься к сердцу. Даже в нем
Замолкли сожаленья о былом.
Судьба изменчивая, но благая
Ведет извилистым своим путем,
И чувствуешь, что ближе с каждым днем
К первоисточникам душа слепая.
17–18 марта 1933Сунгари – Щуанченпу
Чуть-чуть затеплилось вдали
Зари заплаканное злато;
Украдкой звезды понесли
Свои светильники куда-то.
Замолкла, посерела тьма,
Как будто в первый день творенья.
Всплывает силуэт холма
Туманной первозданной тенью.
И следом дикою тоской
Нежданно крик совы гортанный
Прорезывает этот странный
Борьбой насыщенный покой.
28 февраля 1933
Вселенная прозрачною красою.
Волной прохладной обтекает нас.
Трепещем мы крылом короткий час,
Как бабочки над бездной голубою.
Но в этот час мы испытаем много
И счастья, и отчаянья… Порой
Среди раздумья в тишине ночной
Услышим даже тихий голос Бога!
19 апреля 1935
* * *
Устали мы за круговою чашей
На пиршестве. Но новый плеск вина!
Харбинская эпоха жизни нашей
Исчерпана и выпита до дна.
Не обещал ли старый виночерпий
Нам в юности свободу и покой?
А ныне катастроф напиток терпкий
Бесстрастною подносит он рукой.
Пред демоном истории – Пилатом —
Вновь истине не поднимать очей!
И суждено нам расставаться с братом
И отрекаться от души своей!
Мы, потерявши небо, одиноко
Расходимся в сияющую ночь.
В душе – загробная усмешка Блока
Над всем, над всем, чему нельзя помочь!
Ну что ж, и эту чашу выпьем, други!
Цените дружбы преходящий час!
Ведь скоро не услышат среди вьюги
Ответа многие из нас.
1934
* * *
На скучных сунгарийских берегах
Мы жили в те томительные годы,
Когда незримо разлагаться в прах
Уж начали беспечные народы.
Запутан был истории узор.
Надежды нам всегда сродней и ближе.
Мы верили. Лишь мой киргизский взор
Порой провидел вандалов в Париже.
Но надо мной смеялись: «Кто ж они?»
Я пожимал плечами, сам не зная,
Хоть голос внутренний шептал: «Взгляни,
В самом тебе есть бездна роковая!»
1935
От цифр приподнимаешь взгляд,
И видишь – годы вдаль летят
Колонной журавлиной.
Любви трагический дымок,
Да дум развеянный песок,
Да сердца хладный иней.
(Закономерность величин
В метелях следствий и причин
Над жизненной пустыней!)
Мое печально ремесло:
Доказывать, что лишь число
Лежит в основе мира.
Счастлив был, может, только раз
С забытым другом в поздний час
В хмельном чаду трактира.
Да радость горькую порой
Дарила праздною игрой
Прельстительная лира.
27 января 1936
Зажги, Пекин, вечерние огни
Морщинистой рукой,
От шепота столетий отдохни,
Глаза на миг закрой.
Пусть вновь нарушат старика покой
Слепой судьбы шаги, —
Ты равнодушною качнешь главой, —
Как тень пройдут враги.
И золоту из-за запретных стен
Вновь улыбнется май.
Все в мире суета и тлен,
Недвижим лишь Китай.
13 апреля 1937
В вечерней полутьме едва маяча
И от усталости едва дыша,
Стоит пред Ним заезженная кляча,
Обглоданная временем душа.
Отчаявшаяся, полуживая,
Испившая судьбу свою до дна,
Она глядит на мир, не понимая,
Зачем была на жизнь осуждена.
Под кислотой отчаянья истлела
Последняя земная страсть,
И шелуха исчерпанного тела
Готовится – отжившая – отпасть.
27 июня 1941
Веленью тайному покорный,
С открытой ясною душой
Выходит мальчик в мир просторный
Судьбы незримою тропой.
Но нудному земли волненью
Сейчас же отдается он.
Уходит Бог прозрачной тенью
Спесиво на вакантный трон.
Садится разум непреложный,
Дешевый толкователь снов,
И скоро пылью придорожной
Закрыта даль материков.
И мальчик, распрощавшись с миром,
С вершинами, с морской волной,
Живет, скитаясь по квартирам,
Грустя увядшею душой.
30 мая 1942
ПРИМЕЧАНИЯ [44]44
Хлещу я музу по худым бокам,
Но, старая, изверилась в себе.
Действительно, пора настала нам
Уйти в себя, покорствуя судьбе.
Средь диких воплей войн и мятежей
Печальному не прозвучать стиху,
И Аполлона не поймет речей
Глухая чернь внизу и наверху.
26 мая 1942
В Примечаниях библиография дается по хронологии публикаций. В тексте книги порядок стихотворений может быть иным. (Прим. ред.)
[Закрыть]
Киворий (церк.) – сень, под которой на престоле освящаются дары.
Алл Н. Ектенья: Стихи о России. Харбин, 1923. 30 с. В сборник вошло 17 стихотворений и поэма «Ектенья».
* * *
Алл Николай Николаевич (наст. фам. Дворжицкий; 189(?), Петербург – после 1966, США). Жена – поэтесса Елена Антонова. Алл учился в Морском корпусе и в Константиновском артиллерийском училище. Участник Первой мировой и Гражданской войн. В конце 1920 г. эмигрировал в Китай. Редактировал харбинский художественно-литературный еженедельник «Дальневосточный огонек». Сотрудничал в русских газетах Китая «Русский голос», «Новости жизни», в журналах «Вал» (1922), «Китеж», «Дальневосточный синий журнал». В 1923 г. вышел в Харбине его сборник «Ектенья». В том же году переехал в США. Преподавал русский язык в Гарварде, редактировал «Русскую газету», сотрудничал в «Новом русском слове», в журнале «Зарница». Переменил несколько профессий. В последние годы перед выходом на пенсию работал в инженерных компаниях, специализировавшихся на строительстве дорог и мостов. Участвовал в Кружке русских поэтов в Америке (Нью-Йорк). Стихи Алла вошли в коллективный сборник этого кружка – «Четырнадцать» (1949) и в антологию «Содружество» (1966). Темы и мотивы поэзии Алла связаны с фольклором, мифологией, русской историей и с родным Петербургом – «памятником умершей свободы».
Алымов С. Киоск нежности. Харбин: Окно, 1920. 121 с. 1200 экз. Художник Николай Гущин.
Тальер – фасон приталенного платья.
* * *
Алымов Сергей Яковлевич (5.4.1892, село Славгород Харьковский губ. – 29.4.1948, Москва). Отец – крестьянин. Учился в Харьковском коммерческом училище. Курса не окончил. За связь с революционной организацией был арестован, более года провел под стражей. Летом 1911 г. сослан в Енисейскую губ. «на вечное поселение». Через несколько месяцев бежал в Китай. Побывал во многих странах (Япония, Корея, Австралия и др.). Жил тяжелым трудом неквалифицированного рабочего. С 1917 г. поселился в Харбине. В 1919 г. ездил во Владивосток, познакомился и сблизился с находившимися тогда в Приморье футуристами Д. Бурлюком, Н. Асеевым, С. Третьяковым. По словам Ю. Крузенштерн-Петерец, в 1919 г. Алымов участвовал в харбинской студии искусства «Кольцо». В 1920 г. вместе с известным публицистом Н. В. Устряловым редактировал харбинский ежемесячник «Окно». В 1921 г. редактирует вечернюю газету «Рупор». В 1923 г. Алымов – редактор-издатель журнала «Гонг». В том же году редактировал однодневную газету в помощь голодающим в России. Печатался в харбинских журналах «Окно», «Фиал», «Гонг» и др., в газете «Копейка»; первый же сборник его стихов – «Киоск нежности» (Харбин, 1920) – принес Алымову известность. «Он стал кумиром харбинской молодежи», – вспоминала Ю. Крузенштерн-Петерец. Для его ранней лирики характерна театральность, эксцентричность, пристрастие к фразеологическим «изыскам», напоминающим Игоря Северянина. «Оклик мира» – второй сборник Алымова (последний изданный в эмиграции) отличается от первого и тематически, и поэтическим строем. В 1926 г. Алымов вернулся в СССР. Написал роман на китайскую тему. Был репрессирован, отбывал срок в Соловецких лагерях. Впоследствии стал известным поэтом-песенником, выпустил в СССР несколько поэтических книг; посмертно вышло его «Избранное» (М., 1953).
Андерсен Л. По земным лугам… Шанхай, 1940. 56 с. «Яблони цветут…» – ранее в коллективном сборнике «Семеро»; с разночтениями и с пропуском одного четверостишия:
Как вы, мысли, не устали виться,
Словно пчелы над одним цветком?!
Почему-то все бледнеют лица
Пред одним немеркнущим лицом!
* * *
Андерсен Ларисса Николаевна (25.2.1914, Хабаровск —?). Уехала с родителями из Владивостока в Харбин в октябре 1922 г. Отец – военный; в Харбине он стал служащим управления КВЖД. Андерсен училась в харбинской гимназии М. А. Оксаковской. С 16 лет участвовала в кружке «Молодая Чураевка» и стала печататься в одноименной газете. В 1931 г. ее стихи вошли в коллективный сборник «Семеро». Печаталась также в журналах «Рубеж», «Прожектор», в газете «Слово». В 1933 г. через Корею приехала в Шанхай. Некоторое время работала секретарем в журнале «Прожектор». Зарабатывала на жизнь танцами. Танцевала в кинотеатрах перед началом сеанса, в кабаре, ночных клубах, в оперетте. В 1940 г. вышел ее сборник стихов «По земным лугам». Участвовала в поэтическом кружке «Пятница». Итогом собраний «Пятницы» стал лучший дальневосточный коллективный сборник «Остров» (1946), в котором в числе девяти поэтов представлена своими стихами и Андерсен. «Остров», по словам Андерсен, был «лебединой песней русского зарубежного братства поэтов». С мужем-французом, служившим в судоходной компании, уехала в начале 1950-х на Таити. В 1960-х, когда муж вышел на пенсию, переехала во Францию. Супруги поселились в городке Иссанжо. Андерсен продолжала писать стихи. В 1950–1970 гг. они изредка появлялись на страницах «Граней», «Возрождения», «Современника», а также вошли в антологию Ю. Терапиано «Муза диаспоры». В 1988 г. вышла в США подготовленная Э. Штейном антология «Остров Лариссы». Кроме стихов самой Андерсен, книга включает факсимильно воспроизведенный альбом, в котором записали посвященные ей стихи восемнадцать дальневосточных поэтов.
Лестница в облака; «Волнистой линией тянулся горизонт…»; Сон // Лестница в облака: Стихи. Харбин: Издание литературного кружка «Акмэ». 1929. 63 с. Холодный ветер //Рубеж. 1928. № 40. Эпитафия // Рубеж. 1929. № 41. Родине // Рубеж. 1929. № 46. «Китайцы тихо пели песню…» // Рубеж. 1930. № 23. В черных джунглях //Рубеж. 1930. № 26; стихотворение получило второе место на конкурсе «Чураевки». Ми-син // Парус. 1932. Январь – февраль. № 2. В храме Ми-син // Врата.1935. № 2.
Георгий Дмитриевич Гребенщиков(1882–1964) – писатель; с 1924 жил в США.
Кордакс– комический танец с фривольными телодвижениями.
Сиди– достойный (искаж. араб.), т. е. здесь – учитель, господин.
* * *
Андреева Тамара П. Жила в Харбине. В 1929 г. опубликовала семь стихотворений в харбинском коллективном сборнике «Лестница в облака», изданном литературным кружком «Акмэ». Свое название сборник получил по открывавшему книгу стихотворению Андреевой. Акмеистов, сплотившихся вокруг Гумилева в 1912–1913 гг., было шестеро, участников харбинского кружка «Акмэ» также было шесть человек: Н. Алябьев, Т. Андреева, Г. Копытова, В. Обухов, Н. Резникова и Н. Светлов. Печаталась в «Парусе», «Рубеже», в шанхайском «Понедельнике», в пражском журнале «Вольная Сибирь». В конце 1920-х переехала в США, жила в Калифорнии. Продолжала печататься в дальневосточных периодических изданиях.